Глава пятая. Однажды Ла заметил, что к его самострелу с убитым соболем подходил неизвестный человек

СЛЕДЫ

Однажды Ла заметил, что к его самострелу с убитым соболем подходил неизвестный человек.

– Вор!

– Вор!

– Убить его! – сказал Ла. И охотники побежали по следу. Но след какой‑то странный. В одном месте кажется, что тот, кто шел на лыжах, поднялся на воздух… След прервался. Какое‑то чудо. Да, так бывает не только в сказках. Такие существа ходят по тайге, а потом исчезают…

Старик и его сыновья опешили. Решили вернуться, посмотреть, что с ловушкой.

Старик ползал на коленях, смотрел на следы и понять не мог, почему чужой человек насторожил самострел сызнова, хотя зверек уже попался.

Соболя не взял… Может быть, потому, что соболь с пролыснями? Замерзая, зверек так согнулся, что на спине его под черно‑пегой шерстью выкатился горб, пасть оскалилась в бессильной злобе, кровь застыла на зубах. Соболь, умирая, пытался вытащить стрелу, хватался за нее зубами. Окоченевшая горбатая тушка была пробита насквозь. Вокруг снег с пятнами звериной крови, как сахар с застывшим соком. Вкусное кушанье для собак! Псы съедали застывшую кровь, выкусывая ее вместе со снегом.

Ла подозвал сыновей. Старик и парни присели на корточки.

– Почему след был хорошего черного соболя, а попался плохой? – спросил Удога.

– Наверно, этот человек нашего соболя украл, а своего, плохого, нам подбросил, – с досадой ответил маленький горбоносый Пыжу.

– Нет, неверно! – сказал старик. – Дураки, ничего не понимаете. Хороший человек был. Не воришка.

Через тропку чужой рукой были натянуты один над другим три волоска. Нижний – совсем в снегу. Ла был беден, он никогда не ставил на тропку три волоска сразу. Конский волос дорого ценился на Мангму. У маньчжурских торговцев приходилось покупать каждую волосинку. У зверей нет таких волос, как в хвосте у лошади. А лошади у маньчжуров очень‑очень далеко, и еще дальше у китайцев. И торговцы уверяют, что за последние годы хвосты у лошадей в Китае почему‑то не растут и что конские волосы страшно вздорожали. А тут человек не пожалел трех волосков для чужого самострела.

Ла понимал – три волоска натягивать лучше, чем один. Если подует ветер, начнется снегопад, нижний волосок занесет, сверху останутся еще два. Соболь все равно попадется.

– Если бы украл соболя, то хорошую ловушку не поставил бы, – сказал Ла. – Хорошего бы взял и плохого не бросил…

Ла знал, кто ставит ловушку в три волоска.

– Это лочА! – сказал старик. – Это они такие ловушки любят делать. Видно по устройству.

Молодые парни переглянулись. Удога быстро поднялся и пошел вверх по тропке, читая следы и трогая их прутиком.

– А‑на‑на! – вдруг воскликнул он.

След оказался двойной. За крупным длинношерстным соболем прыгал тот самый пегий и лысый, что попался под стрелу. Этот пегий чего‑то боялся и свой след в тайге не оставлял. Он старался след в след прыгать за хозяином тропки, но оступался.

Он, видимо, и жил тем, что крал добычу у хозяина или подъедал остатки.

Удога все понял. Лысый маленький соболь бегал по следам хороших соболей, портил их. Охотник решил его убить. Он выгнал лысого со своей речки, и тот попался на самострел Ла, приготовленный для другого зверька. Хитрец сам себя перехитрил. Теперь он, жалкий и горбатый, окоченел, скаля зубы в бессильной злобе.

Чей самострел – того добыча. Охотник оставил соболя соседям. Но чтобы не нарушать охоту на хорошего соболя, снова насторожил самострел. Он устроил это по‑своему, словно поучая соседей, как лучше делать ловушку. Он выказал щедрость, не пожалел трех волосков и стрелы.

– Может быть, это Фомка? – спросил Пыжу.

– Нет, это не Фомка, – ответил отец. – Фомка охотится так же, как мы. Да он этой зимой пошел на Амгунь совсем в другую сторону. Туда ходят гиляки, и с ними приходят те двое лоча, которые убежали из своей страны и теперь живут на устье Мангму. Он пошел туда, чтобы встретиться с ними.

Фомка, сосед ондинцев, – бывший русский, поселившийся на Амуре и женатый на тунгуске. Его за русского никто не считал. «Он когда‑то раньше был русским, сам забыл», – так говорили о нем. Ла знал след Фомки. Это тяжелый человек с большими лыжами. Совсем другой охотник подходил к ловушке сегодня. Этот был издалека и охотился по‑своему.

– По следу, как по лицу, все видно, – сказал Ла сыновьям. – Он идет легко. На сучок никогда не наступит, – значит, глаз зоркий.

– Куда же он мог деться? Неужели взлетел?

– Нет, быть не может…

Оказалось, что охотник с разбегу спрыгнул с небольшого обрыва. Какой ловкий! Прыгнул раньше, чем доехал до отвеса.

Все разобрали по следам. И увидели на деревьях засечки. Русский звал соседей к себе.

Всем хотелось встретить этого человека и поговорить с ним. Ла поднялся и вырубил на коре дерева стрелку, показывающую дорогу к своему балагану. Так он приглашал русского к себе.

– У лоча лошадей много. Конский хвост не жалеют, – говорил Пыжу.

– В Мылках есть старик Локке. У него светлая борода, – рассказывал Ла. – Он эту бороду в косичку заплетает, потому что волосы сильно растут. У него дедушка был русский. Их род от русского идет.

Ла замотал головой.

– Маньчжуры боятся русских. У‑ух, трусят!

Гольды засмеялись.

– Лоча народ рослый. У‑у, такой высокий‑высокий, стреляют метко, дерутся хорошо, на лыжах быстро бегают, – говорил Ла; он стал хвалить русских, как людей, которых видал редко и знакомством с которыми гордился. – Раньше, когда тут жили лоча, – хлеб рос. Когда русские ушли с Мангму – каменные столбы в тайге поставили, чтобы у этих столбов зимой встречаться с народами Мангму. У нас в верховьях Горюна такой столб был. Наши старики говорили – когда столбы упадут, лоча вернутся. Падека ходит туда охотиться, говорит – столбы уже упали. Лоча живут за горами. У них бороды большие.

Злая, бесснежная буря началась в тайге. Снег чуть не потоками льется с деревьев. Ветер подхватывает его и разносит и метет снег по насту.

– Может занести наши ловушки, – говорит Ла.

Приютились под огромным вывороченным корневищем от вековой упавшей лесины. Тут, за ветром, развели огонь. Пыжу и Удога натянули парус.

– О, как тепло! – с восторгом говорит Пыжу. – Втроем не страшно, правда, отец? И тепло…

– Ушел вверх по ключу, – говорит отец.

– Она, наверно, сверху приехала… – бормочет Удога.

– Конечно, сверху, – отвечает Ла. – Ты же видел следы, он ушел наверх и еще оставил затески на дереве. Зачем он приглашал нас к себе? Как ты думаешь?

– Но ведь мы Самары? – говорит Удога.

– Ну да, мы – Самары, – отвечает Ла.

– А ведь наверху живут люди не нашего рода. Правда, отец? Там живут люди рода Бельды?

– Какие Бельды?

– А ведь они не нашего рода…

– Ну?

– Значит, и она не Самар. Не нашего рода…

– Кто она? Не порти нам охоту, не смей говорить про глупости… Какой дурак! Сколько раз я тебя учил…

На другой день еле добрались добалаганы соболь.

Ла решил сам сходить к лоча.

Он спустился в долину. Собольих следов было много, но все замерзли, покрылись коркой. Они не были рыхлыми, свежими, да к тому же снежная пыль, падавшая с деревьев, засыпала их. У ключа в снегу, на месте исчезнувшей палатки русского, виднелся черный квадрат земли.

– Худо, худо! Ушел. Мы поздно пришли.

Старик пожалел, что не встретился с ним и не поблагодарил, незнакомый человек помог ему, сделал доброе дело и даже не показался.

Нигде не было видно его следов.

Вместо него пришли чужие охотники; сразу много их явилось.

Однажды они перевалили хребет и стали ставить сторожки на родовой речке Ла.