Ист‑Сайд, Манхэттен. 20 часов 14 минут до предсказанного конца света

11:49

20 часов 14 минут до предсказанного конца света

Доктор Джонатан Кларк считал себя человеком волевым и дисциплинированным и гордился этим. Он вставал до рассвета, ел овсянку на завтрак и салат с куриным мясом на обед. Три раза в неделю полчаса физических нагрузок для поддержания сердца в хорошей форме, а затем поднятие тяжестей. Как директор медицинского центра, доктор Джонатан Кларк был сторонником жесткой самодисциплины, а глава обязан показывать всем хороший пример. Персонал должен приходить на совещания за пятнадцать минут до начала. Кларк называл это «временем Винса Ломбарди».[30]Всякая работа предполагает выполнение определенных обязанностей, и в работе Джонатана Кларка выполнение правил зачастую спасало человеческие жизни, и никто, даже сам Господь Бог, не имел права отлынивать от безукоснительного следования предписаниям.

Бледная словно смерть русская ужасно мучилась. У нее был жар. Женщина то и дело харкала кровью. Рентген показал перелом костей таза. Компьютерная аксиальная томография не обнаружила серьезных повреждений внутренних органов. Кесарево сечение, безотлагательное при данных обстоятельствах, было назначено на 11:45. Но прежде следовало сделать противогриппозную вакцинацию и взять кровь на анализ.

К 11:15 бред больной перешел в крайнюю степень исступления. Она неистово завизжала: «Дьявол, изыди!» – и заметалась, словно помешанная. Санитарам пришлось привязать больную к кровати. Медсестра сделала ей успокоительный укол. Ради спокойствия других больных русскую поместили в изолятор. Никто из персонала не придал значения тому, что русская бредит по‑английски без акцента.

Ее готовили к операции, когда в травматологическую палату ровно в 11:29 пришел доктор Кларк и начал свой традиционный обход. Взглянув в медицинскую карточку, он приказал выдать ему хирургический халат, перчатки и маску.

– Сэр! В этом нет никакой необходимости. Ее перевели в изолятор только потому, что она кричит, словно буйнопомешанная.

– В изоляторе должно следовать правилам нахождения в изоляторе, – сказал доктор Кларк, – даже если вы заходите туда лишь для того, чтобы заменить перегоревшую лампочку. Сейчас же оденьтесь подобающим образом, а не то я вычту у вас дневное жалованье. Вам понятно?

– Да, сэр!

– Здесь написано, что она работает в русском посольстве. Вы уже связывались с их дипломатическим представительством?

– Мы звонили, но никто не берет трубку, сэр. Кажется, в здании ООН сейчас какая‑то внештатная ситуация.

Доктор Кларк подождал, пока врач и медсестра переоденутся, и в их сопровождении вошел в комнату‑изолятор, в которой поддерживалось более низкое давление воздуха.

Даже через резину перчаток доктор Кларк почувствовал жар у пациентки. Ее кожа была настолько бледной, что казалась полупрозрачной. По крайней мере, тонкое кружево голубых вен проступало под кожей на лбу, висках и шее. Дыхание – тяжелое, затрудненное. Зрачки – расширены. Глаза запали, и вокруг них появилась угрожающая чернота. Губы – бледные, рот – приоткрыт. С каждым выдохом из него вытекала тонюсенькой струйкой кровавая слюна.

Живот женщины был оголен и вымыт перед операцией. Ребенок в утробе матери отчаянно брыкался.

– Вы кололи ей антибиотики? – спросил доктор Кларк.

– Цефуроксим. Никакого эффекта.

Доктор Кларк распахнул халат Мэри и осмотрел ее маленькие груди.

– А это что за красные пятна?

– Мы не уверены. Сначала мы думали, что это травма после удара такси, но… не уверены… Она сильно ударилась об асфальт. Мы ждем результатов лабораторных тестов.

Доктор Кларк ощупал живот, затем пах, коснулся края хлопковых трусиков и застыл, обнаружив выпуклость. Тупоконечными ножницами врач разрезал ткань трусов. В паху женщины показалась темно‑красная опухоль размером с мандарин.

– Сэр! Я клянусь, что прежде ее тут не было.

– Это бубон – зараженный лимфатический узел. Кто еще, кроме вас двоих, контактировал с больной?

– Санитары и Холлис из рентгенкабинета.

– А еще парамедики на «скорой помощи», которая привезла ее к нам.

– Эта палата теперь на карантине. Вы оба остаетесь здесь до тех пор, пока мы не обустроим изолятор и не позвоним в центр контроля заболеваний.

– Сэр! Меня прививали против туберкулеза.

– И меня тоже.

– Это не туберкулез, медсестра Кофман, это бубонная чума.

В воздухе висело напряжение. Оно было столь же незаметным, как звук работающей бормашины, но пациенты палаты 19‑В его чувствовали. Те, кто находился под воздействием седативных средств, стонали во сне. Война пробралась даже в их сны. Те, кто не спал, расчесывали себе кожу или ругали дежуривших медсестер. Один человек запустил свое подкладное судно с экскрементами по полу, вызвав целый хор недовольства.

Солдаты в этой палате, как и в десятке других палат во всех трех госпиталях Нью‑Йорка, не страдали от пулевых или осколочных ранений. Их руки и ноги были на месте. Самому младшему из них исполнился двадцать один год, самому старшему – тридцать семь. Все они умирали от рака.

Несмотря на официальные запреты, вооруженные силы США продолжали использовать обедненный уран, побочный продукт технологии обогащения, при производстве оружия и боеприпасов. Частные производители оружия в США испытывают слабость к обедненному урану, так как федеральное правительство бесплатно предоставляет его своим подрядчикам, поэтому себестоимость содержащих обедненный уран боеприпасов удивительно низка.

При взрыве снаряда высвобождаются микроскопические радиоактивные частички, которые ветер переносит с места на место. Попадая в организм с воздухом и пищей, обедненный уран ослабляет иммунную систему человека, вызывая болезни дыхательных путей, почечную недостаточность, желудочно‑кишечные заболевания… и рак.

Старший сержант Кевин Квердио провел два года в Басре в качестве члена экипажа боевой машины пехоты «М‑2 Брэдли», автоматическая пушка которой стреляла по врагу, засевшему в городе Эс‑Самава, 25‑миллиметровыми снарядами, содержащими обедненный уран. На протяжении нескольких месяцев Кевин и члены его экипажа жаловались командиру на дискомфорт, в особенности, в области живота и прямой кишки. Военврачи отделались тем, что заявили: «У парней геморрой», – но боли со временем все усиливались. Их пересылали от врача к врачу, пока один онколог‑резервист не догадался сделать рентген… И обнаружил три случая рака толстой кишки, один случай лейкемии, еще у двоих солдат – лимфому Ходжкина, и одного рядового со злокачественной опухолью головного мозга.[31]

Кевина отправили в Нью‑Йорк, где хирурги располосовали его прямую кишку, выжгли опухоли в печени, а потом обнаружили, что рак распространился в легкие. Двадцатишестилетний уроженец Нью‑Йорка однажды утром проснулся с калоприемником, неизлечимым раком толстой кишки и обоих легких. Врачи прогнозировали, что ему осталось жить не больше года.

В довершение к смертному приговору Дядюшка Сэм объявил, что на него не распространяются льготы, положенные раненным в бою солдатам. Правительство Соединенных Штатов отказывалось признавать ответственность за болезнь Кевина Кверцио и его товарищей. Таким образом, тысячам американских солдат ничего не оставалось, как валяться в онкологических палатах ветеранских госпиталей по всей стране и ждать смерти. Страна, ради которой они пожертвовали своей жизнью, предала их. Общественности не показывали раковых больных, ведь это могло помешать продолжению войны…

Но сегодня Кевин Кверцио не мог спокойно лежать на своей кровати. Его душу жгло адским огнем. Он нажал кнопку вызова медсестры, но вместо нее к ветерану подошла заместитель директора, в это время совершавшая обход палат.

Патрик ехал в лифте один и упражнялся во владении протезом. В голове ветерана царил полный хаос. Перспектива воссоединения с женой и дочерью после стольких лет разлуки завораживала, но в то же время пугала, а излишне настойчивые предложения нового министра обороны заставляли нервничать.

«А что если де Борн будет играть жестко и не позволит мне увидеться с семьей? А что если он найдет способ держать их на крючке ради того, чтобы я стал „лицом“ новой кампании по привлечению новобранцев?»

Лифт остановился на седьмом этаже. Двери открылись, и Патрик направился в палату 19‑В. Запахи и звуки перенесли его израненное сознание в травмопункт Иба‑Сина.

«Кровяное давление понижается. Шестьдесят на сорок. Скорее перекрой плечевую артерию. Надо вколоть добутрекс, а то мы его потеряем».

«Уверен, что это самодельное взрывное устройство? Взгляни на то, что осталось от его локтя. Кожа словно оплавилась».

«Артерия перекрыта. Коли добутрекс. Отлично. Где эта чертова костепилка?»

«Кажется, Роузен резал ею себе корейку».

«Какое кровяное давление?»

«Девяносто на шестьдесят».

«Влейте ему еще крови. Сейчас будем ампутировать. Медсестра! Будьте ангелом и подержите этот рентгеновский снимок. Резать будем здесь… чуть ниже сухожилий двуглавой мышцы».

«Шеп! Это я, Дэвид Кантор! Ты меня слышишь? Шеп!»

– Шеп!

Патрик выскочил из лифта. Кричала Ли Нельсон. Она звала на помощь. Ворвавшись в палату, он увидел, что старший сержант Кевин схватил одной рукой врача за волосы, а другой выдернул иголку капельницы из вены и хочет задушить ею Ли.

– Отпусти ее, Кевин!

Итало‑ирландец поднял глаза вверх и… замер. Маниакальная ярость на его лице сменилась ужасом.

– Нет! Не сейчас, Жнец! Не забирай меня! Прошу! Не забирай!

Шеперд обернулся, не понимая, к кому обращены крики Кевина.

А тот, отпустив доктора Нельсон, упал на колени. Слезы покатились по щекам мужчины.

– Не забирай меня! Пожалуйста! Я не хотел убивать тех людей! Я хотел служить своей стране и вернуться живым домой! Жнец! Молю тебя!

В палате воцарилась тишина.

– Кевин… Я – Шеп… Все в порядке…

– Я лишь исполнял приказы. Я все равно ничего не мог поделать.

– Парень! Остынь!

– Они нам лгали. Пожалуйста, не забирай меня!

– Куда тебя забирать? Кевин! Куда ты не хочешь попасть? Парень вытер слезы. Его ослабленное химиотерапией тело дрожало от ужаса.

– В ад.

Санитары вбежали в палату. Один помог Ли подняться на ноги. Двое других проводили Кевина Кверцио к кровати.

Шеп оглянулся по сторонам. Все больные раком ветераны смотрели на него с суеверным страхом. Некоторые крестились.

Доктор Нельсон оттащила его в сторону и вывела из палаты. Ее тело била нервная дрожь.

– Спасибо, дорогой, – сказала Ли Патрику. – Ты спас мой скальп. С тобой все о'кей?

– А с тобой?

– Не совсем, – нижняя губа женщины вздрогнула. – Извини. Сегодня один из тех дней, когда все идет наперекосяк. Боже правый! Я даже не заметила твою руку… Ух ты! Неплохо. Ты уже привык к ней?

Прежде чем Патрик успел ответить, запищал ее пейджер.

– Что еще? – Ли Нельсон глянула на экран. – Мне надо бежать… Срочное дело.

– Ли! Моя жена… Ты сказала, что знаешь ее адрес.

Лицо женщины помрачнело.

– Я дала его де Борну. Извини. Но ты сможешь найти адрес в моем электронном почтовом ящике. Иди в библиотеку. Мой пароль – Вирджиния Фокс. Извини за неудобство, – Ли поцеловала мужчину в губы. – Большое спасибо, Шеп. Мне надо бежать.

Она сделала два больших шага и остановилась.

– Звонил полковник Ардженти. Твой психотерапевт придет сегодня после полудня. Поговори с ним. Это нужно как тебе, так и Беатрисе.

Помахав на прощание рукой, доктор Нельсон поспешила по коридору отделения к лифтам, не зная еще о том, что служба безопасности уже заблокировала выход из здания.

Date: 2015-09-25; view: 304; Нарушение авторских прав