Внутреннее состояние московского государства в царствование Михаила Феодоровича 3 page

Относительно наследства в отчинах, выслуженных и родовых, постановлено вдовам после бездетных мужей не давать вотчин, отдавать их боковым родственникам. Если после умершего отчинника останутся дети, то вотчины отдавать сыновьям, а дочерям давать из поместий на прожиток, но когда братьев нет, тогда и дочери вотчинам вотчичи. Внуки и правнуки после дедов и бабок родных с дядьями и тетками своими родными в старых вотчинах вотчичи. Касательно наследства в поместьях первое ополчение в 1611 году постановило: после убитых и умерших дворян и детей боярских у вдов и сыновей их поместий не отнимать; после дворян и детей боярских, не оставивших ни жен, ни детей, поместья отдавать роду их и племени, беспоместным и малопоместным, а мимо родственников поместий их не отдавать. Царь Михаил постановил: после дворян и детей боярских, убитых или взятых в плен, или пропавших без вести (а не просто умерших, как прежде) поместья отдавать женам их и детям; если жен и детей после них не останется, то поместья давать в оклады и додачу роду их и племени, а мимо родственников умершего и мимо дворян и детей боярских того города, по которому служил умерший, поместий его не отдавать. После умерших иноземцев поместья их никому, кроме иноземцев, не отдавать. Если дворяне и дети боярские находились в плену лет по 10, 15, 25 и больше, и поместья отцов их в это время были розданы другим, то, по возвращении их из плена, по просьбам их, отцовские поместья, розданные в продолжение последних десяти лет пребывания их в плену, им возвращались; долее десяти лет поместья им не поворачивались, но испомещались они вновь прежде всех других просителей.

Стрельцов прибирали головы их из вольных охочих людей, от отцов детей, от братьи братью, от дядь племянников, добрых и резвых, которые бы из пищалей стрелять умели, а худых недорослей, крепостных, посадских и пашенных крестьян в стрельцы брать было нельзя. О наборе козаков мы знаем из распоряжения 1632 года: которые вольные охочие люди северских городов и Новгородской волости станут писаться в службу в козаки, таких писать на список с отцами и прозвищами, и велеть им быть в походе, и были бы все козаки с пищалями; да сказать им, что государь велит дать им жалованья по четыре рубли. Из службы, из тягла и крепостных никаких людей в новоприборные козаки не брать, у новоприборных козаков поставить голову из дворян и сотников и велеть им смотреть накрепко, чтоб воровства от козаков в полках никакого не было. Что же касается до иноземцев, то еще в 1614 году в походе с Иваном Измайловым государь указал быть литве и немцам и всяким иноземцам, которых ведают в разряде и панском приказе. В следующем году в походе за Лисовским государь указал быть выезжему из Английской земли князю Артемью, Исакову сыну, с немцами. Это тот самый Артемий Астон, об отпуске которого на родину просил Мерик; мы видели, что Мерику было в этом отказано; но потом король Иаков присылал гонца с просьбою к царю, чтоб отпустил Астона и с семейством в Англию; Астона отпустили и дали ему подарки; но после государю дали знать, что Астон, будучи на Москве, ссылался с польским королевичем, капитана Варнабея из Москвы отпустил на всякое лихо, и этот Варнабей вступил в польскую службу. Бояре говорили Мерику, когда он в последний раз был в Москве: «Ведомо, что князь Артемий Астон и в Московское государство поехал по совету с изменником французом Маржеретом; тот же Астон, выехавши из Москвы, приезжал к польскому королю уже из Англии и жену свою оставил в Польше; а потом приехал в Польшу сын его и напрашивался у короля сбирать ратных людей, чтоб идти на Московское государство, про которое говорил поносные и укорительные слова; так король бы князя Артемья наказал большим наказаньем, и вперед вашим людям неведомо как верить». Мерик отвечал, что ему об этом деле наказа нет, а думает он, что Артемью от короля за его воровство не пробудет. Мы видели также, что Мерик упрашивал бояр не ссылать английских служилых людей в Казань, и настоял, что тех англичан и шотландцев, которые приехали с ним и с Астоном, двоих приехавших из Архангельска и одного старого иноземца, всего 20 человек, оставили в Москве, иноземцев же, которые приехали из разных мест от голоду и нужды, с побоев или заворовавши, тех сослали в понизовые города на корм. Но англичане, которых оставили в Москве, убежали в Литву.

Хотя некоторым иноземцам не нравилось в Москве, хотя некоторые из них не могли свыкнуться с мыслию остаться навсегда здесь, а отпуск был крайне труден, однако охотников вступить в царскую службу всегда набиралось довольно: капитан, родом ирландец, бывший в польской службе и начальствовавший в крепости Белой, сдал ее русским и сам со всею ротою своею перешел в царскую службу. Иноземец спитардный мастер Юрий Бессонов получил вотчину из поместья за службу в. приход королевича Владислава под Москву; в той вотчине он, его дети, внучата и правнучата вольны, сказано в грамоте. Иноземцы разделялись на поместных, содержавших себя доходами с поместий, и кормовых, получавших жалованье; так, в 1628 году в Большом полку на Туле было: иноземцев поместных поляков и литвы с ротмистром Яковом Рогоновским 118 человек; с ротмистром Денисом Фан-Висиным (Фон-Визин) немцев поместных 63 человека; с ротмистром Кремским кормовых поляков и немцев 120 человек; бельских (сдавших Белую) немцев с Томасом Герном поместных 10 да кормовых 54 человека; с ротмистром Яковом Вудом кормовых греков, сербов, волошан и немцев 80 человек. Чувствуя большую нужду в иноземных ратных людях, посылая набирать их за границу, московское правительство подозрительно смотрело на католиков и не хотело принимать их в службу: так, полковник Лесли, посланный для найма ратных людей за границу, получил наказ: «Нанимать солдат Шведского государства и иных государств, кроме французских людей, а францужан и иных, которые римской веры, никак не нанимать». Но мы видели, что кроме наемных и поместных иноземцев в царствование Михаила являются полки из русских людей, обученных иноземному строю; у Шеина под Смоленском были: наемные многие немецкие люди, капитаны и ротмистры и солдаты пешие люди; да с ними же были с немецкими полковниками и капитанами русские люди, дети боярские и всяких чинов люди, которые написаны к ратному учению: с немецким полковником Самуилом Шарлом рейтар, дворян и детей боярских разных городов было 2700; гречан, сербян и волошан кормовых — 81; полковник Александр Лесли, а с ним его полку капитанов и майоров, всяких приказных людей и солдат — 946; с полковником Яковом Шарлом — 935; с полковником Фуксом — 679; с полковником Сандерсоном — 923; с полковниками — Вильгельмом Китом и Юрием Маттейсоном начальных людей — 346 да рядовых солдат — 3282: немецких людей разных земель, которые посланы из Посольского приказа — 180, и всего наемных немцев — 3653; да с полковниками же немецкими русских солдат, которых ведают в иноземном приказе: 4 полковников, 4 больших полковых поручиков, 4 майоров, по-русски большие полковые сторожеставцы, 2 квартирмейстера и капитана, по-русски большие полковые окольничие, 2 полковых квартирмейстера, 17 капитанов, 32 поручика, 32 прапорщика, 4 человека полковых судей и писарей, 4 обозников, 4 попов, 4 судебных писарей, 4 профоста, 1 полковой набатчик, 79 пятидесятников, 33 прапорщика, 33 дозорщика над ружьем, 33 ротных заимщика, 65 капоралов немецких, 172 капоралов русских, 20 набатчиков немецких с свирельщиком, 32 ротных подьячих, 68 набатчиков русских, двое немецких детей недорослей для толмачества; всего немецких людей и русских и немецких солдат в шести полках, да поляков и литвы в четырех ротах 14801 человек. Когда на помощь Шеину велено было выступить князьям Черкасскому и Пожарскому, то с ними было 162 человека иноземцев — греков, сербов, волохов и молдаван, да с полковником Александром Гордоном 1567 драгун. Что касается до наемной платы иностранным ратникам, то полковник получал в месяц по 400 цесарских ефимков, начальный полковой поручик по 200, майор по 100, квартирмейстер по 60, регимент-шульцен по 30, секретарь по 25, два попа каждый по 30, четыре лекаря по 60, судный писарь по 12, ерихтес-вейбел по 8, профост по 10, пристав по 4, палач по 8; потом у всякой роты голова по 150, поручик по 45, прапорщик по 35, сержант по 14, капитан над ружьем по 12, фюрер, фурир и писарь по 10, набатчик по 7, корпорал по 8, ротмейстер по 6, подротмейстер по 5, рядовой солдат по 4.5. Татары по-прежнему входят в состав русской рати: так, с князьями Черкасским и Пожарским должны были выступить казанских мурз и татар 275 человек, свияжских мурз, татар и новокрещенов — 205, из Курмыша татар и тарханов — 155, касимовских татар 508, темниковских — 550, кадомских — 347, алаторских — 359, арзамасских 220. Кроме черкас и донских козаков упоминаются в московском войске при Михаиле и козаки яицкие. Что касается до наряда или артиллерии, то до нас дошло перечисление и описание орудий, бывших под Смоленском с Шеиным: пищаль инрог, ядро пуд тридцать гривенок, на волоку весу в теле 450 пуд, в волоку весу 210 пуд, под ней 64 подводы; да к той же пищали стан с колесами, в нем весу 200 пуд, под ним 10 подвод. Пищаль пасынок, ядро пуд 15 гривенок, на волоку весу в теле 350 пуд, в волоку 165 пуд, под ней 52 подводы; пищали волк, кречет, ахиллес и т. д. В 1629 году царь получил любопытную челобитную; бил челом тверской поп Нестер: «Извещаю тебя, государя, о таком великом деле и на страх поступаю, паче же страха уповаю на бога, от которого такое дарование я принял, что не открылось прежним родам при прежних государях и в других государствах не открылось такое дело, какое мне милостивый господь бог открыл к твоей государской славе и озлобленной земле нашей к избаве, твоим супостатам на страх и удивление: сострою тебе походный городок, называемый Редкодуб, не большими деньгами, поход ему будет не на многих подводах, а ратные люди могут в нем держаться и укрываться как в настоящем неподвижном городе». Нестера вызвали в Москву и велели ему сделать образец деревянный, или на бумаге начертить; но он требовал, чтоб его непременно представили государю: «Не видя государских очей, образца мне не делывать, боярам в этом деле не верю». Несколько раз говорили ему, чтоб сделал образец, и потом представят его государю, и всякий раз один ответ. Тогда государи указали: сослать попа Нестера в Казань в Преображенский монастырь под начал, потому что подает челобитные, сказывает за собою великое дело, а дела не объявил, и делает это как будто для смуты, не в своем уме. Три года просидел несчастный изобретатель в цепях в монастыре, на четвертый прислал челобитную, где прописывал и прежние подвиги: в 1609 году, в Смутное время, проходил он с грамотами в Великий Новгород к князю Скопину и обратно от него в Москву; потом ходил с грамотами и с зельем в Иосифов Волоцкий монастырь сквозь литовские таборы. В 1611 году ходил из-под Москвы от Ляпунова и всей земли под Смоленск к митрополиту Филарету с грамотами, был схвачен, приведен к королю, пытан, приговорен к смерти, но бежал, снова схвачен, пытан и приговорен к смерти, и снова ушел. Неизвестно, чем окончилась судьба Нестера, потому что конец дела о нем сгнил.

Мы видели, как заботливо царь Михаил избегал разрыва с крымским ханом, и причина понятна: все внимание было обращено на запад, все силы государства были направлены туда. Только с 1636 года правительство нашло возможным заняться укреплением южной Украйны; в этом году были построены города: Чернавск (между Ельцом и Ливнами), Козлов, Тамбов, Ломов, и возобновлен Орел; в 1640 году построены были: Хотмышск на Ворскле и Вольный Курган на Рогозне. На издержки по этим постройкам отпущено было 13532 рубля; работы производились стрельцами, козаками, солдатами и даточными людьми; все дела по городовым постройкам ведали в Пушкарском приказе.

Первым делом царя Михаила по восшествии его на престол было освобождение государства от врагов внутренних и внешних, для этого нужно было войско; для содержания войска нужны были деньги, казна была расхищена, вся тяжесть, следовательно, должна была пасть на городское и сельское народонаселение; но вот в каком положении находились многие города в начале царствования Михаилова. «На Угличе, — доносили государю, — ратных людей, дворян, детей боярских и иноземцев нет, все посланы на твои государевы службы, стрельцов и воротников нет же ни одного человека, только шесть человек пушкарей, да и те голодны, и для осадного времени хлебных запасов нет же, а с Углицкого уезда хлебных запасов собрать не с кого; зелейной пороховой казны мало, у острога мосты не домощены, в башнях мосты погнили; посадские люди, от кабацкого недобора и от нынешней великой хлебной дороговизны, с женами и детьми побрели розно; а которые и остались, те к осадному сиденью страшливы и к приступным мерам без ратных людей торопки, потому что от Литвы были выжжены и высечены и разорены без остатка; а из уезда сошные люди летнею порою в осаду совсем для тесноты не пойдут, да и потому что в городе у них хлебных запасов нет, бегают по лесам». Уже в 1618 году Андрей Образцов, отправленный собирать деньги на Белоозеро, получив выговор за медленность, писал: «Я, государь, посадским людям не норовил и сроков не даю; пока не было вестей о литовских людях, то я правил на них твои государевы всякие доходы нещадно, побивал на смерть; а теперь, государь, на посадских людях твоих денег править нельзя, в том волен ты, государь; а я, холоп твой, блюдясь приходу литовских людей, беспрестанно днем и ночью стою с посадскими людьми по острогу и рассылаю их на сторожи». Когда Филарет Никитич возвратился из Польши, то были предприняты меры для устройства опустошенного края. Вот как говорит об этом царская окружная грамота. «За грех всего православного христианства Московское государство от польских и литовских людей и от воров разорилось и запустело, а подати всякие берут с иных по писцовым книгам, а с иных по дозорным, иным тяжело, а другим легко; дозорщики, которых после московского разоренья посылали но городам, дозирали и писали за иными по дружбе легко, а за другими по недружбе тяжело, и от того Московского государства всяким людям скорбь конечная; из замосковных и из других заукрайных городов посадские люди многие, льготя себе, чтоб в городах податей никаких не платить, приехали в Москву и другие города да и живут здесь у родни и друзей: из иных заукрайных разоренных городов посадские и всякие люди бьют челом, чтоб им для разоренья во всяких податях дали льготы; а иные посадские и уездные люди заложились в закладчики за бояр и за всяких людей, и податей никаких вместе с своею братьею, с посадскими и уездными людьми, не платят, а живут себе в покое; другие многие люди бьют челом на бояр и всяких чинов людей, жалуются на насильство и обиды, просят, чтоб их от сильных людей оборонить. Великий государь с отцом своим, со всем освященным собором, с боярами, окольничими, думными и со всеми людьми Московского государства, учиня собор, о всех статьях говорили, как бы это исправить и землю устроить, и усоветовавши, приговорили: которые города от литовских людей и от черкас были в разореньи, в те города послать дозорщиков добрых, приведя к крестному целованью, дав им полный наказ, чтоб они писали и дозирали все города вправду, без посулов. А которых украйных городов посадские люди живут в Москве и по другим городам, тех, сыскивая, отсылать в те города, где они прежде жили, и льготы им дать, смотря по разоренью. А которые посадские и уездные люди заложились за митрополитов, и за все духовенство, за монастыри, за бояр и за всяких чинов людей, тем закладчикам всем быть там, где прежде были, а на тех людях, за которыми они жили, доправить наши всякие подати за прошлые годы. На сильных людей во всяких обидах мы велели сыскивать и указ по сыску делать боярам своим, князю Ивану Борисовичу Черкасскому и князю Даниле Ивановичу Мезецкому с товарищами; а из всех городов, для ведомости и устроения, указали мы взять в Москву из каждого города из духовных людей по человеку, да из дворян и детей боярских по два человека добрых и разумных, да по два человека посадских людей, которые бы умели рассказать обиды, насильства и разоренья, и чем Московскому государству полниться, ратных людей пожаловать и устроить Московское государство так, чтоб пришли все в достоинство». Но если, с одной стороны, заботились о том, чтоб посадские люди не покидали тягла и тем не ставили товарищей своих в бедственное положение, то, с другой стороны, само правительство переводило иногда из городов богатейших людей в Москву: так, в 1630 году велено было взять из Чердыни в Москву двоих посадских людей с братьею для помещения в суконную сотню; при этом чердынский воевода получил приказ, в случае если посадские люди скроются, то дать для отыскания их пушкарей и рассыльщиков. Из последнего видим, с согласия ли переводимых происходили подобные переводы. Одним из главных препятствий к устроению городов, к благосостоянию их жителей были насилия воевод и приказных людей; в 1620 году правительство принуждено было разослать грамоты такого содержания: «Известились мы, что в городах воеводы и приказные люди наши всякие дела делают не по нашему указу, монастырям, служилым, посадским, уездным, проезжим всяким людям чинят насильства, убытки и продажи великие, посулы, поминки и кормы берут многие; великий государь, посоветовавшись с отцом своим, приговорил с боярами: послать в города к воеводам и приказным людям наши грамоты, чтоб они насильств и продаж не делали, посулов, поминков и кормов не брали, лошадей, платья и товаров, кроме съестного, не покупали, на двор у себя денщикам, детям боярским, стрельцам и козакам, пушкарям и затинщикам, из посадов и слобод водовозам и всяким деловым людям быть, хлеб молоть, толочь, печь и никакого изделья делать на себя во дворе, в посадах и слободах не велели, городскими и уездными людьми пашен не пахали и сена не косили, а если в которых городах воеводы станут делать не по нашему указу и будут на них челобитчики, то мы велели взять на них все вдвое, да им же быть от нас в великой опале. Так вы бы, архимандриты, игумены и весь освященный чин, дворяне, дети боярские, старосты и целовальники, посадские и уездные всякие люди, воеводам и приказным людям посулов, поминков и кормов с посадов и уездов не давали, лошадей, всякой животины и товаров, кроме съестного, им не продавали: а если станете воеводам посулы и поминки давать и про то сыщется, то все убытки велим на вас доправить вдвое, да вам же от нас быть в великой опале. Пишем мы к вам, милосердуя о вас, чтоб вы, божией милостию и нашим милостивым призрением, жили в покое и тишине, от великих бед и скорбей поразживались, тесноты бы вам, продажи и никаких других налогов не чинилось, и во всем бы на наше царское милосердие были надежны». Любопытно наивное выражение, которое встречается в грамотах и которое так ясно показывает разделение, особность разных органов общественного тела, усобицу между ними; в жалованных грамотах городам говорится, что царь велел приказным своим людям оборонять их от бояр своих и от всяких людей. По-прежнему сильно жалуется на воевод летописец псковский; под 1618 годом он говорит: «Был во Пскове князь Иван Федорович Троекуров и взял четвертый сноп на государя с монастырей и церквей на ратных людей, а села государевы розданы боярам в поместья, чем прежде кормили ратных; но тот, кто церкви божии оскорбил и весь мир погубил, скоро умер злою смертию: на Москве, испорченный зельем от своих же, кровью изошел». О князе Василии Туренине и дьяке Третьяке Копнине он говорит под 1627 и 1628 годами: «Церковные отчины и монастырские отписали на государя, вкладчиков монастырских вон выбили, монастырей и церквей не строили (т. е. не заботились о них), и в храмовые праздники обедни не было. В 1632 году при князе Никите Мезецком и Пимене Юшкове выходили многие выходцы из Литовской земли, всякие люди русские с женами и детьми, от великой нужды, правежа, голода и литовского насильства на православную веру. Этих выходцев многих князь Мезецкий и Юшков насильно отдавали детям боярским в крестьянство, и многие из них скованные ходили по городу, милостыни просили, а которые не хотели, тех в тюрьмах держали, чтоб шли к ним служить с кабалами. Те же, Мезецкий и Юшков, не давали за город соли возить больше полупудка всяким людям, кроме крестьян детей боярских».

Мы видели, что на соборе, держанном по случаю взятия Азова козаками, советные люди жаловались, что и во внутренних городах посажены воеводы, тогда как прежде сидели там губные старосты. До нас дошло и другое известие, что с 1613 года при царе Михаиле в городах поставлены воеводы и приказные люди; до 1613 года, при боярах и при Шуйском, в этих городах воеводы были же, но при царе Федоре Ивановиче и при царе Борисе по Расстригин приход там воевод не было, были судьи, губные старосты и городовые прикащики. Таких городов, которые с 1613 года получили воевод, насчитывается 33. И при Михаиле прибегали к старому средству против злоупотреблений чиновников, от правительства назначаемых, восстановили грамоты Грозного, дававшие миру право судиться и рядиться выборными чиновниками; в 1614 году подтверждена грамота Иоанна IV, данная жителям Устюжны Железопольской: «Устюжны Железопольской посадские люди, старосты и целовальники, соцкие и десятские и все крестьяне, лучшие, середние и младшие люди, от волостелина суда и от его пошлинных людей отставлены, быть у них в судьях их же посадским людям, которых себе выберут всем своим посадом». Подтверждена им и другая грамота Грозного, по которой они выбирали из среды себя целовальников, соцкого и дьяков, долженствовавших сбирать всякие пошлины. В 1622 году жители Устьянских волостей били челом, что в прежние годы у них приказных людей не бывало, а судили их мирские выборные судейки; а после московского разоренья, как начали у них быть прикащики, и им от этих прикащиков чинятся налоги и убытки, в посулах и кормах продажи великие, и от этих прикащиковых налогов и насильств и посулов они, крестьяне, оскудели, и подати им платить нечем, хотят брести врознь: пожаловать бы их, вперед прикащикам быть не велеть, а велеть быть у них выборным мирским судейкам по-прежнему, и за то бы их оброком обложить, сверх старого оброка, чтоб им от прикащиковых насильств, посулов и продаж вконец не погибнуть и розно не разбрестись». Царь исполнил их просьбу. Жители города Романова-Борисоглебска били челом, чтоб их по-прежнему ведали дьяки Посольского приказа. Доходы с этого города издавна шли на содержание поселенным около него татарам, которые потому и называются романовскими. Как эти татары служили верою и правдою царю Московскому, видно из челобитной вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря в 1614 году: «После литовского разоренья пришел в Вологду для обереганья сибирский царевич Араслан Алеевич с дворянами, детьми боярскими, татарами и козаками, и начал на нас кормы править и мучить на правеже целый день нещадно, а на ночь служек наших и крестьян без рубашек велел сажать в подпол и вверх ногами вешать, и вымучил на нас овса 300 четвертей, сена 200 возов, 25 четвертей муки пшеничной, 100 четвертей муки ржаной, за баранов и кур вымучил деньгами 150 рублей, пограбил лошадь, сосуды, скатерти; приказные его вымучили себе 50 рублей денег, и с того мученья один крестьянин умер, другие лежали недель по пяти и по шести. Потом по царевичеву письму, будто для обереганья, пришел из Романова Барай-мурза с татарами и козаками и досталь нас разорил».

В 1627 году государь указал во всех городах устроить губных старост, дворян добрых, по спискам лучших людей, которые были бы душою прямы, имением пожиточны и грамоте умели, которым бы можно было в государевых делах верить и которых с губное дело стало бы, а вперед сыщиков для сыску татиных, разбойных и убийственных дел в города не посылать, сыскивать всякие такие губные дела в городах губным старостам, и о том писать к государю в Москву. Если дворяне и дети боярские станут выбирать губного старосту из дворян и детей боярских середних и меньших статей, а лучших людей выбирать не станут и выборов на них не дадут, то мы указали устроить губного старосту, по списку лучшего человека, без выборов, а выбор на него велим на дворянах и на всяких людях доправить. Города иногда просили, чтоб воеводам у них не быть, быть одному губному старосте; государь соглашался, и губной староста получал в таком случае наказ, одинаковый с воеводским. Относительно смены губных старост и воевод до нас дошли любопытные челобитные; так, дмитровцы били челом: «Что был у них один губной староста без воеводы и умер, и на его место выбрать некого, а прежде был в Дмитрове один Федор Чаплин, и губные дела были ему же приказаны, и, будучи он в Дмитрове, о государевом деле и обо всем радел, за крестьянишек и за посадских людей стоял, от сторон оберегал, продаж и убытков никаких не делал: вели, государь, быть в Дмитрове по-прежнему Федору Чаплину одному». Государь велел, Чаплин был назначен в Дмитров в 1639 году, но в 1642 году был сменен губным старостою Шестаковым по выборам; в 1644 году велено быть воеводою в Дмитрове Ртищеву, по челобитью дмитровцев, всяких чинов людей, а губному старосте, по челобитью, в Дмитрове быть не велено. В 1641 году угличане били челом: «По твоему государеву указу на Угличе воевода отставлен, а город велено принять губному старосте Павлу Ракову на время без выбору; но этот Павел молод и окладом мал, многие дела делает не по твоему государеву уложенью для своей бездельной корысти и бражничает: вели, государь, его отставить и вели быть на Угличе бежичанину Игнатию Мономахову». Государь указал Мономахова отпустить в Углич. В 1644 году кашинцы били челом: «По твоему государеву указу велено быть у нас в губных старостах Савве Спешневу; но он срамен и увечен, руками и ногами не владеет; теперь у нас в Кашине перед съезжею избою и на посаде, и в уезде воровства, грабежи и убийства многие, насильства великие, а расправы делать некому: прежде в Кашине были воеводы и губные старосты, и такого воровства и убийства, грабежа и насильства не было; пожалуй, государь, вели быть по-прежнему воеводам, и вели быть воеводою из московских дворян Дементию Лазареву». Государь исполнил их просьбу.

Отсюда мы видим, что города не разделяют мнения, высказанного торговыми людьми на соборе, не требуют постоянно смены воевод и заменения их губными старостами, как выборными чиновниками; города прямо жалуются на губных старост и просят воевод, но при этом они указывают на известное лицо, которое они хотят иметь воеводою, следовательно, и воевода становится таким образом чиновником выборным или излюбленным. Сильную борьбу с губными старостами в царствование Михаила выдерживали жители города Шуи: в 1614 году они жаловались на губного старосту Калачева: «В прошлом 1612 году приехал в Шую губной староста Посник Калачев и начал на нас, посадских людишек, похваляться поклепом и подметом, и наученьем, язычною молкою, велит нам к себе носить корм всегда, хлеб, мясо, рыбу, мед, вино, начал загонять к себе на двор животину всякую, бить, посадские люди от его насильства разбрелись, посадские дворы запустели; а мы того Посника в губные старосты не выбирали». Последнее обстоятельство объясняется тем, что Калачев приехал в Шую еще в Смутное время, в 1612 году. В 1618 году жаловались на сыщика Беклемишева и губного старосту Кроткого, что они научают колодников взводить напрасные обвинения на посадских людей, воров и разбойников выпускают на выкуп из тюрьмы, и от этого умышленья Шуя становится пуста; сами отпустят своих людей, потом схватят их как беглых, да и научают оговаривать посадских людей. В 1621 году произошла ссора между шуйским воеводою и губными старостами: воевода доносил, что по нераденью губных старост колодники из тюрьмы разбежались и что, мстя за этот донос, губные старосты сажают его воеводиных крестьян в тюрьму понапрасну: губные старосты жаловались, что воевода вступает в их дела, не выдает им преступников, и одного из них, старост, приказывал бить батогами и ослопами; духовенство и посадские люди на обыске объявили, что воевода никогда не бивал губного старосту. Любопытно, что этот обвиненный миром в клевете губной староста Волков остался на своем месте; в 1622 году ему и товарищу его Кишкину царь запретил вступаться в дело, если на посаде грешною мерою учинится смерть, который человек удавится или ушибется, или, напившись пьян, сгорит, или утонет, или рекою мертвый человек подплывет под посад, или кто между собой одерется хмельным делом, потому что губные старосты, придираясь к этим делам, сажали посадских людей в тюрьму и чинили им убытки великие. На Кишкина шуяне подали челобитную в 1635 году, что он не дает посадским людям, которых оговорил разбойник, очных ставок с оговорщиком и не дает пытать последнего для своей бездельной корысти. Тут шуяне прямо просят, чтоб губной староста и сыщик без воевод татиных и разбойных дел не ведали. В 1627 году били челом устюжане: «Сидят на Устюге в съезжей избе пять человек подьячих: одни из них взяты из посадских тяглых людей; другие, приехавши в Устюг, покупили тяглые посадские дворы. У этих подьячих по молодому подьячему, и сами разбогатели сильно, в волостях за ними деревни лучшие, с посадскими людьми с своих дворов податей не платят, с деревень подати платят в половину, а иные отписи берут угрозами, и многие подати за них платят миром; да они же ездят переменяясь в волости по государевым делам, и по волостям берут себе почести великие, кормы, вина, пива: четвертные доходы сбирают с нас они же, подьячие, и в Москву отвозят, а на мирскую волю не дают, отвоза берут с рубля по алтыну, лишние деньги против развода берут, а в отписи не ставят; да они же с нас, со всего мира, берут жалованье по двадцати рублей на человека; а можно быть в съезжей избе на Устюге троим подьячим, прежде было трое и без найму, из одного дохода. Вели, государь, дать из Москвы на Устюг троих молодых подьячих, или вели выбрать подьячих на Устюге миром, а тех старых подьячих вели переменить». После обыска подьячих отставили.

Ближайшие к Москве города при столкновении с воеводами и губными старостами могли обращаться к царю; но из областей отдаленных, из Сибири, челобитья не скоро могли достигать Москвы, и жители этих отдаленных областей употребляли средство, которое употребляли и жители ближайших городов, но не всею массою, брели розно. Посланы были на Лену воеводы и духовные лица, которым велено везде давать подводы без задержки. Когда они приехали в Енисейский острог, то воевода здешний Веревкин велел созвать к съезжей избе служилых, посадских людей, пашенных крестьян, приезжих торговых и промышленных людей разных городов и стал требовать от них подвод. Служилые люди отвечали, что им дать подвод нельзя: «Прежде мы ни под какою государевою казною и ни под какими государевыми воеводами в подводах не хаживали, гребцов не давывали, указу государева о том прежде не бывало и теперь нет: а если с нас воевода караул городовой, отъезжие заставные караулы и службу снимет, то мы поедем сами головами в подводах, а если службы и караулов отъезжих и городовых не снимет, то у нас в подводах идти некому, города государева покинуть не смеем». Пашенные крестьяне сказали: «Если с нас воевода снимет пашню, десятины, то мы побредем головами в подводах, а если десятин не снимет, то у нас подвод нет». Несколько дней сряду воевода призывал их и уговаривал дать подводы, но всякий раз один ответ, что им подвод не давывать. Тогда воевода велел лучших служилых и посадских людей и пашенных крестьян, выборных старост, пометать в тюрьму и, вынув из тюрьмы, велел их бить на правеже: но енисейские служилые и посадские люди и пашенные крестьяне с лучшими людьми все пошли головами в тюрьму и на правеж, говоря: «Метать нас в тюрьму и на правеже бить всех, а не одних лучших людей; в том волен бог да государь: без государева указа на нас велит подводы править». И, отказав в подводах, пошли все врознь. Якутский воевода Петр Головин два года держал в тюрьме товарищей своих Матвея Глебова и дьяка Филатова; в семи тюрьмах Головин держал больше 100 человек служилых, торговых и промышленных людей. Притеснениями и казнокрадством отличился также мангазейский воевода Григорий Кокорев, по донесениям товарища его, Андрея Палицына: «Приедут самоеды с ясаком, воевода и жена его посылают к ним с заповедными товарами, с вином, несчастные дикари пропиваются донага, ясак, который они привезли, соболи и бобры, переходят к воеводе, а самоеды должны платить ясак кожами оленьими, иные с себя и с жен своих снимают платье из оленьих кож и отдают за ясак, потому что все перепились и переграблены. Который торговый или промышленный человек не придет к воеводе, к жене его и к сыну с большим приносом, такого воевода кидает в тюрьму, да не только его самого, но и собак его посадит в тюрьму, да и берет потом выкуп и с самого, и с собак. Когда у воеводы бывают пиры, на торговых и промышленных людей, если кто к нему, или к жене его, или к сыну принесет мало, тому принос бросают в глаза и до ворот провожают в шею; люди воеводины берут у торговых людей на гостином дворе товары без платы; к сыну воеводы промышленные люди ходят ежедневно продажное вино пить: кто принесет гривну, тому даст чарку, кто принесет две гривны, тому две чарки, и так дальше по расчету, и как эти люди, напившись, пойдут от него со двора, то люди его кресты, перстни и пояса с них оберут, а с иных и все платье поснимают в заклад. Затевает торговым людям напрасные посылки, велит выбрать нарочитых людей 20 или 30 и скажет службу на тундру, откуда им не воротиться, и те люди, одолжив свои головы последними долгами, от него откупаются деньгами. Исказил царский наказ и держал его в съезжей избе, а настоящий наказ скрывал у себя». Кокорев, с своей стороны, доносил на Андрея Палицына, что он держит корчму, пьянством других разоряет и сам пьянствует. Один священник, духовный отец Палицына, доносил на Кокорева; другой доносил на Палицына и на отца его духовного, обвинял их в содомских делах, воровских заводах и богомерзких словах. Палицын доносил, что Кокорев ходит в город и в церковь нарядным воровским обычаем, носят перед ним меч оберучный, как перед Расстригою, а люди его все перед ним с пищалями, саблями и со всяким оружием, как перед курфюрстом немецким ходят; чины у него учреждены большие; холопей своих зовет — иного дворецким, другого казначеем, иных стольниками. Когда Кокорев пойдет в баню, то перед баню приходят к нему здороваться складчики его и советчики и попы, и на них смотря, боясь его безмерного страха, всяких чинов люди ходят перед баню челом ему ударить; и когда жена Кокорева пойдет в баню, то велит всем женщинам посадским приходить челом себе ударить. Если у кокоревских людей умрет ребенок, то всех посадских женщин загоняют и велят над ребенком плакать. На кого Кокорев накинется неделом, посадит в тюрьму или на правеже велит мучить, и те люди последние свои животишки относят к жене Кокорева, а приводит их поп Сосна и всем людям говорит: кто хочет беды избыть, тот бы шел ко всемирной заступнице, которая что захочет, то и сделает, хотя от виселицы отнимет. Дело дошло до того, что оба воеводы вступили друг с другом в явную войну: Кокорев с своими советниками и стрельцами начал стрелять из города в посад, где сидел Палицын, и несколько человек было побито; а Кокорев в свое оправдание говорил, что он стрелял вследствие приступа к городу Андрея Палицына и его соумышленников.