Богиня в граните

Роберт Франклин Янг

Богиня в граните

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=158420

Роберт Янг

Богиня в граните

Добравшись до верхней грани предплечья, Мартин остановился, чтобы передохнуть. Подъем пока не вымотал его, но до подбородка все еще оставалось несколько миль и хотелось сохранить как можно больше сил для итогового восхождения к лицу.

Он взглянул назад, на пройденный путь, вдоль склона почти отвесной грани предплечья, в направлении широченной глыбы руки; и еще дальше, в сторону гранитных пальцев великанши, прорезавших воду, словно глубоко рассеченный каменный берег. Он увидел свою взятую напрокат моторную лодку, покачивающуюся в голубом заливе, между большим и указательным пальцами, и, за заливом, поблескивающую ширь Южного моря.

Мартин передвинул рюкзак в более удобное положение и проверил подъемное оборудование, прикрепленное к плетеному поясу: самоблокирующуюся кобуру с пистолетом для забивки альпинистских крепежных крюков, запасные крюки для пистолетной обоймы, герметичный пакет с кислородными таблетками, флягу с водой. Удовлетворенный, он экономно отпил из фляги и сунул ее в переносную охлаждающую камеру. Затем закурил сигарету, выпуская дым в утреннее небо.

Небо было глубоким, полным ясной голубизны, и из этой голубизны Альфа Вирджиния ярко освещала окрестности, распространяя свет и тепло на человекоподобные формы горного массива, известного как Дева.

Она лежала на спине, голубые озера ее глаз неизменно смотрели вверх. Со своего удобного места на ее предплечье Мартину открывался великолепный вид на вершины, образующие ее груди. Он задумчиво разглядывал их. Они поднимались почти на 8 000 футов над плато грудной клетки, но, поскольку и само плато находилось на добрых 10 000 футов над уровнем моря, истинная высота груди превосходила 18 000 футов. Однако Мартин не был обескуражен. Это были не те вершины, что требовались ему.

Вскоре он оторвал взгляд от их изумительно белых снеговых гребней и продолжил свой путь. Гранитный хребет некоторое время поднимался вверх, а затем начал косо падать вниз, постепенно расширяясь и переходя в округлые области ее плеча. Теперь ему была отлично видна голова Девы, хотя он еще не был достаточно высоко, чтобы видеть ее в полный профиль. В этой зоне наибольший страх внушал утес ее щеки, высотой 11 000 футов, а волосы ее казались тем, чем, собственно, они и были, – сплошным лесным массивом, в беспорядке спускавшимся вниз, к долинам, рассыпавшимся вокруг ее массивных плеч почти до самого моря. Сейчас он был зеленым. Осенью он будет коричнево‑медным, а затем золотым; зимой почернеет.

За много веков ни дождь, ни ветер не смогли нарушить изящные контуры ее плеча. Все напоминало ему высокогорное место гулянья. Мартин укладывался во время. Тем не менее, был почти полдень, когда он достиг склона плеча, и понял, что весьма недооценил всей огромности Девы.

К этому склону стихия была менее добра, и Мартину пришлось замедлить движение, выбирая путь между мелких оврагов, обходя трещины и расщелины. Местами гранит давал выход множеству других вулканических пород, но общий цвет тела Девы оставался все тем же: серовато‑белый, с примесью розового, в первую очередь напоминая оттенок человеческой кожи.

Мартин поймал себя на том, что задумался о ее скульпторах, и в тысячный раз задавался вопросом, зачем они вообще создали ее. Во многих отношениях это имело сходство с такими земными загадками, как египетские пирамиды, Крепость Саксхомена и Храм Солнца в Баальбеке. Прежде всего, эта загадка была точно так же неразрешима, и, вероятно, такой и останется навсегда, потому что древняя раса, некогда жившая на Альфе Вирджинии 9, либо полностью вымерла много веков назад, либо отправилась в полет к звездам. В любом случае, они не оставили после себя никаких письменных записей.

Но в своей основе эти две загадки были различны. Когда вы созерцаете пирамиды, Крепость или Храм Солнца, вы никогда не задаетесь вопросом, зачем они были построены, вас интересует как их возводили. С Девой все как раз наоборот. Она возникла как природный феномен, гигантский геологический сдвиг, и все, что фактически оставалось сделать ее скульпторам, хотя, несомненно, их труд и был сравним с трудами Геракла, так это добавить окончательные штрихи и создать автоматическую подземную насосную систему, которая уже многие века снабжает искусственные озера ее глаз водой из моря.

Возможно, здесь и находится ответ, подумал Мартин. Возможно, что их единственным желанием было усовершенствование природы. Потому что не было никакой фактической основы для теософических, социологических и психологических мотиваций, теоретически допускаемых полусотней антропологов Земли (никто из которых на самом деле даже никогда не видел ее) и изложенных в полусотне посвященных этму вопросу книг. Возможно, ответ был так же прост, как…

Обращенные к югу области плечевого склона были менее подвержены эрозии, чем центральные и северные, и Мартин все ближе и ближе продвигался к южному краю. Перед ним была удивительная панорама левой стороны Девы, и он, восхищенный, взирал на великолепное вертикальное обнажение пурпурной, чуть затененной породы, тянущееся до самого горизонта. В пяти милях от места соединения с плечевым склоном оно подгибалось, формируя ее талию; еще через три мили пышно распускалось, образуя начало левого бедра; затем, как раз перед тем как совсем исчезнуть в бледно‑лиловой дали, делало гигантский изгиб его нижней части.

Практически плечо не было слишком крутым, однако Мартин чувствовал усталость, его губы были сухими и жесткими, когда он добрался до самого верха. Он решил немного отдохнуть, и, сняв рюкзак, сел и привалился к нему спиной. Поднеся к губам флягу, сделал большой неторопливый глоток. Затем выкурил очередную сигарету.

С этой высоты вид на голову Девы был гораздо лучше, и теперь он как зачарованный разглядывал ее. Гора, формировавшая ее лицо, все еще была скрыта от него, разумеется, за исключением самой высокой точки – ее гранитного носа; но детали ее щек и подбородка оставались неясными. Ее скулы были округлыми ответвлениями горной породы, почти незаметно сливавшимися со скошенным краем щеки. Гордый подбородок представлял собой утес, заслуживающий отдельного изучения, обрывающийся резко, даже слишком резко, как подумал Мартин, к изящному гребню ее шеи.

Однако, несмотря на педантичную увлеченность ее скульпторов отдельными деталями, Дева, при обзоре ее с такого близкого расстояния, была далека от той красоты и того совершенства, которые они намеревались получить. Это происходило оттого, что в данный момент можно было видеть лишь какую‑то часть ее: щеку, волосы, грудь, далекий контур бедра. Но если рассматривать ее с достаточной высоты, эффект будет совершенно другой. Даже с высоты в десять миль ее красота была уже ощутима; при высоте в 75 000 футов она была безупречна. И тем не менее, нужно было подняться еще выше, фактически, следовало искать тот нужный уровень, чтобы увидеть ее так, как она должна была выглядеть по мнению ее создателей.

Насколько Мартин знал, он был единственным из землян, которому когда‑либо удалось отыскать этот уровень и который когда‑либо видел Деву такой, какой она была на самом деле; видел ее, возникающую в целиком принадлежащей ей реальности, реальности незабываемой, равной которой он никогда еще не встречал.

Возможно, будучи лишь единственным, он должен был как‑то противостоять тому воздействию, которое она оказывала на него; это обстоятельство, плюс тот факт, что тогда ему было всего лишь двадцать…

«Двадцать?» – с удивлением подумал он. Сейчас ему было тридцать два. Однако прошедшие годы были всего лишь тонким занавесом, тем самым занавесом, который он раздвигал тысячу раз.

И вот сейчас он в очередной раз раздвинул его.

После третьего замужества матери он решил стать астронавтом, покинул колледж и получил место юнги на космическом корабле «Улисс». Местом назначения корабля была Альфа Вирджиния 9; цель этого путешествия заключалась в том, чтобы составить карту залежей руд.

Разумеется, Мартин слышал о Деве. Она была одним из семисот чудес галактики. Но он никогда всерьез не задумывался о ней, пока не увидел ее из главного иллюминатора движущегося по планетарной орбите «Улисса». Позже он много думал о ней, и через семь дней после посадки на планету «позаимствовал» один из спасательных кораблей и отправился на разведку. Этот подвиг стоил ему, по возвращении, недели гауптвахты, но он воспринял такое наказание спокойно. Дева вполне стоила этого.

Высотомер спасательного корабля показывал 55 000 футов, когда он наконец увидел ее, и вот на таком уровне он к ней и приблизился. Вскоре он созерцал великолепные очертания икр и бедер, медленно проплывавших прямо под ним, белое пустынное пространство живота, изящную ложбину пупка. Он находился как раз над вершинами‑близнецами ее грудей, в пределах видимости ее лица, когда сообразил, что, подняв корабль вверх, смог бы получить гораздо лучшую перспективу обзора.

Он остановил движение по горизонтали и начал набор высоты. Корабль быстро пошел вверх… 60 000 футов… 65 000… 70 000. Это напоминало отъезд телекамеры… 80 000… Теперь его сердце учащенно билось… 90 000… Приборы показывали нормальное давление кислорода, однако он едва мог дышать.

100 000, 101 000… И все еще недостаточно высоко. 102 300… Прекрасна ты, возлюбленная моя, как Фирца, любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами … 103 211… Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника …103 288…

Он с силой надавил на кнопку, останавливающую набор высоты, блокируя фокус. Теперь у него вообще перехватило дыханье, по крайней мере в этот первый момент экстаза. Он никогда еще не видел никого, похожего на нее. Стояла ранняя весна, и ее волосы были черными, а глаза – по‑весеннему голубыми. И ему казалось, что плоский холм, формирующий ее лицо, полон сочувствия, а красный срез скалы на месте рта изогнут в мягкой улыбке.

Она лежала там неподвижно, у самого моря, словно красавица из Бробдиньяга, вышедшая из воды, чтобы остаться навечно загорать здесь на солнце. Голые долины были отлогим пляжем; поблескивающие развалины близлежащего города напоминали упавшую с ее уха серьгу; море было летним озером, а спасательный корабль – железной чайкой, парящей высоко над побережьем.

А в прозрачном чреве чайки сидел крошечный человек, который уже никогда больше не будет самим собой…

Мартин задернул занавес, но прошло еще некоторое время, прежде чем потухла картина воспоминаний. Когда она окончательно исчезла, он заметил, что внимательно, и даже с пугающей сосредоточенностью, смотрит на отдаленную скалу подбородка Девы.

Он приблизительно оценил ее высоту. Заостренная часть скалы, или вершина, находилась приблизительно на одном уровне с верхней кромкой щеки. У него получалось около 11 000 футов. Чтобы получить расстояние, на которое он должен подняться, чтобы достичь поверхности холма‑лица, ему надо всего лишь вычесть высоту гребня шеи. Приблизительно он уже определил высоту этого гребня как 8 000 футов; вычитание 8 000 из 11 000 давало ему 3 000… Три тысячи футов!

Это было невозможно. Это было невозможно даже с использованием скального пистолета для забивания крюков. Склон был вертикальным до самого конца, и с того места, где он сидел, ему не удавалось различить хоть слабый намек на трещину или уступ на ровной поверхности гранита.

Он никогда не сможет сделать это, сказал он сам себе. Никогда. Было бы полным абсурдом для него даже совершить попытку. Это может стоить ему жизни. И даже если он и смог бы сделать это, даже если он сможет преодолеть весь этот гладкий обрыв, до самого лица, то сможет ли он спуститься назад? Несомненно, его скальный пистолет значительно облегчит спуск, но останется ли у него достаточно сил? Атмосфера на Альфе Вирджинии 9 очень быстро разряжалась после 10 000 футов, и хотя кислородные таблетки помогали в такой ситуации, они могли поддерживать движение только в течение ограниченного времени. А после этого…

Но это были старые аргументы. Он уже рассуждал так сотни, может быть, тысячи раз… Мартин покорно встал. Водрузил на спину рюкзак. Бросил последний взгляд вдоль девятимильного склона руки туда, где из моря выступали пальцы великанши, затем повернулся и направился по плоскогорью грудной клетки к началу шейного гребня.

Солнце уже давно миновало зенит, когда он оказался напротив пологой ложбины между двумя вершинами. Холодный ветер дул вдоль склонов, проносясь через плоскогорье. Ветер был свежим и душистым, и Мартин понял, что на вершинах должны быть цветы… возможно, крокусы или их подобие, растущие высоко, у самых снежных пиков.

Он удивился, почему не захотел взбираться на вершины, почему это должно быть плоскогорье. Ведь вершины представляли большие трудности и, следовательно, большее испытание. Почему же тогда он пренебрег ими в пользу этого плоского холма?

И ему показалось, что он понял. Красота вершин была ограниченной и поверхностной, ей не хватало более глубокой выразительности и многозначности плоскогорья. Они никогда бы не смогли дать ему то, что он хотел, даже если бы взбирался на них тысячу раз. Итак, именно плоскогорье, с его голубыми и восхитительными озерами, и ничего другого.

Он отвернулся от горных пиков и сосредоточил внимание на длинном склоне, который вел к шейному гребню. Его наклон был достаточно пологим, но коварным. Поэтому Мартин двигался медленно. Любой ошибочный шаг, и он мог бы поскользнуться и скатиться по склону, на котором не было ровным счетом ничего, за что можно было бы ухватиться и предотвратить падение. Тут он заметил, что его дыханье становится чаще, и удивился этому, но затем вспомнил про высоту. Однако он не стал прибегать к кислородным таблеткам: позже у него появится в них более острая нужда.

К тому времени, когда он добрался до гребня, солнце наполовину закончило полуденный круг. Но это не испугало его. Он уже отказался от мысли штурмовать скалу‑подбородок сегодня. Он вообще был слишком самоуверен, вообразив, что сможет покорить Деву за один день.