Проблемы науки и техники

ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ им. П.А.СОЛОВЬЕВА

Философские

проблемы науки и техники

Методические рекомендации и планы теоретических семинаров для магистров

Рыбинск

УДК 1.14

Философские проблемы науки и техники. Методические рекомендации и планы теоретических семинаров для магистров / Сост. И. М. Сидорова. – Рыбинск: РГАТУ, 2015. – 42 с.

Данные методические указания предназначены для подготовки магистров РГАТУ по дисциплине «Философские проблемы науки и техники». Они составлены таким образом, что ориентируют магистров на самостоятельную подготовку к теоретическим семинарам по всем разделам дисциплины. При написании методических рекомендаций и планов теоретических семинаров использованы материалы работ Лебедева С. А., Ильина В. В., Степина В. С., Горохова В.Г., Горюнова В. П., Гавришина В. Н. и др.

СОСТАВИТЕЛЬ

доктор философских наук, профессор И. М. Сидорова

ОБСУЖДЕНО

на заседании кафедры Философии, социально-культурных технологий и туризма

РЕКОМЕНДОВАНО

Методическим Советом РГАТУ

история и философия науки. Обзор основных проблем

В XX в. в результате углубления представлений о функциях и социальных связях науки получили широкое распространение формулировки «наука – вид духовного производства» и «наука – социокультурный фе­номен». Первая из них делает акцент на социально-исторической обуслов­ленности функций науки и форм научно-познавательной деятельности. Вто­рая подчеркивает включенность науки в систему ценностей, норм, идеа­лов, характерных для определенной цивилизации. Всеобщность интеллекта опосредуется конкретными способами его применения.

В философии науки нужно выделить гносеологичес­кий, социально-философский, философско-антропологический срезы понимания, взаимосвязанные, но не совпадающие друг с другом.

В философско-антропологическом плане наука может быть понята как средство и результат экспансии человека, концентрированное выра­жение претензий на овладение миром и его рациональное переустрой­ство. Через формулу Ф. Бэкона «Знание – сила» осуществляется само­возвышение человека, в ней он находит обоснование и оправдание бы­тия в мире. Возникновение науки характеризует определенный уровень развития сущностных сил человека: наука возникает как сторона, эле­мент средств преобразования мира и собственного бытия, в ней выра­жено определенное отношение человека к природе и самому себе.

Социально-фи­лософский аспект рассмотрения науки выявляет ее общественную сущ­ность. Наука возникает, развивается и функционирует лишь через взаи­модействие отдельных субъектов. В отличие от обыденного познания, хотя и опирающегося на общественные средства (язык), но являющего­ся прежде всего личным достоянием человека, наука – это системати­ческое, целенаправленное и социально значимое использование и со­здание общественных интеллектуальных ресурсов. Она могла возник­нуть только в рамках технической или техногенной цивилизации с ее особым отношением к природе, базовыми ценностями и соответствую­щим типом личности. Она является специфичным для этой цивилиза­ции регулятором общественных отношений, и, в свою очередь, сама ре­гулируется и контролируется характерными для техногенной цивилиза­ции способами: наука включается в господствующую систему экономических, социально-политических и идеологических отношений, при этом цели, средства научно-познавательной деятельности и нормы взаимоотношений ее субъектов формируются в зависимости от потреб­ностей социальных групп, институтов и общностей. Знание становится не просто силой, но силой социально-значимой, в частности, элементом производительных сил общества, а научное исследование – предвари­тельным этапом производственной или управленческой деятельности. И здесь философия науки выступает частью философии техники, но техники, понимаемой уже не как атрибут человеческого бытия, а как ат­рибут социального мира. Ключевыми вопросами этого среза филосо­фии науки являются следующие проблемы: каковы возможности науки в обеспечении устойчивости техногенной цивилизации? Какова степень автономности науки в выборе целей познавательной деятельности, гра­ницы социальной ответственности ученого, вероятность негативных, раз­рушительных для общества результатов научных исследований? Как со­относятся идеалы и нормы научного познания с исторически конкретной системой отношений в обществе, его идеологией?

Наконец, гносеологический срез философии науки, наиболее раз­работанный в ходе исторического развития философии (ибо для гносе­ологии научное знание всегда было эталоном знания вообще и наибо­лее респектабельным предметом изучения), связан с выявлением при­роды научной истины. Речь идет об анализе тех особенностей субъектно-обьектных отношений, которые вытекают из специфики на­уки: оперирования на теоретическом уровне познания с идеальными объектами, создания и использования в науке специального языка, ме­тодов, приборов, средств систематизации и формализации знании и т. д. В первой половине XX в. гносеологическая проблематика науки была совершенно автономным направлением философии. Во второй поло­вине века стала очевидна взаимосвязь всех предметных областей фи­лософии (гносеологии, аксиологии, т. е. учения о ценностях, социальной философии и философской антропологии) в осмыслении сущности, структуры и динамики науки.

Наука направлена на выявление объективных законов – внутренних, существенных, устойчивых, необходимых и связей и отно­шений. В этих целях используются специально разрабатываемые прибо­ры, методы и приемы познания, средства систематизации знания, осо­бый язык, предъявляются специальные требования к оформлению ре­зультата познания. Каков гносеологический статус знания, возникающего на этом противоречивом и зигзагообразном пути к объективности? Какие черты характеризуют научность знания?

Наиболее важными характеристиками современного научного знания считаются рациональность и интерсубъективность.

Рациональность характеризует научное знание как продукт сугубо интеллектуальной деятельности, очищенной от эмоций, настроений и др. внерациональных мотивов познающего субъекта – с одной сторо­ны, и от конкретных обстоятельств, в которых проявляются изучаемые свойства предметов – с другой. В основе науки лежит убеждение в том, что только разум, правильно и строго контролируемый, способен отра­зить объективную сущность.

Рациональность не сводится к упорядоченности и систематизации зна­ния. Она предполагает обоснованность и доказательность любых науч­ных утверждений, включает критицизм как средство преодоления заблуж­дений, требует определенности и конкретности высказываний. Рациональ­ность придает научному знанию выводной характер – следствие выводится с математической и логической необходимостью из ограниченного числа посылок. Донаучное знание не только фрагментарно и пронизано внерациональными (напр., эмоциональными и магическими элементами, как средневековая алхимия), но организовано принципиально иным образом. Так, вавилонская и древнеегипетская математика, послужившие матери­алом для формирования в Древней Греции математики как науки были организованы рецептурно: как набор правил и приемов вычислений, не базирующийся на аксиоматике и не выводящийся из нее.

Именно рациональность придает научному знанию универсальный характер и позволяет ему воплощаться в технике. Но при этом рацио­нальность реализуется в конструировании особого умопостигаемого мира, в котором реальные объекты заменяются их идеализациями (математическая точка, прямая, идеальный газ и т. д.), создаваемыми и полностью контролируемыми интеллектом. Это порождает гносеологические и методологические проблемы, связанные с необходимостью переноса знаний о свойствах идеальных конструкций на реальные объекты с учетом их существенных различий.

Интерсубъективность. В известной мере научное знание является результатом конвенции (соглашения) между субъектами познания. Изу­чая любую научную дисциплину, человек «вступает» в эту конвенцию – принимает базовые постулаты, правила интерпретации показаний при­боров, осваивает язык науки. В этом смысле научное знание, в отличие от обыденного, становится надындивидуальным, лишается какой бы то ни было личностной окраски. Это необходимая ступень в достижении объективности, однако ее гносеологическое значение противоречиво.

Являясь интерсубъективным достоянием, научное знание приоб­ретает статус независимости от отдельного ученого и необходимости по отношению к нему. Однако интерсубъективность не тождественна объективности: интерсубъективное знание зависит от особенностей кол­лективного субъекта, предрассудков научного сообщества и культуры в целом. Конвенционализм абсолютизировал этот момент научного зна­ния, трактуя все его содержание как результат более или менее произ­вольных конвенций, лишенных объективного основания.

Проблема структуры научного знания. Целостность науки обеспечи­вается не только очевидными структурными связями между фактами, проблемами, теориями, методами, приборами и др. элементами науч­ного знания и научной деятельности. Структура (под-структура) науки – это связи, пронизывающие все предметные области и уровни научного познания, создающие саму возможность существования зна­ния в форме науки, придающие единство и определенность научной деятельности. К ним относятся основания науки, стиль на­учного мышления, внутринаучная рефлексия.

«Основания науки» включают: 1) идеалы и нормы исследовательс­кой деятельности, регулирующие отношение ученого к объекту позна­ния, регламентирующие применение средств познания (идеалы и нормы (правила) объяснения и описания объектов, доказательности и обосно­вания знания, его построения и организации); 2) научную картину мира (общенаучную или специальную, характерную для данной дисциплины), в которой зафиксирован современный уровень представлений о систем­ных свойствах изучаемой реальности. Научная картина мира составля­ет фундаментальный каркас для построения любых теорий, претендую­щих на научность; 3) философские основания науки, т.е. идеи и принци­пы, вненаучные по своему происхождению, которые используются для обоснования как научной картины мира, так и тех идеалов и норм позна­вательной деятельности, которых придерживается исследователь. Важ­но иметь в виду, что речь идет не об идеях, которые философ специаль­но создает для науки и навязывает ей, а о тех элементах массива фило­софского знания, которые выделяет и привносит в качестве обоснования своей деятельности и ее результатов сам исследователь. В ситуации, когда в готовом виде этих идей не существует, возникает необходимость в «философствующем ученом», образцом которого являлись И. Нью­тон, А. Эйнштейн, Н. Бор, И. Пригожий и др.

Основания науки в форме явного или неявного знания присутствуют в любом акте познавательной деятельности. Они опосредуют форму­лировку цели исследования, процесс взаимодействия эмпирического и теоретического знания, выдвижение, обоснование и выбор научных гипотез. Тем самым порождается еще одна подсистема опосредова­ния, внеэмпирическая (а зачастую и вненаучная по происхождению) и ценностная, а не позитивно-научная по своей природе.

Стиль мышления – это стереотипы интеллектуальной деятельности, способы, которыми анализируется и обобщается материал познания, ста­вится и решается познавательная задача. В стиле научного мышления выражен как уровень развития самой науки, так и уровень философской методологии конкретного исторического периода. Для стиля мышления классической науки, опиравшегося на философскую методологию ХVIII в., были характерны: 1) редукционизм (мысленный прием сведения слож­ного к простому, более известному и кажущемуся более фундаменталь­ным – например, объяснение физических и химических процессов меха­ническим перемещением в пространстве); 2) элементаризм (стремление разложить предмет на составные части, «кирпичики», через свойства ко­торых объяснить свойства целого); 3) жесткий (лапласовский) детерми­низм (представление об однозначности причинно-следственных отноше­ний и отрицание объективной основы случайности). Стиль мышления со­временной науки опирается на: 1) идею многокачественности (несводимостъ и взаимопревращение свойств объекта), 2) принцип системности и 3) ве­роятностное видение мира.

Обобщенной характеристикой инфраструктуры научного знания яв­ляется трактовка самой научной рациональности как результата внутринаучной рефлексии: что считать научным и к какому познавательному идеалу необходимо стремиться?

Вопрос о демаркации, т. е. разграничении научного и ненаучного, спе­кулятивного в познании, который позитивизм считал главным вопросом философии науки, в действительности не может быть поставлен и разре­шен вне конкретно-исторического контекста. Разные науки (математичес­кие, естественные, технические, гуманитарные) опираются на собствен­ные стандарты научности. В историческом развитии науки эти стандарты могут пересматриваться и дополняться. Изменение этих стандартов и со­ставляет предмет гносеологии, аксиологии и социологии науки.

В современной философии науки принято различать классический тип научной рациональности, соответствующий научным идеалам XVII-XIX вв., неклассический (конец ХIХ – середина ХХ вв.), современный – постнеклассический. Если классическая наука стремилась при теоретическом описании объекта устранить все, что относится к субъекту, средствам и операци­ям его деятельности, видя в этом залог объективного и истинного по­знания, то неклассический тип научной рациональности требует учета в самом описании объекта характера используемых средств и операций деятельности субъекта, а постнеклассический – соотнесенности знаний с ценностно-целевыми структу­рами (как внутринаучными, так и внешними, социально-культурными ценностями и целями).

Проблема механизмов развития науки. До середины XX в. развитие науки трактовалось как кумуля­ция (накопление) проверенных на опыте, и, соответственно, истин­ных объяснительных схем. Кумулятивная или традиционная модель развития науки полагала, что опытный факт является основой тео­рии, абсолютно независим от нее, а стало быть, является ее верхов­ным судьей – может однозначно подтвердить или опровергнуть гипо­тезу. Содержание науки – это массив подтвержденных, «верифици­рованных» гипотез.

К. Поппер (австрийский философ, с конца 30-х гг. вынужденный работать в Англии) показал, что опровергающая и подтверждающая способность факта неравноценны («асимметричны»). Самая вздорная гипотеза может мнимо «подтверждаться» за счет своеобразной интер­претации фактов, внесения несущественных изменений в ткань гипоте­зы и т. д. Поэтому подтверждение не означает не только истинности, но даже научности гипотез. Подлинная значимость факта в возможности опровергнуть выводы из гипотезы. Признак научности не в подтверждаемости («верификация»), а в принципиальной опровергаемости («фальсификация»). Весь массив подлинно научного знания состоит из опровергнутых гипотез, доказавших свою научность (и, одновремен­но, неистинность!), и гипотез, пока не опровергнутых, но четко обозна­чивших, какие именно факты будут считаться опровергающими. Истин­ность и объективность знания в этой концепции отсутствуют вовсе: ги­потеза, «ускользающая» от опровержения, не является истинной – она просто ненаучна (например, идея существования Бога).

В таком понимании главным механизмом развития науки является критицизм – заинтересованность ученых в скорейшем опровержении теоретического знания. Сильным моментом этого подхода является стремление найти логический критерий различия научных и «спекуля­тивных» гипотез. Однако слабые стороны подхода явно перевешивают: 1) сама опровергающая способность факта относительна – факт зафик­сирован на определенном языке, получен с помощью приборов, интер­претирован с помощью теоретических средств. Что именно опроверга­ется в случае рассогласования факта и гипотезы – гипотеза или нестро­гая интерпретация самого факта – это еще вопрос. 2) модель Поппера имеет мало общего с реальным поведением ученых в истории науки.

Т. Кун (американский историк науки) в сенсационной работе «Структура научных революций» (1963 г.) предложил принципиально новую модель механизмов функционирования и развития науки. Цент­ральным понятием этой модели является «парадигма» – набор теоре­тических положений, методологических принципов и эталонов исследо­вания, которые составляют фундамент данной научной дисциплины. Парадигма, как правило, разделяется всеми исследователями, рабо­тающими в какой-либо области, она направляет и организует их дея­тельность. «Нормальная наука», в терминологии Куна, отличается от до-науки или не-науки наличием устойчивой и не подвергающейся сомне­нию парадигмы. Деятельность ученых, работающих в ее рамках, понимается как «решение головоломок», т. е. рациональное согласо­вание теоретического знания, опирающегося на парадигму, с напором фактического материала. «Опровергающие факты» ученые либо ин­терпретируют особым образом, либо просто «не замечают».

Научная революция (предмет специального интереса Куна) заклю­чается в смене парадигмы. Этот процесс связан не столько с количе­ством неудобных фактов, сколько с появлением новой парадигмы, да­ющей принципиально иной взгляд на реальность («теоретический рас­кол») и психологическим предпочтением этой парадигмы новым поколением ученых. «Наука нелогична, а психологична», «парадигмы несовместимы» (т. е. не существует никакого «критического экспери­мента», позволяющего опровергнуть какую-либо из них: просто ста­рое поколение ученых вымирает, а для нового привычно работать в рамках новой парадигмы).

Сильные стороны этого подхода можно свести к следующему: 1) Впер­вые объектом изучения стали метатеоретические и инфраструктурные компоненты научного знания (основания науки, картина мира, нормы и идеалы познания и т. п.). 2) Впервые предметом специального исследо­вания стала роль научного сообщества в развитии науки. 3) В объясне­нии механизмов развития научного знания обращается внимание на ре­альную картину научной деятельности, а не на ее умозрительную схему.

Очевидны и слабые моменты концепции: в куновской модели пробле­ма объективности научного знания уходит на задний план, а научная дея­тельность лишается какого бы то ни было рационального компонента.

Определенную попытку преодолеть слабые стороны как попперовской, так и куновской модели развития науки предпринял И. Лакатос (анг­лийский философ, ученик Поппера). В его понимании, в истории науки конкурируют друг с другом не отдельные гипотезы, а исследовательские про­граммы. Они и составляют основные структурные единицы теоретическо­го знания. Исследовательская программа состоит из «твердого ядра» (в известной мере сходного с куновской парадигмой), положительной и отри­цательной эвристики и пояса «защитительных гипотез», генетически свя­занных с «твердым ядром» программы, но достаточно широко варьирую­щихся. Как и парадигма, твердое ядро программы не сталкивается непос­редственно с фактическим материалом – его опровергающие возможности «гасятся» за счет изменения защитительных гипотез и использования средств интерпретации фактов. Однако смысл концепции противополо­жен куновскому. И «ядро» и программа в целом не просто способ коорди­нации научной деятельности. Исследовательская программа, как следует из смысла самого термина, направлена на приращение знаний, претенду­ет на предсказание новых фактов. Имея вполне определенное гносеоло­гическое и логико-методологическое содержание, программы могут срав­ниваться не на уровне психологических предпочтений, а по критериям ме­тодологического характера. Лакатос различает «прогрессивный сдвиг программы» (этап, когда она предсказывает и открывает новые факты) и «дегенеративный сдвиг», когда усилия ученых тратятся на защиту про­граммы, согласование ее с фактами, не предсказанными ею.

Сильные стороны концепции очевидны. Однако, конвенционализм не преодолен. Стремление расширить контекст объяснения оказывает­ся недостаточным, коль скоро выявляемые факторы научного прогрес­са рассматриваются безотносительно к проблеме объективной истины. Рассмотренные модели развития науки принято объединять общим тер­мином «постпозитивизм». От предшествующих этапов позитивизма их отличает общее основание – открытие так называемой «теоретической нагруженности факта», его зависимости от методов получения, целевых установок, средств интерпретации. Возникает опасность замкнутого кру­га: теория формирует факты, а затем использует их для своего подтвер­ждения – такие ситуации особенно часты в УФОлогии (учении о неопоз­нанных летающих объектах) и других сходных паранаучных дисциплинах. Респектабельность придает науке не сама по себе «опора на факты», а попытка прорвать возникающий круг. Этот прорыв идет по двум направ­лениям: во-первых, через создание техники, что самым убедительным образом подтверждает наличие объективного содержания научного зна­ния, во-вторых, через соотнесение знания эмпирико-теоретического ха­рактера с фундаментальными (ценностными по природе и практи­ческими, социально-историческими по происхождению) основаниями культуры.

Последний момент также может быть неправомерно абсолютизи­рован. Американский философ П. Фейерабенд рассматривает науку как воплощение определенного типа культуры, не имеющее никаких мето­дологических канонов. В его концепции, называемой «методологическим анархизмом», развитие науки определяется принципом «пролифе­рации идей» (т. е. требованием выдвижения возможно большего числа объяснительных гипотез) и «принципом упорства», т. е. стремлением уче­ного защищать и развивать свою гипотезу, даже если она сталкивается с трудностями. Наука, по его мнению, ничем не отличается от любых других культурных феноменов – просто в одних культурах для решения стоящих перед обществом проблем проводятся исследования, а в дру­гих – исполняется танец дождя. Никаким особым гносеологическим ста­тусом и приоритетом наука не обладает. Такая позиция в настоящее время используется антисциентизмом для дискредитации науки как способа отношения человека к миру.

Развитие науки – результат сложного переплетения разнообразных факторов как собственно гносеологических и логико-методологических, так и связанных с особенностями организации научного сообщества, ценностными ориентациями ученых, развитием социальной функции науки и характером требований, предъявляемых к науке обществом.

Социокультурные проблемы развития науки. Субъектом науки является не столько отдельный ученый, неизбежно ограниченный в своих возможностях, сколько вся совокупность когда-либо живших исследователей – научное сообщество. Вместе с тем, очевидно, что любой научный факт, формула, закон имеют вполне опре­деленного автора: они открыты (созданы) конкретным исследователем или научным коллективом.

В связке «ученый – научное сообщество» последнее выполня­ет ряд важных функций. Во-первых, оно придает всеобщий характер исследовательскому результату. Факт, идея, гипотеза, возникшие в ходе индивидуального познания, становятся элементами науки только че­рез их принятие и развитие научным сообществом. Только в таком виде они вплетаются в ткань науки и влияют на ее развитие. Во-вто­рых, научное сообщество играет роль гносеологического фильтра, обеспечивающего тенденцию к повышению истинности научного зна­ния. Оно является творцом и хранителем познавательных идеалов и норм. В-третьих, по отношению к отдельному исследователю или на­учному коллективу оно выполняет функцию регулятора деятельнос­ти, порождает и поддерживает соответствующую мотивацию. Ученый становится таковым лишь через «вхождение» в научное сообщество – освоение знаний, методов, средств, норм познавательной деятельно­сти, принятие ценностей и идеалов, транслирующихся из поколения в поколение.

Научное сообщество – это целостный организм, который воспроизводит себя через систему обра­зования и внутринаучного общения. В нем можно выявить устойчивые структурные единицы: национальное научное сообщество, существую­щее и действующее в пределах того или иного государства, дисципли­нарное сообщество, ограниченное рамками соответствующей области знаний, «невидимые колледжи» и научные школы, объединенные инте­ресом к определенной проблематике или являющиеся носителями осо­бой парадигмы. Научное сообщество структурировано и «вертикаль­но» – в нем можно выделить иерархию научных авторитетов, «центр» и «периферию». Для любой структурной единицы научного сообщества характерны свои особенности истолкования идеалов и норм познания. Каждый ученый одновременно является членом нескольких подсистем научного сообщества: в случае несовпадения их нормативно-ценност­ных структур он оказывается перед лицом весьма непростого выбора, зачастую драматичного и разрушительного для личности.

Научный этос – это совокупность базовых идеалов, ценностей, обес­печивающих мотивацию деятельности, представления о ее целях, нор­мы взаимоотношений между субъектами деятельности, особый настрой личности. Очевидно, что в иерархии ценностей научного сообщества доминирует ориентация на истинность, новизну и доброкачественность научного ре­зультата (которые в свою очередь требуют точности измерений, надеж­ности логического и математического аппарата обобщения, однозначно­сти и строгости средств описания, научного языка). Вторым доминирую­щим идеалом является свобода исследования и равноправие всех членов научного сообщества.

При этом более конкретные нормы деятельности ученых имеют принципиально противоречивый, «амбивалентный» характер. Как по­казал Р. Мертон (США), научное сообщество предъявляет ученому про­тивоположные требования: скорейшая публикация результатов иссле­дования и, одновременно, тщательная, скрупулезная их проверка; вос­приимчивость к новым идеям и избегание научной моды; широта знаний и самостоятельность мышления. Р. Мертон выделил 9 пар противоре­чащих друг другу требований, в рамках которых осуществляется выбор исследователя. Сам процесс выбора зависит от личной интерпретации ученым этих неписаных норм. На него накладывают отпечаток и осо­бенности формирования (принадлежность к определенной эпохе, со­циаль-ной и научной общности, личная биография), и психологический склад личности данного индивида.

В исследовательской деятельности происходит самореализация личности ученого. Научное сообщество, мотивируя и регламентируя этот процесс, не только влияет на ученого извне в виде контроля и санкций (например, изгнание плагиаторов и недобросовестных уче­ных), но и вплетается в ткань индивидуальной исследовательской работы. Механизмом такой детерминации личности научным сооб­ществом является внутренний диалог исследователя, в котором он совмещает основные функции исследовательской деятельности (эру­диция – генерация идей – критика) и осуществляет личностный вы­бор в рамках научного этоса.

В связи с развитием институализации науки, превращением науч­ной деятельности впрофессиональную, возникновением формализо­ванных научных коллективов, современной системы связей науки с производством, т.е. возникновением так называемой «большой науки», воз­никают новые коллизии и проблемы. Наибольшую остроту приобрета­ет вопрос о социальной ответственности ученого, входящей в противо­речие с традиционной для науки ориентацией на свободу исследова­тельской деятельности. Научный этос постепенно адаптируется к новым условиям существования и новым функциям науки.

Отношения общества как совокупности социальных групп, общ­ностей и институтов с институализированной наукой описываются че­рез понятия «социальный заказ» и «социальный контроль». Социальный заказ – это некоторая более или менее созревшая общественная по­требность, для удовлетворения которой нет соответствующей техничес­кой базы, но которая могла бы быть создана на основе научного изуче­ния. Степень конкретности социального заказа, его сформулированности может быть различна: от объявления конкурса грантов на лучшее решение определенной задачи до неопределенного представления о том, что стоило бы найти новые источники энергии, повысить эффек­тивность общественного производства и т. д. Аналогичным образом и социальный контроль, как регулирование и регламентация научной де­ятельности, может осуществляться в явной и осознанной форме, но чаще носит характер стихийной, неосознаваемой корреляции целей и нормативов научной деятельности с доминирующими в обществе цен­ностями, настроениями, модой и т. п. Неявные и не вполне определен­ные формы социального заказа и социального контроля зачастую ока­зываются более значимыми и более эффективными, нежели непосред­ственное стимулирование, ибо оставляют сравнительно большую свободу в выборе тематики исследования и альтернативных ориента­ций в рамках научного этоса. В этой неявной детерминации науки важ­ная роль принадлежит ее социокультурной среде.

Социокультурная среда науки – это целостная система, отражаю­щая уровень развития самой науки, степень зрелости данного обще­ства, наконец, историю взаимоотношений науки с другими социальны­ми институтами. Ее главными компонентами являются:

1. интеллектуальный уровень общества, наукоемкость всех сторон общественной жизни;

2. образ науки, складывающийся в общественном сознании и кон­центри-рующий социальные ожидания и претензии, отражающий пре­стиж науки в данном обществе;

3. интересы ведущих социальных групп и приоритеты государствен­ного управления;

4. организационные формы связи науки с экономикой, политикой, бытом;

5. систему общего и специального образования.

Социокультурная среда придает определенную форму обществен­ному интеллекту, обеспечивает воспроизводство научных кадров, формируя не только знания и навыки, но, прежде всего, мотивацию субъек­та научной деятельности. Она влияет на целевые установки, нормы и идеалы научной деятельности, в том числе и критерии научности. Отно­шение науки и ее социокультурной среды носят характер диалога, в ре­зультате которого каждое общество получает такую науку, которой зас­луживает. В Советском Союзе социокультурная среда науки носила весь­ма противоречивый характер, что отражало противоречивость общественного организма в целом. Довольно высокий уровень образо­вания и престиж науки сочетались со слабой восприимчивостью эконо­мики к инновациям и отсутствием серьезной заинтересованности власт­ных структур в научном знании, широкая сеть научных учреждений и массовость научных кадров обесценивались неадекватными способа­ми управления их деятельностью, формализмом в оценке научных ре­зультатов. Это создавало возможность имитации научной деятельности в многолетнем бесплодном функционировании ряда исследовательских структур. Современные экономические и социально-политические ре­формы разрушили этот тип социокультурной среды, одновременно со­крушая и здание коррелировавшей с ней отечественной науки. Склады­вание же нового типа отношений между обществом и наукой, степень благоприятности этой социокультурной среды для развития российской науки будут зависеть от той конкретной модели экономического и соци­ально-политического развития России в целом, которая стихийно или сознательно будет реализовываться в нашей стране.

Нужно иметь в виду, что современному этапу развития техногенной цивилизации присущи негативные тенденции и противоречия, характер­ные и для вполне благополучных в экономическом отношении стран. Парадоксальным образом сочетаются две противоположные тенденции: «онаучивание» всех сфер жизни общества, постоянное повышение роли науки, ее сращивание с производством и системой управления обще­ством сопровождается нарастанием отчуждения рядового обывателя от науки, недоверия к ее плодам и сомнений в ценности науки.

В оценке современной науки имеются две позиции: сциентизм и антисциентизм. Сциентизм считает науку высшей формой духовной деятельнос­ти человека, стержнем культуры, эталоном знания, способом решения всех социальных проблем. Сциентизм строит некий миф о науке, ухо­дящий корнями в эпоху Просвещения с ее культом разума и верой в совпадение гуманизма и рациональности.

Антисциентизм склонен винить науку во всех грехах современной цивилизации, в отрыве от действительных проблем, стоящих перед че­ловеком. В наиболее последовательной форме антисциентизм отрица­ет всякую ценность науки для культуры человека, вболее «мягких» ва­риантах отрицается ее приоритетная роль по сравнению с религией, магией и др. видами вненаучного знания.

Каковы основания роста антисциентистских настроений вобще­ственном сознании?

Во-первых, развитие социальных функций науки приводит к тому, что наука перестает быть только средством решения проблем и дости­жения социально-значимых целей. Ученые привлекаются в качестве экспертов и консультантов к самому процессу формирования целей эко­номической и политической деятельности. Участвуя в формировании стратегии и тактики управления обществом, наука берет на себя извес­тную долю ответственности за последствия управленческих решений.

Во-вторых, вторгаясь в наиболее тонкие структуры мироздания (фи­зика микромира, генетический код организма, нейрофизиологические про­цессы и т. п.), создавая технические средства эффективного манипули­рования этими структурами, исследователь порождает новые, прежде неведомые опасности для человечества. В этой связи показательной является постановка вопроса о моратории на определенные направле­ния исследования, зачастую исходящая от самих ученых. Неконтроли­руемость воздействия на предмет исследования, непредсказуемость его результата, имевшие прежде чисто гносеологическую значимость, на современном уровне экспериментальной научной деятельности мо­гут стать не менее разрушительными, чем сознательная разработка новых видов оружия.

В-третьих, реальные результаты науки оказались значительно скромнее возлагавшихся на нее надежд. Она не избавила человече­ство от голода, страданий, вражды, не превратила человека в суще­ство автотрофное (выражение В. И. Вернадского), т. е. не зависящее в своем существовании от ресурсов биосферы, не сделала человека более гуманным, моральным и духовным. Сциентистские утопии, ве­дущие отсчет от «Новой Атлантиды» Ф. Бэкона, и достигшие апогея в проекте «Общего дела» русского мыслителя Н. Ф. Федорова так и ос­тались красивыми мечтами: научная рациональность не является си­нонимом добра.

В-четвертых, как уже отмечалось, потребность в знании объективных законов не является единственной и даже главной компонентой в поиске человеком смысла своего существования, обретения опоры и надежды.

В-пятых, усложнение предмета и средств исследования, высокая степень специализации в науке приводит к тому, что результат исследо­вания является непонятным не только для рядового обывателя, но и для представителя другой научной дисциплины. Массовое сознание вос­принимает этот результат лишь в популяризированной, а точнее, вуль­гаризированной и сенсационной форме. При этом стирается разница между возможным и действительным, гипотетическим и доказанным, содержанием факта и его популярной интерпретацией.

Показательным для понимания современного состояния социокуль­турной среды науки является расцвет так называемой «паранауки» – областей знания, не укладывающихся в рамки научной рациональнос­ти. Паранаука является продуктом социокультурной среды науки, средством преодоления отчуждения обывателя от науки как таковой, пока­зателем неудовлетворенности актуальным состоянием той области по­знания, около которой формируются паранаучные дисциплины: пара­психология, УФО-логия.

Проблемы философского исследования техники. Традиционно в философии понятие техники употребляется в двух оппозиционных смыслах: во-первых, как совокупность материальных средств деятельности, искусственно произведенных, – то есть арте­фактов. Во-вторых, в соответствии с буквальным исходным значением самого термина techne (искусство, мастерство, ремесло), – то есть как совокупность навыков, умения. Таким образом, в одном случае тех­ника – это особая материально-предметная сфера орудий, инструмен­тов; в другом – это метод деятельности, в том числе и метод использо­вания орудия.

Однако в данном случае мы имеем дело с оппозицией элементов одного и того же целого, ибо техника, даже если ее понимание ограни­чить вещно-материальной предметностью, в своем предельно широ­ком общесоциологическом смысле будет означать особый способ су­ществования общества в отличие от способов существования ассоци­аций живых организмов в природе. Следовательно, техника не сводима ни к совокупности предметов, дополняемой знаниями их изготовления и умением использования, ни к совокупности навыков человека, пред­полагающих его орудийную оснащенность. Техника – это всеобщее средство и всеобщий способ жизни в окружающей среде, сущностная, родовая характеристика самого человека, состоящая в его способнос­ти преобразовывать природу и преодолевать налагаемые ею ограни­чения на количественный рост и улучшение качества жизни. При таком подходе под техникой понимается как способность человека к преоб­разующей деятельности, так одновременно и ее предметное воплоще­ние – определенные материальные средства деятельности, представ­ляющие собой овеществленную форму способа выживания. Неразрыв­ное единство того и другого составляет всеобщее содержание понятия техники безотносительно к ее конкретно-историческим формам.

До эпохи машин используемые человеком орудия дополняли че­ловеческое тело: отдельный индивид действовал с помощью отдель­ных орудий и осуществлял законченные циклы операций, совершал це­лостную материально-предметную деятельность. Появление мануфак­туры с ее разбивкой трудовой деятельности на частичные операции не меняло сути дела. Собственное предметное существование ручных орудий не было требующим учета фактором общественной жизни и окружающей природной среды. Машинная техника, оставаясь так же средством деятельности, обрела самостоятельность своего бытия и обусловила возникновение специальной деятельности по его поддер­жанию и вообще в связи с самим фактом существования техники. Кро­ме того, возможности человека в предметном воздействии на окру­жающую природную и социальную среду настолько увеличились, что превысили способность человеческого разума достаточно полно про­считывать результаты своей собственной деятельности. Иначе говоря, техника как бы отрывается от человека, выходит из-под его контроля и обретает самостоятельную жизнь. Она все больше объективирует ма­териально-техническую деятельность человека, задавая ей определен­ную направленность при уменьшении предсказуемости последствий. Таким образом, если с помощью ручных орудий человек осуществлял непосредственную деятельность, будучи напрямую связанным с ее предметом, то с возникновением машинной техники его деятельность все более предметно опосредствуется и одновременно обобществля­ется. Субъектом деятельности становится общество в целом, а ее сред­ством служит всеобщая материально-техническая система. Индивид уже не осуществляет деятельность как таковую, он только выполняет отдельные функции в рамках некой глобальной технологии, которую не может контролировать и направлять.

Сущность техники не меняется по мере материально-технического развития – техника остается способом человеческого существования независимо от степени предметной опосредованности и обобществлен­ности деятельности. Но в ходе материально-технического развития она все больше становится не только средством получения ресурсов жиз­ни, но также и источником опасности для нее. Все это и послужило при­чиной мистификации техники, наделения ее некой самостоятельной де­монической силой, враждебной человеку. Обострение технологической рефлексии человека привело к формированию философии техники как самостоятельного направления философского исследования.

В истории философии техники четко прослеживаются два на­правления: одно занимается преимущественно самим предметным бы­тием техники, его всеобщими принципами и законами: а второе рас­сматривает главным образом вопросы общественного функциониро­вания техники. Условно их можно обозначить как инженерную и гуманитарную философию техники, которые вполне определенно от­личаются друг от друга. Основными представителями первой являют­ся немецкий философ Эрнст Капп (1808-1896) – создатель самого словосочетания «философия техники», русский инженер Петр Климентьевич Энгельмейер (1855-1942), который ввел понятие философии техники в русскоязычный оборот, и немецкий философ Фридрих Дессауер (1881-1963). Классиками гуманитарной философии техники стали Карл Маркс (1818-1883), Карл Ясперс (1883-1969). Льюис Мэмфорд (1896). Хосе Ортега-и-Гассет (1883-1955). Мартин Хайдеггер (1889-1976) и Жак Эллюль (1912).

За последние тридцать лет техника стала предметом системати­ческого философского исследования, и сейчас философия техники представлена многими сотнями работ, все многообразие содержания которых сводится к определению всеобщих законов функционирова­ния природных форм в технике и техники в природной среде, челове­ка в системе техники и техники в системе общества, а в конечном сче­те – к вопросу о сущности техники, ее источнику и направленности развития.

Предельно общим содержанием техники, охватывающим ее функциони-рование и развитие во всех аспектах отношения к природе, явля­ется материальная предметность, которая выражает движение техни­ческих объектов в соответствии с законами природы, но не сводима к природности техники, потому что в своих конкретных формах образова­на трудом человека. В совокупности всех своих проявлений матери­альная предметность техники наиболее адекватно отражается поняти­ем субстрата техники – материального носителя ее общественных свойств, связей и отношений. Следовательно, технические системы вне общественного функционирования остаются просто материальными предметами, совершенно не обнаруживающими своего собственно тех­нического бытия.

Технический прогресс состоит не в преодолении законов природы, а в продвижении от использования одних из этих за­конов к использованию других, в углублении и расширении сферы пре­образования естественных процессов, накоплении разнообразия при­меняемых форм движущейся материи.

Техника обладает системной целостностью на всех структурных уровнях: в границах отдельного технического устройства и в рамках кон­кретно-исторической глобальности она представляет собой некое це­лое, связанное субстратно и функционально.

Системность техники, никогда не достигая своей завершенности, постоянно требует включения новых элементов и перестройки структу­ры, откуда следует, что роль материально-предметной сопряженности в техническом прогрессе не однозначна и противоречива. С одной сто­роны, изменение отдельных элементов тормозится инерцией сложив­шейся структуры всей системы техники, что замедляет темпы ее раз­вития, поскольку внедрение нового элемента в общую систему требует ее перестройки, пропорциональной по масштабам объему связей это­го элемента. Чем масштабнее и разветвленнее система техники, тем труднее отдельным открытиям и изобретениям форсировать ее разви­тие. Старое «укрепляет» свои позиции, являясь основой включения нового. Но, с другой стороны, чем более радикальным будет измене­ние какого-либо отдельного элемента, тем глубже и шире будут изме­нения во всей системе, а в конечном счете и эффективнее, потому что отпадает необходимость воспроизводить многие элементы, функции которых ограничивались поддержанием целостности эволюционирую­щей в границах одного и того же качества системы.

Задача научно-технической политики в первую очередь в том и состоит, чтобы обеспечивать соответствующие прорывы, определять приоритеты мате­риально-технического развития общества.

Внедрение представляет собой процесс вписыва­ния новой техники и технологии в существующую целостность и способ­но опережать материально-техническое развитие ровно настолько, на­сколько материально-техническая система уже подготовлена для пере­хода на следующую ступень своего развития. Следовательно, в нормально развивающейся системе каждое новое изделие должно быть изобретено и внедрено в свой срок. И в той мере, в какой перерывы постепенности, а проще говоря, – технические революции, – в тех или иных областях придают всей системе техники резкое ускорение, в той же мере отставание даже в отдельных областях материально-технического развития отбрасывает ее назад на больший срок, чем данное конкрет­ное отставание.

Противоречие между материально-техническим функционированием и развитием находит свое разрешение в процессе материально-техничес­кой реконструкции, сочетающей в себе внедрение новых элементов в сис­тему материально-технических средств «на ходу», то есть при продолже­нии и нарастании скорости ее функционирования. В экономической сфере это называется единством экстенсивного и интенсивного развития произ­водства. Сам характер их соединения обусловлен социальными основа­ниями хозяйственного механизма. То, что в нашей стране перешли к но­вым экономическим отношениям, означает, что реконструкция материаль­но-технической системы будет регулироваться новыми методами на основе этих новых отношений. Но задача самой реконструкции остается на пове­стке дня, и откладывание решения ведет лишь к ее усложнению, как от­срочка платежей ведет к нарастанию процентов, а запущенная болезнь – к хроническому состоянию или гибели.

Сущность технического прогресса не понять без рассмотрения роли человека в системе техники, в которую он входит в качестве глав­ного элемента, приводящего технику в движение. Техника сама по себе не обладает целостностью ни функционирования, ни развития, – носи­телем материально-технической целостности является человек, от ко­торого исходит цель и управленческая функция, без чего целостность материально-технического развития просто неосуществима, она созда­ется и поддерживается человеком. В частности, материально-техни­ческая системность обеспечивается живым, предметно выраженным трудом, без которого функционирование системы техники невозможно, независимо от степени развития средств автоматики. Техника никогда не превратится в единую самодвижущуюся систему, в ней всегда оста­ются места стыковки, где не обойтись без человека как главного эле­мента системы техники, источника ее функционирования и развития.

Главную закономерность технического прогресса составляет за­мещение техникой непосредственных технологических функций чело­века. Однако его вытеснение техническими средствами из процесса деятельности относительно, потому что развитие техники ведет не только к увеличению степени замещения человека, но и к расширению сферы его взаимодействия с техническими средствами и втягивания в общий процесс движения техники. Изменение роли человека в системе техни­ческих средств противоречиво, так как осуществляется в единстве этих противоположных тенденций.

Технический прогресс изменяет содержание труда, сокращает или даже устраняет одни его конкретные формы и расширяет или вновь вво­дит другие, но не сокращает и тем более не устраняет труд как таковой. Применение техники сокращает количество живого труда в конкретном производстве, повышает его производительность, позволяет увеличить свободное время работников. Но все это за счет того, что возникает но­вое производство, промежуточное, не дающее конечного продукта, но ведущее к увеличению общего количества живого труда. Вообще, если довести до логического конца такую схему материально-технического развития, когда непрерывно возрастает производительность труда и уве­личивается свободное время, то мы должны в конце концов получить парадоксальную модель самодвижущейся системы техники, самообес­печивающей себя материалами и энергией и обеспечивающей полное удовлетворение потребностей всех членов общества.

Более того, сохранение субстратных функций человека в системе техники, независимо от уровня ее развития, означает сохранение имен­но физического труда, детерминация которого техническим прогрессом ограничивается изменением его содержания, но не изменением степени значимости в процессе труда вообще и по отношению к умственному, в частности. Противоположность физического и умственного труда опреде­ляется тем, что их историческое разделение существует в форме общест­венного разделения труда и социальной дифференциации, образующих в своем единстве устойчивую структуру общества. Различия физическо­го и умственного труда по содержанию, характеру и условиям определя­ются конкретными историческими обстоятельствами и исторически от­носительны, поэтому не следует смешивать соотношение видов труда и соотношение их представителей, самих участников (субъектов) труда.

Субстратное единство человека и техники конкретизируется в истори­ческих формах структурно-материального единства системы «человек – техника» в виде их взаимного соответствия друг другу. Развитие этой сис­темы характеризуется единством исчерпаемости и неисчерпаемости, ко­торое относится главным образом к человеку, потому что развитие техни­ки как процесс его замещения, компенсация субстратной ограниченности сдерживается этой самой ограниченностью. В каждой конкретной форме субстратного взаимодействия человека с техническими средствами он обладает исчерпаемым комплексом свойств, определенным потенциалом в физическом, психическом, интеллектуальном отношении. Исчерпаемость свойств человека одновременно относительна, и в общеисторическом плане можно говорить об их неисчерпаемости. С одной стороны, неисчер­паемость свойств человека выражается в более эффективном использо­вании уже имеющегося известного потенциала и обнаружении скрытых резервов, с другой – в формировании новых свойств на основе установления новых субстратных связей и отношений с техникой. Создавая но­вые технические средства, человек формирует свои новые функции и вы­рабатывает необходимые новые свойства; потребность в замещении этих новых функций обусловливает создание новых технических средств. Аб­солютная исчерпаемость свойств человека сделала бы невозможным по­явление и развитие техники, но их абсолютная неисчерпаемость сделала бы ее просто ненужной. Только единство того и другого определяет без­граничную поступательность технического прогресса.

В ходе усложнения деятельности, когда ее предмет становится менее доступным для непосредственного восприятия человеком и само содержание деятельности включает все больше опасных для его здо­ровья и жизни элементов, возникают технические средства, главная фун­кция которых состоит уже не в преобразующем воздействии на пред­мет, а в обеспечении необходимых условий для поддержания связи че­ловека с предметом. На этой основе формируются относительно самостоятельные отрасли, определенным образом отличающиеся от собственно производительной техники. Во-первых, это технические сред­ства для перевода содержания недоступных для непосредственного наблюдения, контроля и управления процессов на язык органов чувств человека. Сюда относятся главным образом контрольно-измеритель­ные и другие приборы. Во-вторых, это технические средства, призван­ные обеспечить защиту людей от вредных воздействий со стороны са­мих технологических процессов или естественной окружающей среды функционирования системы «человек – техника». В комплексе они составляют технику безопасности, взятую в самом широком смысле и составляющую вещный элемент охраны труда. В-третьих, это техни­ческие средства защиты самой окружающей природной среды.

Объективная противоречивость материально-технического разви­тия общества, выражающаяся в единстве положительного и отрица­тельного содержания его результатов, благоприятности и неблагопри­ятности новых условий существования человека, находит свое разре­шение в социальной дифференциации общества, когда положительное содержание материально-технического развития реализуется одной частью общества, а связанные с ним отрицательные издержки выпа­дают на долю другой части общества. Это является предметным выра­жением социальной дифференциации как движущей силы обществен­ного развития, его общеисторической закономерностью.

Обусловленное производством взаимодействие общества и при­роды в концентрированном виде находит свое непосредственное вы­ражение в развитии техники. И наоборот, все содержание технического прогресса в конечном счете основывается на овладении человеком эле­ментами природной среды. В своем единстве развитие техники и пре­образование природы складываются в общую линию материально-тех­нического развития общества.

Исчерпаемость субстрата техники на отдельных этапах ее разви­тия обусловливает ограниченность освоения и преобразования окру­жающей природы. В свою очередь, исторически определенная природ­ная среда налагает соответствующие ограничения на функционирова­ние и развитие техники, т. е. сама является исчерпаемой основой технического прогресса. Эта исчерпаемость конкретной природной сре­ды выражается в наличии конструкционных пределов функционирова­ния технических средств, конечности ресурсов для воспроизводства субстрата техники и ограниченности величины возможного включения отходов человеческой деятельности. В целом субстрат техники соот­ветствует субстрату исторически определенной природной среды.

Человечество добивается все более полного использования ре­сурсов, имеющихся в природной среде, и постоянно оказывается пе­ред необходимостью ее освоения на более глубоком уровне, с перехо­дом на который открываются новые возможности в использовании при­роды. Следовательно, исчерпаемость природной среды является объективной предпосылкой возникновения общественной потребнос­ти, движущей силы развития производства.

В процессе взаимодействия общества и природы всегда сохраняется тенденция к полному исчерпанию ресурсов природной среды, причем эта полнота исторически конкретна и определяется технологическими возмож­ностями. Чем уже и ограниченнее сфера использования ресурсов, тем быстрее истощаются их естественные запасы. Собирательство, кочевое скотоводство, земледелие, – все эти формы жизнеобеспечения требовали освоения все новых и новых пространств. Улучшение культуры земле­делия и развитие промышленности, с одной стороны, затормозили это дви­жение вширь, интенсифицировали природопотребление. Но как более глу­бокое использование старого материала требует вовлечения новых материалов, так и переход к более углубленному природопотреблению требует одновременно его расширения, в том числе освоения нового про­странства.

Таким образом, исчерпаемость конкретно-исторической природной среды проявляется на входе и выходе материально-технической системы и обусловливает постоянную тенденцию к критической напряженности равновесия между обществом и природой: на входе – в виде истощения ресурсов, разрушающего системную целостность техники; на выходе в виде техногенного загрязнения, разрушающего системную целостность природ­ной среды. Соответственно научное рассмотрение взаимодействия обще­ства и природы должно исходить из противоречивого единства конечности и бесконечности природы по отношению к человеку, которую, следова­тельно, нельзя рассматривать как природу «вообще». Понятие природной среды должно использоваться в качестве конкретно-исторической катего­рии, отражающей уровень материально-технического развития. В процессе ма­териально-технической деятельности на каждом конкретном этапе обще­ственного развития люди имеют дело с природой как конечным комплек­сом внешних материальных условий, существующих в готовом виде и дан­ных человеку в качестве источника предметов труда и совокупности факторов, определяющих способ их использования, составляющих суб­стратную основу материально-технической базы общества.

Неограниченность материально-технического развития общества вытекает из неисчерпаемости природы в такой же мере, в какой эта не­исчерпаемость природы в качестве окружающей среды вытекает из нео­граниченности материально-технического развития. Бесконечность ма­териальных факторов жизнедеятельности людей существует сама по себе лишь в возможности, а реализуется в общественной практике. Научно-технический прогресс обусловливает углубление и расширение сферы материального единства общества и природы. Его революционные ста­дии означают скачкообразный переход общества из пределов одного исчерпаемого комплекса природных условий в другой, более широкий, и каждому уровню материально-технического развития присущи специфи­ческие проблемы взаимодействия общества и природы.

Современные представления об оптимальном природопользо­вании связываются прежде всего с комплексным использованием при­родных ресурсов. В самом общем виде это означает всестороннюю реализацию их полезных свойств, обеспечивающую высокую эффек­тивность общественного производства. Полезность ресурсов и полно­та ее реализации носят конкретно-исторический характер и обусловле­ны техническими, экономическими, экологическими и социальными факторами, каждый из которых является относительно самостоятель­ным регулятором процесса природопользования. В наиболее концентрированном виде современные тенденции комп­лексного использования природных ресурсов воплощены в поиске и раз­работке различных форм безотходного производства.

Общеизвестная формула жизни состоит в том, что численность живых организмов определяется массой пищевых ресурсов, имеющих­ся в среде их обитания, и не может превысить уровень равновесного состояния, являющийся абсолютным. Человек преодолел границы естественноприродного равновесия, получив на основе использования тех­ники дополнительные средства жизни сверх данного самой природой и увеличив свою численность в той же самой среде обитания. Его жизне­деятельность осуществляется в рамках производственно-природного равновесия, переходящего с одного уровня на другой по мере расши­рения сферы материального единства общества и природы. Но на каж­дой очередной ступени этого динамичного равновесия, соответствую­щей историческому типу материально-технического развития, имеется абсолютный предел роста, не преодолев который, общество не только не поднимется на более высокий уровень, но не сможет удержаться и на существующем, поскольку потребляет ресурсы сверх суммы их фик­сированных запасов и естественного воспроизводства.

Если до сих пор линия развития общества целиком вписывалась в линию развития биосферы в ее прошлом и настоящем существовании и, благодаря этой предмет­ной преемственности, была устойчивой, то теперь предметная пре­емственность развития общества сузилась до пока еще не ставшего существенно значимым перечня форм неорганической материи, с использованием которых можно было бы достаточно определенно связывать его дальнейшее существование вне зависимости от огра­ничений условиями Земли.

Таким образом, линия материально-технического развития об­щества складывается в результате взаимодействия двух пере­менных: роста производства средств жизни и снижения ресурсного потенциала природной среды. При этом, чем больше исто­щается природная среда, тем больше дополнительного труда требу­ется даже для сохранения достигнутого уровня производства, а на определенном гипотетическом этапе, когда научно-технический прогресс уже не сможет обеспечить компенсирующий прирост но­вых ресурсов в среде, производство и вовсе перейдет в фазу абсо­лютной неэффективности.

Модель предотвращения всеобщей экологической катастрофы обычно строится на введении двух главных ограничений: сокращение численности населения Земли (по некоторым расчетам до 1 млрд. че­ловек) и прекращение роста материального потребления, переход к преимущественно духовному развитию человека, что в совокупности обеспечит решение проблем неравенства, эксплуатации, насилия и т. п. Данная модель представляет собой типичный образец технологи­ческой и социальной утопии, потому что не учитывает действие глав­ного закона материально-технического развития. Этот закон выража­ет не соотнесенность абсолютных показателей материального произ­водства и ресурсного потенциала природной среды, когда теоретически оказываются равновероятными модели предельного и беспредельного роста производства и потребления, а соотнесенность ресурсов, затрачиваемых на осуществление производства, и ресур­сов, получаемых в его результате. В зависимости от ее оценки мы получаем ту или иную формулу производства, в соответствии с кото­рой строится вся модель общества – определяемый уровнем знания тип материально-технического развития, обусловленная им система социальных отношений и отражающая ее сфера духовности. Следо­вательно, данная формула производства, выражая главное матери­альное отношение и будучи своеобразным ядром социальной крис­таллизации, по сути своей является предельно свернутой техносоциальной формулой общества.

Техника постоянно стремится к достижению предельного уровня производственно-природ­ного равновесия, на котором она исчерпывает свою всеобщую функ­цию быть средством выживания человека. Вопрос о реальном достижении такого предела является предметом острых дискуссий в самых разных областях и получает альтернативные решения в виде техноло­гического оптимизма и пессимизма, провозглашаемых различными тех­нократическими концепциями, развиваемыми на общей методологичес­кой основе технологического детерминизма.

Объективный закон существования людей в окружающей природ­ной среде тот же, что и закон существования живых организмов в сре­де обитания, а именно: выживание. Никакого особого предназначения общества в природе нет, – это следует признать, если оставаться на естественнонаучных позициях. Человек и животное совершенно одина­ковы по статусу потребителей ресурсов среды, и людей отличает лишь то, что, во-первых, их отношения строятся на основе производственно-природного равновесия, когда природная среда, благодаря труду, используется универсально и сфера материального единства общества и природы постоянно расширяется; во-вторых, столь же универсален и предмет их отношений, не ограничивающийся, как у животных, пищей и брачностью; а в-третьих, отношения между людьми осуществляются в виде осмысленных действий на основе нормативно-ценностной ориен­тации и с использованием технических средств воздействия. Разуме­ется, указанные различия являются качественными, но они касаются только способа освоения ресурсов природной среды и способа регу­лирования отношений по поводу их потребления, сам же закон отно­шения к среде и к себе подобным одинаков для всех живых существ, независимо от того, являются они разумными или нет. Определение этого закона и реконструкция механизма его действия могут рассматриваться как ключ к объяснению возникновения социальности, посколь­ку здесь находится та клеточка в отношениях самой природы, из кото­рой образуются и развиваются дальше социальные отношения.

Кризисные черты развития современной цивилизации прослеживают­ся в остроте экологической и демографической проблем, нарастании реги­ональных конфликтов, дефиците положительных идеалов в культуре. В какой мере они связаны с объективными закономерностями научно-техни­ческого прогресса – стремлением технических систем к завершенности, дискретно-ступенчатым характером поддержания производственно-природ­ного равновесия, тенденцией к освоению наукой и техникой все более глу­боких структурных уровней организации материального мира и т. д.?

Глобализация технической системы, ее выход на предельный (пла­нетарный) уровень целостности – важнейшая тенденция, вытекающая из объективных законов развития техники. Она реализуется в создании единой технологической цепи, охватывающей всю планету, и глобаль­ной информационно-технической среды, основанной на современных системах связи. Потребление природных ресурсов, формы производ­ственной деятельности и повседневно-бытовая жизнь людей во все большей мере определяются этой тенденцией.

Различие уровней научно-технического развития отдельных стран и регионов превращается в различие их места в единой технологичес­кой цепи. Различие людей как цели и средства переносится на населе­ние отдельных стран и регионов: его численность, структура занятости, уровень жизни диктуются не столько внутренними потребностями дан­ной общности, сколько ее местом в мировом разделении труда. В наи­более острой форме результаты этой тенденции переживает совре­менная Россия. Выход ее экономики на мировой рынок и непосредствен­ное включение в сложившуюся глобальную технологическую цепь закономерно привели к свертыванию большей части ее промышленно­сти как излишнего звена этой цепи. Тем самым «излишней» оказалась и значительная часть населения страны.

В целом глобализация технической системы создает качественно новый уровень взаимосвязи и взаимозависимости человечества, фор­мирует единое социальное пространство и социальное время. Натал­киваясь на константы, определяющие целостность отдельных общнос­тей, этот процесс разрушает те традиционные для конкретных стран системы ц