Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Беда и жизнь
Домой мальчишки возвращались пешком, хотя это было далеко. Но они не спешили и забрались аж на коммуникационный уровень, потому что там было меньше людей, а те, что были, – занимались делами и по сторонам не смотрели. – Ген, ты меня прости, – говорил Богдан негромко. В ответвлениях коридора мягко мерцали указатели, слышался шум работающих проходчиков. – Понимаешь, у меня… у нас горе. Мне бы просто сказать, а меня зло какое‑то взяло, ну, я и – как идиот… – Что случилось‑то? – спросил Генка хмуро. Богдан тоскливо вздохнул: – Да понимаешь, Ждан погиб. – Он неожиданно споткнулся и всхлипнул. – Как погиб? – холодея, спросил Генка. Ждан, старший брат Богдана, служил в полиции на Земле. – Как, как… – хрипло сказал Богдан. – Так и не бывает даже… Сволочи какие‑то… банда, как в истории твоей любимой… Напали на поселок на Курильской косе, с моря. Жданка там еще с двумя ребятами, стажерами, что‑то делал, я не понял, что… А больше никого. Даже мужчин почти не было, все в море на ловле… А эти… с баркаса с моторного высадились и по поселку… Стрельба, крики… Ну, Ждан и эти двое стажеров, они… бой приняли, в общем. Они, а с ними мужики, какие были, пацаны постарше – оружие похватали, бандитов почти всех и положили, какие остались – сдались. А Ждана… убило. Вот так… – Он вытер глаза рукой. – Какая банда? – Генка никак не мог взять в толк. – Разве такое бывает?! – Ну вот… выходит, бывает, – ответил Богдан. – Сказали – даже место нашли, где у них база была, где‑то на островах, которые от Японских остались… Дикари совсем, а с винтовками автоматическими, с пулеметом… Генка не знал, что сказать. Он осторожно положил руку на плечи Богдану – показалось, что тот собирается по‑настоящему заплакать. Но это, конечно, была чушь. Богдан дернул плечом и, посопев, зло сказал: – Ладно, там посмотрим, что дальше… Простишь? – требовательно спросил он. – Конечно, – кивнул Генка. – Только больше не надо так, Богдан. Ждан… он же видишь, он и сам, как… – и не договорил, не нашел слов. А Богдан только наклонил разноцветную голову, и какое‑то время мальчишки шли молча. Потом Генка спросил: – Ты на той неделе собираешься в поход? Или… – Пойду, – ответил Богдан. – Слушай, давай в наше кафе зайдем, что ли… «Наше кафе» – это было кафе‑автомат на углу 17‑й и 18‑й линий, около остановки. Мальчишки вскочили на только‑только отошедшую от остановки платформу, идущую в нужном направлении. Группа инженеров, возвращавшихся со смены, распевала старую песню – впрочем, тут она звучала скорей в ироническом ключе:
Гонят партию в землю глухую, В самоцветный проклятый рудник…
Генка думал о случившемся. Не верилось, что такое вообще могло произойти. Банда… Нет, конечно, бывает разное. Но такое?! Он вспомнил Ждана. Тот был старше Богдана на шесть лет, служил уже два с лишним года и прилетал в отпуск – в форме; конечно, не такой, как армейская, но все равно в форме – веселый, возбужденный от встречи с родными… Генка закрыл глаза. Он пытался представить себе, как это было. Но в голову лезли только кадры из фильмов – пусть и документальных, но фильмов. А Ждан был не из фильма. Он был настоящий, а теперь его – нет. Это были тяжелые мысли. Потому что смерть, хоть и далекая, была настоящей смертью в бою. У Богдана был брат. А теперь его нет.
* * *
К удивлению Генки, в кафе сидели за столиком и жрали пирожные Алька и… Ульяна. Алька заметила мальчишек первой и громко сказала: – Ну, вот и они. И рожи целые. А ты беспокоилась чего‑то там… – Привет… – удивленно сказал Генка, присаживаясь к столу. – А ты как здесь? – вопрос был обращен к Ульяне. Она снова – как тогда на платформе – наклонила голову к плечу и спокойно ответила: – Я думала, что вы будете драться. И я с Алькой решила вас подождать тут. «Ты им не говорил?» – взглядом спросил Генка. Усевшийся рядом Богдан ответил: «Нет». – Ульяна Устинова, – представил Генка новенькую, доставая из окошка вазочки с мороженым. – А это – Богдан, его внешний вид куда хуже внутреннего содержания. – Очень приятно, – двусмысленно, но в то же время церемонно сказала Ульяна, и Богдан передал ей вазочку: – Мне тоже. Ты ведь дочь нового начальника полиции космопорта? – Так ты ее знаешь? – удивился Генка. – Видел мельком и в школе, а главное, в новостях… Мило с твоей стороны, что ты тут нас подождала с Алькой. – Вы все пионеры? – неожиданно поинтересовалась Ульяна. Алька кивнула и повела вокруг ложечкой, как скипетром: – Все, даже этот раскрашенный псих. Тут без этого можно было бы умереть со скуки. А ты – пионерка? – Конечно, – гордо ответила Ульяна. – Старший пионер. У вас небольшие отряды, наверное? – Отряд, – уточнил Генка. – Он смешанный, называется «Кроты»… Мы тут весело живем – кстати, у нас парк здоровенный, с целую страну размером, но это не самое интересное. Алька насчет скуки не права, вообще‑то. Вот ты чем занимаешься? – Я? – Ульяна задумалась. – Ну… Флюктуационной психологией, но это для себя, такие специалисты нечасто нужны… А так – коррекционной хирургией. А как пионер – следопыт и инструктор служебного собаководства. – Ого! – вырвалось у Альки. – Но собак у нас нет, только в парке волки. – Кстати, а почему весь город не в парке? – полюбопытствовала Ульяна. – Это ж лучше… Мальчишки переглянулись, и Генка пояснил: – Понимаешь, наверху бывают вспышки радиации. Растениям там или животным даже – им ничего, а людям тяжеловато бывает… А, ну так вот, я – оператор проходческих машин и радиооптик, а как пионер – следопыт тоже, как ты, и водитель пескоходов. Богдан – техник наземных служб и лингвист, плюс пионерские – водитель, как я, и взрывотехник. Алька – геолог и археолог, и еще фельдшер и связист. Ну и развлекаемся, как можем. Профессии у нас в основном «домашние», конечно… Но мы и еще немало чего умеем. – А театр у вас есть? – поинтересовалась новенькая. – А как же, – ответил Генка гордо. – И театр, и станции по интересам. – Которые, правда, влачат довольно жалкое существование, – добавил Богдан. Подумал и уточнил: – Ну, кроме геологической. – Почему? Я очень историю люблю, – возразил Генка. – Так там вся станция на тебе и держится… – Военную историю, конечно? – Ульяна с интересом посмотрела на мальчика. – Да почему? Не только, – Генка пожал плечами. – Даже не столько, наверное, хотя это и странно звучит. Меня больше интересует, как получилось все то, чем мы живем, из всего того, что было… ну, в двадцать первом веке. Из бардака, короче. – Кое‑кто говорит, – вдруг добавила Ульяна, уже не сводя с мальчишки глаз, – что из бардака получилась тюрьма. – Это о так называемой «внутренней свободе»? – презрительно уточнил Генка. – Да знаю, читал. Ерунда полная. Как раз эта «свобода» чуть мир не угробила, потому что она без умения себя контролировать и подчиняться правилам ведет к вседозволенности, которую опять‑таки каждый считает «свободой», для личного пользования, правда. Анархия. – А по‑моему, не было тогда никакой анархии, – возразила Ульяна. – Анархия, если научный термин брать, а не бытовое понимание, скорее сейчас. Почти все тогдашние государства были настоящими диктатурами. Отец полгода назад писал большую работу, а я материалы читала. Интересно очень. И страшно. Например, полицейским можно было застрелить человека за отказ выйти из машины. Или забрать ребенка из дома просто так, потому что кому‑то что‑то показалось. – Ну, я про бытовое понимание анархии, – слегка смутился Генка. – В душах и в умах. А полицейский произвол как раз и шел от попыток навести порядок при непонимании, что начинать‑то надо с воспитания людей – а для этого сами правители должны быть сверхлюдьми! Читала, наверное, – умение грабить людей называлось «умением делать деньги» и было почетным. «Адвокат» профессия была – защищать преступников, причем только богатых преступников. А искусство? Микроволновка для психики – сходил на выставку и испек мозги… И при этом толпа народу кричала: «Запрещать – значит нарушать права человека!» Только после этой горячей тирады они обратили внимание на то, что Богдан и Алька наблюдают за ними с преувеличенными вниманием и робостью. Ульяна смущенно вздохнула, а Богдан, выставив перед собой ладони, подобострастно сказал: – Продолжай, продолжайте! Это просто радость сердцу – вас вот так слушать и слушать. Набираться мудрости в осознании собственного приземленного ничтожества… – Ой, мне казалось, что ты тоже любишь историю, – покаянно сказала Ульяна Альке. Та вздохнула и засмеялась: – Археологию. Все, что нельзя выкопать из земли, меня интересует лишь в обязательном порядке.
* * *
В квартире Никишовых было тихо. Отец все еще спал, сестра куда‑то умелась, мама – на работе. Генка тоже решил не задерживаться, хотя отец, конечно, проснувшись и никого не обнаружив, за обедом начнет бухтеть, что его все бросили, – есть у него такая манера. Мама всякий раз говорит, что это атавизм – желание мужика видеть себя в семье толстой осью вращения. Генка в таких случаях всегда выступал за отца, Машка – за маму, и получалось равенство и равновесие… Вообще‑то надо было готовить уроки. Тем более, что задали немного. Но у Генки лежала недочитанная книжка по радиооптике, да еще оказалось, что пришла почта, а с нею – письмо от Келли О’Мейры, с которым Генка познакомился на Надежде. К письму были приложены снимки, которые Генка не успел скопировать себе тогда. Бросив в угол рюкзак, мальчишка присел к столику и начал просматривать присланное, забыв обо всем остальном и представляя отдых на Надежде – как было здорово! Келли сообщал, что этим летом полетит в международный лагерь на Землю, и звал с собой. Генка задумался. Отпуск у родителей предполагался в начале осени – и Никишовы вроде бы всей семьей собирались на Землю. Может быть, удастся уговорить родителей ездить там с Машкой, а самому – в лагерь? В конце концов, последнее лето свободное, через год кончится школа – и все, считай, началась взрослая жизнь… А ведь и правда – последнее лето. Генка вздохнул. Похоже, как говорится, кончается детство. Подняв голову, он оглядел свою комнату и повел плечами. Ну и пусть. Но наступающее‑то лето – точно его! А дальше и заглядывать нечего, потому что ясно одно: будет интересно. Иначе просто не бывает, любая жизнь интересна, главное – выбирать самому! И знать, что та же самая жизнь не даст – просто не даст! – выбрать неправильно. Вот это – здорово.
Смерть
Еще несколько лет назад планета была одна. Нет, правда. Генка хорошо знал и любил историю, но ему постоянно приходилось себе напоминать, что все события, которые восхищали и завораживали его, происходили на одной планете. Да что там – на одной планете, чаще всего просто – на какой‑то части этой планеты! И нередко – крохотной. Даже первые две мировые войны Мировыми на самом деле вовсе не были. А вот, скажем, вся знаменитая и легендарная эпопея короля Артура крутилась на части острова Британия. Небольшого острова. Колумб плыл почти три месяца, преодолевая расстояние, которое Генка с друзьями проходили в пионерском походе. Ну – ладно, в большом походе. Но это – подростки. А у взрослых сейчас были другие подвиги и путешествия, именно поэтому на Одиннадцатой имелся парк размером с целую старинную страну. На таком клочке «земной Земли» могло произойти столько всего, что историкам хватило бы материала на века. А тут это просто парк. Место отдыха. Иногда, если честно, это было немного обидно… …Солнце Одиннадцатой в целом вполне нормальная звезда – ярче и горячей настоящего Солнца, но расположено дальше от планеты. Если бы не редкая ядовитая атмосфера, на Одиннадцатой вполне можно было бы комфортно жить и на поверхности. Но атмосфера для человека непригодна, а почти полностью отсутствующий озоновый слой пропускает на поверхность столько ультрафиолета, что лучше не рисковать. Купол над парком, расположенным в долине между гор, ультрафиолет пропускает в нужных дозах, если только не случится особо жесткой вспышки, о чем всех оповещают заранее. При разбивке парка его создатели словно бы выдернули с Земли кусочек России – с лесами, реками и береговыми рощами, озерами в ивовых зарослях… Немногочисленные строения – гостиницы, молодежный центр, базы – просто теряются на природе, и земные (и не только земные) животные чувствуют себя тут здорово. Люди их не трогают никогда, сюда просто запрещено приносить оружие, а несколько лесников следят за тем, чтобы не слетел с катушек никто из зверей. Двоюродный брат Альки, кстати, был как раз лесником. По самому парку можно было передвигаться пешком, верхом и… все. Правда, выходов довольно много, и ребята, ехавшие на урок истории на природу, сошли с платформы недалеко от лифта, ведущего к Черному озеру. Озеро было мертвым. Вообще воду город для своих немалых нужд брал из подземных озер в пещерах. Там хоть раз в жизни был на экскурсии каждый – в местах поразительной холодной красоты, где малейший лучик света рождает сотни огней в кристаллах льда. На поверхности Луны воды нет. Ну – не то чтобы вот совсем нет – нет в привычных человеку количествах, и если воду из подземных озер по какой‑то причине выбрасывает наверх – пески мгновенно ее поглощают. Воду для озер и речушек парка тоже брали оттуда. На специальной станции ее обрабатывали, добавляли кое‑что, и получалась обыкновенная речная вода, с водорослями и рыбой. И только Черное озеро было не такое. Его проектировал кто‑то из поклонников вечных книг Толкиена и создал копию Келед Зарам, как с иллюстраций. Получилось красиво. Словно в рамке из черных диабазовых скал лежит не очень глубокое и абсолютно прозрачное озеро. И именно потому, что оно абсолютно прозрачное, – оно кажется абсолютно не прозрачным, черным и непроницаемым. Никакой живности в озере тоже специально нет – черная ледяная вода… Еще по пути к лифту все заспорили насчет того, сколько действительно важных изобретений и открытий было утеряно из‑за Безвременья. В спор втянули и Игоря Алексеевича. Генке сегодня спорить не хотелось, он нацепил на ухо проигрыватель и включил старую, им самим обработанную запись – и слушал, прикрыв глаза, чеканные строки, которые и были историей куда больше, на его взгляд, чем все потерянные изобретения…
…Когда истевон, и сорб, и летт не разнились меж собой, в низовьях Эльбы, большой реки, царил один Закон: «Любой имеет право на суд, и право на хлеб – любой! Да будет конунг мечом племен, и тинг – защитой племен!» И снова правит этот закон, и держит нам стол и кров…
Генка задержал дыхание от привычно подступившего восторга в ожидании этих обрекающих, холодных слов, в которых – сила великого, правого, могучего Добра… вот!
…прижат сапогом язык лгунов, и подать их тяжела. Как кости кривые, что плохо легли, двадцать гнилы веков военачальники нашей страны смахнули со стола!..[3]
«Вот что важно, – подумал он. – А не изобретения. Вот что есть история…» Об этом же он думал, когда они шумной кучкой шли к лифту. Богдан, конечно, хватил через край, когда сказал, что историческая станция держится только на Генке, но тот и правда стоял у самых ее истоков. Еще год назад этой станции вообще не было – были несколько человек, как и Генка, интересовавшихся историей. И в один прекрасный день, выписав оборудование, фильмы, наглядные пособия с Земли, они отпочковались от школьного театра. Этой весной, не так давно – тоже вместе с театром, – станция удивила всех (Генка шутил, что в первую очередь самих себя) постановкой ко Дню единства нации[4]. Сегодня на станции ожидалось серьезное пополнение – трое младшеклассников решили связать свою судьбу с изучением родной истории. Генка как раз подумал об этом, когда они все подходили к большому лифту – и его двери открылись навстречу. Кто‑то приехал сверху… …Люди, вышедшие из лифта, удивили ребят. Все сразу изумленно замолчали, рассматривая десяток солдат – явных солдат тяжелой пехоты, не понимая, как и зачем они попали на Луну‑11 и почему едут сверху. Солдаты, вышедшие из лифта, тоже смотрели на ребят – это чувствовалось, хотя лица у всех были закрыты масками из матового материала. «Кто это такие?» – неожиданно подумал Генка. Мысль его самого удивила, а через миг он понял, что удивляться незачем – и правда, кто это такие? Это не были солдаты тяжелой пехоты. Ни русские, ни англосаксы. Похожи – да. Но форма доспехов, форма шлемов, наконец, оружие в руках не оставляли сомнений, что это… кто?! На рукавах и шлемах золотом отблескивали эмблемы – крылатая пантера… или не пантера? Кто‑то удивленно охнул. Солдаты задвигались, поднимая стволы. Ребята и девчонки чуть подались назад – ничего не понимая, а точнее – не понимая своего понимания, потому что такие вещи так не происходят даже в стерео. Стоявший впереди‑справа солдат поднял одной рукой матовое забрало, и на этот раз удивленно выдохнули, охнули, вскрикнули сразу несколько человек, а Генка подумал медленно: «Да ну… чушь…» На школьников смотрело совершенно человеческое лицо – бледноватое, узкое, с большими, внимательными зелеными глазами, высоким лбом… Волос не было видно за козырьком. – Здрасссь… – сказал кто‑то. Кто‑то, все еще думавший, что это тяжелые пехотинцы. А еще кто‑то – из девчонок – произнес тихо: – Люди, это же инопланетяне. – Хватит чушь городить, – ответили ей. Зеленоглазый обежал всех взглядом, остановился на стоящем впереди учителе – Игорь Алексеевич молчал, видимо, тоже был растерян. Чуть наклонил голову и произнес – снова раздалось на этот раз уже совершенно дружное «оаххх»: – Нужна ваша сдача. Вы захвачены. Его голос был гортанным, произнесенные слишком тщательно слова отдавали акцентом, похожим на акцент германца или скандинава. – Это школьный класс, – учитель отвечал на удивление спокойно. – Это дети, я их учитель. Я понятно говорю? – Понимаю, – ответил… кто?! – Не… сучествено, – с этим словом он не справился. – Вы есть пленная собственность Сто’кадт. Вы идете с моими людьми. Он что‑то скомандовал – быстро, резко. От общего строя отделились двое солдат, взяли оружие (что это за штуки‑то?) поперек груди и легко потеснили землян к стене. Остальные быстро пошли, почти побежали по коридору вслед за своим командиром. – Что происходит? – спросил кто‑то высоким голосом, нехорошим таким. Игорь Алексеевич спокойно ответил: – Сейчас разберемся… – и обратился к оставшимся охранникам: – Я не очень понимаю, кто вы и что вам нужно. Но я хотел бы начать урок. Мы можем подняться наверх? «Он что, с ума сошел? – подумал Генка. – Это же самые настоящие ВРАГИ – как бандосы в Серых Войнах, они всех нас тут положат и даже не чихнут…» Бросил взгляд вправо – Ульяна стояла там, рядом с Алькой. Девчонки были бледны, в глазах – непонимание. Стоявший слева Радька Юргин шепнул: – Ген, у меня в сумке пистолет. Прикрой меня, я доберусь… положу этих гадов на хрен. Генка машинально сдвинулся, закрывая его. Между тем один из солдат что‑то коротко сказал своему товарищу, и тот ответил на очень плохом русском: – Верх нет. Раб дурак? Урок, урок. Дурак. – Я вынужден буду настаивать на продолжении наших занятий… – Игорь Алексеевич сделал шаг вперед – спокойно говоря все это, даже улыбаясь. – Вы не понимаете всей сложности учебного процесса… – Ты назад! – инопланетянин (глупости, это какие‑то люди, так думать легче и проще…) упер ствол оружия в грудь человека. В тот же момент Игорь Алексеевич сделал резкое движение снизу вверх скрещенными кистями, отбивая оружие от себя в потолок, и с силой ударил – точнее, просто толкнул – солдата на его товарища. Последний шаг позволил учителю занять выгодное место и совпал с рокотом взрыва, прокатившимся по коридору, – а потом тишина так и не вернулась, потому что сразу из нескольких мест послышалась пальба. Под потолком мигнул и зажегся экран всеобщего оповещения, но работал только несколько секунд и показал перестрелку в аппаратной между двумя дежурными и полудюжиной солдат – таких же, как эти, в коридоре у лифта. Впрочем, этого никто не видел – в коридоре бушевала куча мала, сбитых с ног сторков лупили чем попало и, если бы не броня – от них мало что осталось бы… Вакханалию мщения прервал лишь голос Игоря Алексеевича: – Берендяев, Сайгин! Возьмите их оружие – запереть пленных… а, черт, вон в том помещении, запереться самим, сидеть и не шуметь! – Есть, Игорь Алексеевич! – Новенькая! Извини… С тобой пойдет Машуков, его отец на космодроме работает… Коля, отведи новенькую на пост ПКО, пусть все объяснит отцу. – Есть, Игорь Алексеевич! – Скорее идите! Ребята, у кого есть пистолеты? – У меня! – У меня! – У меня есть! – И у меня! – Так, хорошо… Никишов, Гена, ты будешь за старшего. – Есть, Игорь Алексеевич… Игорь Алексеевич, что происходит?! – Не знаю, Гена, ребята, – я не знаю! Скорее всего это и есть долгожданный контакт … – Учитель проверил свой пистолет, не стал его убирать. – Я доберусь до ближайшей рубки связи. Вы – уходите на коммуникационный ярус вон через тот колодец. Никишов, не рассыпайтесь. Пробирайтесь в школу, запритесь там в убежище. С собой берите всех, кого встретите. Все, идите, скорее! Учитель попятился, потом повернулся и заспешил по коридору, держа пистолет в полуготовности. Класс едва не побежал за ним – за взрослым, который знал, что делать. Генка передохнул и запретил – наглухо запретил – себе думать о маме, папе, о Машке. – Все слышали, кто старший? – отрывисто спросил он. Ответом было молчание – напряженное, но не истеричное. – Что Игорь Алексеевич сказал – тоже слышали? Тогда за мной, скорее! Их подхлестнул еще один взрыв где‑то наверху… …Из коридора, где располагались младшие классы, выводили ребят. Аварийный выход на коммуникационный ярус был в коридорчике за поворотом к младшим классам – там и сидели, тяжело дыша и совершенно не понимая, что делать, запыхавшиеся, перепачканные смазкой, мокрые мальчишки и девчонки. Странные, как две капли воды похожие на людей чужаки успели в школу раньше них – то ли случайно, то ли у них был план? И теперь в пяти шагах от ребят их младших товарищей – а у некоторых братьев и сестер – вели по коридору. Кое‑кто из младших ревел, но большинство просто цеплялись друг за друга и за воспитательниц. Девчонки смотрели со страхом, мальчишки – кто в пол, кто – волчонком, исподлобья – на идущих рядом чужих солдат. У некоторых пацанов были разбиты лица, двоим помогали идти. Вокруг воспитательниц держались не только те, кому было очень страшно, – каждую из женщин беспомощным, трогательным и решительным кольцом окружали по десятку восьми‑десятилетних мальчишек, державшихся как охрана. Чужаки не осторожничали – они торопились. И по их поведению было видно, что они… они уводят добычу. Не прикрываются заложниками, как бандиты, не выводят детей из зоны боя, как честные враги, – нет. Они вели рабов. И что рабы, несмотря на возраст, явно непокорны, похоже, их не смущало. И это решило все. Наверное, Генке показалась она – эта музыка. Или прозвучала в нем самом… Но она – была, как были чужие солдаты, ведшие младших…
Острые копья мы воткнем в небо, Полками затмим горизонты. Знает уж враг – не откупиться От русского воина золотом желтым. Мы выступаем не за трофеи, Ведет нас вперед великая вера. Если погибнуть за землю родную – Не побоится тут каждый быть первым. Лютая, братья, будет битва, Сложат былины мудрые деды. А коли останемся в поле навеки, Что ж – жить нам после в легендах…
Песенный текст группы «Лигалайз» – Будет славный бой… – одними губами прошептал Генка. И увидел, что глаза сидевших вокруг и осторожно дышавших мальчишек разгораются – как угольки в пригасшем костре от дуновения ветра. – Мальчишки… – дрожащим голосом сказала Алька. – Молчи, – оборвал ее Богдан, не поворачивая головы. – Сидите тут. Когда все кончится – нагоните малышей и помогите воспиталкам. – А вы… куда? – прошептал‑вскрикнул кто‑то. – Поговорим о правилах поведения, – отозвался один из мальчишек. – Ну что, броском? Как на гандболе? – Маль… – Алька осеклась и прижала ко рту ладони… …Сторки ничего не поняли и даже первые секунды не сопротивлялись, растерянно отмахиваясь руками и прикладами, когда на них сразу отовсюду – кажется, даже с потолка! – с воплями и руганью посыпались какие‑то полоумные чертенята. Некоторые из них были вооружены пистолетами, большинство – ножами, разными палками и прутьями. Но если прутом засветить изо всех немаленьких, хоть и мальчишеских сил в горло, то и латный воротник не выдержит… В руки мальчишек перекочевало кое‑какое оружие. И все‑таки это была заведомо проигранная схватка. Пришедшие в себя взрослые, мощные враги – в доспехах, тренированные – стали стрелять в упор, засверкали, а потом заалели, длинные тесаки с изогнутыми концами‑клювами… …Страшно не было. Было весело. Было жутко. Но не страшно. Зеркальные тени плясали в масках врагов в толчее коридора. Потом что‑то – не больно, но очень горячо, с каким‑то треском – вонзилось в грудь Генки, сторк толкнул его левой рукой – и мальчишка упал, но не на пол, а куда‑то в свет и тепло. И успел подумать, что все они сделали правильно, только обидно, что… …Десантник вырвал из груди звереныша, только что в упор застрелившего его товарища, тесак и перескочил через падающее тело… …Девчонки смотрели, как погибают их одноклассники, как подгоняемые нерастерявшимися воспитательницами быстро исчезают в коридорах малыши… – Девчонки! – вскрикнула вдруг Алька и, вскакивая, выхватила пистолет… …Все было кончено. В коридоре друг на друге лежали мертвыми девятнадцать земных мальчишек, семь земных девчонок и одиннадцать сторкадских десантников. Оставшиеся сторки растерянно озирались, с трудом приходя в себя после этой дикой схватки, принимались помогать раненым, которых было – почти все. – Что это было?! – спросил кто‑то у молодого офицера. – Это дети! Подростки! Что это было?! – Они просто дали уйти младшим, ты же видел, – сказал офицер. – Разве ты сам поступил бы не так? Он хотел еще что‑то добавить, но насторожился. Снизу по коридору докатился звук плотной перестрелки, разбавленный хлопками взрывов. Это были звуки не стычки – а боя. Настоящего. Офицер быстро огляделся. Ему показалось, что один из зверенышей – исколотый и изрубленный тесаками, с простреленным животом и полусожженным плечом – пошевелился… нет, не до этого. – За мной, вперед, – скомандовал он, и коридор загудел от слитных шагов. Двух тяжелораненых оставили под стеной – с оружием, даже не обещая вернуться: это и так было ясно, своих сторки не бросали никогда… …Сторк не знал причину шума: это рабочая смена ударила в тыл сторкам, осадившим полицейский участок. Озверевшие от страха за свои семьи рабочие буквально в клочья разнесли врагов спешно наделанными из горных подрывных зарядов гранатами и дорвались до тут же открытого полицейскими аварийного арсенала… Жители Одиннадцатой перешли в решительное наступление. Вначале сторки не приняли их всерьез. Вначале. А когда по тесным туннелям поползли неуязвимые для ручных бластеров проходческие «кроты», дыша в лица десантникам десятитысячеградусной смертью, когда повсюду загремели взрывы, убивая сопротивлявшихся и отрезая дорогу тем, кто пытался спастись, тогда было уже слишком поздно… …Раненые сторки не бросили оружие, когда в конце коридора вместо с надеждой ожидаемых своих появились люди. Вспыхнул короткий бой – и разномастно вооруженные земляне заполнили коридор. Раздались крики – боли, ужаса, изумления. Взрослые узнавали сыновей и дочерей. Никто еще не знал, что больше сотни младшеклассников спаслись в штольнях именно благодаря этому классу. Все видели только искалеченные рукопашной тела девочек и мальчиков, и кое‑кто начал искать живых сторков. На крик «наш живой!» сбежались снова все, и каждый надеялся, нет – каждый был убежден, что… Но жив оказался только один – тяжело израненный – подросток… …Потерявший весь десант и все высланные машины, ошеломленный яростным сопротивлением новой расы Рэн кен ло Илвэри сумел уйти с орбиты только потому, что захватившая пост ПКО группа сторков сражалась с отчаянным мужеством и в конце концов, потратив все боеприпасы, подорвала себя вместе с боевой рубкой. Позже на родине его действия были, как ни странно, оправданы – слишком велики были те новости, которые он доставил на Сторкад… …Первый долгожданный контакт Человечества с высокоразвитым разумом состоялся. «Привет вам, братья, вступившие в нашу семью…»
|