Капитан Дикий

…На Камчатке моряков, как рыбаков, и еще больше. Несмотря на массовые сокращения в армии, пока тут сохраняется прежний расклад: за кого голосует камчатский флот, тот и выиграл.

Как и положено в приморских городах, повсюду черно-синяя гамма - бушлаты, матроски, бескозырки… Только вот одного не заметно - это былого флотского шика. Если бушлаты, то ношеные, если матроски - стираные-перестиранные, бескозырки - линялые.

Алексей Дикий - командир атомного подводного противолодочного крейсера «Вилючинск». И Дикий - наша флотская элита. И его «Вилючинск» - тоже. Крейсер состоит на вооружении Камчатской флотилии Тихоокеанского флота.

Дикий получил блестящее образование в Ленинграде - нынешнем Санкт-Петербурге. Потом Дикий, как очень талантливый офицер, также блестяще прошагав по служебной лестнице, в 34 года от роду уже стал уникальным специалистом-подводником, цена которому, по мировой военной иерархии, тысячи долларов за каждый следующий месяц службы. Теперь капитан первого ранга Дикий влачит жалкое существование. По-другому это не назовешь. Будто он то ли хронически бездомный. То ли неудачник.

Его дом - это жуткое офицерское общежитие с облезлыми лестничными пролетами, полупустое и страшноватое, как Гарлем прошлых времен, каким его показывали в американском кино про гангстеров. Все, кто мог, уехал отсюда на Большую землю, бросив военную карьеру ко всем чертям. Окна многих квартир зияют пустотой - людей там больше нет. Холодно, голодно, неуютно. Люди бежали прежде всего от нищеты. Капитан Дикий рассказывает, как с другими высшими флотскими офицерами ходит в хорошую погоду на рыбалку - чтобы семья могла сытно и вкусно поесть.

На кухонном столе в его квартире - то, чем Родина платит за верную безупречную службу: месячный паек капитана. Только что Дикий принес его домой в казенной простыне с подлодки.

Паек состоит из двух пачек лущеного гороха, двух килограммов гречки и риса в бумажных пакетах, двух банок консервированного горошка, дешевле которого не бывает, также двух консервных банок тихоокеанской селедки, бутылки растительного масла…

– И все?

– Да. Все. - Дикий не плачется, просто констатирует без всяких комментариев. Он - крепкий и очень настоящий человек. Точнее, он - очень русский. Лишения - его стихия, он служит Родине, а не вождю какого-то конкретного временного периода. Если бы он допускал иные мысли, его давно бы тут не было. А так капитан допускает, что все может случиться - в том числе и голод, а такой паек ему, командиру атомной подлодки, означает именно это - голод.

Эти банки - на семью капитана, состоящую из трех человек. У Дикого - жена Лариса, по специальности радиохимик. Она закончила престижный столичный МИФИ - Московский инженерно-физический институт, выпускников которого компьютерные фирмы Силиконовой Долины в Калифорнии, как рассказывают, переманивают прямо со студенческой скамьи.

Но Лариса, живя с мужем в закрытом военном городке Тихоокеанского флота, не работает. Потому что никто - ни штаб Военно-морских сил, ни далекое Министерство обороны - этими «деталями» жизни своих офицеров совершенно не интересуется. Подбор армейских трудовых резервов таков, что штабы в упор не видят золота под ногами. У Ларисы даже нет возможности пойти учительницей в школу для детей подводников - все места заняты, на них очередь, безработица для невоенных тут 90 процентов.

Третий член семьи капитана Дикого - дочка Алиса, ученица второго класса. Ей тоже трудно позавидовать. В военном городке нет ничего, что могло бы помочь развиться способностям как этой девочки, так и других детей. Ни спортивных залов, ни танцевальных площадок, ни компьютеров… Все, на что претендуют гарнизонные дети, разделяющие участь своих отцов-офицеров, - это унылый грязный двор и дом с видеомагнитофоном и набором мультфильмов.

Действительно, Камчатка - край нашего света. Предел государственного бездушия. Самые совершенные технологии уничтожения человека, с одной стороны, и пещерный уровень жизни для тех, кто ими управляет, с другой. Вся жизнь построена только на личном энтузиазме и любви к Родине. Ни денег, ни славы, ни будущего.

Место, где живет Дикий, называется Рыбачье - это в часе езды на машине от Петропавловска-Камчатского, столицы Камчатского полуострова. Рыбачье - самый знаменитый, быть может, даже во всем мире, закрытый военный городок на 20 тысяч человек. А также - символ и флагман российского ядерного флота. Городок напичкан самыми современными видами оружия, здесь располагается ядерный щит России с Востока, и живут те, кто его поддерживает в целости и сохранности.

Подводная лодка капитана Дикого - одна из главных составляющих, которые обеспечивают боеготовность этого ядерного щита. Отсюда и сам Дикий - главная его составляющая… Субмарина «Вилючинск» - совершенный технический организм, каких нет на вооружении ни у кого другого в мире. Лодка способна уничтожать в бою и целые надводные соединения, и лучшие подводные лодки мировых держав, в том числе американские. Под началом у Дикого - уникальное ракетно-ядерное оружие и внушительный торпедный боезапас. Пока с такой лодкой все в порядке - Россию никто не способен серьезно обидеть, по крайней мере, со стороны Тихого океана.

А вот самого Дикого может обидеть всякий. И первый, кто это делает, - государство, которому он служит. Но капитан «Вилючинска» думает в подобном направлении редко. Как и многие другие офицеры, он весьма искусно выживает при тотальном безденежье. Заработные платы - низкие, и те бывают нерегулярно, часто случаются задержки выплат до полугода; и в тот момент, когда мы говорим, денег тут не видели уже пять месяцев подряд.

Так вот, Дикий выживает следующим образом: когда нет денег, он предпочитает отказываться от обедов на корабле (а офицеров там обязательно кормят) и носит домой то, что ему положено одному, в виде так называемого сухого пайка. И делит на троих. Других возможностей прокормить семьи нет. В результате Дикий - человек-тень. Он худ сверх меры и бледен, лицо его имеет нездоровый серый тон - и ясно, почему: капитан главной составляющей ядерного щита России не может пожаловаться на сытость.

Естественно, сказывается и долгое постоянное пребывание в зоне радиации. Если в прошлые годы это особым образом оплачивалось, что превращало подводников в весьма завидных мужей, то теперь все не так - невесты в сторону морских офицеров не смотрят.

«И все-таки нищета - не самое страшное, - говорит Дикий, человек-аскет. Романтик-бессребреник. Офицер до мозга костей. Почти святой в наши годы тотального пересчета всех ценностей на циничный язык доллара. - Нищету можно пережить, если имеешь перед собой ясную цель и понятные боевые задачи. Наша настоящая беда совсем в другом - в бедственном положении ядерного флота страны, в бесперспективности. Похоже, в Москве не до конца понимают, что с нашим оружием шутки плохи. Через 10 лет здесь, в Рыбачьем, если сохранится нынешнее финансирование, или не будет ничего, или на наши пирсы придет НАТО».

От безысходности происходящего перед его глазами, Дикий собрался учиться дальше - поступать в Академию Генерального штаба, чтобы написать диссертацию о состоянии национальной безопасности России в конце двадцатого - начале двадцать первого века. Его цель - в финале исследования суметь научно обосновать ответ на вопрос, его тревожащий: кому нужно было развалить эту самую национальную безопасность?

Пока все его выводы - не в пользу столицы. Однако агрессии или озлобленности по поводу происходящего у капитана нет. Ход мысли примерно таков: да, ужасно, что Москва ведет себя таким образом, но делать нам нечего, надо выстоять, потому что мы умнее и сильнее тех, кто наверху.

Жизненная позиция Дикого делает его быт не принадлежащим ему самому. Командиру нельзя ничего из того, что доступно всякому другому. Готовность явки на лодку - 5 минут после поступления приказа, это значит, никаких и никуда отлучек, он всегда должен быть на связи. Ни за ягодами, ни за грибами, ни на рыбалку, ни просто пошататься бесцельно, куда глаза глядят, с друзьями… Жизнь на посту, который ты принял, а сдать некому. Надо быть с офицерами, чтобы они не падали духом в столь трудное время. Надо успеть в казармы, чтобы вовремя узнать, что творится с матросами. В общем, надо абсолютно все, и даже больше.

В результате получается следующее: если ты просто армейский офицер и тоже живешь, как нищий, как и капитан Дикий, но у тебя есть возможность - что и происходит сегодня сплошь и рядом, - где-то подрабатывать после службы и тем кормить свою семью, покупать одежду и даже форму (не удивляйтесь: большинство офицеров, действительно должны покупать обмундирование самостоятельно), - то у капитана Дикого для этого нет ни времени, ни возможностей. В оставшиеся от службы короткие часы он обязан - именно обязан - отдохнуть, выспаться, привести свои нервы в полный порядок, а ведь они не могут не расшататься при такой-то жизни, чтобы идти на свою ядерную лодку не во взвинченном состоянии. Это категорически запрещено - слишком непоправимыми могут быть последствия бытовой неврастении.

– Я должен быть на службе спокойным и уравновешенным, - объясняет Дикий. - Будто с курорта. Будто быт налажен. И даже вопроса такого нет передо мною: чем накормить жену и дочку завтра…

– Что значит «должен»? По-моему, вы неверно ставите вопрос. Вы служите государству, и, значит, это прежде всего государство ДОЛЖНО вам создать подобающие условия, при которых вы придете на службу спокойным и уравновешенным. Разве не так?

Дикий снисходительно улыбается, и я не могу понять, к кому же он больше снисходителен, этот странный человек особой закалки: ко мне, задающей подобные вопросы, или к государству, плюющему на тех, кто ему служит?… В конце концов, выходит, что ко мне…

– Нет у государства сейчас такой возможности, - наконец говорит капитан. - Ну, нет - и все тут. Что толку требовать, чего нет? Я - человек, мыслящий реально. И от природы не злобный. Все фантазеры и злые отсюда давно сбежали. Уволились с флота.

– И все-таки я не понимаю, почему не уволились лично вы? Вы - ядерщик, имеете инженерную специальность. Уверена, нашли бы себе пристойную работу…

– Нельзя уволиться. Потому что нельзя бросить лодку. Я - командир, а не матрос. Меня некем заменить. Если уйду - буду чувствовать себя предателем.

– Но перед кем? Государство и так вас предало…

– Пройдет время, и государство образумится. А пока надо терпеть. И ждать. И сохранить ядерный флот. Вот именно я его и сохраняю. Даже если Министерство обороны ведет предательскую политику. Я служу стране, я защищаю людей, а не государственный аппарат.

Вот вам и портрет российского офицера-подводника нашего времени - сидит себе человек на краю нашей земли и, верный воинской присяге, ежедневно закрывает собою амбразуру. В условиях, когда закрыть эту амбразуру больше нечем.

Чтобы суметь выполнить свои обязанности в условиях глубокого финансового нездоровья, охватившего войска, от командира требуется полная отдача. Капитан Дикий уходит из дома ровно в 7.20 и возвращается в 22.40. И так каждый день: по 10 и более часов он на борту. Другого выхода просто нет - флот на глазах разваливается, и с техникой, стоящей без ремонта, в любой момент может что-то случиться, в том числе и большая беда. Единственное, что здесь неизменно с прошлых времен, это поднятие флага. Ритуал проходит ежедневно в 8.00. Что бы ни произошло - хоть тайфун, хоть пурга, хоть авария, хоть смена правительства.

Кстати, Дикий именно ХОДИТ до причалов, где стоит его «Вилючинск». Пешком - это занимает ровно 40 минут. Ходит он туда не потому, что заботится о своем здоровье. Во-первых, у него, конечно, нет личного автомобиля, потому что нет денег на него. А во-вторых, служебного транспорта тоже нет, точнее, он на приколе. Вторая флотилия, к которой приписана подлодка «Вилючинск», - как и вся Камчатка, в тисках энергетического кризиса, и поэтому ни машин, ни автобусов до причалов не подают. Просто нет достаточного количества бензина у военных. Да что там бензин в стране, направо-налево торгующей нефтью! Без хлеба бы не остаться. Гарнизон, где служит Дикий, вечно должен местному хлебозаводу… А тот вечно отпускает хлеб на лодки в долг…

Представляете картину? Люди, обслуживающие ядерный щит страны, претендующей на звание великой державы, - эти люди питаются подаянием…

Мне, например, стыдно. А президенту? Когда он заседает на «восьмерках»?

Ну да ладно… Все офицеры в Рыбачьем ходят на работу пешком по утрам. И вот по дороге на пирсы и в штаб офицерский корпус обычно гудит, как рассерженный улей. Обсуждают наболевшее: сколько можно терпеть? В какую пропасть мы летим?…

Горячим политическим дискуссиям способствует открывающийся офицерам вид. Если двигаться, к примеру, по направлению к пирсу № 5, где пришвартован «Вилючинск», то можно созерцать остров Хлебалкин. Там находится мертвый судоремонтный завод. Еще два-три года назад на Хлебалкинском заводе одновременно проходили профилактический ремонт по 15-16 субмарин. Теперь там спокойная водная гладь и ни одного «больного» судна.

Офицерам объявляют: и здесь действует жесточайший режим экономии. И подводники созерцают умирающие доки по два раза в день: когда идут на работу и когда возвращаются обратно.

– Жуткая картина, - говорит Дикий. - Мы-то понимаем, что это значит… За все придется платить. Нашу технику ОБЯЗАНЫ ремонтировать. Чудес не надо ждать - тут не бывает долгожителей, ни разу не обращающихся к врачам. Это надо понимать. Аварии неизбежны.

Одних офицеров Рыбачьего весь этот флотский распад вдрызг расхолаживает. Других развращает - всякого навидались в гарнизоне в последнее время. И самоубийства были, и ничем не мотивированные поступки случались.

– Но мне кажется, нынешняя обстановка офицеров все-таки скорее ожесточает, - рассказывает Дикий. - Поэтому мне так важно, чтобы все были на поднятии флага ровно в восемь утра. Экипаж должен увидеть глаза своего командира. И прочитать в них - все в порядке, все спокойно, служба продолжается. Несмотря ни на что. Вопреки всему.

«Офицерский выпендреж! Высокие слова для романтических барышень! И только!…» - наверняка отмахнутся многие, прочтя эти строки. И будут отчасти правы - действительно, это и есть высокие слова. Но положение таково, что еще не уволившиеся с разваливающегося Тихоокеанского флота офицеры продолжают сегодня выполнять свои сложнейшие обязанности только потому, что относятся к высоким словам, как к своему якорю. Они имеют идеалы и принципы - и поэтому служат. Ничего другого у них не осталось. Им очень трудно - многие на пределе. Хотя бы потому, что знали другую жизнь и на нее рассчитывали: шли в подводники из-за престижа, яркой военной карьеры, больших зарплат.

…Жизнь, конечно, не кино и не книжка, и поэтому высокое в Рыбачьем отлично соседствует со смешным и очень даже бытовым.

– Послушайте, но так же жить нельзя, как ваш муж! Хоть иногда, но человек должен принадлежать самому себе! - это говорю я.

И Лариса Дикая, красавица-хохотушка родом из украинского Житомира, - женщина, пожертвовавшая своей судьбой, живущая впроголодь, и все это, ради исполнения долга ее мужем - весело и задиристо смеется мне в ответ:

– А мне лично очень нравится такой образ жизни. Зато я всегда знаю, где мой муж! Никуда от меня он не скроется! И никаких мук ревности!

Дикий в этот момент рядом с нами. Он смущенно улыбается, почти как школьник-подросток, которому объяснилась в любви первая школьная красавица. Капитан, оказывается, застенчив и краснеет. А мне хочется плакать… Я вижу и понимаю, что груз огромной ответственности, лежащей на командире ядерной подводной лодки, совершенно не совместим не только с бытом и образом жизни Дикого, но и с его возрастом и внешним видом.

Капитан первого ранга выглядит - особенно дома, без формы - ну совсем как мальчишка-отличник: худой и грустный. По московским меркам, где молодые люди созревают по-прежнему поздно, - это так и есть. Дикому - ведь только 34 года, напомню.

– А военной выслуги при этом у вас - уже 32 года! Да вы на пенсию можете спокойно идти.

– В общем, могу… - опять смущается капитан.

– Вы что же, в два годика пришли на флот? Объясните… Как дворянский сын, которого зачисляли в полк с рождения и к совершеннолетию у того уже был приличный стаж и погоны? - настаиваю я.

Алексей опять в ответ улыбается - видно, то, что он сейчас скажет, ему очень приятно. Действительно, отец капитана - морской офицер. Теперь, конечно, в отставке. А сам Алексей вырос в Севастополе, на черноморской военной базе.

– Что же касается 32-летней выслуги при 34 моих годах… - начинает.

Но его тут же прерывает бойкая жена:

– Это означает только одно - он всю службу провел на самом сложном участке, на подводном флоте, в непосредственной близости от реакторов и ядерного оружия. Год тут - за три.

– Вам не кажется, что только за это одно вас государство уже давно должно было озолотить? - не унимаюсь я. - Вам не обидно делить свой обед на троих? Будто вы - студент?

– Нет. Не обидно, - отвечает спокойно и уверенно. - Стучать кортиками о мостовую (символ забастовочного движения в России. - Прим. авт.) нам, подводникам, бессмысленно. В нашем закрытом городе все живут так же, как я. Мы выживаем, потому что помогаем выживать друг другу. Только и делаем, что постоянно занимаем-перезанимаем друг у друга денег и еды.

– Пришлют кому-то родственники посылку со съестным, тут же эта семья пир горой устраивает, - говорит Лариса. - Так и ходим по гостям, по кругу. Подкармливаемся. Так и живем.

– А вам родители тоже с Украины что-то присылают?

– Конечно. И тогда всех наших таких же голодных друзей кормим мы.

И - смеется…

И вправду: гвозди бы делать из этих людей, как писал один наш поэт…

Интересная вещь: проходят годы, от падения коммунистической партии нас отделяет уже очень много времени, а некоторые прошлые реалии остаются девственно нетронутыми. И первейшая из них - патологическое неуважение к людям. Причем в первую очередь к тем, кто трудится самозабвенно и истово, невзирая ни на что. К тем, кто по-настоящему влюблен в дело, которому служит. Власть так и не научилось говорить «спасибо» преданным стране людям. Работаешь? Что ж, работай дальше, пока не сдохнешь или не останется сил терпеть. И на этом фоне власть только и делает, что наглеет день ото дня, переламывая лучших из лучших.

С настойчивостью маньяка делая ставку на худших?

Нет никаких сомнений, что коммунизм был полностью проигрышной лотереей для нашей страны. Но то, что сейчас, - тем паче.

…Разговор о высоком с капитаном Диким мы продолжаем на центральном пункте управления подлодкой «Вилючинск». Город, естественно, полностью закрыт для посторонних и любопытных. К засекреченным пирсам нет хода даже офицерским женам. Но для меня военная разведка неожиданно сделала исключение - и дала разрешение побывать на лодке у Дикого.

Хищный боевой нрав «Вилючинска» становится очевиден еще с берега. На корме, белым по черному, - впечатляющая графика: оскалившаяся акулья морда, и флотский художник явно переусердствовал в устрашении, пририсовал морскому страшилищу зубов столько, сколько вряд ли встречается в природе. Акулье изображение на корме «Вилючинска» не случайно - от рождения лодка называлась просто «Касаткой» и была переименована совсем недавно. Почему, никто из офицеров не понимает, но говорит:

– Пусть будет так.

Ознакомительная прогулка по «Вилючинску» убеждает в главном - в том, ради чего, собственно, меня, наверное, сюда и пустили. Я брожу рядом с жерлом очень страшного вулкана, который, не дай бог, раскочегарить не так, как положено. Реактор плюс ракеты - гремучая смесь! Сверхнапичканность лодки ядерным оружием в условиях системного экономического кризиса и находящейся в смятении армии - ну что может быть еще страшнее?…

По ходу экскурсии Дикий продолжает настаивать на своем - а в идеологии он явный педант: служба не терпит никаких компромиссов, что бы вокруг ни происходило. Он категорически отвергает так называемую «идею преступного приказа», которая начиная с 1991 года упорно гуляет по частям и соединениям. И говорит: если только дашь слабинку, не выполнишь всего одну инструкцию или приказ, который на свой страх и риск посчитаешь глупым или не ко времени, как тут же все начнет обваливаться - сработает принцип домино. Поскольку армия - это та же пирамида, где допускать «домино» никак невозможно.

Любопытное наблюдение: и Дикий, и остальные участвующие в нашем разговоре - а это все боевые офицеры, мундиры которых украшают наградные колодки за героические многомесячные подводные походы, - эти люди четко разделяют два понятия. Есть Родина, которой они служат. И есть Москва, с которой они в конфронтации. И говорят - это два разных государства: Россия и ее столица.

Офицеры откровенны: все, что творится в управлении Вооруженными силами, им непонятно взглядом с Камчатки. Почему Минобороны упорно не оплачивает ремонт атомного подводного флота, прекрасно зная, что своими силами произвести его на месте не только невозможно, но и категорически запрещено? Почему безжалостно списывают 10-14-летние лодки, которым еще ходить и ходить? Зачем, в конце концов, планомерно превращать в сущее решето свой собственный ядерный щит, который создавался усилиями всего народа? Причем теперь, когда реальная угроза с моря существует: прежде всего, она состоит в постоянном присутствии рядом с российской территорией большого числа китайских атомных подводных лодок?!.

В путешествии по «Вилючинску» меня сопровождает не только Дикий, но и самый главный тут человек - вице-адмирал Камчатки Валерий Дорогин (недавно он расстался с военной карьерой и стал депутатом Государственной Думы. - Прим. авт.). Дорогин - командующий группировкой сил и войск на северо-востоке страны.

Свои вопросы, ничуть не стесняясь старшего по званию вице-адмирала, офицеры задают прямо в его присутствии. Не чувствуется никакой иерархической задавленности или особого барьера чинопочитания, присущего военной среде.

Во многом это так потому, что Дорогин - плоть от плоти Рыбачьего. Скрывать друг от друга офицерам и командующему нечего - Дорогин отслужил здесь же, в закрытом военном городке, почти 20 лет. Долгое время был, как и Дикий, командиром на атомной подводной лодке. А теперь в Рыбачьем служит его старший сын Денис Дорогин. И так же, как все, по утрам идет пешком на пирс. И так же, как все, наблюдает развал. И так же, как все, сидит без средств к существованию. И ждет, когда кто-нибудь подкормит…

Группировка сил и войск на северо-востоке, куда, помимо Камчатки, входят Чукотка и Магаданская область, возродилась как структурное образование в связи с тотальными сокращениями в Вооруженных силах. Подобные воинские образования существовали до революции 1917 года и потом, при большевиках, в 30-е годы.

В группировке какой-то род войск, конечно, должен доминировать. На Камчатке - по месту нахождения ядерного щита, это, понятно, моряки-подводники. А потому командовать над остальными поставили вице-адмирала. Так под его началом оказались сухопутные силы и береговые войска, а также авиация и противовоздушная оборона. Сначала там были заметны недовольные, и наблюдалось брожение умов, но потом все вроде бы успокоилось. Во многом это заслуга лично Дорогина - он местная камчатская легенда.

Вице-адмирал на флоте провел 33 года. А полная военная выслуга составляет у него 48 лет - потому что только на подводных лодках он отслужил 21 год.

Впрочем, легенда о Дорогине базируется не на его боевом прошлом. Ее основа - настоящее. Живет он в Петропавловске-Камчатском, до недавних пор его заработная плата - заработная плата человека, который отвечает за военную обстановку на огромной территории и является вторым человеком после губернаторов сразу трех крупнейших областей России, - 3600 рублей. Чуть больше ста долларов…

Реально, как у нас говорят - на руки, вместе с пенсией, которую Дорогин давно заработал, у вице-адмирала набегает до 5 тысяч рублей за месяц. Для сравнения - водитель городского автобуса в Петропавловске-Камчатском получает в месяц 6 тысяч…

Живет Дорогин в служебной квартире на улице Морской. И там точно так же, как у остальных офицеров, нет горячей воды. Холодно, ветрено, неуютно.

– Ну, так купите простейший водонагреватель!

– Не на что. Получим деньги - купим.

Дороже всего остального у Дорогина - репутация. Основа жизни - аскеза. Квартира, конечно, не пустая, но никак не адмиральская. Самые ценные вещи сосредоточены в кабинете вице-адмирала. Это - морские вещички со списанных кораблей, некогда служивших на Дальнем Востоке. Главное увлечение жизни - военно-морская история.

– А как же загородный дом? Дача? Нет же в России адмиралов без адмиральских дач! Не поверю, что у вас ее нет…

– Есть, конечно, - отвечает Дорогин. - Но ох уж эта дача! Завтра поедем посмотреть. А то не поверите.

Завтра наступает, и я вижу клочок земли, где посажены картошка и огурцы, на окраине Петропавловска-Камчатского - этими овощами будет питаться адмиральская семья зимой. На кирпичиках посреди огорода стоит железный вагончик - списанная рабочая бытовка. В общем-то, позор - исходя из столичных представлений об уровне жизни военачальников.

Но Камчатка - не Москва. Тут все проще и потому добрее. Рыбаки подарили мне мешок с только что выловленной красной рыбой - кижучем. Я отдала мешок Галине, жене вице-адмирала, - мне готовить рыбу негде. При этом испытывала неудобство - думала, наверное, у жены военного начальника Камчатки такой красной рыбы видимо-невидимо, потоком домой несут!

Но случилось странное: Галина была так благодарна, что расплакалась. В ее бедной жизни красная рыба - большое богатство. И ужин Галина приготовила, и гостей сумела принять, и заготовки - соленья из рыбы сделала. К тому же удача улыбнулась! В нескольких рыбинах и вовсе оказалось «золото» - красная икра.

Галина Дорогина рассказывает, что хоть и прожили они, жены старших офицеров, тут, на Камчатке, всю жизнь, а ничего экзотически-камчатского, по сути, не видели.

– Вся жизнь прошла в сборах, походах, кратких встречах и долгих проводах, - говорит.

Галина, тем не менее, ни о чем сегодня не жалеет, в том числе и о своих фактически загубленных годах.

– Знаете, а если серьезно, то ничего, в общем-то, не изменилось для офицерских жен. Если 20 лет назад я целый день должна была стоять в очереди за десятком яиц, и мне писали номер этой очереди на ладошке, и нам тоже было голодно и холодно. То же и теперь - с одной лишь разницей, что совсем нет денег, яйца в магазине есть, но у офицеров нет денег, чтобы их купить.

Мышление ее мужа, вице-адмирала Дорогина, - идеологический конгломерат всего со всем. Сплав коммунизма с капитализмом. Наверное, по-другому и быть не может, когда человеку больше пятидесяти лет, почти всю жизнь он провел в условиях Советского Союза, был комсомольцем и коммунистом, а теперь живет в рыночных реалиях. И с этой стороны Дорогин, безусловно, - носитель прошлых взглядов, старой идеологии, ушедшей вроде бы в небытие вместе с СССР. Но, с другой стороны, вице-адмирал вполне понимает демократические устремления и почему они стали необходимы.

Но в каком из этих двух измерений и идеологических полюсов действительно располагается его душа и чувствует себя уютно? Это понять трудно. Но попробую.

Дорогин на Камчатке отвечает за все - от подводных лодок до состояния Музея боевой славы. Вот лишь один эпизод из жизни. В составе группировки - 22-я Чапаевская мотострелковая дивизия. Чапаевская - потому что эта та самая, которую в 1918 году сформировал в Поволжье сам Василий Иваныч Чапаев, герой Гражданской войны. Где воевала его подруга, большевичка Анка, героиня сотен анекдотов.

После Второй мировой войны Чапаевскую дивизию перебазировали на Дальний Восток, и теперь она известна на Камчатке тем, что в 1-й ее роте имеется кроватка Ильича. Действительно, солдатская кровать имени Владимира Ильича Ленина, вождя мирового пролетариата. С 1922 года Владимир Ильич - почетный красноармеец Чапаевской дивизии, и, значит, ему положено койко-место. Так с 1922 года повелось, что, куда бы дивизия ни передислоцировалась, кроватка Ильича путешествовала вместе со всеми военными обозами.

И сегодня эта кроватка красуется на видном месте в казарме. Аккуратно застелена, по стенам - уголок Ленина с рисунками на тему «Как Володя был хорошим учеником». На все это хозяйство заведен исторический формуляр, который хранится в секретной части Чапаевской дивизии.

Командир 1-й роты капитан Игорь Шаповал, 26 лет от роду, считает, что присутствие ленинского духа подтягивает солдат, не дает им распуститься.

– Вы серьезно?

– Да. Вот они видят аккуратно застеленную кровать, и сами стремятся к тому же.

Мне, например, смешно, но я оглядываюсь и понимаю, что в высоком идеологическом предназначении «кроватки Ильича» точно так же, как капитан Шаповал, убежден и вице-адмирал Дорогин.

Сначала у солдат-новобранцев недоумение, а потом - уважение, - говорит Дорогин. - Когда в Москве победила демократия, кроватку Ильича пытались свергнуть на Камчатке. Но нам все-таки удалось ее отстоять. Не то что у вас - памятник Дзержинскому на Лубянке.

Дорогин уверен, что ничего не надо искусственно менять - история ровно такая, как она есть, и не надо было иметь слишком много ума, чтобы снести памятник Дзержинскому. И еще он уверен, что раз мемориальный ленинский уголок установили в Чапаевской дивизии специальным решением Совета народных комиссаров, то требуется, по крайней мере, постановление российского правительства, подписанное премьер-министром, дабы кроватку отправили в утиль.

Мы говорим о том, на каком примере на Камчатке воспитывать солдат сейчас. Точка зрения нынешнего командира Чапаевской дивизии подполковника Валерия Олейникова:

На примере тех, кто воевал в Чечне и Афганистане.

Предыдущий командир 1-й «ленинской» роты как раз «чеченец» - тогда старший лейтенант Юрий Бучнев получил Героя России за бои в Грозном.

Мы продолжаем говорить о примерах дальше. Воспитание Чечней вряд ли может быть положительным… Дорогин в дискуссию не вступает - помалкивает. И, слава Богу, Дорогин - высший офицер, он служит стране, и его политические взгляды, по большому счету, никому не интересны. Поэтому Дорогин и не старается их высказывать. А вот о будущем размышляет охотно - идеология идеологией, а сокращение в войсках идет. Офицеры чувствуют себя как на пороховой бочке.

– Мы готовы, что государство в любой момент может расправиться с теми, кто верно ему служил, - считает начальник штаба дивизии Александр Шевченко. И остальные офицеры согласны с ним, и Дорогин тоже. Ни у кого из претендентов на увольнение нет приличных чину и званию гражданских специальностей и, конечно, нет жилья. Уйдут из армии - лишатся угла, потому что сейчас все живут в служебных квартирах. Игорь Шаповал - инженер по эксплуатации колесной и гусеничной военной техники. Шевченко - мастер по холодной обработке металлов. Так что после офицерства - путь им чинить тракторы. И в ларьки металлоремонта - ключи гражданам точить. Шевченко дорожку частного предпринимательства уже протоптал - два года из трех, что учился в Москве в Артиллерийской академии, подрабатывал сторожем в цветочном подвале сутки через трое в связке с другими слушателями-офицерами.

В Москве, считают на Камчатке, в Министерстве обороны, не понимают, что офицер в принципе должен заниматься только одним своим военным делом и не размениваться на «левую» работу.

– В наших условиях втянуть человека в незаконные действия проще простого, - говорит вице-адмирал. - Мне тоже предлагали 2 тысячи долларов в конверте. Это был человек, которого прислал мой друг. Он облек взятку в приличную форму: «Тебе же нужны деньги на лечение жены». И действительно, в тот момент это было именно так. От меня требовалось, чтобы я завизировал договор на не выгодных для армии условиях о продаже списанной латуни. Не по 700 долларов за тонну, а по 450. Собственно, моя подпись была последней в ряду других военных руководителей. Я бы мог человека с конвертом просто выгнать, но я позвал прокурора. Думал, может, другим будет пример. И они не будут брать взятки.

Конечно, Дорогин - в каком-то смысле ходячая добродетель. Он, как и многие другие офицеры, служит не за деньги, а за интерес. Такие тут, на краю земли, только и остались - очень сильные духом. Всех остальных страна растеряла на той дороге, которой идет. Увы.

Насколько хватит терпения таким людям, как Дикий и Дорогин, тоже не знает никто. В том числе и они сами - флот сегодня держится на старшем и среднем поколении морских офицеров. Младших почти нет - не приезжают сюда. А если и приезжают, не могут смириться с тем, что им выпало отдавать все силы службе, а взамен ничего не получать. Тогда с кем останется флот еще через какое-то время?

– Патриотизм? - цинично улыбается молодой капитан второго ранга из Рыбачьего, офицер с подводной лодки «Омск». - Патриотизм - это то, что тоже стоит денег. И пора прекращать эту ерунду - игру в бессребренничество. На ноги становиться надо, а не болтаться по жизни, как Дикий. Он - командир, а все в дешевых кроссовках, и пьет такой же дешевый коньяк. То, что сейчас творится на флоте, - беспредел. И на это надо отвечать беспределом.

– А что это значит - отвечать беспределом?

Под «ответным беспределом» молодой офицер понимает способ выживания, когда все средства хороши. Он говорит, что все его ровесники потихоньку торгуют из-под полы чем могут. И еще в зависимости от того, у кого какие личные связи.

– Мне, например, - говорит он гордо, - рыбу и икру уже приносят домой. А еще два года назад я ее на ворованный спирт менял, и меня за это не уважали…

– Материальное обеспечение становится для молодых офицеров главным в нашей службе, - грустит вице-адмирал Дорогин. По его мнению, мысли об «ответном беспределе» для любого, состоящего на военной службе, так же смертельны, как обсуждение приказа командира.