Во власти слов

Большинство людей даже не представляют, в каких сложных, а порой интимных отношениях они находятся со словами родного языка. Иногда любовь или нелюбовь к слову сугубо индивидуальны и чтобы объяснить их, придется залезать в подсознание или искать какую‑то психологическую травму в детстве. Вот я написал слово сугубо и внутренне поежился. Чем‑то оно не по душе мне, а чем – объяснить не могу. Может быть, тем, что звучанием напоминает суккуба, а может быть… Впрочем, не стоит заниматься публичным самоанализом, лучше честно признаться, что все мы находимся во власти слов.

Некоторые лингвистические симпатии и антипатии носят гораздо более общий и регулярный характер. Мной был проведен эксперимент по выявлению любимых и нелюбимых слов, результаты которого были частично опубликованы в журнале «Власть» в 2005 году. Журнал к тому же помог мне, опросив многих известных людей: политиков, бизнесменов, деятелей шоубизнеса и т. д. Многие слова – герои всех предыдущих глав – были использованы в этом эксперименте и, действительно, вызывали у людей сильную реакцию. Фактически в этой главе я подвожу итог сказанному ранее.

Можно выделить группы или даже целые пласты слов, вызывающих у большинства людей разнообразные, иногда довольно сильные эмоции. Интересно, что то или иное отношение к такой группе слов оказывается важной характеристикой самого человека. Скажем, любовь или нелюбовь к крепкому словцу делит человечество на два противоборствующих класса и кое‑что говорит нам о характере, темпераменте, воспитании и т. д. конкретного человека. Да и вообще, наше отношение к другим людям формируется не только «по одежке и уму», но и по тому, как они говорят, в частности, какие слова используют. Одно единственное слово – например, грубое или неграмотное (или, наоборот, «слишком умное») – может вызвать отторжение и заранее испортить общение.

Сегодня в русском языке таких «групп риска» довольно много. Связано это с тем, что за последние 10–15 лет наш лексикон изменился очень сильно. У одних людей эти изменения вызывают резкое неприятие и вообще оцениваются ими как порча языка. Для других же новые слова кажутся интересными игрушками, с помощью которых можно сделать свою речь более эмоциональной, более яркой, наконец, более модной. Часто отношение к «лексическим новинкам» определяется возрастом, грамотностью, профессией или, шире, – социальным положением. У слов, как и у людей, есть свой характер, своя популярность, свой престиж. Современная же русская речь является смешением всего, что только существует в языке (в том числе и того, что ранее существовало на глубокой периферии).

Итак, что же за группы слов вызывают особое к себе отношение?

Прежде всего, это заимствования. Заимствований в русском языке всегда было много, но сейчас они хлынули таким потоком, что часто даже затрудняют понимание текста. Особое раздражение вызывают «избыточные» заимствования, то есть когда заимствование дублирует по смыслу уже существующее в русском языке слово (иногда при этом заимствованное ранее и из другого языка). Чаще всего это модные слова типа комьюнити (вместо сообщество), интервью (в новом значении вместо собеседования), лофт (вместо чердака) и т. д. Самым известным примером такого рода является, пожалуй, консенсус, по значению совпадающий с русским словом согласие. Его короткое воцарение в русском языке было связано как раз с помянутыми выше сложными отношениями, а именно – загадочной любовью к нему Михаила Сергеевича Горбачева. К месту и не к месту мы пытались «достигнуть консенсуса», кончилось же все тем, что слово практически исчезло из нашей речи. Напротив, некоторые заимствования остаются, и раздраженным носителям языка приходится с этим смириться. Так, трудно вообразить себе современный мир без презентаций, несмотря на существование почти полного синонима – слова представление.

Мода, как известно, вызывает одновременно и притяжение, и раздражение. Кто‑то такие слова не любит, кто‑то любит и употребляет к месту и не к месту, а кто‑то не любит, но все равно употребляет, потому что модно!

Заимствование лишь способ проникновения слова в язык, важно же рассмотреть разные тематические пласты лексики. Так, заимствованиями полны, например, современные жаргоны, среди которых главную роль играют сейчас молодежный (сленг), «бандитский», или криминальный, а также некоторые профессиональные (компьютерный, экономический, политический, спортивный и некоторые другие).

Особенно интересно отношение к криминальной лексике типа наезд, беспредел, отморозок, крыша, стрелка, кинуть, мочить и т. д. (здесь, кстати, как я писал раньше, почти нет заимствований). Многие люди, выражая недовольство распространением этих слов, на самом деле активно их используют.

Причины мной уже назывались. Во‑первых, криминализация общества, так что некоторые ситуации адекватно описываются с помощью именно этой лексики. Во‑вторых, их эмоциональность и, выражаясь этим же языком, «крутость». Короче говоря, многие из этих слов проникли уже не только в обыденную речь, но и в речь официальных лиц, и даже официальные документы.

Безусловно, эмоциональным является и молодежный жаргон. Слова из сленга часто ничего кроме эмоциональной оценки и не выражают: отстой, кул, прикольно, супер, классно, атомно и т. п. Особое отторжение у людей постарше вызывает междометие вау, заимствованное из английского языка и выражающее неподдельный и внезапный восторг. Как же неподдельный восторг можно выражать только что заимствованным и потому неестественным словом? – недоумевают старшие товарищи. Вау! Сами удивляемся, – отвечает молодежь.

Очень близка к молодежному жаргону и гламурная лексика: культовый, кастинг, эксклюзивный, стильный, элитный и др. Само слово гламур вызывает противоречивые чувства, но похоже, что без него уже не обойтись. Речь идет об особой культуре, создаваемой глянцевыми, или гламурными, журналами, об особом идеальном мире, населенном «правильными» юношами и девушками, посещающими «правильные» места в «правильной» одежде, рассекающими на «правильных» авто и так до бесконечности. Провести четкую грань между молодежным и гламурным жаргоном невозможно, то же вау, очевидно, относится и к гламурному миру.

Гламурный язык во многом наследует традиции словаря людоедки Эллочки и отчасти языка приказчиков (галантерейного языка), главным принципом которого было «сделать (точнее, сказать) красиво». А вот функционально гламурная лексика, по существу, заняла место советских идеологических слов и с той же степенью агрессивности внедряется в общественное сознание. У многих она вызывает раздражение как агрессивностью, так и искусственностью, но при поддержке соответствующей прессы остается модной.

На нашу сегодняшнюю речь оказывают влияние и различные профессиональные жаргоны – политический, экономический, компьютерный и другие. Особо надо отметить появление огромного количества новых профессий. Пожалуй, к рекламщикам и пиарщикам уже привыкли. К риэлторам и криэйторам тоже, хотя и пишут их поразному. А вот акаунт‑, сейлз – и прочие менеджеры беспокоят (и раздражают), слишком уж их много. Недаром же, правда только в качестве иронической игры, появился уродливый аналог – манагер.

Кстати, игровая характеристика слова тоже вносит свой вклад в то, как – положительно или отрицательно – мы его воспринимаем. Очень много игры в компьютерном жаргоне, который в действительности распадается на несколько разных явлений. Одно дело – названия технических приспособлений или просто новые понятия, например интернет, сидюшник, драйвер, хомяк, юзер, мыло. И совершенно другое – видоизменения нашего языка в интернет‑коммуникации. В последнее время активно обсуждается «новая орфография» в Живом журнале (например, уже классическое аффтар жжот, пеши исчо), которая, конечно же, вызывает сильные эмоции с разными знаками.

Напротив, слишком серьезны жаргонизмы и термины (их не всегда удается различить) из области политики и экономики: брифинги и саммиты, дефолты и монетизации и прочее. К ним примыкает и более общая научная и псевдонаучная лексика, например харизма, контент, визуальный и прочее. «Умные» слова так же, как и «смешные и глупые», могут вызывать активное неприятие, но по несколько иным причинам. Они часто затрудняют понимание текста, а иногда просто‑напросто маскируют отсутствие смысла.

Эмоциональная реакция, о которой говорится, вызвана в первую очередь смешением нового и старого, языкового центра и периферии. Жаргоны и заимствования существовали всегда, и всегда пуристы возмущались новыми явлениями в языке, воспринимая это новое как порчу. Так, главными врагами были когда‑то и заимствованное слово бизнесмен (ведь есть же русское предприниматель), и просторечное прощание пока, и многие другие. Но ведь, несмотря ни на что, эти слова остались в русском языке, и к ним постепенно привыкли.

Сейчас, правда, ситуация иная: новых слов слишком много и при этом они проникают повсюду, так что, действительно, размываются границы литературного языка. И это пугает и раздражает людей, к этому языку привыкших. Естественно, что отношение к изменениям в языке связано с возрастом. Молодые люди (моложе 25 лет) выросли в период этих изменений и воспринимают их как естественное развитие языка, то есть часто просто не замечают их (это показывают различные тесты и опросы). В частности, многие молодые люди плохо понимают языковую игру, построенную на смешении стилей, что было так характерно для андеграундной литературы советского периода. Люди постарше реагируют на изменения по‑разному, в зависимости от собственного характера и темперамента. Консерваторы и пуристы, например, такой «порчей» активно возмущаются. Можно сказать, что к традиционному конфликту отцов и детей добавился еще и языковой разрыв.

Возможно ли национальное примирение на почве языка? Безусловно, да, поскольку эпоха больших изменений довольно скоро завершится, и острота противостояния старого и нового, знакомого и незнакомого пройдет. Но отношение к словам все равно никогда не будет единым. Останутся такие вечные возбудители эмоций, как брань, канцелярит («чиновничий жаргон») или, например, слова‑паразиты (без них, как я уже писал, не обходится ни один язык, потому что на самом деле никакие они не паразиты). И здесь надо сказать следующее. Эмоциональное отношение к словам, в том числе и негативное, свидетельствует только об одном – об интересе к языку. Лингвистическая же рефлексия в широком смысле – один из важнейших процессов, который связывает народ и язык и – по крайней мере, отчасти – определяет развитие последнего.

Date: 2015-09-05; view: 356; Нарушение авторских прав