Смерть Сыма Таня

120-110-е годы до н. э. были отмечены крупными успехами внешней политики У-ди. В 115 г. У-ди посылает Чжан Цяня к правителю юэчжи для заключения союза против сюнну, намереваясь окончательно покончить с ними. В 110 г. до н. э. 18-тысячная ханьская армия вышла за Великую китайскую стену и в районе Гуйсуя нанесла сюнну тяжелый удар. Затем она повернула обратно и направилась в Шаньдун, где на [22] священной горе Тайшань император решил совершить жертвоприношения небу и земле. Подготовку к церемонии возглавлял Сыма Тань. Однако когда армия, прибыла в Лоян, Придворный историограф внезапно заболел и не мог сопровождать У-ди дальше. В это время Сыма Цянь возвращался из поездки в Сычуань и собирался доложить о ее результатах императору. Прибыв в Лоян, Сыма Цянь нашел отца уже при смерти.

В своей автобиографии он рисует трагическую сцену прощания с умирающим отцом. “…Придворный историограф взял Цяня за руку и со слезами на глазах сказал: ”Мои предки были историографами царства Чжоу. Старшие поколения моего рода прославились при Шуне и Ся… Но затем род наш захирел. Я- последний его представитель! Если ты займешь мою должность — ты продолжишь дело моих предков. Ныне император, возродив традиции тысячелетий, приносит жертвы на горе Тайшань, а я не мог последовать за ним… Это — судьба! Это — судьба! Когда я умру, ты непременно будешь Придворным историографом… Не забывай того, что я хотел написать…” Цянь плакал, уронив голову на грудь” [21].

Сыма Тань завещал сыну продолжить дело, начатое им, — завершить труд по истории Китая. Сыма Цянь обещал отцу выполнить его волю.

По истечении трехлетнего траура он наследовал дело отца, заняв должность Главного историографа императорского двора. Должность обеспечивала Сыма Цяню исключительно благоприятные условия для работы: ему был разрешен доступ в императорские библиотеки, к сокровищам древней литературы. Он получил в свое распоряжение ценнейшие исторические материалы из секретных хранилищ.

Занимая должность историографа, Сыма Цянь, как и его отец, должен был ведать вопросами, связанными с хранением и систематизацией архивных материалов. Таким образом, он располагал источниками, совершенно недоступными для других. Большая часть времени историографа уходила на [23] “приведение в порядок исторических записей и книг императорских библиотек и хранилищ”. Однако помимо этого по характеру своей должности он должен был систематически заниматься астрономией и календарем. Несомненно, что гл. 27 “Исторических записок” могла быть написана Сыма Цянем лишь на основе личного опыта и широких, в рамках развития науки того времени, теоретических познаний в астрономии. В этой главе дается описание звездного неба, которое специалисты считают крупной вехой в истории древнекитайской астрономии. Сыма Цянь включил в нее 98 созвездий с общим числом звезд — 360 [22]. Систематические занятия астрономией были связаны с другим грандиозным трудом, участие в котором принимал Сыма Цянь и который был закончен через несколько лет после его вступления в должность. Речь идет о создании “Календаря Великого Начинания” (по названию периода правления, когда он был введен, — 104–101 гг. до н. э.), послужившего основой современного китайского лунного календаря. В этой работе принимало участие несколько десятков ученых, среди которых был известный астроном Тан Ду — учитель Сыма Таня. Роль придворного историографа в этой работе была весьма значительна.

Как и раньше, Сыма Цянь использует каждую возможность для поисков новых материалов. Продолжением первых путешествий Сыма Цяня по стране была поездка в составе императорской свиты на гору Тайшань и к морю (в год смерти Сыма Таня). Так Сыма Цянь во второй раз побывал в Шаньдуне. На обратном пути он проезжал мимо Великой китайской стены. Величайшее сооружение, поглотившее огромную массу человеческого труда и десятки тысяч жизней, произвело на историка неизгладимое впечатление. “Я… возвращался в столицу по прямому тракту и видел пограничные башни Великой стены, построенной циньским генералом Мэн Тянем. Срывали горы, засыпали ложбины — прокладывали прямой тракт. Как дешево ценили труд простого [24] народа!” — восклицает Сыма Цянь [23]. И после этого Сыма Цянь неоднократно покидал столицу. Он принимал участие в ирригационных работах на Хуанхэ; побывал на территории современных провинций Ганьсу, Шаньси, Хубэй. Позднее Сыма Цянь писал: “На западе я доезжал до Кунтуна, на севере переходил через Чжолу, на востоке доходил до моря, на юге плавал по Янцзы и Хуайхэ” [24].

В 104 г. до н. э. Сыма Цянь завершает работу по систематизации материала и приступает к написанию “Исторических записок”.

“ДЕЛО ЛИ ЛИНА”

Тем временем разыгрывались события, изменившие всю последующую жизнь историка. “Дело Ли Лина”, та роль, которую сыграл в нем Сыма Цянь, и его дальнейшая участь не были, конечно, лишь трагическим стечением обстоятельств. Письмо Сыма Цяня к Жэнь Шао-цину [25]позволяет восстановить картину борьбы при дворе У-ди, достигшей своего апогея в 99 г. “О, что еще сказать? О, что еще сказать? Да кроме этого всего, о самом деле рассказать с начала все и до конца, ах, нелегко все выяснить как есть!” — пишет Сыма Цянь. “…Я смолоду уже все проморгал свои неудержимые таланты. Когда же вырос я, то также я не знал похвальных отзывов моих односельчан. Владыка-царь, по счастью для меня и ради моего покойного отца, дал мне возможность исполнять мои нехитрые дела, входить всегда и выходить в дворцовых кулуарах. Вот я и рассудил тогда, что тому, кто держит таз на голове, зачем смотреть на небо вверх? И вслед за этим прекратил свои знакомства и прием гостей, дела по дому запустил. Стал днем и ночью думать лишь о том, чтоб исчерпать усилия своих совсем никчемных дарований, сосредоточив мысль свою на том единственно одном лишь побужденьи, чтобы снискать себе фавор у государя нашего [25] царя” [26]. Но сама жизнь порождала противоречия, разрешить которые Сыма Цянь был не в силах. Постепенно он убеждался, что и “Сын неба” обладает недостатками смертных; он видел ничтожность сильных мира сего, пробравшихся к кормилу власти “подобно мухам на хвосте лошади”.

“Отец мой заслуг не имел, отмечаемых грамотой царской… История звездных фигур и звездных расчетов для календаря так близка ведь к разным гаданьям, заклятьям и прочему! Понятно, что с людьми такими лишь забавляется владыка-государь, содержит их он как актеров и веселых дев; они в презреньи даже у самых пошлых” [27]. “Самые пошлые” — это окружение императора, его приближение, в среду которых попал историк. Но придворная атмосфера всегда оставалась чуждой ему. Недаром так часто говорит Сыма Цянь о “посредственностях, которым недоступно понимание высоких человеческих чувств”. Этот антагонизм и явился в конечном счете первопричиной трагедии.

В 99 г. один из китайских генералов, Ли Лин, был послан с небольшим отрядом против сюнну. Имея в своем распоряжении всего лишь 5 тысяч пеших воинов, Ли Лин все же сумел достичь ставки вождя сюнну — шаньюя. Ему удалось потеснить сюнну, но обещанное подкрепление не подходило, а тем временем вызванная шаньюем конница начала окружение отряда. Стрелы и провиант были на исходе; воины устали от непрерывных 10-дневных боев; число убитых и раненых непрерывно росло. Подкрепление так и не подошло. Несмотря на героическое сопротивление, отряд был частично уничтожен, частично пленен. В плен к сюнну попал и генерал Ли Лин.

Сначала Ли Лин посылал в столицу победные реляции, и высокие сановники ханьского двора наперебой поднимали чаши, поздравляя императора с успехом. Но вот через несколько дней пришло известие о поражении Ли Лина. [26] Император, услыхав об этом, потерял аппетит и не выходил из своих покоев. Перепуганные сановники не знали, что предпринять. Сыма Цянь хорошо знал Ли Лина и не мог поэтому остаться в стороне от развертывающихся событий. “Начну с того, что я с Ли Лином в одном и том же учрежденье пребывал. Мы никогда с ним не могли жить так, как полагается друзьям; у нас с ним были разные пути: что брал один, то отвергал другой. Мы никогда с ним вместе не держали у губ своих за чаркой чарку и никогда мы не сближались в той неизбывной радости друзей, что создается искренне и прямо. Но тем не менее его я наблюдал, и видел я, что этот человек — муж удивительный на редкость из тех, кто соблюдать себя умеют хорошо. Он родителям служил благоговейно; он был честен с теми, с кем служил; прикасался к деньгам, он был умерен; брал, давал всегда по совести своей. При разнице лет, положений он был донельзя уступчив. Он с низшими сдержанным был и вежливым очень. Он только о том и мечтал, чтобы ринуться в бой беззаветно и жизнь всю отдать за дело большое отчизны… И что же? Чины при дворе, за целость особы своей стоящие крепко и жизнь обеспечить жене и детям норовя, сейчас же его недостатки, как на дрожжах, раздули…” [28].

Действительно, приближенные императора, напуганные тем, что гнев Сына неба может обратиться против них, поспешили очернить Ли Лина, обвиняя его в предательстве. Лишь Сыма Цянь нашел в себе силы, чтобы поступить так, как диктовала ему его совесть.

“И вот так однажды случилось, что был во дворец я вызван к допросу, и я в этом смысле построил всю речь о заслугах Ли Лина. Хотел я всем этим расширить как мог кругозор царя-государя, конец положить речам тех белками сверкающих злобно людей. Но выяснить все до конца мне так и не удалось” [29]. Сыма Цянь был обвинен в намерении ввести императора в заблуждение и приговорен к позорному наказанию — кастрации. [27]

С содроганием вспоминает историк время, проведенное в тюрьме.

“И вот я, представьте, сижу со связанными руками, ногами, с колодкой, веревкой на шее и с голою кожей, ничем не прикрытый, палками бьют меня, прутьями хлещут; я заперт средь стен, что повсюду вокруг” [30]. В тюрьме завершился перелом, назревавший в сознании историка. Завещанные отцом “Исторические записки” отныне представлялись ему единственной возможностью высказать все, что накопилось у него на душе. Не случайно Сыма Цянь заметил, что все выдающиеся творения прошлого были написаны мудрецами “в пылу гнева”. Он сравнивал себя с Цюй Юанем, написавшим в изгнании “Скорбь Отлученного”, с Цзо Цю-мином, создавшим Го юй после того, как он был ослеплен, с Сунь-цзы, изложившим основы военного искусства после того, как он был искалечен. “Все эти люди в душе имели скопленье чувств и грустных дум о том, что им не удавалось свой путь продвинуть пред людьми. Поэтому они нам говорят о днях былых и думают о тех, что будут впредь еще” [31].

О последних годах жизни Сыма Цяня почти ничего не известно. Бань Гу сообщает, что после освобождения из тюрьмы [32]Сыма Цянь был назначен на должность хранителя императорской печати [33]; но эта “почетная должность” была для Сыма Цяня лишь постоянным напоминанием о перенесенном им унижении (по обычаю хранителем печати императора мог быть только евнух). “Когда сижу я у себя, я в забытьи каком-то отдаленном, как будто что-то потерял. Когда ж за двери выхожу, то сам, куда иду, не знаю. Когда я вспоминаю о позоре, пот на спине сейчас же выступает, одежда вся моя сыреет… Поэтому я временно иду вслед за толпой, с которой вместе я всплываю иль ныряю, и вместе с миром всем [28] то вверх иду, то вниз, чтобы заблужденья мира разделять” [34], - пишет Сыма Цянь.

Некоторые ученые считают, что Сыма Цянь умер вскоре после того, как им было написано это письмо. Точную дату смерти историка установить не удалось.

Date: 2015-09-05; view: 348; Нарушение авторских прав