Об этом нельзя говорить прямо

Однажды к Будде пришел человек и, коснувшись его ног, спросил, есть ли Бог? Извечный вопрос!

Будда посмотрел на него пристально и сказал:

– Когда я был молод, я очень любил лошадей и различал четыре типа. Первый – самый тупой и упрямый, сколько ее ни бей, она все равно не будет слушаться. Таковы и многие люди. Второй тип: лошадь слушается, но только после удара. Много и таких людей. Есть и третий тип. Это лошади, которых не нужно бить. Ты просто показываешь ей хлыст, и этого достаточно. Еще существует четвертый тип лошадей, очень редкий. Им достаточно и тени хлыста.

Говоря все это, Будда смотрел в лицо человеку. Затем он закрыл глаза и замолчал. Человек тоже закрыл глаза и сидел в молчании с Буддой.

При этом присутствовал Ананда, и что‑то внутри него стало протестовать. Он решил: «Это уж слишком! Человек спрашивает о Боге, а Учитель говорит о лошадях». Рассуждая таким образом внутри себя, Ананда не мог не видеть, какая воцарилась тишина, какое великое молчание! Оно было почти осязаемым. Ананда смотрел на лица Будды и человека, переживавшего трансформацию прямо у него на глазах! Будда открыл глаза, а человек просидел в таком состоянии еще час. Лицо его было умиротворенным и светлым.

Открыв глаза, человек коснулся ног Будды с глубокой признательностью, поблагодарил его и ушел.

Когда он вышел, Ананда спросил Будду:

– Для меня это непостижимо! Он спрашивает о Боге, а ты говоришь о лошадях.

Я видел, как он погрузился в глубокое молчание. Как будто он прожил с тобой много лет. Даже я никогда не знал такого молчания! Какое единение! Какое общение! Что было передано? Почему он так благодарил тебя?

Будда ответил:

– Я говорил не о лошадях. Я говорил о Божественном, но об этом нельзя говорить прямо. Когда я увидел, на какой лошади он приехал, я понял, что такую лошадь мог выбрать только истинный ценитель. Вот почему я заговорил о лошадях. Это был язык, который он мог понять, и он понял его. Он редкий человек. Ему было достаточно и тени хлыста. И когда я закрыл глаза, он понял, что о высшем говорить нельзя. О нем можно только молчать; и в этом молчании Оно познается.