У далекого моря

Крутые черные обрывы с редким голым березником обступали гиляцкое стойбище. Отли‑нявшие за лето, лохматые собаки с лысыми, будто изодранными боками лениво бродили по берегу. Изредка они, оживляясь, быстро и злобно кусали друг друга, норовя вцепиться в морду или в уши.

Множество тяжелых дощатых лодок лежало на берегу.

Чумбока оглядел деревню и приметил бревенчатый дом на столбах, обширный и высокий.

Он вылез из лодки и стал карабкаться на берег.

С холма он глянул на море. Перед ним были широкие прозрачные поля вод. И как бы далеко ни смотрел Чумбока, всё новые и новые, бледные и голубые прозрачные полосы осенних вод открывались ему.

Берега нет, не видно берега… В этом почувствовалась свежесть и свобода. К горлу подкаты‑вал комок. Чумбока знал теперь, что свободен. Тут уже его никто не схватит.

«Как‑то легко стало. И воздух чистый, сердцу легко. В другой мир я приехал. Тут совсем не так, как у нас».

Он тряхнул головой, желая отогнать от себя тяжелые воспоминания, и быстро вошел в дом.

На нарах сидели гиляки и ели вареную собачину. Чумбока встал перед ними на колени.

Поднялся приземистый старый гиляк с седой бородой и горбатым носом. Он поцеловал Чумбоку в щеку, обнял его и показал ему место на нарах.

Чумбока понимал, что это значит. Не требуя никаких объяснений, гиляки принимали его в свою семью, разрешали ему жить в своем доме и быть равноправным с ними.

Гиляк подал гостю кусок собачины.

Чумбока нехотя взял угощение и стал жевать. Ему не хотелось есть. Даже будь перед ним сейчас вкусная медвежатина, он, наверно, не дотронулся бы до нее. Но он взял кусок, чтобы не обидеть хозяина.

Гиляки оказались неразговорчивыми. Никто из них не расспрашивал Чумбоку, откуда он взялся и куда держит путь. Все молча ели и курили. Потом подали топленый звериный жир. Пришел краснолицый гиляк с ножом за поясом и с копьем в руке. Он, видимо, был нездешний и только что приехала откуда‑то. Хозяева пригласили его к котлу. Чумбока понял, что это близкий родственник хозяев из соседней деревни. Гость подсел к Чумбоке и заговорил с ним. Он пони‑мал по‑гольдски.

Чумбока рассказал ему, что бежал от родового суда и теперь ищет убежища.

После ужина Тыген – так звали краснолицего гиляка – улегся спать. Чумбоке не хотелось ни с кем разговаривать: он, сидя у входа, кормил собак остатками юколы, взятой еще от Фомки, и смотрел вдаль, на вечерние красные и лиловые воды лимана. Гилячки сварили кушанье соба‑кам и стали их звать. Псы оравой ввалились в дом. В углу, на столбах, устроена была большая долбленая кормушка. Собаки прыгали на нее, стуча когтями по дереву.

Чумбока молча смотрел вдаль. Море краснело. Городьба из кольев с бердом для лова рыбы казалась черной на красной воде. Под берегом проплыл дуб, видимо, вывороченный с корнями в половодье. «Его вырвало где‑то далеко отсюда, – подумал парень. – Это родной мой дуб, из наших мест».

Долго сидел Чумбока. Глаза его стали слипаться. Он ушел и лег на нары. Во сне представи‑лась ему широкая речная излучина, а по воде, пританцовывая, шел шаман Бичинга, неся в руке чью‑то отрезанную голову. «Идет по воде и не тонет, даже обуток не замочит», – думал Чумбока.

Чуть свет хозяин растолкал гольда и назначил ему работу. На дворе ударил морозец. Море побледнело. Чумбока поехал в море гребцом на большой лодке.

В этот день Чумбока видел бой морских зверей. Тучных белух гиляки загнали в канальчик и ждали отлива. Когда вода ушла, гиляки подошли к ластоногому белому горбатому зверю. Зверь бился на песке. Тыген ударил его ножом. Брызнула кровь и долго лилась сплошным ручьем. Потом поток крови ослаб, лишь временами набегая волной и с силой ударяя из раны, словно она бушевала под шкурой, как в наливном мешке. Белуха чуть не ударила Тыгена всей тушей. Чумбока схватил копье и подставил его вовремя. Зверь напоролся. Теперь кровь хлестала из двух ран. Тыген был спасен. Гиляки похвалили Чумбоку. Они разрубили зверя и стали собирать‑ся домой.

– Ты хороший охотник, – сказал Чумбоке Тыген. – Поедем жить ко мне. Ты меня спас от смерти и теперь будешь мне как брат. Я тебя увезу в такое место, где тебя не найдут. Ты нигде не будешь лишним, умеешь охотиться.

Чумбока не сразу понял, за что хвалит его Тыген.

«Разве за то, что я подставил копье зверю, стал ему братом?» Когда Чумбока бил белуху, он совсем не думал спасать жизнь Тыгену. Зверя били все, и он бил. «А оказывается, спас жизнь человеку, и он теперь хочет, чтобы я был ему братом».

Чумбока, совсем было поникший в последнее время, вдруг несколько оживился.

– И что ты, парень, такой грустный? – спросил его Тыген. – Я слыхал, ваш народ веселый, разговорчивый. Когда я в вашу землю ездил, меня там в карты научили играть. Люди были веселые. А ты на своих не похож. Хорошенько мне все расскажи. Я тебя послушаю, у меня уши крепкие, даром ничего не проскочит. Смотри, как хорошо на свете жить можно. Зима скоро наступит, на охоту пойдешь. Если захочешь – женим тебя.

– Что рассказывать? – с горькой усмешкой ответил Чумбока. В своем горе он не хотел ни перед кем заискивать и ни у кого искать дружбы.

– Ну, что же ты молчишь? – спросил гиляк.

Чумбока махнул рукой и, не желая разговаривать со своим новым братом, отошел к лодке.

– А где живет Позь? Есть у вас такой человек? – вдруг спросил Чумбока.

– Как же! Есть! А ты его знаешь? У‑y! Это твой друг? Ну, он далеко живет, на мысу Коль!

– Если хочешь, завтра утром поедом ко мне, – говорил гольду вечером Тыген. – Будем жить с тобой на острове Удд.[45]У нас хорошее место, самое лучшее, таких нигде нет. Остров длинный, – если кривоногий пойдет пешком, как раз с утра до вечера время пройдет, – и не шибко широкий – можно перекинуть камнем в любом месте. Зато нет ни одного деревца, ни одной травки. Зря ничего не торчит. А в заливе растет в воде трава и много разной хорошей грязи. Там ходит рыбка. Много канальчиков. По ним лазает разный зверь, фырчит, плещется. Когда вода уйдет, залив наш мелеет, можно далеко не ездить, тут же, около дома, раздобыть жира и мяса.

Тыген долго еще расписывал, как хорошо жить на его родном острове. Он говорил, что туда никто не подъезжает близко, кроме самих гиляков.

– У нас ты можешь не бояться маньчжуров и торгашей. К нам никто из них никогда не приходит. Торгаши тоже боятся по волнам ходить. И оспы у нас не бывает. У нас чистый остров, чистый песок среди моря. Никаких болезней нет, только кости от ветра и от холода сильно болят.

Тыген вдруг нахмурился.

– Только изредка к нам приходят рыжие разбойники – американы, морские черти, – сказал он. – На больших кораблях. Прежде американов не было, только за последнее время стали подходить к Удду. Они бьют китов в нашем море и подходят к нашим пескам хватать девок и баб, и нас самих тоже бьют. У них есть пушки на кораблях. А корабли большие! Мачта из двух‑трех хороших деревьев. А иногда спускают на берег своих шаманов… Рыжие американы приводят с собой черных людей, негров. Их большие корабли сюда, к Мангму, не проходят. Тут устье реки и малое море. Его от большого моря мели отделяют. Никто не знает канальчиков, где может пройти корабль… Часто видно, что в море корабли ходят. Далеко видно. Вот приезжай к нам, все посмотришь. Ты смелый человек. Пригодишься нашему роду.

Чумбоку занимали рассказы гиляка. Он готов подраться с любыми разбойниками. Судя по тому, что говорил Тыген, американы были морскими маньчжурами. Так же плавают и грабят, приезжают за тем же, за чем Дыген. Разница только в том, что на кораблях мачты длиннее.

Чумбоке жаль было совсем покидать Мангму.

– Я не поеду на Удд, – сказал он.

– Ну как хочешь, – ответил гиляк. – А если надумаешь, то приезжай ко мне, как к брату. Приезжай весной.

– Может быть, тогда надумаю, – молвил Чумбо.

Тыген уехал наутро.

Тонкие льды, шурша, потянулись по Мангму.

Вскоре толстые льды появились на реке. Белые глыбы стоймя ползли среди полей тонкого льда. На море и среди лимана обмерзли мели. Все меньше оставалось черной воды. Белые сопки в снегу, серые и белые плывущие льдины, белые острова и мели – все постепенно сливалось в сплошной белизне. Льды останавливались. Вот уж только кое‑где остались тепловоды. От них на морозе валили облака пара.

Море светлело вдали. С моря дули жгучие, студеные ветры, загоняя все живое в зимники. Ветры гнали к берегу морские льдины, раскалывали их об утесы, били в прах, громоздили обломки друг на друга.

Амур встал. Вскоре замерз и лиман. Крутые и высокие горы белого льда поднимались на его просторах. Леденящий восточный ветер нес с моря потоки сухого, колючего снега, гнул белые березы на горных обрывах берега, тряс ветви кедров, сбивал шишки, осыпал последнюю желтую хвою лиственниц.

Гиляки собирались на море бить тюленей.

А мороз с каждым днем все крепчал. Побледнела, поголубела синяя полоса в глубине моря. Вскоре уж не стало и голубой полосы, свободной ото льдов. Побелели берега и сопки далекого Сахалина.

Чумбо стал лучше говорить по‑гиляцки. Казалось, он быстро становился гиляком и перени‑мал обычаи народа, среди которого жил. Он знал, когда бить морских зверей, как молиться зде‑шним богам об удаче. Вечерами близ очага люди курили свои короткие самодельные костяные трубки. Чумбо молча вспоминал Одаку, как убили ее родичи, доведенные до безумия шаманом Бичингой.

Он вспоминал, в какой нищете и кабале живут его сородичи, запуганные шаманами, торгашами и приходящими разбойниками. Он вспоминал путь по Мангму; болезнь, нанесенную торгашами; опустевшие деревни; безлюдные дома; двери, хлопающие на ветру; полотнища бересты, срываемые ветром с амбаров.

«Теперь уж замерзли все мертвецы. Скоро собаки передохнут с голоду. Ветер наметет сугробы внутрь домов и завалит их когда‑то теплые каны».

И тот теплый кан, на котором играл Чумбока в детстве, где его ласкал отец и где потом отдыхал он с любимой рядом после тяжелой работы на реке, этот кан тоже занесло снегом, и дверь того дома так же хлопает на ветру, крыша его дома так же гниет, а новую траву на нее не постелют. И так же, наверно, ветер бересту со старого амбара срывает.

Ночью во сне Чумбока увидел отца. Ла, сидя у костра, рассказывал сказку.

«Твое ружье утопили в воде, – говорил старик, – на дне Мангму русское ружье лежит. Ружье твое, когда утонуло, стало расти. Оно выросло величиной во весь Мангму».

Утром дул ветер, бился о стены зимника.

«Хороший сон я видел», – подумал Чумбока.

Он собирался на охоту и поехал с гиляками на нарах по ледяной степи лимана. Ночью была сильная буря, и вдали взломало лед. Ветер налетал оттуда, где еще вчера была белая равнина, а сегодня опять появилась синяя полоса открытого моря.

1938–1948

Конец

[1]Му‑Андури – по поверьям амурских народов – бог воды.

[2]Калуга – так на Амуре называют белугу.

[3]Сереброкорый бархат – бархатное дерево, амурское пробковое дерево.

[4]Зимник – зимнее жилище, бревенчатое или глинобитное, с очагом, дымоход которого проходит под каном – лежанкой вдоль стен зимника – и оканчивается деревянной трубой, поставленной отдельно от дома. Летнее жилище – «летник» – делалось из бересты.

[5]…остров за малым морем – остров Сахалин. Малое мope – Амурский лиман и Татарский пролив.

[6]Залив Хади (Хаджи) – Императорская, ныне Советская, гавань.

[7]Кабарга – горное животное из семейства оленей, безрогое, с мускусным мешком у самцов. Мускус гольды продавали китайским торговцам.

[8]Гьяссу – загородка (маньчж.), укрепленное жилище маньчжурских торгашей.

[9]Скорее пятнай высокого… – «Высоким» Денгура иносказательно называет оленя, так как, по поверьям, на охоте нельзя называть зверей своим именем.

[10]…на языке на‑ней – на нанайском языке.

[11]Нюньги‑му – Синяя вода – Охотское море.

[12]Усть‑Стрелка – казачий пограничный караул и почтовая станция на слиянии рек Шилки и Аргуни.

[13]Амбань – генерал (маньчж.), начальник области, губернатор.

[14]В русской экспедиции, где Позь был проводником… – Позь (русские называли его Позвейн) был проводником у топографа экспедиции А. Ф. Миддендорфа Ваганова, сделавшего в 1842–1845 гг. съемку реки Уди, южного берега Охотского моря и южной части острова Большой Шантар.

[15]Водка есть? (нанайск.).

[16]Угда – нанайская лодка из кедровых досок.

[17]Сколько лет, как войска богдыхана разбили их города и крепости… В 1685–1687 гг. маньчжуры дважды нападали на русские «городки»‑крепости в Приамурье. После взятия ими центра Албазинского воеводства города Албазин русские вынуждены были покинуть часть освоенных ими территорий.

[18]Буриэ – на месте былого стойбища Буриэ теперь город Хабаровск.

[19]…в Китае власть принадлежала маньчжурам. – Империя Цин, образованная маньчжурами в 1644 г., просуществовала до 1914 г.

[20]Ветка – легкая лодка, обычно из бересты.

[21]Амба – злой дух.

[22]Пьер Ренье. – В основу истории Ренье и де Брельи легли исторические факты, по‑своему переработанные автором. В 1845–1846 гг. французский миссионер де ла Брюньер предпринял путешествие на Амур и был убит местным населением. Посланный для расследования его участи миссионер Вено (Рено) в 1850 г. спустился к Амуру до озера Кизи и вернулся обратно (А. Мичи, Путешествие на восток Сибири, 1868).

[23]Ямынъ – присутственное место, дворец губернатора.

[24]Дольмены – сооружения доисторической эпохи из камней.

[25]…сущий конкистадор. – Конкистадоры – испанские завоеватели XV–XVI вв., установившие жестокий колониальный режим грабежа и насилия на захваченных ими территориях Центральной и Южной Америки.

[26]Му‑Амбани, Мукка‑амбани – водяной черт.

[27]Амбань‑тамчи, «генеральский табак» – опиум.

[28]Погон – ремень, за который привязывалась рыболовная снасть.

[29]Сенче – духи‑близнецы.

[30]Занги – судья.

[31]Пантач – олень.

[32]Орочоны и манягры – дореволюционные названия групп эвенков – оленных (орочоны) и кочевых охотничьих племен, не имевших оленей и передвигавшихся на лошадях (манягры или манагиры).

[33]Ясачные избы – место сбора ясака – налога.

[34]Хабаров (по прозвищу Святитский) Ерофей Павлович – русский землепроходец и промышленник XVII в. Родился близ города Великий Устюг в крестьянской семье. Ходил на промыслы за Урал, в Мангазею и на полуостров Таймыр; с 1630 г. поселился в Сибири, где построил мельницу и соляную варницу, завел пашни и стал крупным хлеботорговцем. В 1649–1653 гг. совершил походы на Амур, завершившиеся официальным присоединением Приамурья к России. Хабаровым был составлен «Чертеж реке Амуру».

[35]Гуран – дикий козел.

[36]Нюман – река Бурея.

[37]Релка, или рёлка, – гребень, возвышенность.

[38]Турге – скорей.

[39]Бурханы – монгольские идолы, здесь: духи.

[40]Большим Амбаром нанайцы называют созвездие Большой Медведицы, особо почитавшееся народами Приамурья.

[41]Юкети – огромная марь, болотистое место на водоразделе между Горюном и Амгунью.

[42]Тифунгуан – палач.

[43]Дзянь‑дзюнь – губернатор (китайск.).

[44]…на юге война с англичанами, – Имеется в виду англо‑китайская война 1839–1842 гг.

[45]Остров Удд – ныне остров Чкалова.