Джейн Болейн. Дворец Уайтхолл, февраль 1540 года

Дворец Уайтхолл, февраль 1540 года

Я все ждала, пока длились турниры, что меня позовут к милорду герцогу обсудить наше дельце, но приглашения так и не последовало. Может, и он сейчас вспоминает тот достопамятный турнир, упавший платочек, смех ее друзей. Может, и он не в силах слышать трубы герольдов без того, чтобы на память не пришло побелевшее от отчаяния лицо. Ждет, наверно, чтобы турниры закончились и во дворце возобновилась нормальная жизнь. А уж тогда он меня призовет к себе.

Этот дворец — самое подходящее место для тайных заговоров: извилистые темные коридоры, укромные внутренние дворики, в каждом разбит маленький садик, где легко встретиться как бы невзначай, в каждом покое второй выход. Не скажу, чтобы мне были известны все секретные ходы, все тайные калитки, выходящие на реку. Даже Анна не все знала, даже мой муж, так часто тайком ускользавший из дворца.

Наконец герцог приказал явиться к нему после обеда. Я незаметно покинула залу и пошла кружным путем — вдруг кто за мной наблюдает. Молча, без стука вошла в его покои.

Он сидит у камина. Слуга уже убирает тарелки. Герцог обедал один, и сдается мне, блюда его были повкуснее, чем у нас в парадной зале. В этом новомодном дворце кухня совсем далеко, и еда порядком остывает, пока доберется до стола. Те, у кого во дворце свои собственные покои, предпочитают, чтобы им готовили прямо там. У герцога здесь, как и во всех остальных королевских дворцах, роскошная анфилада комнат. Только Кромвель устроился получше. Говарды всегда были и будут одним из знатнейших семейств королевства, даже если на троне не наша родня. Грязной работы всегда немало, а тут мы большие мастера. Герцог взмахом руки услал слугу и предложил мне вина.

— Можешь сесть, — позволил он.

По оказанному приему я сразу догадалась — дело предстоит тайное и опасное. Я пригубила вино.

— И как там, у королевы? — ласково начал дядюшка.

— Неплохо, — отвечаю я. — Она потихоньку учится говорить на нашем языке, день ото дня все лучше и лучше, теперь, кажется, уже почти все понимает. Некоторые об этом еще не догадываются, может, стоит им намекнуть?

— Спасибо за предупреждение. А как настроение?

— Всем довольна. Не похоже, чтобы скучала по дому, ей все интересно в Англии, все нравится. Добра к молоденьким фрейлинам, относится уважительно, но спуску не дает, показывает хороший пример. Так что все в порядке. Религиозна, но не чересчур.

— Молится на протестантский манер?

— Нет, как положено по уставу службы короля. Соблюдает все в точности.

Он кивает.

— В Клеве вернуться желания не испытывает?

— Ни разу об этом и не упоминала.

— Странно.

Молчит выжидающе. Он всегда так делает. Хранит молчание, пока собеседник не почувствует — надо что-то сказать.

— Сдается, они с братом не слишком ладили, — наконец не выдерживаю я. — Мне кажется, отец ее любил, но в конце жизни много пил и был болен. Брат уже тогда, похоже, занял его место и прибрал всю власть к своим рукам.

Снова кивок.

— Значит, добровольно от трона не откажется и домой не отправится?

— Ни за что. — Я решительно качаю головой. — Ей нравится быть королевой, она мечтает стать хорошей матерью детям короля. Ей хотелось бы, чтобы принц Эдуард рос с нею. Страшно разочарована, что нельзя повидать прин… леди Елизавету. Надеется, конечно, родить своих, но при этом не прочь собрать вокруг себя всех остальных детей короля. Полна планов — и все о жизни здесь, о будущем здесь. Добровольно не уйдет, даже не думайте.

Он разводит руками:

— Ни о чем таком и не думаю.

Теперь я молчу выжидающе — пусть объяснит, зачем позвал.

— А эта девочка, наша Екатерина, она королю по нраву пришлась, как ты считаешь?

— И немало. Она по-умному себя с ним ведет, сообразительна не по возрасту. Очень хорошо обучена. Свежа, нежна и совершенно невинна, а выставляется не хуже последней шлюхи.

— И впрямь неплохо. Честолюбива?

— Нет, но жадна.

— Ей и в голову не приходит, что король и раньше уже женился на придворных дамах своих предыдущих жен?

— Она совершенная дурочка. Научилась флиртовать, ей это страшно нравится, но метит в комнатные собачки, не более того.

— Почему так? — Он явно заинтересован.

— О будущем не думает, все мысли — не дальше следующего маскарада. На задние лапки встанет, если кто сладким поманит, но ей и в голову не приходит, что можно научиться серьезной охоте и добыть главный приз.

— Интересно. — Улыбка обнажает желтоватые зубы. — С тобой всегда занятно разговаривать, Джейн Болейн. Итак, вернемся к королю и королеве. Я его провожаю в ее покои чуть ли не каждую ночь. Как ты думаешь, дело сладилось?

— Нам всем кажется, что нет, — понижаю голос, хотя в комнате, кроме нас двоих, никого. — Он, похоже, потерял мужские достоинства.

— Почему ты так думаешь?

— Уже в последние месяцы с Анной так было. — Я пожимаю плечами. — Мы все это знаем.

Он хохочет.

— Да, теперь мы все это знаем.

Георг, мой Георг, во время судебного процесса рассказал всему свету, что король Англии ничего не может в постели. Характерно для Георга: когда ему уже нечего было терять, он произнес непроизносимое, то единственное, что должно оставаться тайной. Даже на пороге эшафота мужество его не покинуло.

— А король выражает свое недовольство? Королева знает, что она ему не особо по вкусу?

— Он с ней довольно обходителен, но холоден. Как будто ему и думать о ней не слишком приятно. Его сейчас вообще мало что радует.

— Думаешь, у него есть кто-то на стороне?

— Он стар, — начала я, но остановилась, поймав острый взгляд герцога и вспомнив, что тот куда старше короля. — Это, конечно, Генриху бы не помешало, но рана в ноге мучает, заметно хуже стало в последнее время. И запах усилился, и хромота куда виднее.

— Я тоже обратил внимание.

— У него запоры.

Герцог скорчил физиономию.

— Это всем известно.

Состояние королевской прямой кишки было непрестанной заботой всего двора. Чем сильнее запор, тем хуже настроение Генриха.

— И она ничего не делает, чтобы его увлечь.

— Расхолаживает его?

— Не то чтобы расхолаживает, но и ничем, похоже, ему не помогает.

— Она что, с ума сошла? Если хочет остаться его женой, ей нужно поскорее обзавестись сынком.

Медлю с ответом.

— Думаю, ей присоветовали не быть слишком легкомысленной и игривой, — не могу сдержать смешок в голосе. — Ее мать и братец сами держатся строго и ее, думаю, в той же строгости воспитали. Больше всего на свете королева заботится о том, чтобы супруг не посчитал ее слишком пылкой вертихвосткой.

— Что они себе воображают? — Герцог тоже не может удержаться от смеха. — Подсунули королю глыбу льда и рассчитывают, он им будет благодарен? Получается, она все еще девица? — Он снова посерьезнел. — Он еще ничего не добился?

— Да, сэр, я почти уверена.

— И она по этому поводу нисколько не волнуется?

— Она ни с кем по душам не разговаривает. — Я отпила глоток вина. — Насколько мне известно. Может, она со своими старыми фрейлинами эти дела обсуждает на их языке, да только не похоже. И по углам никто не шепчется. Должно быть, слишком стыдлива. Или слишком осторожна. Верно, старается сохранить тайну — пусть лишь они с королем знают.

— Поведение, достойное одобрения, — сухо замечает герцог. — Хотя для женщин необычное. А с тобой поделиться не захочет?

— Может быть. А что вам нужно узнать?

Он помолчал, потом начал объяснять:

— Союз с Клеве теперь не так уж важен. Дружба Франции с Испанией заметно ослабла. Кто знает, вдруг они совсем перессорятся? А если они не союзники, значит, и нам объединяться с германскими лютеранами против французских и испанских папистов больше ни к чему. — Снова краткое молчание. — Король приказал мне отправляться во Францию, ко двору короля Франциска. Надо выяснить, насколько они еще близки с Испанией. Если король Франциск скажет, что до Испании ему больше нет дела, что он устал от их постоянного вероломства и пришла пора снова подумать о союзе с Англией, тогда дружба с Клеве нам не нужна, как ни к чему и королева из Клеве на английском троне. — Снова пауза, чтобы придать словам побольше значения. — В таких делах пустой трон предпочтительнее. Нам будет на руку, если король освободится и женится на французской принцессе.

У меня кружится голова, как часто бывает при разговорах с герцогом.

— Милорд, вы считаете, что король готов к союзу с Францией и дружба с братом королевы Анны ему ни к чему?

— Совершенно верно. Более того, дружба с Клеве становится помехой. Если Франция с Испанией на нас войной не идут, нам не следует слишком уж завязываться с этими протестантами из Клеве. Лучше войти в союз с Францией, а то и Испанией, быть с теми, кто играет по-крупному. Может, даже с Папой помириться. С Божьей помощью добиться прощения, восстановить старую веру и привести английскую церковь снова в лоно папства. Все возможно, когда имеешь дело с королем Генрихом. Во всем Тайном совете только одному человеку все еще кажется, что герцог Вильгельм Клеве нам совершенно необходим, так и тот человек падет с минуты на минуту.

— Томас Кромвель скоро падет? — Я едва перевожу дыхание.

— Самая важная дипломатическая миссия — прощупать почву во Франции — отдана мне, а не Томасу Кромвелю. Король со мной, а не с Кромвелем делится опасениями, что церковные реформы зашли слишком далеко. Кромвель предложил союз с Клеве. Кромвель устроил брак с невестой из Клеве, был главным посредником. Теперь выходит, что и союз ни к чему, и брак до конца не доведен. Королю клевская кобылка по вкусу не пришлась. Ergo (что, моя дорогая леди Рочфорд, означает «следовательно»), ergo от кобылки неплохо бы избавиться, а вместе с ней и от брака, союза и самого посредника, Томаса Кромвеля.

— И вы станете главным советником короля?

— Все возможно.

— И вы ему посоветуете вступить в союз с Францией?

— Если есть на то Божья воля.

— Говоря о Боге, он и с церковью помирится?

— С Римско-католической церковью, — поправляет он меня. — Если будет на то Божья воля, она снова к нам вернется. Я уже давно только об этом и мечтаю, а со мной вместе — половина страны.

— Значит, лютеранская принцесса нам больше не понадобится?

— Именно так. Она стоит у меня поперек дороги.

— Вам нужна другая претендентка?

Он ласково улыбается.

— Все может быть, все может быть. А вдруг король уже сам выбрал себе подходящую? Он уже кое на кого облизывается, а там, глядишь, ему в голову придет, что это не такая плохая идея.

— Малютка Китти Говард?

Он снова растягивает губы в усмешке.

— А что ждет королеву Анну? — Вопрос мой звучит слишком резко.

Долгое молчание.

— Почем мне знать? Может, согласится на развод, а может, придется ей умереть. Все, что мне известно, — она стоит у меня поперек дороги и лучше бы ей убраться.

— У нее здесь ни друзей, ни наперсников, — нерешительно начинаю я. — Большинство ее соотечественников отправились домой. От братца и матери совета и поддержки ждать не приходится. Ее жизнь в опасности?

— Только если она виновна в государственной измене… — Герцог пожимает плечами.

— О какой измене может идти речь? Она и по-английски толком не говорит, и не знает никого, кроме тех, кого мы к ней приставили. С чего бы ей плести заговоры против короля?

— Про это пока еще ничего не известно. Если понадобится, в один прекрасный день спрошу вас, получится ли из нее изменница. Тогда уж придется предстать перед судом и дать против нее показания.

— Ни за что, — в ужасе шепчу я.

— Разок уже пришлось, — отвечает он насмешливо.

— Ни за что.