Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Джон Донн. Стихотворения





---------------------------------------------------------------------------- ББК 84.4 Анг. А64 Составление, общая редакция А. Н. Горбунова Английская лирика первой половины XVII века. - М.: Изд-во МГУ, 1989. ISBN 5-211-00181-8. OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru---------------------------------------------------------------------------- <...> У истоков английской лирики XVII века стоят два крупнейших художника - Джон Донн и Бен Джонсон, которые противопоставили своеискусство поэтической манере елизаветинцев. Донн - поэт очень сложный, а подчас и немного загадочный. Его стихисовершенно не умещаются в рамках готовых определений и словно нарочнодразнят читателя своей многозначностью, неожиданными контрастами иповоротами мысли, сочетанием трезво-аналитических суждений с всплескамистрастей, постоянными поисками и постоянной неудовлетворенностью. Донн был всего на восемь лет моложе Шекспира, но он принадлежал уже киному поколению. Если верить словам могильщиков, Гамлету в последнем актешекспировской трагедии 30 лет; таким образом, возраст датского принца оченьблизок возрасту Донна. Исследователи часто подчеркивают этот факт, обыгрываягамлетическйе моменты в творчестве поэта. И действительно, для Донна, как идля шекспировского героя, "вывихнутое время" вышло из колеи и место стройнойгармонии мироздания занял неподвластный разумному осмыслению хаос,сопровождающий смену эпох истории. В ставшем хрестоматийным отрывке из поэмы"Первая годовщина" поэт так описал свой век: Все новые философы в сомненье. Эфир отвергли - нет воспламененья, Исчезло Солнце, и Земля пропала, А как найти их - знания не стало. Все признают, что мир наш на исходе, Коль ищут меж планет, в небесном своде Познаний новых... Но едва свершится Открытье - все на атомы крушится. Все - из частиц, а целого не стало, Лукавство меж людьми возобладало, Распались связи, преданы забвенью Отец и сын, власть и повиновенье. И каждый думает: "Я - Феникс-птица", От всех других желая отвратиться... Перевод Д. В. Щедровицкого {*} {* Имена переводчиков в статье названы лишь в тех случаях, когдацитируемые произведения не вошли в книгу.} О себе же самом в одном из сонетов Донн сказал: Я весь - боренье: на беду мою, Непостоянство - постоянным стало... Болезненно чувствуя несовершенство мира, распавшегося, по его словам,на атомы, поэт всю жизнь искал точку опоры. Внутренний разлад - главныймотив его лирики. Именно здесь причина ее сложности, ее мучительныхпротиворечий, сочетания фривольного гедонизма и горечи богооставленности,броской позы и неуверенности в себе, неподдельной радости жизни и глубокоготрагизма. Как и большинство поэтов эпохи, Донн не предназначал свои стихи дляпечати. Долгое время они были известны лишь по спискам, которые подчассильно отличались друг от друга (Проблема разночтения отдельных мест до сихпор не решена специалистами.) В первый раз лирика Донна была опубликованатолько после его смерти, в 1663 году. Поэтому сейчас достаточно труднорешить, когда было написано то или иное его стихотворение. Тем не менеетекстологи, сличив сохранившиеся рукописи и изучив многочисленные аллюзии насобытия эпохи, доказали, что Донн стал писать уже в начале 90-х годов XVIвека. Его первую сатиру датируют 1593 годом. Вслед за ней поэт сочинил ещечетыре сатиры. Все вместе они ходили в рукописи как "книга сатир Донна".Кроме нее из-под пера поэта в 90-е годы также вышло довольно многостихотворений в других жанрах: эпиграммы, послания, элегии, эпиталамы, песнии т. д. Донн писал их, как бы намеренно соревнуясь со Спенсером, Марло,Шекспиром и другими поэтами-елизаветинцами, что делает его новаторствоособенно очевидным. В сатирах Донн берет за образец не национальную, но древнеримскуютрадицию Горация, Персия и Ювенала и преображает ее в духе собственноговидения мира. Уже первая его сатира была написана в непривычной дляелизаветинцев форме драматического монолога - сатирик, условная фигура "отавтора", сначала беседует с "нелепым чудаком", а затем рассказывает об ихсовместном путешествии по улицам Лондона. Отказавшись от знакомой по поэзииСпенсера стилизации под аллегорию или пастораль, Донн обращается кизображению реальной жизни елизаветинской Англии. При этом его интересуют нестолько отдельные личности и их взаимоотношения (хотя и это тоже есть всатирах), сколько определенные социальные явления и типы людей. Зрение Доннагораздо острее, чем у поэтов старшего поколения. Всего несколькими штрихамион весьма точно, хотя и с гротескным преувеличением рисует портреты своихсовременников: капитана, набившего кошелек жалованьем погибших в сражениисолдат, бойкого придворного, от которого исходит запах дорогих духов,рядящегося в бархат судьи, модного франта и других прохожих, а едкиекомментарии сатирика, оценивающего каждого из них, помогают воссоздатькартину нравов столичного общества. Здесь царят легкомыслие и тщеславие,жадность и угодничество. Особенно достается от сатирика его спутнику, пустому и глупому щеголю,судящему о людях лишь по их внешности и общественному положению и за всейэтой мишурой не замечающему добродетель "в откровенье наготы". Персонажи,подобные ему, вскоре проникли в английскую комедию; в поэзии же онипоявились впервые в сатирах Донна. Принципиально новым было здесь иавторское отношение к герою-сатирику. Если в ренессансной сатире онблагодаря своему моральному превосходству обычно возвышался над людьми,которых высмеивал, то у Донна он превосходит их скорее в интеллектуальномплане, ибо ясно видит, что они собой представляют. Однако он не можетустоять перед уговорами приятеля и, прекрасно понимая, что совершаетглупость, бросает книги и отправляется на прогулку. Видимо, и его тожепритягивает к себе, пусть и помимо его воли, пестрый и бурлящий водоворотлондонских улиц. Так характерная для маньеризма двойственность сознанияпроникает уже в это раннее стихотворение Донна. В форме драматического монолога написаны и другие сатиры поэта. Вовторой и пятой он обращается к судейскому сословию, нравы которого прекрасноизучил за время учения в лондонской юридической школе Линкольнз-Инн. Темалживости, крючкотворства, продажности и жадности судей, занявшая вскореважное место в комедиях Бена Джонсона и Томаса Мидлтона, впервые возникла впоэзии Донна. Не щадит поэт и придворных (четвертая сатира). Идеалпридворного как гармонически развитой личности в духе Кастильоне и Сидни несуществует для него. В отличие от Спенсера не видит он его и в далекомпрошлом. Донн всячески развенчивает этот идеал, высмеивая тщеславие,глупость, похотливость, гордость, злобу и лицемерие придворных. Жеманный иболтливый франт, который появляется в сатире, словно предвосхищаетшекспировского Озрика, а его аффектированная, полная эвфуистических оборотовманера речи начисто отвергается поэтом. В сатирах Донна можно уловить инотки разочарования в самом монархе. Ведь в реальности всемогущая королеваничего не знает о несправедливости, царящей в Лондоне, а потому и не можетничего исправить. Постепенно объектом сатиры становится вся елизаветинскаяАнглия 90-х годов. В отличие от поэтов старшего поколения, воспевавших этовремя как новый "золотой век", который принес стране после разгромаНепобедимой армады (1588) счастье и благоденствие, Донн снимает всякий ореолгероики со своей эпохи. Он называет ее веком "проржавленного железа", тоесть не просто железным веком, худшей из всех мифологических эпохчеловечества, но веком, в котором и железо-то проела ржавчина. Подобныйскептицизм был явлением принципиально новым не только в поэзии, но и во всейанглийской литературе. Особенно интересна в плане дальнейшей эволюции Донна его третья сатира(о религии), где поэт сравнивает католическую, пуританскую и англиканскуюцеркви. Ни одна из них не удовлетворяет поэта, и он приходит к выводу, чтопуть к истине долог и тернист: Пик истины высок неимоверно; Придется покружить по склону, чтоб Достичь вершины, - нет дороги в лоб! Спеши, доколе день, а тьма сгустится - Тогда уж будет поздно торопиться. Хаос мира затронул и земную церковь. И в этом важнейшем для Доннавопросе душевная раздвоенность дает о себе знать с самого начала. Радикальным образом переосмыслил Донн и жанр эпистолы. Послания егостарших современников обычно представляли собой возвышенные комплиментывлиятельным особам и собратьям по перу, ярким примером чему служит целаягруппа сонетов-посвящений, которыми Спенсер предварил первую часть "Королевыфей" (1590). Донн намеренно снизил стиль жанра, придав стихуразговорно-непринужденный характер. В этом поэт опирался на опыт Горация,называвшего свои эпистолы "беседами". Известное влияние на Донна оказали и темы эпистол Горация,восхвалявшего достоинства уединенного образа жизни. Так, в послании к ГенриУоттону, сравнив жизнь в деревне, при дворе и в городе, Донн советует другуне придавать значения внешним обстоятельствам и избрать путь нравственногосамосовершенствования. В моральном пафосе стихотворения, в его проповедистоического идеала явно ощутимы реминисценции из Горация. Среди ранних посланий Донна бесспорно лучшими являются "Шторм" и"Штиль" (1597), которые составляют объединенный общей мыслью диптих.Стихотворения рассказывают о реальных событиях, случившихся с поэтом вовремя плавания на Азорские острова. Описывая встречу с неподвластнымичеловеку стихиями, Донн настолько ярко воспроизводит свои ощущения, чточитатель невольно делается соучастником гротескной трагикомедии,разыгравшейся на борту корабля. Стихии вмиг взъярившейся бури иизнурительно-неподвижного штиля противоположны друг другу, и их броскийконтраст высвечивает главную тему диптиха - хрупкость человека перед лицомнепостижимой для него вселенной, его зависимость от помощи свыше: Что бы меня ни подтолкнуло в путь - Любовь или надежда утонуть, Прогнивший век, досада, пресыщенье. Иль попросту мираж обогащенья - Уже неважно. Будь ты здесь храбрец Иль жалкий трус - тебе один конец. Меж гончей и оленем нет различий, Когда судьба их сделает добычей................... Как человек, однако, измельчал! Он был ничем в начале всех начал, Но в нем дремали замыслы природны; А мы - ничто и ни на что не годны, В душе ни сил, ни чувств... Но что я лгу? Унынье же я чувствовать могу! Этими многозначительными строками поэт заканчивает диптих. Принципиально новыми для английской поэзии 90-х годов XVI века были иэлегии Донна. Как полагают исследователи, за три года - с 1593 по 1596 поэтнаписал целую маленькую книгу элегий, которая сразу же получила широкоехождение в рукописи. Элегии Донна посвящены любовной тематике и носятполемический характер: поэт дерзко противопоставил себя недавно начавшемусявсеобщему увлечению сонетом в духе Петрарки. Многочисленные эпигоныитальянского поэта быстро превратили его художественные открытия в штампы,над которыми иронизировал Сидни и которые спародировал Шекспир в знаменитом130-м сонете: Ее глаза на звезды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать, Не белоснежна плеч открытых кожа, И черной проволокой вьется прядь. Перевод С. Я. Маршак Очевидно, издержки этой моды очень быстро открылись Донну, быть может,раньше, чем Шекспиру, и в споре с английскими петраркистами он выбрал свойпуть. Поэт и тут обратился к античной традиции, взяв "Любовные элегии" Овидиякак образец для подражания. Донна привлекла легкая ироничность Овидия, егоотношение к любви как к занятию несерьезному, забавной игре или искусству,украшающему жизнь. С присущим его эпохе свободным отношением к заимствованию Донн берет уОвидия ряд персонажей и некоторые ситуации. В элегиях английского поэтапоявляются и неумолимый привратник, и старый ревнивый муж, и обученнаягероем любовному искусству девица, которая, познав всю прелесть "страстинежной", изменяет ему. Однако все это переосмыслено Донном и служитматериалом для вполне самобытных стихотворений. Действие элегий Донна разворачивается в современном Лондоне. Поэтому,например, стерегущий дом громадный детина-привратник мало похож на евнуха изэлегии Овидия и скорее напоминает персонаж из елизаветинской драмы("Аромат"), а одежды, которые сбрасывает возлюбленная ("На раздеваниевозлюбленной"), являются модными в высшем лондонском свете нарядами. Гладкийи отточенный стих Овидия, плавное движение мысли, обстоятельностьповествования у Донна, как правило, заменяет нервная динамика драматическогомонолога. Иным, чем у Овидия, было и отношение поэта к чувству. Приняв идею любвикак забавной игры, он лишил ее присущей Овидию эстетизации. Надевший маскуциника, лирический герой Донна исповедует вульгарный материализм, который вАнглии тех лет часто ассоциировался с односторонне понятым учениемMaкиавелли. Для людей с подобными взглядами место высших духовных ценностейзаняла чувственность, а природа каждого человека диктовала ему собственныезаконы поведения, свою мораль. Шекспировский Эдмунд ("Король Лир") сафористической точностью выразил суть этой доктрины, сказав: "Природа, тымоя богиня". Герой же одной из элегий Донна ("Изменчивость"), отстаиваяякобы отвечающее законам природы право женщины на непостоянство, сравнил еес животными, меняющими партнеров по первой прихоти, с морем, в котороевпадают многие реки. По мнению героя, равным образом свободны и мужчины,хотя он и советует им быть разборчивыми при выборе и смене подруги. В противовес петраркистам Донн сознательно снижает образ возлюбленной,смело акцентируя плотскую сторону любви. В его элегиях все перевернуто с ногна голову и неприступная дама и ее томный воздыхатель предстают в видесговорчивой ветреницы и самонадеянного соблазнителя. Поэт сознательноэпатировал публику: некоторые строки Донна были настолько откровенны, чтоцензура выкинула пять элегий из первого издания стихов поэта. И все же критики, воспринявшие эти элегии буквально и увидевшие в нихпроповедь свободы чувств, явно упростили их смысл. Лирика Донна, какправило, вообще не поддается однозначному прочтению. Ведь в один период сэлегиями он писал и третью сатиру, и "Штиль", и "Шторм". Для молодого поэта,как и для большинства его читателей, отрицательный смысл макиавеллизма былдостаточно ясен. Ироническая дистанция постоянно отделяет героя элегий отавтора. Как и Овидий, Донн тоже смеется над своим героем {Andreasen N. J. С.John Donne. Conservative Revolutionary, Princeton, 1965. P. 78-130.}. В 90-е годы Донн обращается и к другим жанрам любовной лирики.Стихотворения о любви он продолжал писать и в первые два десятилетия XVIIвека. В посмертном издании (1633) эти стихи были напечатаны вперемешку сдругими, но уже в следующем сборнике (1635) составители собрали их в единыйцикл, назвав его по аналогии с популярным в XVI веке сборником Р. Тотела"Песнями и сонетами". В языке той эпохи слово _сонет_ помимо егообщепринятого смысла часто употреблялось также в значении "стихотворение олюбви". В этом смысле употребили его и составители книги Донна. Читателя, впервые обратившегося к "Песням и сонетам", сразу же поражаетнеобычайное многообразие настроений и ситуаций, воссозданных воображениемпоэта. "Блоха", первое стихотворение цикла а изданий 1635 года, остроумнопереосмысляет распространенный в эротической поэзии XVI века мотив: поэтзавидует блохе, касающейся тела его возлюбленной. Донн же заставляет блохукусать не только девушку, но и героя, делая надоедливое насекомое символомих плотского союза: Взгляни и рассуди: вот блошка Куснула, крови вылила немножко, Сперва - моей, потом - твоей, И наша кровь перемешалась в ней. Уже стихотворение "С добрым утром" гораздо более серьезно по тону. Поэтрассказывает в нем о том, как любящие, проснувшись на рассвете, осознаютсилу чувства, которое создает для них особый мир, противостоящий всейвселенной: Очнулись наши души лишь теперь, Очнулись - и застыли в ожиданье; Любовь на ключ замкнула нашу дверь, Каморку превращая в мирозданье. Кто хочет, пусть плывет на край земли Миры златые открывать вдали - А мы свои миры друг в друге обрели. Затем следуют "Песня", игриво доказывающая, что на свете нет верныхженщин, и по настроению близкая к элегиям в духе Овидия "Женская верность" сее псевдомакиавеллистической моралью. После них - "Подвиг" (в одной изрукописей - "Платоническая любовь"), в котором восхваляется высокий союз душлюбящих, забывающих о телесном начале чувства: Кто красоту узрел внутри - Лишь к ней питает нежность, А ты - на кожи блеск смотри, Влюбившийся во внешность. "Песни и сонеты" ничем не похожи на елизаветинские циклы любовнойлирики, такие, скажем, как "Астрофил и Стелла" Сидни, "Amoretti" Спенсераили даже на смело нарушившие каноны "Сонеты" Шекспира. В стихотворенияхДонна полностью отсутствует какое-либо скрепляющее их сюжетное начало. Нет вних и героя в привычном для того времени смысле этого слова. Да и сам Донн,видимо, не воспринимал их как единый поэтический цикл. И все же издателипоступили верно, собрав эти стихотворения вместе, ибо они связанымногозначным единством авторской позиции. Основная тема "Песен и сонетов" -место любви в мире, подчиненном переменам и смерти, во вселенной, гдецарствует "вышедшее из пазов" время. "Песни и сонеты" представляют собой серию разнообразных зарисовок,своего рода моментальных снимков, фиксирующих широчайшую гамму чувств,лишенных единого центра. Герой цикла, познавая самые разные аспекты любви,безуспешно ищет душевного равновесия. Попадая во все новые и новые ситуации,он как бы непрерывно меняет маски, за которыми не так-то просто угадать егоистинное лицо. Во всяком случае, ясно, что герой не тождествен автору, в чьенамерение вовсе не входило открыть себя. Лирическая исповедь, откровенноеизлияние чувств - характерные черты более поздних эпох, прежде всегоромантизма, и к "Песням и сонетам" они не имеют никакого отношения. При первом знакомстве с циклом может возникнуть впечатление, что онвообще не поддается никакой внутренней классификации. Оно обманчиво, хотя,конечно же, любое членение намеренно упрощает всю пеструю сложность опыталюбви, раскрытую в "Песнях и сонетах". Исследователи обычно делят стихотворения цикла на три группы. Однако невсе стихи "Песен и сонетов" вмещаются в них ("Вечерня в день св. Люции"), анекоторые ("Алхимия любви") занимают как бы промежуточное положение. И всеже такое деление удобно, ибо оно учитывает три главные литературныетрадиции, которым следовал Донн. Первая из них - уже знакомая традиция Овидия. Таких стихотворенийдовольно много, и они весьма разнообразны по характеру. Есть здесь иигриво-циничная проповедь законности "естественных" для молодого повесыжеланий ("Общность"): Итак, бери любую ты, Как мы с ветвей берем плоды: Съешь эту и возьмись за ту; Ведь перемена блюд - не грех, И все швырнут пустой орех, Когда ядро уже во рту. Есть и шутливое обращение к Амуру с просьбой о покровительствеюношеским проказам героя ("Ростовщичество Амура"), и искусные убеждениявозлюбленной уступить желанию героя ("Блоха"), и даже написанный от лицаженщины монолог, отстаивающий и ее права на полную свободу отношений смужчинами ("Скованная любовь"), и многое другое в том же ключе. Как иэлегиях Донна, героя и автора в этой группе "Песен и сонетов" разделяетироническая дистанция, и эти стихотворения тоже противостоят петраркистскойтрадиции. Но есть в "Песнях и сонетах" и особый поворот темы, весьма далекий отдерзкого щегольства элегий. Испытав разнообразные превратности любви, геройразочаровывается в ней, ибо она не приносит облегчения его мятущейся душе.Герой "Алхимии любви" сравнивает страсть с мыльными пузырями и не советуетискать разума в женщинах, ибо в лучшем случае они наделены лишь нежностью иостроумием. В другом же, еще более откровенном стихотворении "Прощание слюбовью" герой смеется над юношеской идеализацией любви, утверждая, что вней нет ничего, кроме похоти, насытив которую человек впадает в уныние: Так жаждущий гостинца Ребенок, видя пряничного принца, Готов его украсть, Но через день желание забыто, И не внушает больше аппетита Обгрызанная эта сласть; Влюбленный, Еще вчера безумно исступленный, Добившись цели, скучен и не рад, Какой-то меланхолией объят. Своими горькими мыслями эти стихотворения перекликаются с некоторымисонетами Шекспира, посвященными смуглой леди. Но по сравнению сшекспировским герой Донна настроен гораздо более цинично и мрачно. Очевидно,ему надо было познать крайности разочарования, чтобы изжить искус плоти,радости которой, игриво воспетые поэтом в других стихах цикла, обернулисьздесь своей мучительно опустошающей стороной. В другой группе стихотворений Донн, резко отмежевавшийся от современныхподражателей Петрарки, самым неожиданным образом обращается к традицииитальянского поэта и создает собственный вариант петраркизма. Нонеожиданность - одно из характернейших свойств поэзии Донна. Видимо, емумало было спародировать штампы петраркиетов в стихотворениях в духе Овидия,его герой должен был еще и сам переосмыслить опыт страсти, воспетойПетраркой. Стихотворения этой группы обыгрывают типичную для традиции Петраркиситуацию - недоступная дама обрекает героя на страдания, отвергнув еголюбовь. Из лирики "Песен и сонетов", пожалуй, наиболее близким к традицииитальянского мастера был "Твикнамский сад", в котором пышное цветениевесеннего сада противопоставлено иссушающе-бесплодным мукам героя, льющегослезы из-за неразделенной любви: В тумане слез, печалями повитый, Я в этот сад вхожу, как в сон забытый; И вот к моим ушам, к моим глазам Стекается живительный бальзам, Способный залечить любую рану; Но монстр ужасный, что во мне сидит, Паук любви, который все мертвит, В желчь превращает даже божью манну; Воистину здесь чудно, как в раю, - Но я, предатель, в рай привел змею. Написанный как комплимент в честь графини Люси Бедфордской, одной изпокровительниц поэта, "Твикнамский сад" вместе с тем и наименее типичное изпетраркистских стихотворений Донна. Комплиментарный жанр не требовал отпоэта сколько-нибудь серьезных чувств, но он определил собой внешнююсерьезность их выражения. В других стихотворениях Донн более ироничен. Этопозволяет ему сохранять должную дистанцию и с улыбкой взирать наотвергнутого влюбленного. Да и сам влюбленный по большей части мало похож натомного воздыхателя. Он способен не без остроумия анализировать свои чувства("Разбитое сердце") и с улыбкой назвать себя дураком ("Тройной дурак").Иногда же привычная ситуация поворачивается вообще совсем непредвиденнымобразом. Убитый пренебрежением возлюбленной (метафора, ставшая штампом упетраркистов), герой возвращается к ней в виде призрака и, застав ее сдругим, пугает, платит презрением за презрение: Когда убьешь своим презреньем, Спеша с другим предаться наслажденьям, О мнимая весталка! - трепещи: Я к ложу твоему явлюсь в ночи Ужасным гробовым виденьем, И вспыхнет, замигав, огонь свечи... "Призрак" Наконец, есть здесь и стихи, в которых отвергнутый влюбленный решаетпокинуть недоступную даму и искать утешение у более сговорчивой подруги("Цветок"). И в этой группе стихотворений мятущийся герой, изведав искусстрасти (на этот раз неразделенной), побеждает ее. Третья группа стихов связана с популярной в эпоху Ренессанса традициейнеоплатонизма. Эту доктрину, причудливым образом совмещавшую христианство сязычеством, развили итальянские гуманисты - Марсилио Фичино, Пико деллаМирандола, родившийся в Испании Леоне Эбрео и другие мыслители, трудыкоторых были хорошо известны Донну. Итальянские неоплатоники обосноваливесьма сложное учение о любви как о единстве любящих, мистическим образомпознающих в облике любимого образ творца. Английские поэты XVI века ужеобращались к этому учению до Донна, но он идет здесь своим путем.Неоплатоническая доктрина послужила для него исходным моментом развития. От-талкиваясь от него, поэт создал ряд сцен-зарисовок, иногда прямо, а иногдакосвенно связанных с неоплатонизмом. И тут Донн тоже воспроизводит достаточно широкий спектр отношенийлюбящих. В некоторых стихах поэт утверждает, что любовь - непознаваемоечудо. Она не поддается рациональному определению и описать ее можно лишь вотрицательных категориях, указав на то, чем она не является ("Ничто"): Я не из тех, которым любы Одни лишь глазки, щечки, губы, И не из тех я, чья мечта - Одной души лишь красота; Их жжет огонь любви: ему бы - Лишь топлива! Их страсть проста. Зачем же их со мной равнять? Пусть мне взаимности не знать - Я страсти суть хочу понять. В речах про высшее начало Одно лишь "не" порой звучало; Вот так и я скажу в ответ На все, что любо прочим: "Нет". В других стихотворениях Донн изображает любовь возвышенную и идеальную,не знающую телесных устремлений ("Подвиг", "Мощи"). Но это скорееплатоническая любовь в обыденном смысле слова, и возможна она лишь как одиниз вариантов союза любящих. Неоплатоники Ренессанса были не склонны целикомотрицать роль плотской стороны любовного союза. Подобное отношение разделяли Донн. В "Экстазе", одном из самых известных стихотворений цикла, поэт описалзанимавший воображение неоплатоников мистический экстаз любящих, чьи души,выйдя из тел, слились воедино. Но хотя таинственный союз и свершился в душахлюбящих, породив единую новую душу, он был бы немыслим без участия плоти.Ведь она свела любящих вместе и является для них, выражаясь языком Донна, неникчемным шлаком, а важной частью сплава, символизирующего их союз. Но плоть - ужели с ней разлад? Откуда к плоти безразличье? Тела - не мы, но наш наряд, Мы - дух, они - его обличья. Нам должно их благодарить - Они движеньем, силой, страстью Смогли друг дружке нас открыть И сами стали нашей частью. Как небо нам веленья шлет, Сходя к воздушному пределу, Так и душа к душе плывет, Сначала приобщаясь к телу. В любви духовное и телесное не только противостоящие, но ивзаимодополняющие друг друга начала. Как гармоническое единство духовного и чувственного начал показаналюбовь в лучших стихотворениях цикла. Назовем среди них "С добрым утром",где герой размышляет о смысле взаимного чувства, неожиданно открывшемсялюбящим, "Годовщину" и "Восходящему солнцу", где неподвластная тлению любовьпротивопоставлена бренному миру, "Растущую любовь", где поэт развивает мысльо том, что меняющееся с течением времени чувство все же остается неизменнымв своей основе, и "Прощание", возбраняющее печаль", где герой доказывает,что нерасторжимому союзу любящих не страшна никакая разлука. Благодаря этим стихотворениям Донн сумел занять выдающееся место ванглийской лирике. Ни один крупный поэт в Англии ни до, ни после него неоставил столь яркого изображения любви взаимной и всепоглощающей, дающейгероям радость и счастье. Однако и на эту любовь "вывихнутое" время тоженаложило свой отпечаток. Сила чувств любящих столь велика, что они, создаютдля себя собственную, неподвластную общим законам вселенную, котораяпротивостоит окружающему их миру. Само солнце, управляющее временем ипространством, находится у них в услужении, освещая стены их спальни. Мирлюбящих необъятен, но это потому, что он сжимается для них до размерамаленькой комнатки: Я ей - монарх, она мне - государство, Нет ничего другого; В сравненье с этим власть - пустое слово, Богатство - прах, и почести - фиглярство. Ты, Солнце, в долгих странствиях устало. Так радуйся, что зришь на этом ложе Весь мир: тебе заботы меньше стало, Согреешь нас - и мир согреешь тоже. Забудь иные сферы и пути: Для нас одних вращайся и свети! Знаменательно, что стихотворениям, воспевшим гармонический союзлюбящих, в "Песнях и сонетах" противостоят стихотворения, в которых самавозможность такого союза ставится под сомнение. "Алхимия любви" и "Прощаниес любовью" с их разоблачением чувственности были направлены противнеоплатонической идеи любви, доказывая, что все ее тайны лишь пустоепритворство и выдумка. И здесь Донн остался верен себе, обыграв различные?ситуации и столкнув противоположности. В первые десятилетия XVII века помимо "Песен и сонетов" Донн написал идовольно большое количество разнообразных стихотворений на случай -посланий, эпиталам, траурных элегий. Во всех них поэт проявил себя какзаконченный мастер, который в совершенстве овладел стихом, способнымпередать даже самый: причудливый ход мысли автора. Но, как справедливозаметили специалисты, все же блестящее мастерство редко сочетается в этихстихах с глубиной истинного чувства {Bush D. Op. cit. P. 131.}. Донн,однако, ставил перед собой иные цели. Сочиняя стихотворения на случай, онплатил дань широко принятому обычаю: искавший покровительства поэт посвящалсвои строки какой-либо могущественной особе. Подобные стихотворения писалиочень многие современники Донна (например, Бен Джонсон). Но и тут он пошелсвоим путем, переосмыслив традицию {Lewalski В. Donne's Anniversaries andthe Poetry of Praise. Princeton, 1973. P. 42-73.}. У Донна похвала лицу,которому посвящено стихотворение, как правило, не содержит в себе привычногопрославления его нравственных достоинств и не ограничивается чисто светскимикомплиментами, но служит поводом к размышлению о высоких духовных истинах.При таком отношении автора восхваляемая им особа теряет свои индивидуальныечерты и превращается в отвлеченный образец добра, доблести и другихсовершенств. Сами же стихотворения носят явно выраженный дидактическийхарактер и при всей отраженной в них игре ума не выдерживают сравнения с"Песнями и сонетами". Со стихотворениями на случай тесно связаны и поэмы Донна "Перваягодовщина" (1611) и "Вторая годовщина" (1612), посвященные памяти юнойЭлизабет Друри, дочери одного из покровителей поэта. "Годовщины" -сложнейшие произведения Донна, в которых сочетаются черты элегии, медитации,проповеди, анатомии и гимна {Ibid. P. 7.}. Здесь в наиболее очевидной формепроявилась энциклопедическая эрудиция автора, по праву снискавшего славуодного из самых образованных людей начала XVII века. Относительно большиеразмеры обеих поэм позволили Донну дать волю фантазии, что привело его кбарочным излишествам, в целом мало характерным для его лирики (нечто сходноеможно найти лишь в поздних стихотворениях на случай). И уж конечно, ни водном другом произведении Донна причудливая игра ума и пышная риторика непроявили себя столь полно, как в "Годовщинах". Известно, что Бен Джонсон, критикуя "Годовщины", саркастически заметил,что хвала, возданная в них юной Элизабет, скорее подобает Деве Марии. На этоДонн якобы возразил, что он пытался представить в стихах идею Женщины, а некакое-либо реальное лицо. И, действительно, кончина четырнадцатилетнейдевушки, которую поэту ни разу не довелось встретить, служит лишь поводомдля размышлений о мире, смерти и загробной жизни. Сама же Элизабет Друристановится образцом добродетелей, которые человек утратил послегрехопадения, а ее прославление носит явно гиперболический характер. "Годовщины" построены на контрасте реального и идеального планов -падшего мира, в котором живут поэт и его читатели, и небесного совершенства,воплощенного в образе героини. Донн осмысливает этот контраст с егопривычным средневековым contemptus mundi {Презрение к миру (лат.).} востросовременном духе. "Годовщины" представляют собой как бы развернутуюиллюстрацию знаменитых слов датского принца о том, что эта прекраснаяхрамина, земля, кажется ему пустынным мысом, несравненнейший полог, воздух,- мутным и чумным скоплением паров, а человек, краса вселенной и венец всегоживущего, - лишь квинтэссенцией праха. И если описание небесного плана бытияу Донна грешит дидактикой и абстрактностью, то реальный распавшийся мир, гдепорчей охвачена и природа человека (микрокосм), и вся вселенная (макрокосм),где отсутствует гармония и нарушены привычные связи, воссоздан свеликолепным мастерством. Тонкая наблюдательность сочетается здесь сафористичностью мысли. Недаром, почти каждый ученый, пишущий о брожении умовв Англии начала XVII века, как правило, цитирует те или иные строки из поэмДонна. В начале XVII века поэт обратился и к религиозной лирике. По всейвидимости, раньше других стихотворений он сочинил семь сонетов, названных импо-итальянски "La Corona" ("корона, венок"). Этот маленький цикл написанименно в форме венка сонетов, где последняя строка каждого сонетаповторяется как первая строка следующего, а первая строка первого из них ипоследняя последнего совпадают. Донн блестяще обыграл поэтическиевозможности жанра с повторением строк, сложным переплетением рифм ивзаимосвязью отдельных стихотворений, которые действительно смыкаются вединый венок. Но в то же время строго заданная форма, видимо, несколькосковала поэта. "La Corona" удалась скорее как виртуозный эксперимент, гдесугубо рациональное начало преобладает над эмоциональным. Иное дело "Священные сонеты". Их никак не назовешь лишь виртуознымпоэтическим экспериментом, а некоторые из них по своему художественномууровню вполне сопоставимы с лучшими из светских стихов поэта. Как и в "LaCorona", поэт обратился не к шекспировской, предполагающей сочетание трехкатренов и заключительного двустишия, но к итальянской форме сонета,наполнив ее неожиданными после эпигонов Сидни силой чувств и драматизмом итем самым радикально видоизменив жанр. Как доказали исследователи, "Священные сонеты" связаны с системойиндивидуальной медитаций, которую разработал глава ордена иезуитов ИгнатийЛойола в своих "Духовных упражнениях" (1521-1541). Написанная в духехарактерного для Контрреформации чувственного подхода к религии, книгаЛойолы была необычайно популярна среди духовенства и католиков-мирян в XVI иXVII столетиях. По мнению биографов, есть основания полагать, что и Донн вюности обращался к "Духовным упражнениям". Система медитации, предложеннаяЛойолой, была рассчитана на ежедневные занятия в течение месяца и строиласьна отработке особых психофизических навыков. Она, в частности, предполагалаумение в нужные моменты зримо воспроизвести в воображении определенныеевангельские сцены (распятие, положение во гроб) и вызвать в себенеобходимые эмоции (скорбь, радость). Как завершение каждого упражненияследовала мысленная беседа с творцом. Некоторые сонеты Донна по своей структуре, действительно весьма похожина медитации по системе Лойолы. Так, например, начало седьмого сонета(октава) можно рассматривать как воспроизведение картины Страшного суда, аконец стихотворения (секстет), как соответствующее данной сцене прошение: - С углов Земли, хотя она кругла, Трубите, ангелы! Восстань, восстань Из мертвых, душ неисчислимый стан! Спешите, души, в прежние тела! Кто утонул и кто сгорел дотла, Кого война, суд, голод, мор, тиран Иль страх убил... Кто богом осиян, Кого вовек не скроет смерти мгла!.. Пусть спят они. Мне ж горше всех рыдать Дай, боже, над виной моей кромешной. Там поздно уповать на благодать... Благоволи ж меня в сей жизни грешной Раскаянью всечасно поучать: Ведь кровь твоя - прощения печать! В начале одиннадцатого сонета герой представляет себе, как он находилсярядом с распятым Христом на Голгофе и размышляет о своих грехах. Конец жестихотворения выражает эмоции любви и удивления {Martz L. The Poetry ofMeditation. New Haven, 1954. P. 50-51.}. Да и сами размышления о смерти,покаянии, Страшном суде и божественной любви, содержащиеся в первыхшестнадцати сонетах, тоже весьма типичны для медитации по системе Лойолы. Однако и тут Донн переосмыслил традицию, подчинив ее своейиндивидуальности. Весь маленький цикл проникнут ощущением душевногоконфликта, внутренней борьбы, страха, сомнения и боли, то есть именно темичувствами, от которых медитации должны были бы освободить поэта. Вдействительности же получилось нечто обратное. Первые шестнадцать сонетовцикла являются скорее свидетельством духовного кризиса, из которого поэтстарается найти выход. Но и обращение к религии, как оказывается, не даетему твердой точки опоры. Бога и лирического героя сонетов разделяетнепроходимая пропасть. Отсюда тупая боль и опустошенность (третий сонет),отсюда близкое к отчаянию чувство отверженности (второй сонет), отсюда и,казалось бы, столь неуместные, стоящие почти на грани с кощунствомэротические мотивы (тринадцатый сонет). Душевный конфликт отразился и в трех поздних сонетах Донна, написанных,по всей вероятности, уже после 1617 года. За обманчивым спокойствием иглубокой внутренней сосредоточенностью сонета на смерть жены стоит не толькощемящая горечь утраты, но и неудовлетворенная жажда любви. Восемнадцатыйсонет, неожиданно возвращаясь к мотивам третьей сатиры, обыгрывает теперьеще более остро ощущаемый контраст небесной церкви и ее столь далекого отидеала земного воплощения. Знаменитый же девятнадцатый сонет, развивая общеедля всего цикла настроение страха и трепета, раскрывает противоречивуюприроду характера поэта, для которого "непостоянство постоянным стало". Самые поздние из стихотворений поэта - это гимны. Их резко выделяют наобщем фоне лирики Донна спокойствие и простота тона. Стихотворения исполненывнутренней уравновешенности. Им чужда экзальтация, и тайны жизни и смертипринимаются в них со спокойной отрешенностью. Столь долго отсутствовавшаягармония здесь наконец найдена. Парадоксальным образом, однако, этадолгожданная гармония погасила поэтический импульс Донна. В последнеедесятилетие жизни он почти не писал стихов, правда, творческое начало егонатуры в эти годы нашло выражение в весьма интересной с художественной точкизрения прозе, где настроения, воплощенные в гимнах, получили дальнейшееразвитие. Поэтическая манера Донна была настолько оригинальна, что читателю,обращающемуся к его стихам после чтения старших елизаветинцев, можетпоказаться, что он попал в иной мир. Плавному, мелодично льющемуся стихуелизаветинцев Донн противопоставил нервно-драматическое начало своей лирики.Почти каждое его стихотворение представляет собой маленькую сценку с четконамеченной ситуацией и вполне определенными характерами. Герой и еговозлюбленная прогуливаются в течение трех часов, но вот наступает полдень,они останавливаются, и герой начинает лекцию о философии любви ("Лекция отени"); проснувшись на рассвете, герой насмешливо приветствует "рыжей дурня"- солнце, которое разбудило его и его возлюбленную ("К восходящему солнцу");собираясь в путешествие за границей герой прощается с возлюбленной, умоляяее сдержать потоки слез. ("Прощальная речь о слезах"); обращаясь к тем, ктобудет хори нить его, герой просит не трогать прядь волос, кольцом обвившуюего руку ("Погребение") и т. д. Знакомясь со стихами Донна, читатель почтивсякий раз становится зрителем маленького спектакля, разыгранного перед егоглазами. Драматический элемент стихотворений Донна часто обозначался сразу же, спервых строк, которые могли быть написаны в форме обращения либо как-тоиначе вводили сюжетную ситуации. Сами же стихотворения обычно имели формудраматического монолога, новаторскую для английской поэзии рубежа XVI-XVIIвеков. Беседуя с возлюбленной, размышляя над той или иной ситуацией, герой"открывал себя". И хотя его "я" не совпадало с авторским (известнымисключением была, пожалуй, лишь религиозная лирика), поэзия Донна носилагораздо более личностный характер, чем стихи его предшественников. Драматическое начало определило и новые взаимоотношения автора ичитателя, который как бы нечаянно становился свидетелем происходящего. Поэтникогда прямо не обращался к читателю, искусно создавая впечатление, что егонет вообще, как, например, нет зрителей для беседующих друг с другомтеатральных персонажей. И это способствовало особому лирическому накалу егостиха, подобного которому не было в поэзии елизаветинцев. Ярко индивидуальной была и интонация стиха Донна, меняющаяся взависимости от ситуации, но всегда близкая к разговорной речи. Из поэтовстаршего поколения к разговорной речи обращался Сидни, который пыталсявоспроизвести в своем стихе язык придворных. Однако для Донна и егопоколения язык придворных казался чересчур манерным. Неприемлем для автора"Песен и сонетов" был и синтез Шекспира, соединившего в своей лирикетрадиции Сидни с мелодическим стихом Спенсера. Драматические монологи героевДонна, несмотря на всю его любовь к, театру, во многом отличны и отсценической речи героев Марло, раннего Шекспира и других елизаветинскихдраматургов 90-х годов, писавших для открытых театров с их разношерстнойпубликой, которую составляли все слои населения. Лирика Донна имела свой особый адрес, что явственно сказалось уже впервых стихах поэта. Они были написаны для тогдашней культурной элиты, попреимуществу для молодых людей с университетским образованием. С приходомДонна в литературу характерное уже отчасти для поколения Марло и других"университетских умов" (Лили, Грина, Лоджа и др.) отличие интеллектуальныхинтересов учено-культурного слоя от более примитивных запросов придворныхстало вполне очевидным. Поэтическая речь сатир и элегий Донна ивоспроизводит характерную интонацию образованного молодого человека егокруга, личности скептической и утонченной. Во времена Сидни английский литературный язык и поэтическая традицияеще только формировались. К приходу Донна поэтическая традиция ужесложилась, и его зоркому взгляду открылись ее издержки. Не приняввозвышенный слог сонетистов и Спенсера, поэт писал стихи намеренно низкимстилем. Донн не просто сближал интонацию с разговорной Тречью, но поройпридавал ей известную резкость и даже грубоватость. Особенно это заметно всатирах, где сам жанр, согласно канонам эпохи Ренессанса, требовал низкогостиля. Но эта резкость есть и в некоторых стихах "Песен и сонетов" (начало"С добрым утром" или "Канонизации") и даже в религиозной лирике (сонет XIV).Во многих произведениях Донна свободное, раскованное движение стиха поройвступало в противоречие с размером, за что Бен Джонсон резко критиковал его.Но тут сказалось новаторство Донна, который, стремясь воспроизвестиинтонацию живой речи, ввел в стихи нечто вроде речитатива. По меткомувыражению одного из критиков, мелодия человеческого голоса звучала здесь какбы на фоне воображаемого аккомпанемента размера. Для достижения нужногоэффекта Донн смело вводил разговорные обороты, элизию, менял ударения ииспользовал мало характерный для елизаветинцев, enjambement, то есть переносслов, связанных по мысли с данной строкой, в следующую. Понять просодиюДонна часто можно, лишь прочитав то или иное стихотворение вслух. Вместе с тем Донн прекрасно владел музыкой размера, когда жанрстихотворения требовал этого. В качестве образца достаточно привести песни иблизкую к ним лирику "Песен и сонетов". (Некоторые из песен Донн написал напопулярные в его время мотивы, другие были положены на музыку егосовременниками и часто исполнялись в XVII веке.) Но и здесь концентрациямысли, своеобразие синтаксических конструкций, которые можно оценить лишьпри чтении, сближают эти стихотворения с разговорной речью и выделяют их нафоне елизаветинской песенной лирики {Elizabethan Poetry. London, 1960. P.214.}. Свои первые стихотворения Донн написал в студенческие годы во времязанятий в лондонской юридической школе Линкольнз-Инн. Обучавшиеся тутстуденты уделяли большое внимание логике и риторике. Чтобы выиграть дело,будущие адвокаты должны были научиться оспаривать показания свидетелей,поворачивать ход процесса в нужное русло и убеждать присяжных в правоте(быть может, и мнимой) своего подзащитного. Первые пробы пера поэта, видимо,предназначались для его соучеников. В этих стихотворениях Донн всяческистремился ошеломить виртуозностью своих доводов и вместе с тем с улыбкой,как будто со стороны, следил за реакцией воображаемого читателя, расставляяему разнообразные ловушки. Гибкая логика аргументов целиком подчиняласьздесь поставленной в данную минуту цели, и вся прелесть веселой игрысостояла в том, чтобы с легкостью доказать любое положение, каким бывызывающе странным оно ни казалось на первый взгляд. (Вспомним дерзкуюпроповедь вульгарного материализма и свободы сексуальных отношений.) Вдальнейшем приемы подобной веселой игры прочно вошли в поэтический арсеналДонна и он часто пользовался ими в своих самых серьезных стихотворениях,по-прежнему поражая читателя виртуозностью доводов и головокружительнымивиражами мысли (сошлемся хотя бы на "Годовщины" или "Страстную пятницу1613г."). Чтобы понять такие стихотворения, требовалось немалое усилие ума.Строки Донна были в первую очередь обращены к интеллекту читателя. Отсюда ихпорой намеренная трудность, пресловутая темнота, за которую столь частоупрекали поэта (еще Бен Джонсон говорил, что "не будучи понят, Доннпогибнет"). Но трудность как раз и входила в "умысел" поэта, стремившегосяпрежде всего пробудить мысль читателя. Работа же интеллекта в свою очередьбудила и чувства. Так рождался особый сплав мысли и чувства, своеобразнаяинтеллектуализация эмоций, ставшая затем важной чертой английской лирикиXVII века. В отличие от поэтов старшего поколения - и прежде всего раннегоШекспира, - увлекавшихся игрой слов, любивших неологизмы и музыку звука,Донна больше интересовала мысль. Конечно, и он виртуозно владел словом, новсегда подчинял его смыслу стихотворения, стремясь выразить все свои сложныеинтеллектуальные пируэты простым разговорным языком. В этом поэт стоял ближек позднему Шекспиру. Как и в его великих трагедиях и поздних трагикомедиях,мысль автора "Песен и сонетов" перевешивала слово. При этом, однако,поэтическая манера Донна была много проще и по-своему аскетичнейшекспировской. В целом для его стихов характерны краткость и точность,умение сказать все необходимое всего в нескольких строках. Недаром Марциалбыл с юности одним из любимых авторов Донна. От лирики поэтов старшего поколения стихи Донна отличало также егопристрастие к особого рода метафоре, которую в Англии того времени называликонцепт (conceit). При употреблении метафоры обычно происходит переносзначения и один предмет уподобляется другому, в чем-то схожему с ним, как быпоказывая его в новом свете и тем открывая цепь поэтических ассоциаций.Внутренняя механика концепта более сложна. Здесь тоже один предметуподобляется другому, но предметы эти обычно весьма далеки друг от друга ина первый взгляд не имеют между собой ничего общего. Поэта в данном случаеинтересует не столько изображение первого предмета с помощью второго,сколько взаимоотношения между двумя несхожими предметами и те ассоциации,которые возникают при их сопоставлении {Hunter J. The Metaphysical Poets.London, 1965. P. 30.}. В качестве примера приведем уподобление душ любящихножкам циркуля, скрепленным единым стержнем, сравнение врачей, склонившихсянад телом больного, с картографами или сопоставление стирающейся на глобусеграницы между западным и восточным полушарием с переходом от жизни к смертии от смерти к воскресению. Поэты-елизаветинцы изредка пользовались такими метафорами и раньше, ноименно Донн сознательно сделал их важной частью своей поэтической техники.Поражая читателей неожиданностью ассоциаций, они помогали поэту выразитьдвижение мысли, которая обыгрывала разного рода парадоксы ипротивопоставления. Поэтому метафоры-концепты у Донна и моментальны, как,скажем, у Гонгоры, и развернуты во времени, его сопоставления подробнораскрыты и обоснованы, наглядно демонстрируют "математическое" мышлениепоэта, его неумолимую логику и спокойную точность: Как ножки циркуля, вдвойне Мы нераздельны и едины: Где б ни скитался я, ко мне Ты тянешься из середины. Кружась с моим круженьем в лад, Склоняешься, как бы внимая, Пока не повернет назад К твоей прямой моя кривая. Куда стезю ни повернуть, Лишь ты - надежная опора Того, кто, замыкая путь, К истоку возвратится скоро. "Прощание, возбраняющее печаль" Концепт, как и другие стилистические приемы, не был для Доннаукрашением, но всегда подчинялся замыслу стихотворения. Орнаментальнымитакие метафоры стали позже, когда они вошли в моду в творчестве некоторыхпоследователей Донна типа Д. Кливленда {Ставшая благодаря Донну популярной ванглийской поэзии XVII века метафора-концепт свое теоретическое обоснованиеполучила на континенте. Считается, что первым ее теорию сформулировалДжордано Бруно в адресованном Ф. Сидни посвящении к трактату "О героическомэнтузиазме" (1585). Согласно пантеистическому учению философа вселеннаяпредставляла собой "единое многовидное существо", где все различияоказывались в конечном счете свойствами единого божественного начала и междупротивоположностями существовала глубокая внутренняя связь. По мысли Бруно,наделенный даром "героической любви", поэт улавливает единство вмногообразии феноменов вселенной н выражает его в своем творчестве. ИдеиБруно в дальнейшем были развиты в трудах Б. Грасиана ("Остроумие, илиИскусство изощренного разума", 1642) в Испании и Э. Тезауро ("Подзорнаятруба Аристотеля", 1654) в Италии.}. В поэтическом мышлении Донна тонко развитая способность к анализусочеталась с даром синтеза. Расчленяя явления, поэт умел и объединять их.Тут ему помогало его блестящее остроумие, которое он, предвосхищая болеепоздние теории Грасиана, понимал как особого рода интеллектуальнуюдеятельность, особое качество ума (wit) и в конечном счете особуюразновидность духовного творчества, куда смех, комическое начало входилилишь как один из компонентов. Остроумие давало Донну возможность поднятьсяне только над людской глупостью и пороками, но и над хаосом окружающегомира. Благодаря искусству остроумия поэт, оставаясь частью этого падшего,раздробленного мира, в то же время глядел на него как бы со стороны искептически оценивал его. Хаос мира стимулировал иронию Донна и двигал егомысль. Умение столкнуть противоположности и найти точку их соприкосновения,понять сложную, состоящую из разнородных элементов природу явления иодновременно увидеть скрепляющее эти элементы единство - важнейшая чертатворчества Донна. Она во многом объясняет бросающиеся в глаза противоречияего поэзии. Некоторые из них уже были названы: обыгрывание взаимоисключающихвзглядов на природу любви или создание примерно в одно время гедонистическихэлегии в духе Овидия и эпистолярного диптиха "Шторм" и "Штиль" с егоизображением хрупкости человека перед лицом стихий. В более поздний периодтворчества Донн создает горькоциничную "Алхимию любви" и религиозную лирику.Используя для создания священных сонетов медитации по системе И. Лойолы,поэт одновременно работал и над сатирическим памфлетом в прозе "Игнатий иего конклав" (1611). Памфлет был направлен против иезуитов и изображалЛойолу в карикатурном виде, сидящим рядом с Люцифером в центре преисподней.И в эти годы хаос мира давал пищу для скептического ума поэта, стимулировалего воображение, а разнообразные интеллектуальные концепции по-прежнемупревращались в поэтические образы, искусно обыгранные Донном. Хотя Донн всячески отталкивался от елизаветинцев, без них его поэзиябыла бы невозможна. Они сформировали традицию, в которой он был воспитан, идали ему главный импульс для поисков нового. Экспериментируя, он всегдаоглядывался на своих старших современников. Однако новаторство Донна былостоль радикальным, что его творчество уже не умещается в рамки Ренессанса. Вранней и зрелой лирике Донн самым тесным образом связан с маньеризмом,стилем искусства и литературы, возникшим в период кризиса Возрождения. Какни один другой поэт эпохи Донн выразил типичное для маньеризмадисгармоническое ощущение непрочности мира, воплотил присущую этому стилюрефлексию, характерные для него контрасты спиритуализма и чувственности.Поздняя же лирика поэта, и прежде всего гимны с их спокойствием и болеегармоническим мироощущением, связана с барочной поэтикой, котораяуравновесила контрасты маньеризма и в противовес ренессансномуантропоцентризму создала новый синтез, по-своему определив место человека внеобъятных просторах вселенной. Именно барочные тенденции стали главными втворчестве поэтов следующего за Донном поколения. <...> А. Н. Горбунов Джон Донн

Date: 2015-09-05; view: 351; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию