VII. Чин венчания

Вплоть до IX века в Церкви не существовало исследования, или чина венчания, отдельного от Евхаристии (см.: А. Завьялов. Брак. Православная богословская энциклопедия. Изд. А.П. Лопухина. Т.2. Петроград, 1903, с. 1029— 1030,1034). Новобрачные причащались Св. Тайн, и это причащение, по свидетельству Тертуллиана, и было «печатью» брака. Если обстоятельства брака были несовместимы с общим участием в Евхаристии — брак с инославными, вторые или третьи браки, — Церковь вообще не давала благословения на брак, вплоть до истечения срока покаяния.

Начиная с IV века имеются свидетельства об обряде венчания. Венцы, согласно св. Иоанну Златоусту, символизируют победу христиан над страстями. Из письма преп. Феодора Студита (759—826) видно, что венчание и молитвенное благословение были кратким обрядом, совершаемым «вслух всего народа» на воскресной Евхаристии, епископом или священником; текст молитвы, приводимый преп. Феодором, следующий: «Сам, Владыко, ниспосли руку Твою от святаго жилища Твоего, и сочетай раба Твоего и рабу Твою: сопрязи я в единомудрии, венчай я в плоть едину, яже благоволил еси сочетавитися друг другу, честный их брак покажи, нескверно их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благоволи» (преп. Феодор Студит. Творение, в русском переводе, II. СПб.. 1908, с. 240). Древние служебники этого же периода (например, знаменитый Кодекс Барберини) содержат несколько кратких чинов венчания, подобных этому и употребляемых во время Евхаристии.

Только в Х веке появляются более развитые чины венчания, совершаемые отдельно от евхаристической литургии. Чем вызвана эта перемена, коренным образом изменившая — если не по существу, то, во всяком случае, в сознании верующих, — значение церковного брака?

Ответ на этот вопрос мы находим в 89–й новелле («новом законе») императора Льва VI (912). Автор новеллы выражает сожаление, что как обычай усыновления, так и брак были рассматриваемы в предшествующих законах как чисто гражданские формальности, и постановляет, что брак, не получивший церковного благословения, «не будет называться браком», а незаконным сожительством. Иными словами, только церковное венчание могло придать браку законную действительность.

В результате новеллы Церковь была облечена необычной для нее ответственностью за юридическое урегулирование брачных дел. Вступающий во второй брак мог, до царствования Льва VI, сделать это вполне законно: Церковь налагала на него период покаяния, но государство не лишало его юридических прав. После новеллы Льва для юридического оформления всех браков — даже тех, которые противоречили церковной норме, — церковное благословение стало необходимым. Грань между гражданским и церковным браком перестала существовать. Отсюда — проявление «чина о второбрачных», то есть чина, парадоксально благословляющего союз, Церковью не одобряемый!

Другое последствие нового положения — необходимость для Церкви не только благословлять «сомнительные» браки, но иногда и «разрешать» их, то есть выдавать разводы…

За возложенную на нее гражданско–социальную ответственность Церковь платила дорогой ценой: обмирщением своей пастырской миссии и отказом от древней покаянной дисциплины, которая была невыполнима для большинства граждан империи. Если таинство брака, совершаемое в Церкви, приобрело юридически обязательный характер, то Церковь была поставлена перед необходимостью идти на всевозможные компромиссы и сделки, сильно поколебавшие в сознании верующих истинное значение христианского брака как вечного союза по образу Христа и Церкви. Сам император Лев VI, издавший вышеуказанную новеллу, принудил Церковь повенчать его самого четвертым браком на Зое Карбонопсине в 903 году…

Единственное, чем Церковь не могла поступиться, — это святостью Евхаристии: ни в случаях все чаще повторяющихся «смешанных» браков, ни в необходимых компромиссах по вопросу о второбрачии, брачущиеся не могли быть допускаемы к общей евхаристической чаше. С другой стороны, церковный брак, приобретая формально гражданское значение, стал все более и более переживаться как акт, отдельный от Евхаристии. Начиная с Х века особый чин венчания, совершаемый независимо от воскресной литургии, вошел в повсеместное употребление, хотя, по–видимому, он был обязателен только для свободных граждан империи, поскольку только они допускались к гражданскому брачному договору. Крепостные и рабы, не имеющие юридических прав, не могли заключать и законных браков. Правда, христианское сознание Византии не могло долго допускать вопиющей и с христианской точки зрения никак не могущей быть оправданной несправедливости: император Алексей Комнин (1081—1118) издал новеллу, сделавшую церковный брак обязательным и для рабов.

Устанавливая чин бракосочетания отдельный от Евхаристии, Церковь не утеряла сразу сознания внутренней связи между брачным единством «в плоть едину» и Таинством Тела и Крови Христовой. Сохранившиеся древние тексты этого чина включают причащение брачущихся — «если они достойны» — запасными Св. Дарами после возгласа священника «Преждеосвященная Святая святым» и при пении причастна «Чашу спасения прииму» (см. служебник Х века, Синайская рукопись. А.А. Дмитриевский. Описание литургических рукописей. II. Киев, 1901, с. 31). Чин венчания, включающий причащение запасными Дарами, был принят в Церкви до XV века: он встречается и в греческих служебниках XIII века и в славянских рукописях XV века.

В тех случаях, когда брачущиеся не были «достойны» причащения Св. Тайн, то есть когда брак не соответствовал церковной норме, они причащались только общей чаше вина, благословляемой священником. Эта форма чина сохранилась до нашего времени и стала единственно употребляемой. Но и наш современный чин бракосочетания сохраняет следы его древней евхаристической формы: он начинается, как и литургия, с возгласа «Благословенно Царство» и испитие из общей чаши предваряется пением «Отче наш». Более того Церковь явно сохранила сознание, что Евхаристия есть истинная «печать брака»: браки, заключенные до крещения, то есть не связанные с Евхаристией, почитаются «не бывшими» для христиан. Новокрещеный может вступить во второй брак с христианкой и быть допущенным к рукоположению в священный сан как единобрачный (Апостольское правило 17). Но если нехристианская чета примет вместе крещение и Евхаристию, то есть вступит в Церковь, то обряд венчания над нею не совершается: совместное причащение есть церковное закрепление гражданского, естественного брака, заключенного вне Церкви.

В наше время, когда Церковь почти нигде не обладает юридическим правом «узаконить» брак, возвращение к древней церковной практике и дисциплине возможно и желательно. Евхаристия должна вновь стать печатью, дающей христианскому браку его подлинный смысл, и нормой, вне которой таинственность брака может быть только ущербленною.

VIII. Условия брака Христианский брак есть тайна любви — любви не только человеческой, но и божественной. Признание брака Таинством предполагает возможность преображения человеческой, тварной любви в вечный союз, не расторжимый даже смертью. Начиная обряд бракосочетания возгласом «Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святого Духа», священник свидетельствует о том, что взаимная привязанность жениха и невесты, а также юридический брачный договор, заключенный перед гражданскими властями, превращается постольку, поскольку человек может это принять в тайну божественной и вечной любви. Не случайно новозаветное учение о браке, о котором была речь выше, стоит в связи с учением о воскресении и о вечной жизни.

Но, ставя перед человеческим сознанием вечную, предельную цель, Церковь не игнорирует тех практических, повседневных условий, при которых молодые люди знакомятся, сближаются и наконец решают свою судьбу. Призванный жить на небе человек живет пока что и на земле; очень часто он принимает самые важные решения своей жизни, сам того не замечая, просто следуя «течению», живя «как все». Именно поэтому Церковь во все времена вырабатывала правила, охраняющие, хотя бы внешне, основной смысл христианского брака в конкретных условиях человеческой жизни. Эти правила не являются целью в себе;

они не заменяют того, что составляет само содержание брака, — любовь, только направляют брачную жизнь в правильную сторону, предохраняя ее от последствий греха.

Первое условие истинно христианского брака — это свобода выбора, и эту свободу пытаются предохранить древние каноны. Брак, заключенный в условиях нравственного или физического насилия, является недействительным (св. Василий Великий, правила 22 и 30), и лица, виновные в совершении насилия, подвергаются отлучению (IV Вселенский собор, правило 27). Другие канонические тексты требуют достаточно длительного промежутка времени между обручением и венчанием, хотя в настоящее время оба обряда совершаются обыкновенно в один день. С точки зрения гражданского закона в Византии и в Древней Руси обручение влекло за собой все обязательства, связанные с браком (особенно в отношении собственности). Четко разделяя обручение и само таинство брака, Церковь различала земной, социологический и юридический смысл брака от вечного, таинственного союза по образу Христа и Церкви: именно потому, что брак есть таинство, он требовал подготовительного, пробного договора в виде обручения, охраняющего полную сознательность и свободу при вступлении в брак. Одностороннее нарушение обручального договора почиталось равносильным прелюбодеянию (VI Вселенский собор, правило 98).

Но далеко не все древние правила и тем более императорские законы отражают высший христианский идеал брака. Многие древние правила отражают быт давно прошедшей эпохи и фактически потеряли силу в современной церковной практике. Вряд ли кто–либо сочтет справедливым византийское законодательство, допускавшее законный брак в возрасте 14 лет для мужчин и 12 лет для женщин. В этом пункте современные гражданские законы и церковная практика гораздо более требовательны. Но в других отношениях древние каноны проявляют трудно объяснимую суровость, например в отношении браков между родственниками или свойственниками.

В иудействе браки между близкими родственниками, даже двоюродными, допускались и даже поощрялись. Римское право запрещало браки в разных поколениях (например, между дядей и племянницей), но допускало брак между двоюродными братом и сестрой. Только в христианстве началось очень строгое ограничение браков в кровном родстве, но также, по менее понятным причинам, и между свойственниками. Так, отражая законы императоров Феодосия и Юстиниана, Шестой Вселенский собор («Трулль–ский») постановил: «Если кто женится на дочери своего брата, или отец и сын на матери и дочери, или отец и сын на двух сестрах, или два брата на матери и дочери, или два брата на двух сестрах, пусть будут подвержены семилетней епитимий по расторжении их беззаконного супружества» (канон 54).

Возможно, это правило было вызвано пастырскими соображениями: добрые отношения свойства могут быть нарушены недоразумениями и трениями, связанными с брачными намерениями между членами расширенной семьи свойственников (в древнем обществе несколько поколений одной и той же семьи часто жили вместе). Но более вероятно влияние римского правового принципа о степенях родства или свойства: по этому принципу муж и жена рассматривались как одно лицо, а поэтому брак вдовы и брата умершего мужа рассматривался как брак в первой степени родства, а брак двух братьев с двумя сестрами предполагал, что одна из пар заключила брак во второй степени родства. Гражданские законы императоров запрещали браки вплоть до седьмой степени: именно этим абстрактно юридическим принципом руководится 54–й канон Трулль–ского собора. Ясно, что в современной практике браки между свойственниками разрешаются без затруднения. Церковь не связана теми канонами, которые определялись устарелыми юридическими категориями или общественными принципами. Единственно, в чем пастырская ответственность Церкви остается обязательной, — это опасность генетическая, заключающаяся в браках между лицами, состоящими в близком кровном родстве.

Подобный же абстрактный принцип лежит в основе гражданского законодательства императора Юстиниана (Кодекс V,4) о так называемом «духовном родстве». «Духовное» родство устанавливалось при восприятии новокрещеного у купели: «крестные» родители вступали в «духовное» родство с воспринимаемым ребенком, его родителями и всей его семьей. И к этому «духовному» родству прилагался принцип о невозможности заключения браков до седьмой степени родства. Так, тот же Трулльский собор запрещает браки не только между восприемниками и воспринимаемыми, но и, например, между восприемником и матерью воспринимаемого в случае ее вдовства (канон 53). Возможно, и в этом случае помимо абстрактного юридического принципа играла роль пастырская потребность отгородить чисто духовную ответственность восприемников. Но, опять же, в этом правиле не затрагивается, ни в какой мере, догматическое учение Церкви о браке, а поэтому церковная «икономия», то есть забота о благе Церкви и всех ее членов, должна быть единственно руководящим подходом к отдельным случаям пастырского руководства.

Формальные правила и законы, основанные часто на давно отживших условиях жизни древнего общества, не должны затмевать в современной церковной практике главной ответственности священников, родителей и вообще всех церковных людей за соблюдение великого, освобождающего и преображающего христианского учения о природе брака. Брак не становится христианским через внешнее соблюдение правил и законов; христианский брак возможен, только когда муж и жена соединены не только взаимной любовью, но, в первую очередь, жизнью во Христе. Именно поэтому древняя Церковь считала, что евхаристическое причащение, то есть приобщение к новому человечеству во Христе, есть «печать» брака. Вне единства веры во Христа нет христианского брака, нет таинственного предвосхищения Царства Божия, хотя могут быть, по–человечески, любовь, красота и радость.

Поэтому вера во Христа и жизнь в Церкви и являются, собственно, единственными «условиями» христианского брака. Все остальные, формальные условия проистекают из готовности мужа и жены быть христианами и членами Церкви.

А что если церковный брак рассматривается только как красивый обычай, как традиционное украшение гражданского договора или даже только как узаконивание плотских отношений в глазах «благопочтенного» общества? Каждый приходский священник знает, что именно таких браков большинство. Его прямая обязанность — попытаться объяснить природу брака как Таинства перед совершением самого обряда венчания. В каждом случае должен быть поставлен вопрос: не лучше ли отложить брак или даже ограничиться гражданским браком, пока с обеих сторон не будет полного понимания и полной готовности взять на себя сознательную ответственность за брак, заключаемый как вечный союз, по образу единого, неделимого и преображающего единства Христа и Его Тела — Церкви.

Этот вопрос встает часто для нас, живущих на Западе, в связи с так называемыми «смешанными» браками.

IX. Смешанные браки Единство, то есть обоюдная готовность жить в единстве с Православной Церковью, является в каноническом праве условием церковного брака. Соборы Лаодикийский (правило 10 и 31), Карфагенский (правило 21), Халкидонский (правило 14) и Трулльский (правило 72) запрещают браки православных с неправославными и определяют, что подобные браки, заключенные по гражданскому закону, должны быть Церковью расторгнуты как условие для принятия церковных таинств.

Но конечно, и тут вопрос не может быть решен только формально: он касается не соблюдения законов и правил, а природы именно христианского брака. Дружба, общие интересы, психологическое взаимопонимание, согласованность характеров и, конечно, влюбленность вполне возможны без принадлежности обеих сторон к одной Церкви. Но вопрос как раз в том, возможно ли преобразить человеческую приязнь и любовь в радость Царства Божия, если не существует общего понимания и общего ощущения реальности Царства, то есть если нет единства веры? Возможно ли жить как «плоть едина» без общего причащения Плоти и Крови Христовой? Возможно ли принять Таинство брака «по отношению ко Христу и к Церкви» без совместного участия в Таинстве Божественной Литургии?

Все это не «формальные» вопросы, а именно вопросы, по существу касающиеся самого христианства. Сознательный христианин, вступая в «смешанный» брак, не может их избежать, а Евангелие вообще написано только для тех, кто к нему относится сознательно.

Легкий выход можно, конечно, найти в конфессиональном релятивизме, очень модном в наши дни, — между церквами нет, мол, «большой разницы» — или же путем отрицания центральности Евхаристии в церковной жизни. Недаром именно после того, как обряд бракосочетания был отделен от Евхаристии (в Х веке), запрещение «смешанных» браков приняло абстрактно формальный смысл. Невозможность «смешанного» брака была очевидной истиной для каждого члена древней Церкви уже потому, что бракосочетание всегда сакраментально завершалось общим причащением: когда невозможно было причащение, невозможен был и церковный брак.

В наше время протестантские церкви допускают и даже поощряют общее причащение между разделенными христианами без предварительного согласия в вере. Такое отношение к Евхаристии еще более запутывает вопросы о смешанных браках в сознании верующих, особенно при наличии богословского и практического хаоса, царящего в настоящее время среди католиков, также начавших допускать «интеркоммунион» [74]после Второго Ватиканского собора. Практически это означает, что Евхаристия перестает рассматриваться как общение в полноте Истины, как ответственное и личное участие в жизни единого видимого Тела Христова, а превращается в символ всего лишь человеческого братства: акт причащения понимается не как центр всей совокупности христианского религиозного опыта, а как вспомогательный «обряд», тогда как сама реальность христианства переносится в сферу надмирного мистицизма, либо, напротив, отождествляется с практическими формами служения миру.

Отвергая «интеркоммунион». Православная Церковь не отрицает, конечно, факта внутреннего единства всех тех, кто верит во Христа и не отвергает сотрудничества и братства христиан. Напротив, она ограждает путь к полному и истинному единству, отбрасывая все то, что подменяет это единство поверхностными и чисто человеческими суррогатами. Точно так же и в таинстве брака Церковь стремится к тому, чтобы единство брачущихся было полным единством во Христе. Поэтому она предостерегает против опасности подмены этого единства поверхностным или, во всяком случае, неполным союзом, каковым только и может быть смешанный брак. Настоящим Таинством, закрепленным евхаристическим причащением, может быть только брак, где обе стороны всецело объединены любовью, верой и Евхаристией.

В наше время смешанных браков бывает очень много. В западных странах, где православные составляют незначительное меньшинство, число их постоянно растет. А в России в частых случаях брака между верующей и неверующей сторонами неизбежно встает та же самая проблема невозможности настоящей любви «во Христе» без общей веры во Христа. Очень часто смешанные браки бывают по–человечески вполне счастливыми, более счастливыми, чем многие браки между номинальными членами Церкви, никогда не понимавшими христианский смысл брака и не принявшими всерьез свою собственную христианскую ответственность. Было бы поэтому неправильно запрещать систематически все смешанные браки, придавая абсолютное значение каноническим текстам.

Ясно, что Церковь может и даже должна, если церковная польза или спасение отдельных душ или абсолютная внешняя необходимость этого требуют, мириться с частичным выполнением нравственных норм христианства: в этом и есть то, что называется церковной «икономией». Но снисходительность в частных случаях не может заменить самой нормы. Господь призывает нас к совершенству, а не к половинчатости и компромиссу: «Будьте совершенны, как Отец ваш небесный совершен» (Мф 5: 48). Без стремления к совершенству нет истинного христианства. Религиозная индифферентность и теплохладность, поверхностное восприятие христианской веры несовместимы с подлинной жизнью во Христе. Допуская смешанные браки, Церковь не отказывается от евангельского критерия христианской жизни и в каждом отдельном случае надеется, что в конечном итоге неправославная сторона примет Православие, осуществляя полноту единства веры и тем самым полноту таинства брака.

Допуская смешанные браки между христианами, Церковь не может благословить союз между православной и нехристианской сторонами: призывать имя Божие, совершать таинство во имя Христово возможно только там, где есть вера в Бога и в Христа. Иначе не только само таинство становится богохульным, но и достоинство неверующей стороны оскорбляется совершением обряда, который для неверующего лишен смысла. Правда, говоря о семьях, где одна сторона уже после брака (заключенного вне Церкви) принимает христианство, апостол Павел призывает к сохранению семейного мира: «Если какой брат имеет жену неверующую, и она согласна жить с ним, то он не должен оставлять ее; и жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его; ибо неверующий муж освящается женок>верующею, и жена неверующая освящается мужем, верующим; иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь святы. Если же неверующий хочет развестись, пусть разводится; брат или сестра в таких случаях не связаны; к миру призвал нас Господь» (1 Кор 7: 12—15).

Формальное правило, утвержденное в дореволюционной России гражданским законом (и еще недавно очень строго соблюдаемое в Римо–католичестве), о том, чтобы в случае смешанного брака дети обязательно воспитывались бы в Православии, трудно защитимо пастырски и практически. Легализм и формальность трудно совместимы с принципами христианской свободы и связанной со свободой ответственностью. Есть только две возможности: либо православная сторона обладает достаточной духовной силой, чтобы воспитать детей в Церкви, либо этой силы у нее нет, и тогда формальные подписки и обязательства не спасут дела. Более оправданна пастырская твердость в тех случаях, когда член Православной Церкви не настаивает на православном браке, а соглашается на заключение брака вне Православия: это есть духовный компромисс, вряд ли совместимый с членством в Церкви.

Многие вопросы, связанные со смешанными браками, выяснились бы сами по себе, если бы было возможно восстановить связь, существовавшую в древности между браком и Евхаристией: брак между двумя православными сторонами, между двумя членами Церкви, закреплялся бы причащением Тела и Крови Христовых, выражая тем самым весь ответственный смысл таинства брака по образу вечного союза Христа и Церкви. Смешанные браки (а также повторные браки между православными) освящались бы по другому, внеевхаристическому чину: этот чин выражал бы более ясно, чем наша современная практика, что смешанные и повторные браки не согласны с христианским идеалом, но также и то, что полнота брака в единстве веры возможна и доступна, как только обе стороны будут готовы подойти вместе к Чаше спасения.