Ноября 1944 г., 9.45–11.50

Удар по авианосцу противника начали готовить еще до того, как на палубу «Чапаева» сел последний истребитель. Радиостанция «Советского Союза» ретранслировала разведчикам шестой эскадрильи сообщение о курсе отходящих американских самолетов. Смысла в радиомолчании не было, атаковавшему их противнику координаты советских кораблей были известны с точностью до кабельтова. Впрочем, особой надежды на то, что их сообщение будет услышано хотя бы одним из пятерки ЯКов, командир авианосца не питал. Его прямо трясло от азарта – теперь ход был за советской стороной, и если он будет верным, второго удара по эскадре уже не случится.

На палубу «Чапаева» сел тридцать один истребитель, большинство уже было спущено в ангар, где их облепили матросы, старшины, военные инженеры сразу, кажется, всех служб авианосца. Из подъемников погребов вытаскивали кассеты с патронами к 20‑мм пушкам и крупнокалиберным пулеметам, в открытые горловины баков под напором врывались струи бензина, вдоль ряда самолетов двое матросов катили на тележке баллоны со сжатым воздухом. Летчики буквально выползали из кабин своих самолетов, их бережно принимали, помогая сойти на крыло. Из кабины одного из первых севших ЯКов пилота, залитого кровью, пришлось вынимать. Несколько офицеров, пошатываясь, все же оттолкнули матросов и сами спустили товарища на землю. Ноги не держали того, но он, обвисая на руках друзей, поцеловал крыло своего истребителя, прежде чем лечь на теплые железные плиты ангарной палубы.

Старший авиаинженер авианосца бежал между двумя рядами самолетов, оглядывая их один за другим, время от времени подтягиваясь на крыло с уже поднятой вертикально и поставленной на стопор консолью, чтобы заглянуть в кабину – или наоборот, нагибаясь вниз, офицеры‑летчики махали ему руками, бросая каждый по несколько слов. Возле одного из ЯКов четвертой эскадрильи инженер, даже не останавливаясь, скрестил поднятые руки – хвостовое оперение машины было изодрано в клочья. Добежав до конца ряда, он повернул обратно, теперь уже тщательнее осматривая каждый самолет в поисках повреждений.

Независимо от того, был истребитель поврежден или нет, его оружие перезаряжалось, пневматика пополнялась сжатым воздухом, масло доливалось в маслобак – все делалось одновременно. Иначе было с горючим – «Чапаев», жестоко лимитированный в водоизмещении, имел топливо лишь на пять боевых вылетов полной авиагруппы, поэтому ценность каждой лишней заправки была неимоверной. В случае самой крайней необходимости поврежденные истребители уйдут в бой над палубой своего авианосца с теми остатками топлива, которые у них есть, – в любом случае они будут сбиты в первую очередь, поврежденный самолет – лакомая добыча.

Петр Покрышев, стоя на взлетной палубе среди растянувшихся на ней офицеров‑летчиков истребительных эскадрилий, размахивал кулаком. Никто не стеснялся лежать при стоящем командире авиагруппы – летчики авианосца знали себе цену, а самому командиру на субординацию было просто наплевать, большинство своих подчиненных он знал не первый год, по крайней мере заочно.

– Амет‑Хан, так тебя! Ты что делал! Что делал, спрашиваю?!

Молодой смуглолицый капитан с красивыми тонким лицом приподнял густые брови, не изменив спокойно‑безмятежного выражения лица.

– Вцепился в истребителей, в горло прямо, вырезал их со своими желтококими, а бомберов кто есть будет, я? Я буду?

– Ну люблю я их, командир, люблю! – слова молодого летчика вызвали хохот среди офицеров, но Покрышев сбить себя с тона не дал.

– Кто ж не любит! Как же, американского истребителя на вкус попробовать, белую звездочку нарисовать! А вот Иван Никитович не увлекся и своим увлечься не дал! Нас здесь для чего собрали, «хеллкэтам» хвосты трепать? Мы просрали линкор, понимаете, просрали, в первом же бою!

– Сам‑то… – буркнул невысокий мрачный летчик с одиноким орденом Александра Невского на гимнастерке.

– Что?! Что ты сказал? Ты, герой Четвертой Пунической, думаешь, я тебя не видел? Я всех вас видел – и как ты один пикировщик десять минут трепал, я тоже видел!

– Брось, Петро, ну не гони на ребят, они полностью выложились…

Кряхтя, здоровенный двадцатичетырехлетний мужик, один из самых удачливых асов военно‑воздушных сил, поднялся на ноги и ухватил командира за плечо. Тот стряхнул его руку.

– Вот кто выложился, Иван, а кто и нет – не надо! Вторая – так точно нет, и все мы тут это знаем. Александр Иванович, разъясни нам, убогим, как ты с дюжиной «колод» справиться не мог?

Обалдевший от такого вопроса Покрышкин вскочил на ноги одним рывком, скуластый, с отеками под глазами.

– Что‑то я не понял, командир… – начало было тихое, но все знали, что взорваться комэск‑два способен от малейшего толчка, в нем как будто всегда плавала капля гремучей ртути, подвешенная на тонкой проволочке. – Если я помню верно, то ни одна бомба в «Чапай» не попала, иначе бы мы тут не сидели… И если «колод» мы сбили не особо много, то и сами никого не потеряли, а вот жопу им надрали вполне по правилам. А что у тебя было, может, расскажешь нам?

– Живучие, суки, – в голосе комэска‑пять была тоска, свой первый бой над океаном он представлял себе совсем иначе. – Я таких еще не видел, «юнкерс» ему в подметки не годится, а уж на что крепкая машина. И парень мой погиб. Совсем худо.

– В пятой было хуже всех, – подтвердил худой высокий офицер, только что подошедший к собравшимся и утирающий лицо шлемофоном. – Все крылья в дырках, во такие! – он показал.

– Не в вашу пользу счет, – Покрышев сам помрачнел, гнев на его лице уступил место решимости. – Потерять машину на таком деле… Всем табуном же били… Ладно, хватит. Глупо скулить дальше. Скоро вылетаем опять, через минут тридцать‑сорок, если от шестой что‑то будет. Идут первая, остатки пятой, – он взглянул на Покрышкина, но тот ничего не сказал. – Остальные в зависимости от дистанции. Но вторая уж точно.

Летчики второй эскадрильи застонали, изобразив преувеличенное страдание на лицах. Несмотря на фактически проигранный «по очкам» бой, настроение у них было хорошее – американцы на деле оказались не самыми страшными противниками, в характеристиках их самолетов не было ничего особо неожиданного. Впрочем, силу батареи крупнокалиберных пулеметов «хеллкэта» или «корсара» недооценивать никто не собирался – для легких ЯКов даже несколько полудюймовых пуль могли представлять смертельную опасность. По этому поводу летчики кстати и некстати употребляли дурацкую присказку «А кому сейчас легко?», каждый раз почему‑то вызывавшую взрыв хохота.

Кормовой самолетоподъемник выкатил на палубу первый бомбардировщик – выкрашенный в три матовые краски Су‑6 полковника Ракова. В отличие от машин истребительных эскадрилий, на самолетах первой не было опознавательных вертикальных или косых полос на фюзеляже, да и вообще ярких цветовых пятен на бортах было гораздо меньше. Не распластывались по носу орлы, как на всех без исключения самолетах четвертой, не скалились морды львов и барсов (отличительные признаки машин Щипова из пятой и Покровского из третьей), не было устрашающих рядов звездочек на фюзеляжах. Даже тактические номера были не белыми, а желтыми – для управления эскадрильей в бою их яркости хватало, а выдерживать по ним ракурс прицеливания было несколько сложнее. Техники опустили поднятые сегменты крыльев в горизонтальное положение и откатили машину вперед, через мгновение подъемник снова ушел вниз. Из блистера стрелковой точки махал руками сержант, не менее знаменитый, чем сам Раков, стрелок с торпедоносцев Северного флота. Перегнувшись через ограждения зенитных гнезд, матросы, обслуживающие 37‑миллиметровые автоматы, махали ему в ответ, выкрикивая пожелания. Между собранным на борту «Чапаева» созвездием асов и ими зияла пропасть, сержант же был свой.

Восьмерка пикировщиков выстроилась в шахматном порядке на корме авианосца и застыла в неподвижности. Над закрытыми створками бомболюков на замках висели пятисоткилограммовые бронебойные бомбы, способные проткнуть что угодно, патронные ящики забиты до отказа, высокооктановый бензин залит «по пробку» – что еще надо? Несмотря на отсутствие какой‑либо информации от разведчиков, взлет бомбардировочной эскадрильи все‑таки состоялся ровно в 10.30. Через десять минут ее догнали 2‑я и 5‑я истребительные, в составе которых теперь насчитывалось двенадцать боеспособных ЯКов, – на бортах почти всех их за рядами красных звездочек уже красовались по одной‑две белой, и это впечатляло. Сопровождение бомбардировщиков – не слишком почетная задача для асов их уровня, но над морем все меняется. Если удар по американскому авианосцу удастся, это оправдает любые жертвы. Сумеют ли они найти противника, справятся ли они с его охранением, сумеют ли потом найти свой авианосец – эти вопросы по очереди возникнут перед тремя эскадрильями в ближайшие часы. Вторая эскадрилья покинет своих товарищей немедленно после прохода «точки поворота» – то есть использования половины горючего, после этого защита пикировщиков будет возложена на плечи пяти ЯК‑9Д – дело, как показал утренний бой, вовсе не безнадежное, но сложное невероятно. Вылет шел практически в никуда – найти авианосец должны были сами бомбардировщики, и очень маловероятно, что это удастся сделать на первых десятках километров пути.

Выручило везение – искать цель, мотаясь зигзагами над водой, не пришлось, за них это сделал истребитель‑разведчик из шестой эскадрильи, способный держаться в воздухе втрое дольше. Идя в редких облаках на шестикилометровой высоте, пилот кренил машину то вправо, то влево, осматривая океан на десятки километров в обе стороны, и во время очередного полуразворота ему открылся веер белых кильватерных следов. Мгновенно развернувшись, натасканный на морскую разведку капитан‑североморец, помнивший еще охоту на «Тирпица», ушел в ближайшее облако, изменил курс и передал на эскадру сообщение о координатах группы кораблей.

Около пяти минут он шел по компасу, а затем вывалился из облака практически над серединой ордера. По нему уже стреляли, серые пятна рвущихся зенитных снарядов крупного калибра негусто вспухали под плоскостями. Заложив крутой вираж, капитан увидел и висящую над кораблями четверку истребителей. На главный вопрос он ответить сумел – один из кораблей явно был авианосцем, остальное его в данной ситуации не слишком волновало. На максимальной скорости снизившись до четырех тысяч метров, ЯК прошел над корабельным ордером, внимательно считая корабли эскорта.

Других авианосцев, по крайней мере рядом, видно не было, и, сочтя свою задачу выполненной, капитан развернул машину, уходя за траверз противника. Связываться с четверкой истребителей ему совсем не хотелось. Несмотря на весь описываемый в газетах героизм советских истребителей и их безусловное идейное и техническое превосходство над любым врагом, исход воздушных боев в соотношении противников 4:1 был обычно предопределен и заканчивались они одинаково – стаканом водки перед пустым местом в летной столовой, уж это разведчики знали лучше других.

Накренив самолет, капитан увидел справа и сзади медленно вползающие в стекло силуэты самолетов, они явно приблизились. Снаряды рядом больше не рвались, и это тоже кое о чем говорило. Теперь ему нужна была высота – чтобы передать еще одно сообщение и чтобы принять бой, если избежать его не удастся, в идеальных для себя условиях. Чем выше – тем больше скорость у тяжелых американских истребителей, но на средних высотах по маневренности ЯКам равных не было, а разница в скорости вряд ли будет так велика. Мотор за две минуты поднял его на шесть тысяч, американцы висели где‑то в километре сзади и отставать не собирались. Время пока было.

– Борт, я шесть‑три, шесть‑три. Группа кораблей в квадрате сорок шесть – сорок, повторяю, сорок шесть – сорок. Авианосец один, повторяю, авианосец один, крейсер один, эсминцев семь или восемь. Повторяю, один авианосец в квадрате сорок шесть – сорок. Курс авианосца – юго‑юго‑восток, юго‑юго‑восток. Охранение – крейсер и семь‑восемь эсминцев, зенитный огонь сильный. Скорость семнадцать‑восемнадцать. За мной четыре истребителя, не отстают.

Взгляд, брошенный через правое плечо, убедил его, что так оно и было.

– Если оторваться не удастся, приму бой, на вас их не поведу. Повторяю…

Бой он принимать пока не собирался, но от собственных слов ему стало приятно. Повторив то же самое еще раз десять, разведчик менял курс, чтобы по‑разному ориентировать антенну, и это позволило американцам сократить расстояние по крайней мере вдвое.

Впрочем, судя по всему, подойти ближе им уже не удастся. На данный момент истребителей, превосходящих ЯК‑9 с 1650‑сильным мотором по скорости на средних высотах, было немного, и вдвое более тяжелые американцы в их число не входили. Пилот боролся с искушением развернуться и попытаться набить американцам морду. Риск был велик, но уйти ему в любом случае удастся, если соскользнуть на пять тысяч. Пожалуй, обнаружив вражеский авианосец, орден он себе уже заработал, и на этом его роль выполнена, однако привезти домой фильм из фотопулемета все‑таки будет гораздо приятнее. Он истребитель не хуже других, если не считать кодлу дважды Героев, и шестую не больно‑то позадираешь, но все же…

Искушение боролось в нем с осторожностью, но осторожности с каждой секундой становилось все меньше. Растравляя себя, он представлял предстоящий бой, и из глубины души поднимался восторг. За два года войны на северном театре военных действий он сбил четверых, и это всяко были летчики не чета американцам. Черт побери!

Повинуясь порыву, он заложил боевой разворот, одновременно вновь переключив тумблер радиостанции на «передачу».

– Американцы не отстают, принимаю бой. До связи.

Бросив свою машину в переворот, он проскочил под разделившимися на пары «хеллкэтами» и заученным движением вогнал ее в свечу. Одна из пар поспешила развернуться, но скороподъемности ЯКу было не занимать, и преимущество по высоте получить удалось. Вторая атаковала его справа, открыв огонь с большой дистанции, это окончательно убедило капитана в том, что перед ним новички. Легко избегнув атаки, он сорвал свой истребитель в штопор, падая сверху на первую пару, которая, в свою очередь, уже разворачивалась. Обнаружив валящегося сверху русского, ее ведущий ушел вниз переворотом, второй летчик предпочел восходящую бочку и выскочил из прицела за доли секунды. Кинув взгляд через левое плечо, капитан засек двух других и довернул машину, чтобы пропустить их слева от себя. Со снижением ЯК прошел мимо безуспешно пытающейся его перехватить двойки истребителей и в боевом развороте вцепился в нее сзади. Пара мгновенно разделилась, чего он, в общем‑то, и добивался. В данный момент из первой пары его мог атаковать только ведомый, но видно его пока не было. Может, тот уже снизу? Вряд ли, скорее, где‑то сзади.

Мысли мелькали, как в калейдоскопе, ничего интереснее в жизни он еще не испытывал. Один из «хеллкэтов» пикировал, надеясь на превосходство своего двигателя, второй давно вильнул куда‑то влево, но по времени еще не мог успеть зайти в хвост. «Хеллкэт» спустился аж до двух тысяч метров, время от времени доворачивая в разные стороны, русский истребитель висел сзади и повторял все его маневры. Три остальных американца, отстав, с разных ракурсов валились на него сверху.

Догнать тяжелый истребитель в пикировании было невозможно, за время снижения с двух тысяч до четырехсот метров тот успел оторваться от преследования и даже развернуться. Однако вместо того, чтобы вступить со своим противником в маневренный бой до момента, когда его смогут поддержать остальные три истребителя, молодой американский пилот задрал нос своего самолета и атаковал русского в лоб. Пятитонная машина, имеющая слишком небольшую скорость после разворота и трудно управляемая на такой малой высоте, просела. Пилот облился мгновенным потом, когда рогатую ручку управления рвануло у него из рук, а желудок подпрыгнул чуть не до подбородка. Навалившись на нее всем телом и рефлекторно сманеврировав педалями, он выровнял крен, смог наконец, переведя дух, зафиксировать то, что горизонт занял нормальное положение, и только потом вспомнил о русском.

Того не было видно, и первый полный ужаса взгляд американца был назад. То, что слева, куда он обернулся, забыв первейшее правило из параграфа «сумей выжить в небе», никого не оказалось, было еще страшнее. Крича, он начал поворачивать голову вправо, когда первая пушечно‑пулеметная очередь разодрала фюзеляж и плоскости, рассекая хрупкие нервюры, обрубая провода и тросы, насквозь дырявя обшивку. Голубоватые гнутые плиты плексигласа покрылись сетью мельчайших трещин и лопнули, что‑то горячо ударило в плечо и бок, перед глазами вспыхнул огонь. Парень прижал руки к лицу, выгнувшись дугой на сиденье не защитившей его машины, и через долю секунды вопль оборвало ударом крылатой могилы о жесткую, как наждак, воду.

Date: 2015-09-25; view: 286; Нарушение авторских прав