Восстанавливаем повреждения

Иногда, когда я представляю информацию, собранную в этой книге, перед аудиторией, раздается отчаянный возглас: «А можно что-то сделать, когда все эти системы уже сформировались, или слишком поздно?» Все это может лечь тяжелым грузом на людей и вызвать у них чувство вины, так как родители, присутствующие в аудитории, обращаются мысленно к их взаимоотношениям со своими детьми.

Акцентируя важность младенчества, легко потерять из виду тонкости человеческого развития в течение всей жизни. Младенчество — это наиболее интенсивный, концентрированный период в развитии, который может оказать диспропорционально большое влияние на наши жизни, но это, разумеется, не отменяет всей последующей жизни. Важные взаимосвязи в головном мозге продолжают образовываться и в более позднем детском возрасте, особенно до 7 лет. Затем в раннем подростковом возрасте наступает еще один период интенсивной реорганизации мозга, который продолжается до 15 лет, после которого мозг оказывается полностью «оснащен». Но даже в более позднем возрасте изменения и развитие продолжаются, так как жизнь-это процесс постоянной адаптации. Просто все происходит гораздо медленнее. Ранее сформированные взаимосвязи становятся привычками, что позволяет нам быстро реагировать на знакомые раздражители вместо того, чтобы постигать все заново. Мы стремимся сохранить наш обычный способ реагирования всеми средствами, если только не встречаемся с мощным противодействием, которое оказывают обстоятельства устоявшимся системам.

Психоаналитики иногда описывают эту склонность как «сопротивление». Даже те люди, которые несчастливы настолько, что готовы на психотерапевтическое лечение, находят крайне сложным измениться и часто непреднамеренно «сопротивляются» новому способу мышления и отношения, даже если сознательно они очень хотят измениться. Но это не является причиной для отчаяния-психотерапевтические техники разного рода могут помочь и ускорить процесс изменения для большинства людей.

Однако, на мой взгляд, предотвращение лучше лечения. В настоящее время все в большей мере формируется понимание того, что поиск способов улучшения отношений между родителями и детьми является гораздо более дешевым методом (и гораздо менее болезненным) улучшения душевного здоровья, более эффективным, чем любое количество методов лечения во взрослом возрасте. В некоторых странах Европы и кое-где в США начинают появляться клиники, специализирующиеся на младенческом душевном здоровье. Я сама основала одну такую клинику в Оксфорде, чтобы предоставить те специфические услуги, которые, как я надеюсь, могут стать принципами для всего здравоохранения.

Именно из-за того, что младенцы так легко адаптируются и находятся в периоде активного роста мозга, они могут восстановиться и сформировать новые эмоциональные привычки гораздо быстрее, чем взрослые. Это может происходить удивительно быстро. Изменения могут произойти на протяжении недели. В моей работе с детьми и родителями я видела младенцев, которые были вялыми, в них отсутствовала жизненная энергия, они не смотрели в глаза неделю за неделей и вдруг неожиданно оживали по мере того, как проходила депрессия у матери, или когда она постигала то, как более эффективно реагировать на потребности своего ребенка. Ребенок становился более внимательным, начинал поддерживать контакт «глаза в глаза», улыбаться и был менее напряжен. Взаимоотношения между матерью и ребенком, которые характеризовались враждебностью и безразличием, могут быстро превратиться в глубокую взаимную привязанность и удовольствие от общения друг с другом. Мне, как психотерапевту, работавшему со взрослыми и привыкшему к тому, что иногда требуются годы, чтобы преодолеть депрессию или выработать новый способ взаимоотношения с другими людьми, порой казалось (шокирующее) удивительно легким то, как удавалось улучшить отношения между мамой и ее малышом. При этом мне не хотелось бы отрицать, что многие проблемы с гораздо большим трудом поддаются исправлению, но в этих случаях трудности возникают в основном от того, что взрослому, а не ребенку, очень сложно измениться.

Х-фактор, то волшебное средство, которое позволяет младенцам расцветать на глазах, как только они его получают, — это чуткость. Если бы мы только могли разлить его по бутылочкам и написать «Сердечная чуткость»! Но есть несколько моментов, о которых необходимо сказать в отношении той чуткости, в которой нуждаются младенцы. Исследователи смогли до определенной степени уточнить наше знание об этой чуткости, и мы теперь можем сказать, что детям ее нужно не слишком много и не слишком мало, а ровно столько, сколько нужно, — чуткость не такая, которая нетерпеливо бросается исполнять их любое малейшее желание, и не такая, которая игнорирует их слишком долго, а тот тип расслабленной чуткости, которая есть у уверенных в себе родителей. Это было одним из неожиданных результатов исследований в данной области. Разработав оригинальные эксперименты и способы обработки данных, мы пожинаем плоды наших трудов, которые оказываются совершенно очевидными. Однако теперь мы «знаем» с научной точки зрения, что есть доказательства этим очевидностям.

Более того, наилучшая для малышей чуткость, способность реагировать, та, которую можно назвать «условной». Это означает, что родителю стоит реагировать на текущие потребности именно своего ребенка, а не на свои мысли о том, в чем может состоять потребность некоего абстрактного младенца. Тушующемуся ребенку нужен один тип отклика, а более экстравертному — другой, уставшему ребенку нужно что-то отличное от того, что нужно скучающему. Каждый ребенок нуждается в отклике, который сделан «по его мерке», а не в том, который описан в книжках, как бы хорошо они ни были написаны. Если ребенок расстроен, то его нужно обнять и покачать. Если ему скучно, его нужно развлечь. Если он голоден, его нужно покормить. Если он запутался ножками в покрывале, то ему нужно помочь освободить их. Каждая ситуация требует чего-то своего, какого-то соответствующего условиям отклика, подходящего для личности этого конкретного ребенка. Очевидно, что от погремушки мало толку, если ты голоден, как и от качания в колыбели, если твои ножки при этом где-то застряли и тебе больно.

Если вы поразмышляете о своих взрослых переживаниях, то тоже поймете, что вам нужны эти условные отклики. Мало толку от того, что к вам просто кто-то в целом любезен или мил с вами, если что-то конкретное вас расстроило, то эта любезность просто проходит мимо вас. По сути, эта любезность часто является попыткой заглушить ваши чувства и прогнать их, ровно в той же степени, как это происходит и при более «карательном» отклике. А вот когда вы чувствуете, что люди пытаются настроиться с вами на одну волну, то это в самом деле помогает — если они пытаются понять, что именно вы чувствуете, помочь выразить это и подумать о возможных вариантах разрешения вопроса вместе с вами. Это суть эмоциональной регуляции: кто-то чутко откликается на то, что происходит в данный момент, переживая чувства вместе с вами. Этот процесс включает в себя признание психологической личности, чувствующей и думающей.

И это именно то, в чем нуждаются младенцы для формирования самосознания, собственной личности. По сути, это распознание и признание состояний младенца и есть то, что позволяет в полной мере личности родиться. Родители могут научиться тому, как им стать более чуткими в каких-то конкретных обстоятельствах, следуя за ребенком, находя ключ к реагированию в самом ребенке, наблюдая за настроением и желаниями малыша и думая о том, что это может значить для ребенка, как он это чувствует и переживает. Это может быть простым способом вновь обрести утраченную гармонию с ребенком и гораздо более удовлетворительные отношения на протяжении всего детства. Это может показаться слишком простым, но специалисты, которые работают с родителями и детьми, используют различные техники для достижения именно этой простой и базовой цели. На пути к ее достижению, тем не менее, возникает множество препятствий; самые заметные из них — сложности родителей в управлении собственными чувствами, что может поставить под сомнение их способность помочь ребенку в регуляции его чувств. Эти сложности преодолеть гораздо сложнее, и они требуют других форм терапии, которые помогают вылечить душевное расстройство взрослых людей.

Так как я говорила о том, что многие формы душевных расстройств взрослых корнями уходят в их детство и в то, какими способами они, будучи младенцами, научились регулировать свои чувства, возникает вопрос о том, как в более позднем возрасте можно восстановить эти расшатанные системы. Как я уже подчеркивала ранее, если младенцы не получают должного чуткого отклика, который позволяет им справляться с переживаниями и впечатлениями, они ищут способы саморегуляции самостоятельно, насколько это возможно. Но это обычно приводит к формированию механизмов эмоциональной регуляции, которую можно назвать защитной, или к стремлению быть самодостаточным, или к формированию большей эмоциональной требовательности, или к колебаниям от одного к другому. Эмоциональная водопроводная система оказывается блокированной тем или иным способом-то затопляется, то воды нет. Неизбежно такие стратегии, установившиеся в ранние периоды жизни с целью донести до других наши потребности или защитить нас самих от других, имеют тенденцию сохраняться, в особенности потому, что мы редко отдаем себе отчет о наших собственных защитных действиях.

Противоположность защитному поведению — открытость. Здоровый поток эмоций течет без препятствий и заторов. Чувства приходят и уходят. Их замечают, на них реагируют, они обрабатываются по мере возникновения. На них не застревают. Личность с хорошей саморегуляцией способна соотносить свои состояния с другими людьми, может приспособиться к их настроениям и запросам и может предъявлять свои собственные требования к другим.

Эта модель коренным образом отличается от психоаналитической модели, в рамках которой под эмоциональным здоровьем подразумевается способность контролировать и управлять примитивными сексуальными потребностями и агрессивными порывами. Этот тип фрейдистского мышления сформировался в рамках парадигмы эпохи Просвещения, когда человек обретал власть над природой, аналогичный принцип применялся и к эмоциональной жизни личности. Но он рассматривает личность как отдельную единицу, ответственную за применение силы воли при столкновении с (человеческой) природой. Он не рассматривает индивида как продукт взаимодействия с другими, как что-то, что обретет форму благодаря применению механизмов регуляции со стороны других в раннем возрасте и эмоционально поддерживаемый другими во взрослом возрасте. По иронии судьбы, метод, который Фрейд применял к своим пациентам, был диалектическим, «лечение беседой», которое предполагает участие двоих людей. Он случайно наткнулся на то, что стало наиболее сильнодействующим рецептом для изменений. Беседа с другим человеком, формирование взаимоотношений с кем-то, кто выслушивает тебя, когда ты говоришь о том, что чувствуешь, — это самый важный элемент в разблокировании той системы эмоционального водоснабжения и построения новых, более эффективных эмоциональных стратегий. К сожалению, Фрейд считал, что такая деятельность подходит только для контролирования биологических потребностей — как процесс осознания примитивных чувств для лучшего контроля над ними. Он преувеличивал роль сексуальности и часто не могут слышать настоящих чувств своих пациентов. В одном из своих известных ранних случаев, случае молодой женщины, которую он назвал Дорой, пациентка была вынуждена резко прервать психоанализ, так как она не чувствовала, что Фрейд в самом деле слушал то, что она говорила о своих чувствах.

В модели Фрейда есть разумное зерно, когда он говорит о том, что более примитивные структуры личности управляются более сознательными ее частями. Это соответствует нашему современному пониманию структуры мозга. Мы теперь знаем, что префронтальная зона коры является ключевым элементом более сложного социального поведения. Вместо того чтобы прямо реагировать на того, кто тебя злит, или того, кто вызывает желание, что было нормальным в ранних человеческих сообществах, мы теперь пускаем в ход нашу социальную сознательность. Мы используем нашу префронтальную кору, чтобы изучить социальное воздействие возможных способов поведения и в связи с ним выстраиваем наше поведение. В действительности среди представителей среднего класса в XIX и начале XX века наблюдалась тенденция чрезмерно использовать префронтальную зону коры и отрицать чувства и желания все вместе, из страха нарушить весьма строгие социальные правила. Это вело к неспособности управлять чувствами. Сдерживание чувств, невозможность свободно вздохнуть и чувствовать себя свободно — все это не является путем к хорошей саморегуляции. Это приводило ко многим из тех симптомов, которые Фрейд наблюдал у своих пациентов и называл истерическим параличом.

Хорошая регуляция зависит от того, могут ли чувства свободно течь по организму, в то время как разум может заметить и отреагировать на них и выбрать, какие действия необходимо предпринять, или решить, что пока ничего предпринимать не надо. Сознание работает с «примитивными» чувствами; оно не подчиняется им и не отрицает их. Оно не пытается контролировать чувства усилием воли, а признает их и использует их в качестве указания к действию в социальном контексте. Земная часть личности, которая связана с другими людьми через сексуальность, рождение, кормление грудью, взаимную защиту и оборону территории, одерживается расчетами высшего социального мозга.

Этот процесс может пойти как-то неправильно по многим причинам, но можно сказать, что огромное количество людей из тех, что находятся в депрессии, агрессивно антисоциальны, травмированы, страдают от анорексии, алкоголизма, психически нездоровы, неуверены в себе, не могут ни признать и распознать своих чувств, ни управлять ими, имея в виду других людей. Их отношения с другими людьми часто являются источником боли в большей степени, чем источником утверждения в собственных силах и источником регуляции. Я высказала предположение, что основа этих сложностей лежит очень часто в схемах регуляции, которые устанавливаются в самом начале жизни. Эти схемы и образцы появляются и закрепляются, так как они являются лучшим способом выжить во взаимоотношениях с родителями, испытывающими сложности в саморегуляции. Но они становятся препятствиями, как только ребенок начинает взаимодействовать с другими людьми вне семьи. Ребенок, который при враждебно настроенном родителе становится крайне самодостаточным, понесет эту самодостаточность в свою дальнейшую жизнь, что может оказать ему не самую хорошую услугу. Ребенок, который привык добиваться внимания своей матери через вспышки гнева и раздражения и через слезы, обнаружит, что другие люди на них реагируют иначе, чем его мать.

Мы все пытаемся управлять нашими взаимоотношениями, используя старые знакомые нам стратегии, те, которые раньше работали. Однако стратегии ребенка с ненадежной привязанностью не самые удачные. Им не хватает гибкости, так как они по сути своей защитные. Они сложились для того, чтобы взаимодействовать с неотзывчивым партнером, но они не предлагают схем для отношений с отзывчивыми людьми. Дети с надежной привязанностью, с другой стороны, ожидают, что другие люди будут откликаться, и сами в гораздо большей степени способны откликаться на различное поведение других людей. Если же они сталкиваются с неотзывчивым, не реагирующим на них человеком, то они склонны обратиться к другому, более отзывчивому за утешением.

Эти ранние схемы поведения очень устойчивы, так как они зафиксированы в нейронных сетях и в биохимии нашего мозга. Они усваиваются неосознанно и становятся представлениями о мире, которые более сознательная личность, которая возникает в течение детства, вряд ли сможет осознать. Они становятся нашими эмоциональными привычками, принимаемыми как должное, как и привычки телесные — чистить зубы по утрам, сморкаться в носовой платок, отправляться спать в определенное время. Эти эмоциональные привычки поддерживаются нашей внутренней химией, так как организм ребенка привыкает к определенному уровню нейротрансмиттеров и гормонов стресса, который воспринимается как «нормальный». Организм в дальнейшем стремится поддерживать этот уровень, даже если он слишком низок или слишком высок или не сбалансирован с другими нейрогормонами. Если поврежден механизм реагирования на стресс или префронтальная зона коры недостаточно сильна из-за ранних переживаний, тогда у индивида будет физиологически снижена способность реагировать на сложные эмоциональные ситуации в дальнейшей жизни.

Исследований, посвященных процессу перестройки эмоционального мозга во взрослом возрасте, было проведено недостаточно, поэтому сложно сказать, могут или не могут быть переустановлены исходные параметры для различных систем нейротрансмиттеров и могут ли быть выстроены новые связи между префронтальной зоной коры и другими частями эмоциональной системы в подкорковых областях. Так как пластичность мозга достаточно велика и связи продолжают формироваться все время, есть основания предполагать, что многое достижимо. Известно, что уровень кортизола у людей, страдающих от депрессии, может быть снижен, и понижение его уровня свидетельствует о выздоровлении. Уровень серотонина и норадреналина может быть повышен с помощью фармакологических средств. В психиатрической традиции, основанной на медицинской модели, обычно рассматривается возможность восстановления биохимического баланса извне за счет синтетических лекарственных средств. Такое воздействие улучшает самочувствие некоторых людей, хотя уровень успеха здесь не очень высок. Впрочем, стоит отметить, что в экстренных ситуациях, когда способность человека держаться уже на исходе и долгосрочные решения неприменимы, такие средства могут оказаться крайне полезными. При столкновении с человеком на грани самоубийства или психоза мало что еще можно сделать.

Date: 2015-09-17; view: 223; Нарушение авторских прав