Баия, 1987

Анжело Калмон де Са обнимает меня на прощанье:

— Я глазам своим не верил — ты один мог устроить такое.

Он имеет в виду обед по случаю торжественного открытия Фонда Жоржи Амаду, на коем — на обеде, разумеется, не ловите меня на слове — сошлись оппоненты, противники, враги, иными словами, приверженцы разных политических взглядов и люди, не переносящие друг друга. Словом, греки преломили хлеб с троянцами.

И было их триста три человека, не считая тех, кто втерся без приглашения: по местному обычаю гость приводит с собой всех чад и домочадцев. Ладно. Место всем нашлось. Только что завершились выборы в правительство штата, в сенат и Законодательное собрание, люди еще не остыли и не сложили оружия. Много чего было на этих выборах, много грязи вылили друг на друга претенденты. Но мы с Зелией принимали гостей, будто знать не знали, что думает губернатор бывший о свежеиспеченном, и чего именно желает префект, уходящий в отставку, префекту, вступающему в должность. Паломе и Педро было поручено рассаживать гостей по взаимной склонности и политическим симпатиям, следя, чтобы враги все же не оказались рядом, — это было бы, пожалуй, чересчур. Один депутат, ничтожный внук великого баиянца, дал интервью в газетах: заявил, что не придет на обед по политическим мотивам. Я же подозреваю, что дело проще: он не придет потому, что его не позвали. А приглашенные явились в полном составе — и обошлось без скандала, без драки, без скрежета зубовного. На пиру царил мир и торжествовало хорошее воспитание.

Итак, здесь было правительство и оппозиция, политики и интеллектуалы, богачи и бедняки, «отец святого» Камафеу де Ошосси и Евгений Евтушенко, француз Франсис Комб и баиянец Карлос Капинам. Словом, как написала в своей колонке светской хроники великодушная обозревательница Жюли, тоже, разумеется, приглашенная: «Успех! Грандиозный успех!»

Ах, нет-нет, не очень-то грандиозным успехом ознаменовался для меня обед, который мы с Зелией давали в честь Жермано Табакова и Мириам Фраги, президента и директора-распорядителя Фонда. Какой там успех! Провал, а не успех, и от позора мне не отмыться до могилы. На предварительном совещании решено было не подавать виски, ибо свободный художник слова, живущий исключительно гонорарами, не может накачать бурбоном и скотчем три сотни человек. Для создания непринужденной обстановки хватит батиды[73]и пива. И было заказано уж не знаю сколько вагонов пива — половина для обеда, половина для вечернего приема в Фонде. Дома, в холодильнике лежал обычный дневной запас, на посторонних не рассчитанный.

…Я встал из-за стола и начал по своему обыкновению обходить гостей, чтобы узнать, всего ли у них в достатке и не нужно ли чего, вышел на веранду, спустился в сад, добрался до бассейна, приветствуя всех и осведомляясь, нет ли каких пожеланий. Антонио Карлос и Вальтер Морейра Салес, сидевшие за одним столиком, ответствовали, что, мол, попросили официанта принести им еще пива, а он и пива не несет и сам запропал куда-то.

Я двинулся на кухню, и на кухне узнал, что исполнить пожелание гостей никак невозможно по причине полного отсутствия пива: все, что было в доме, подано и выпито, а то, что было заказано, не прибыло. По ошибке все это разлитое в бутылки пивное море отправили в Фонд, для вечернего приема. Сделать ничего было нельзя, исправить положение не представлялось возможным, я впал сначала в растерянность, затем в смятение, а потом и в такое отчаяние, что не нашел в себе отваги для того, чтобы вернуться на свое место. Министр и банкир ждали меня напрасно. Срам!

А Вальтер Морейра Салес — старый друг! Он летал в столицу подписывать акт об учреждении Фонда, он приехал в Баию на инаугурацию, остался на обед!.. С того дня я стал избегать его, а потом, когда над нашим Фондом нависли черные тучи, и исполнительная директриса Мариам Фрага предложила обратиться к Салесу за помощью и содействием, я умолил ее не делать этого. Вальтер Морейра Салес в моем доме страдал от жажды и остался совершенно трезв. Мыслимо ли пережить больший позор?!