Последний приказ

Олловейн застегнул крючки на ремнях.

— Я еще могу сражаться, — слабо возмутился Йорновелль.

— В другой раз, — мягко ответил Олловейн.

— Лети! — приказал он Три Когтя.

Черноспинный оттолкнулся от зубцов главной башни крепости, слегка спланировал, а затем расправил большие крылья и мощными взмахами набрал высоту. Порывы ветра взъерошили его перья.

Во дворе внизу раздались выстрелы аркебузиров. Олловейн увидел, как одна из пуль пробила левое крыло орла. Но Три Когтя выдержал. Он поднимался все выше и выше, совершая круги над двором, держа при этом курс на запад, и вскоре оказался вне досягаемости для стрелков.

Олловейн прислонился спиной к одному из высоких зубцов. Напротив него на корточках сидел Фингайн. Мауравани снял тетиву с лука. Его колчан был пуст. Из открытой двери в центре платформы башни доносилась песня клинков.

Мастер меча взглянул на небо. Высоко над ними кружили четыре орла. Пятый летел с востока, чтобы присоединиться к собратьям по гнезду. Уже не было стальных стрел и дымящих горшочков. Ничего, чем они могли бы поддержать эльфийских рыцарей. Птицам оставалось только улетать. Но садиться на зубцы было слишком опасно, потому что все дворы и земляные валы были заняты стрелками.

— Кто там, на лестнице? — крикнул Фингайну мастер меча.

— Пока только Тирану.

Олловейн осознал, что, должно быть, скривился, когда лучник вдруг улыбнулся ему.

— Три таких разных героя… Об этом можно сложить красивую песню. — Мауравани подобрал аркебузу одного из мертвых воинов, лежавших на платформе башни, и взвесил оружие в руке. — Довольно-таки тяжелое, — дунул на неяркие искры на конце запального шнура. — Это оружие не для охотника, — пробормотал он и произнес что-то еще.

Но слова потонули в грохоте залпа, раздавшегося во дворе под ними.

Олловейн поднял голову. Один из орлов вырвался из широкого круга и камнем ринулся к крепостной башне.

Эльф видел, как пули щипали крылья птицы. И только в последний миг она замедлила падение. Со всех сторон засвистели пули. От зубцов отлетала штукатурка. Когти орла вошли в стенную кладку.

— Твой! — крикнул лучнику Олловейн.

Внезапно орел задрожал, словно его охватила лихорадка. Над башней взлетели перья. Там, где только что виднелся холодный, темный глаз, теперь зияла окровавленная дыра. В него угодил целый залп аркебуз.

Птица опрокинулась вперед, ее левое крыло вздрогнуло. Орел отставил его в сторону, будто хотел улететь от смерти.

Олловейн смотрел на орла. Он даже не знал его имени. Ему всегда с трудом удавалось различать представителей этого гордого народа. Эльфу было стыдно. Черноспинный отдал за них жизнь, а он… он даже имени его не знает!

— Не спускайтесь больше! — замахал он обеими руками орлам, кружившим высоко в небе над ними, крича при этом изо всех сил. — Это слишком опасно. Улетайте! Мы завершим это дело по-нашему.

— А как это — по-нашему? — В дверях показался Тирану.

С его меча капала кровь.

Олловейн улыбнулся. В их положении был один плюс. Этот негодяй погибнет вместе с ним и не сможет больше причинить вреда Альвенмарку. Сознание этого облегчало смерть.

Фингайн выглянул в просвет между зубцами и посмотрел на море.

— Можно было бы спрыгнуть. Думаю, здесь достаточно глубоко…

— Они заняли лодки, — ответил мастер меча. — Как ты собираешься уйти от них?

— Я — мауравани. — Фингайн улыбнулся так, что Олловейна пробрала дрожь. Очевидно, этим было все сказано.

Тирану тоже бросил на море короткий взгляд. Но потом нахмурился и покачал головой.

— Нет, я отказался от магии и выбрал путь меча. И теперь не стану изменять свое решение, чтобы выбрать путь головастика. А ты, Олловейн? Как поступишь ты?

Мастер меча вынул оружие из ножен и указал на лестничный пролет, из которого доносился грохот кованых солдатских сапог.

— Я спущусь туда и убью столько врагов Альвенмарка, сколько возможно.

— Какой памятный день, — произнес Тирану, причем в его голосе, на удивление, не было и тени сарказма. — Это первый на моей памяти случай, когда у нас сходится мнение по какому-то вопросу.

Фингайн вздохнул. Потом прислонил к стене лук и поднял рапиру одного из убитых.

— Неужели путь головастика вдруг показался тебе бесчестным? — поинтересовался Тирану.

— Мой народ говорит, что правда о тебе умирает с твоим последним вздохом. И с тех пор ты становишься тем, что о тебе говорят другие, и совершенно неважно, как ты жил. Если я буду единственным из нас троих, кто вернется в Альвенмарк, то все, что останется обо мне, это история о том, как я бросил вас в беде. Хотя гораздо труднее вернуться отсюда на родину, чем тупо, с мечом в руке, спуститься по этой лестнице и умереть.

Тирану рассмеялся.

— Я — сын князя. Все самые сложные вещи в жизни за меня всегда решали другие. Я не умею иначе — всегда выбираю самый легкий путь.

— А я слишком устал, чтобы бежать. — Эти слова Олловейн произнес без печали или горечи. — Я ближе к лунному свету, чем к Альвенмарку. Я знаю, что в лунном свете меня ждут. Линдвин, женщина, которую я люблю, находится там. Уже почти целое тысячелетие. Иногда во время битвы у меня возникает чувство, что она совсем рядом. В Альвенмарке не осталось никого, кто ждал бы меня.

— Какие впечатляющие надгробные речи, — мрачно заметил Фингайн. — Боюсь, о себе я могу сказать только то, что я — дурак, который пропустил последний отлет орлов и теперь сидит в луже с двумя ищущими смерти героями и при этом не обладает достаточным внутренним величием для того, чтобы не волноваться, как о нем будут говорить, когда его не станет.