Баия, 1967. Моя дочь Палома врать не умеет — или считает это ниже своего достоинства

Моя дочь Палома врать не умеет — или считает это ниже своего достоинства. А потому нам, родителям, было заявлено прямо и честно, что сегодня она отправляется на студенческую манифестацию протеста, которую организует ее братец, второкурсник Жоан Жоржи. Будет уличное шествие, будет митинг — и все это против военной диктатуры. Паломе еще нет шестнадцати, она — в выпускном классе Колежио де Апликасан, и это ее первая политическая акция. Вид у нее очень решительный — она явно намеревается стоять насмерть, отстаивая свои права от родительского произвола. Папы и мамы многих ее соучениц, напуганные их радикальными речами, проявили благоразумие и наложили запрет на участие. Палома, сообщив, что уходит и не услышав возражений, отправляется демонстрировать.

Вслед за ней торопливо собирается Зелия, хватает ключи от машины, бросает мне на бегу слова нежного прощального привета:

— Пока!

— Куда это ты?

— Неужели ты мог подумать, что я в такую минуту оставлю дочь одну?! Разве ты меня не знаешь?

Я улыбаюсь — знаю, Зелия, знаю. Помню, как ты с обычным своим жизнерадостно-озабоченным видом шла в толпе демонстрантов в 1945-м, когда катилась к концу Вторая мировая война, как поднималась на трибуны, произносила речи на митингах, как носила транспаранты… Должно быть, страсть к политике унаследовала она от отца, Эрнесто Гаттаи, автомеханика по специальности и анархо-синдикалиста по убеждениям: он стал жертвой диктатуры — попал в тюрьму, а выйдя из нее, прожил недолго…

Зато директриса Колежио де Апликасан в ужасе пытается удержать вверенных ее попечению девиц от участия в манифестации и патетически восклицает, обращаясь к Паломе, которая всегда была примерного поведения:

— Ты бы хоть о матери подумала!

В эту минуту подкатывает Зелия, вылезает из машины.

— Слава Богу, она приехала за тобой! — облегченно вздыхает директриса.

— Мама! — вложив в это слово всю горечь своего разочарования, вскрикивает Палома.

— Я пойду с тобой на демонстрацию.

Гимназистки ссыпаются с крыльца, как спелые плоды с ветки. Рядом с крамольницей-дебютанткой идет смутьянка со стажем. Гремят песни, скандируются лозунги самого подрывного свойства — толпа требует демократии. Любопытные с балконов и из распахнутых окон удивленно гладят на элегантную даму средних лет, окруженную морем молодежи. В первых рядах — Жоан Жоржи, закоперщик и главарь, он с гордостью показывает товарищам на мать и сестру.

Домой они возвращаются как на крыльях, радость переполняет их. Глаза у них — красные и воспаленные. На Кампо-Гранде демонстрантов встретили солдаты — пустили в ход дубинки, а потом и гранаты со слезоточивым газом. Шествие разогнали.

— Больше ни одной манифестации не пропущу, — предупреждает меня Зелия.