Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Лес и ловушки
– Забирай левее, – шепотом советовал Семен Тимофеевич. – Еще… еще… Я здесь вчера был… Тряпочки повязывал… На кустах действительно белели полоски материи. Все, конечно, знали, что там, где ты прошел сегодня, назавтра можно попасть в ловушку. Но Семену Тимофеевичу верили безоговорочно, потому что у него было чутье. А чутье в Зоне ценилось дороже золота. – А почему? – не удержался и спросил Костя. – Да потому что он здесь, почитай, тридцать лет лесничим служит, – ответил Куоркис. (Костя узнал его по голосу.) – И ни разу ни в одну историю не влип. Правда, в прошлом году случилось. А мы его спасли. – Но он не виноват, – поправил Чачич. – Я и не говорю, что он виноват, – согласился Куоркис. – Просто так получилось. На его дом «грибница» напала. – А ну, а ну, расскажите! – с жаром попросил Костя, стараясь запомнить каждое‑каждое слово, чтобы потом написать репортаж. – Это такая штука, – объяснил Чачич, – появляется ниоткуда, идет напролом через лес и есть деревья со страшной силой, ну и мы… Вдруг движение впереди замедлилось, и они остановились. – Пойду узнаю, что там, – сказал враз заволновавшийся Чачич. – Ты не обижайся на нас, – сказал Куоркис, снимая шлем, чтобы их никто не слышал. – Мы ведь все прошли Чернобыль. Психики у нас нет никакой. Так что терпи. – Я и терплю, – покорно согласился Костя. – Кажется, кого‑то нашли, – прибежал Чачич. – Пошли! Пришлось спускаться в овраг. Большой Куоркис едва не снес всю компанию, когда поскользнулся на склоне. Место накрыли плащ‑палаткой и включили фонарик. Косте с трудом удалось втиснуть голову между чьих‑то плеч. На земле в куче прошлогодней листвы и веток лежал труп в суперформе сталкера и в полумаске. Костя даже сморщился, ожидая почуять запах тлена, но, к его удивлению, совсем ничем не пахло, кроме прелых запахов леса. Над трупом склонились Венгловский и Калита, обыскивая его. Лицо у трупа было черным и сморщенным, как у мумии, но не разложилось. – Кажись, я его знаю, – покрутил головой Сергей Чачич. – Точно, это он! – Кто? – чуть обернулся Калита. – Майор Кальтер. Мы его три года искали. Ушел в Зону и не вернулся. Хитрый, гад! – Фашист, что ли? – спросил Костя. – Почему, фашист? Просто немец. Военный разведчик. Маскировался под нашего. – Сволочь! – сказал кто‑то и пнул покойника. – Этот район когда‑то принадлежал Украине. Немцы здесь вовсю шарили. – Андрей Павлович, может, его наши уконтропупили? – высказал предположение Жора. – Если бы наши, – выпрямился Калита, – от него за три года ничего не осталось бы. Скорее всего, на «шип» напоролся. Есть здесь такая гадость. Растет как раз в таких сырых местах. Этот «шип» вспрыскивает в человека совсем мизерную дозу парализующего яда. Человек мгновенно теряет способность двигаться. «Шип» еще из живого человека выпивает все соки, пока не остаются кожа да кости. Даже собаки не едят. – О, нашел! – воскликнул Венгловский и показал удостоверение. Все увидели черно‑красно‑желтый флаг и убедились в правоте слов Сергея Чачича. Труп забросали листвой и ветками, отдавая таким образом дань еще одному сталкеру, погибшему в Зоне. Андрей Дубасов, однако, плюнул и выбрался из оврага. – Ни хрена! – сказал он. – Я эту сволочь хоронить не подписывался. Они у меня во вторую мировую под Витебском полдеревни родни сожгли. Мне их любить не резон. – Вольному воля, – ответил кто‑то, кажется, Жора Мамыра, который по молодости плохо знал историю. Он считал, что Берлин – мировая столица пива и белесых немецких женщин. Калита, Венгловский и Семен Тимофеевич устроили под плащ‑палаткой совещание. Костя хотел было завалиться подремать, но вспомнил о «шипе» и лишь присел на траву. Светало, но в лесу все еще было сумрачно. Над черными верхушками елей скользила бледная луна. – Костя… – позвал Калита. – Сабуров!.. Костя очнулся. Он все‑таки успел задремать. Эти несколько минут сна вернули ему силы. – Я здесь, – ответил он шепотом. – Иди сюда. Костя подлез под плащ‑палатку. Ему было любопытно. То, что он увидел, привело его в изумление. Конечно, он знал, что такое «планшетник». Но чисто теоретически. Отечественная наука сумела скопировать инопланетную технику. С помощью настоящего «планшетника» можно было путешествовать по любой планете. А с помощью копий – только в заданном районе. Да и то лишь в одном масштабе, хотя даже жалкие копии стоили баснословно дорого. Что говорить об оригиналах. Две раскрытые карты были совершенно идентичными оригиналам. Однако на одной был нанесен маршрут, а другая оставалась чистой. «Вот о какой карте шла речь», – понял Костя. – Я хотел тебе показать, что мы делаем и куда идем, – сказал Калита, – чтобы ты не потерялся. Костя понял, что если бы он «не сдал» экзамен на мосту, его бы не пригласили на совещание – просто приглашать было бы некого. Юра Венгловский ободряюще подмигнул ему: мол, не робей! – Смотри, – сказал Калита, – мы здесь, – и ткнул пальцем. Масштаб карты увеличился, и Костя узнал овраг, в котором закопали майора Кальтера, и даже кусты, под которыми они вчетвером сидели. – А если так, – палец Калиты совершил маневр, – мы попадем сюда. Карта изменилась и выросла до невероятных объемов. У Кости закружилась голова. Перед ними лежал город Припять. Они словно зависли на большой высоте. Квадраты девятиэтажек образовывали улицы, между ними были разбросаны переулки и парки. В центральном парке торчало ребристое «чертово колесо». – Больницу видишь? – Да, – ответил Костя, хотя на самом деле ничего не видел. – Вот она! – Ага. – Выброс из Зоны, а точнее, из Дыры, как раз на левое крыло и пришелся. – Понял, – сказал Костя, хотя ничего не понял. Потом он сопоставил: все они в этой больнице лежали и все почему‑то выздоровели. Но что это значило, он еще не осознал, точнее, ему никто ничего толком не объяснил. – Сейчас мы придем в город. Семен Тимофеевич облюбовал хорошее место. Мы там сядем и будем ждать. По всем расчетам, Дыра вот‑вот должна открыться. Дыры без Выброса не бывает. – А я слышал, что бывает, – сказал Юра Венгловский. – Бывает, еще как бывает, – заверил его Семен Тимофеевич. – Не‑е‑е… Я думаю, что она не откроется, – возразил Юра Венгловский. – С чего ты решил, что она откроется? Месяц можно ждать, когда она откроется. – Спокойно, – сказал Калита. – У меня предчувствие. – У меня тоже предчувствие, – возразил Венгловский. – Что ж нам, возвращаться? – спросил Калита таким тоном, что лучше было на этот вопрос не отвечать. – Не знаю, – пожал плечами Венгловский. – Ты командир, тебе и решать. – Ладно, – сдержанно обрадовался Калита. – Тогда двигаем вперед. – Я думаю, – сказал молчавший до этого Семен Тимофеевич, – надо сойти с маршрута. – Почему? – в один голос спросили Калита и Венгловский. – У меня тоже предчувствие. – Оно на чем‑то основано? – осторожно спросил Калита, хотя знал, что зря спрашивает. Никто тебе не ответит точно, подумал он, потому что это Зона. В Зоне алогичные законы, а у таких людей, как Семен Тимофеевич, вырабатывается шестое чувство на опасность. Правда, и людей таких раз‑два и обчелся. – «Великая Тень» была? – спросил Семен Тимофеевич. – Была, – кивнул Юра Венгловский. – Ушла она не по своей воле? – Семен Тимофеевич почему‑то посмотрел на Костю, которому вдруг захотелось провалиться сквозь землю. – Не по своей, – согласился Юра Венгловский. – Сейчас все «поля» и ловушки в данном районе в лучшем случае сдвинулись, а в худшем – перемешались. Так всегда бывает… Тогда бы они благополучно прошли, понял Костя то, что не договорил Семен Тимофеевич. «Выходит, я для них разрядил ситуацию и я же виноват, что какие‑то „поля“ перемешались». Ему стало горько оттого, что его так безжалостно использовали. Он вылез из‑под плащ‑палатки и пошел в темноту, ничего не видя после света фонарика. – Ты куда?! – удивился Калита. – Костя! Но он шел, не разбирая дороги, и слезы обиды душили его. «Я к ним всей душой, а они…» – всхлипывал он, как школьник. – Костя! – услышал он злой шепот и вовсе свернул в какие‑то кусты, потом еще куда‑то и еще и забился под ель, переживая позор и унижение. «Больше никогда, – думал он, – никогда не буду…» А что «не буду», он так и не понял. «Просто „не буду“, и все!» – думал он, сжимая винтовку, которая стала ему роднее всех этих сталкеров. Вдруг он увидел какие‑то фигуры, и вообще, он, оказывается, сидел недалеко от дороги. Он хотел их окликнуть, но вовремя прикусил язык, каким‑то шестым чувством распознав врага, – недавних немцев. Они столпились и смотрели в сторону Кости, поэтому он стал менять позицию. Это было очень логично – взять да сменить позицию. Стараясь не шуметь, он подался в сторону, не выпуская немцев из поля зрения, а когда ткнулся лбом во что‑то твердое, понял, что со стороны дороги его не видно. Отлично, решил он и примостился за огромным пнем, положив на него винтовку. Между тем, немцы растянулись в шеренгу и бесшумно вступили в лес. «Там же наши!» – ужаснулся Костя и уже собрался было поднять тревогу, но сообразил, что вот этого как раз делать не стоит. Поэтому, поймав в круглую мушку то ли человеческую фигуру, то ли дерево, выстрелил. Винтовка, как показалось Косте, грохнула на весь лес, сильно ударив его в плечо, и немцы сразу же куда‑то пропали. Только кто‑то стал кричать не по‑русски. К крикам добавился русский мат, и Костя, недолго думая, еще два раза пальнул на крики, и каждый раз винтовка словно лягалась. После этого он только и делал, что отползал, пятясь, как рак. А от пня, за которым он прятался, полетели щепки. Кроме этого на голову Косте посыпались ветки, листья и кора деревьев. А он все отползал и отползал, волоча за собой винтовку, и боялся в этот момент не немцев, не пуль, свистевших над головой, а «шипа», который, по словам Калиты, мог парализовать человека в мгновение ока. Стрельба внезапно прекратилась. Костя услышал команды по‑немецки, стоны, торопливые шаги справа и слева, и понял, что его окружают. Подхватился и, не разбирая дороги, кинулся прочь. Его, как и в первый раз, обуял безотчетный страх. Этот страх был сильнее разума. Он заставлял бежать так, что сердце упиралось куда‑то в горло и дергалось там, как лягушка, проткнутая булавкой. Бежал он, впрочем, недолго. На этот раз они взялись за него всерьез – даром, что ли, полицаи: делали три шага, замирали и слушали, а потом стреляли трассерами на шум. Он это понял сразу – после того, как пуля пролетела над самым ухом, и поэтому передвигался исключительно ползком. Большим плюсом было то, что он знал этот участок леса, да и запомнил карту, поэтому ориентировался легко и избежал оврага, где лежал майор Кальтер. Кто‑то из немцев угодил в него и долго матерился по‑русски, коверкая слова. В лесу заметно посветлело, и Костя легко находил белые тряпочки, повязанные Семеном Тимофеевичем, и срывал их. Он совсем забыл, что лесник передумал идти по этому маршруту, и в тот момент, когда убрал с березовой ветки очередную тряпочку, замер. Он и сам не понял, почему так сделал – просто замер с поднятой ногой в предчувствии беды. «Шип», что ли? Немцы и полицаи уже были тут как тут, рядом, в каких‑нибудь десяти‑пятнадцати метрах. Костю скрывал от них лишь густой ельник. Страх неизвестности был настолько велик, что Костя предпочел бы попасть к ним в руки, чем быть заживо высосанным какой‑то хищной тварью. Медленно и осторожно сделав шаг назад, Костя присел и посмотрел на землю. Вот что его смутило – тропинка. Хорошая, удобная тропинка, усыпанная влажными листьями. Она начиналась прямо за березой и убегала в широкую светлую лощину, что было очень необычно. Пойди Костя левее или правее, тропинка показалась бы для него более привлекательной, чем пробираться через чащу. Костя стал отползать под елки. – Эй, Петро, – сказал кто‑то так близко, что Костя покрылся холодным потом, – ничего не бачишь? – Да хиба это еж? – Какой еж? Белены объелся? – Еж, точно еж, я видел парочку, – сказал кто‑то третий. Этот третий, с сиплым голосом, был старшим, и его послушались. – Ну, что там? – спросил он. – Да утек, наверное. Тропинка. – Бараско, а чего ты тогда стоишь? А ну проверь! – Чуть что, Бараско… – проворчал полицай, но пошел, неловко переминаясь, как стреноженный конь. Шея у него была повязана грязным бинтом, и он ворочал ею, словно она у него болела. – Я тебе поворчу, я тебе поворчу! – сказал вслед ему человек сиплым голосом. Бараско не хотелось лезть в мокрый ельник, поэтому он обошел его сверху по косогору и спустился вниз. Костя увидел его удаляющуюся спину. Несколько раз Бараско оглянулся, словно прощаясь. – Хлопцы, вот его следы! – обрадованно крикнул он, показывая на тропинку. После этих слов Костя вообще перестал дышать. Ему хотелось одного – как можно быстрее покинуть это место. Три или четыре человека, среди которых был и немец в мундире мышиного цвета, ступили на тропинку и скрылись в лощине. Вдруг там что‑то произошло. Такого звука Костя прежде не слышал. Больше всего он походил на утробный хрип, только очень короткий, и на звук ломающихся костей, который был еще короче, словно звуки захлебывались сами в себе, словно их гасили в зародыше, не давая разбежаться по лесу. Полицаи и Костя впились глазами в тропинку. Должно быть, все сразу вспомнили, что это не просто лес, а Зона. Несколько томительно‑долгих секунд ничего не происходило. Костя потихоньку закапывался и закапывался в прелые иголки, полагая, что так должны делать все сталкеры. Потом из‑за поворота вымелся тот самый Бараско. У него было лицо смертельно перепуганного человека. В одной руке он тащил «шмайсер», а в другой – человеческую голову и однотонно голосил на высокой ноте: «А‑а‑а!» За ним стелился кровавый след. Ничего не видя перед собой и, похоже, мало что соображая, Бараско взбежал на бугор, сунулся в спасительный ельник и стал быстро‑быстро закапываться рядом с Костей, твердя одно и то же: – Петро… Петро… Петро… А‑а‑а!.. Голову, однако, он аккуратно положил рядом со «шмайсером» на землю. На некоторое время он замолк, потом взглянул на нее и снова закричал, тонко, как жеребенок: – А‑а‑а!.. К своему ужасу Костя понял, что голова принадлежала тому самому Петру. Тогда он тихо спросил: – Что?! Что ты видел?! – Не знаю… не знаю… – подняв на него белые‑белые глаза, твердил Бараско. – Там!.. Там!.. – он показал в лощину, не отрывая взгляда от Кости и ища на его лице объяснение тому, что произошло. Только тогда Костя сообразил, что Бараско весь залит чужой кровью и забрызган мозгами, а к плечу у него прилипли чьи‑то кишки, из которых сочилось что‑то желтое. Костя оттолкнул полицая, и его вырвало одной желчью. Больше в желудке ничего не было. Он вдруг вспомнил, где находится, и быстро пополз вдоль ельника подальше от лощины и полицаев. Однако полицаев и след простыл. Их словно корова языком слизала. Даже тот, кто сидел в лощине и так иезуитски тонко заманил людей в ловушку, предпочел убраться, освободив дорогу. Словно он получил удовольствие и спрятался в своем логове, затаившись до следующего раза. Косте вдруг пришла в голову совершенно дикая мысль, что это длинный‑длинный кошмар, который все еще снится ему в избе Семена Тимофеевича. Он огляделся и понял, что это не так. Лес был тих и пуст. Даже птицы молчали. Высоко в небе одиноко плавал БЛА. Костя верил и одновременно не верил своим глазам. «Так ведь не бывает, – твердил он себе, – не бывает». Но раз «дровосек» ушел, то и тропинка должна пропасть. Это будет лучшим доказательством его присутствия в Зоне. Он заставил себя вернуться и очень осторожно, прислушиваясь к своим ощущениям, выглянул из‑за косогора. Действительно, там, за березой, где начиналась злополучная тропинка, теперь был девственно чистый косогор, без листьев, цветов и сухих травинок, как в английском парке – подстриженный, ровный и ярко‑изумрудный. И все‑таки морок затаился, он звал и манил жгучей тайной, словно оставил после себя приманку для людей. «Быть может, он даже раскинул невидимую сеть, чтобы кто‑нибудь из них в ней запутался, как запутываюсь я», – думал Костя, окончательно теряя остатки страха. Не в силах противиться своим желаниям, он сделал шаг и услышал: – Не ходи… – Я только загляну, как тогда, на мосту, и вернусь, – объяснил он лесу. – Ты не вернешься, как и они, – ответил ему лес. – Гляну одним глазом, – канючил он. – Что в этом плохого? – Он заманит тебя! – Кто? – Сам увидишь, но будет поздно. Костя словно очнулся: на обрыве сидел полицай, свесив ноги, и болтал ими, как ребенок. – Ну что, понял? «Ах ты, гад», – подумал Костя и вернулся на косогор. – Ты чего?! – спросил он. – Я‑то ничего, а вот ты чего? Костя вмиг остыл. – Спасибо… – буркнул он в сторону. – Бывает, – сказал полицай. – Заманивает он тебя. Заманивает. – Как это так? Я думал, он ушел. – Даже я струхнул. А мне как бы и не полагается. – Почему? – Я же полицай. На мне уже и так не мерено, – и тряхнул плечами, на которых действительно все еще не высохла кровь. – Ладно, – сказал Костя, окончательно приходя в себя, – я пошел, – и закинул винтовку на плечо. – Погоди… – Ну? – он оглянулся. – Возьми меня с собой? – Не могу. – Возьми. Я не подведу. Костя вопросительно посмотрел на него. «Я сам не знаю, куда идти, – подумал он. – Зачем он мне?» – Надоело с ними бегать. Убьют они меня рано или поздно, – пожаловался Бараско. «Врет, наверное», – подумал Костя и спросил: – А ты откуда знаешь? – Гестаповец выстрелит. Пуля вот сюда попадет. – Бараско показал на шею, которая была обвязана грязным бинтом. – Да откуда ты знаешь?! – Я уже сотни раз умирал. Надоело. Больно очень. Психика не выдерживает. Хочу судьбу изменить. – И добавил, видя, что Костя смотрит с недоверием: – Пусть меня Зона сожрет, если вру! – Ты что, давно здесь бродишь? – удивился Костя. – Да с самой войны, с сорок третьего, – уточнил Бараско. – Не веришь? – Верю, – пожал плечами Костя. «Какая мне разница? – подумал он. – Только странно все это». – Я понимаю: полицай, и современный человек. Полицаи – маленькие люди. Нам ничего не объясняют. Пришел офицер и отдает команды. – Ну и что ты от меня хочешь? – Возьми меня с собой. Я тебе пригожусь. Я здесь все места знаю. Хотя, сам понимаешь, Зона каждый день другая. – Ну хорошо, – неохотно согласился Костя, не представляя, что из этого может выйти. – Только «шмайсер» мне отдай! – Конечно! – радостно воскликнул Бараско, – все равно от него толку мало. И действительно, что с ним делать против «дровосека», молча согласился Костя. Они пошли, беседуя, как два товарища, Бараско при этом старательно отдирал с рукава значок с буквами ОУН. Костя на него косился и расспрашивал: – Так что ты видел? – Практически ничего, – отвечал Бараско. – Мясорубка. Мне повезло, что я шел последним. Он до меня просто не дотянулся. – Кто «он»? – пытал его Костя. – Да этот, как ты его называешь? – «Дровосек»? – Ну да, «дровосек». Точно сказано. – А как он выглядит? – Да я понять не успел. Рука у него в виде ковша. – Он что, быстрее человека движется? – Точно! – сказал Бараско. – Быстрее глаза! «Ага, – с удовлетворением подумал Костя. – Теперь есть хоть за что‑то зацепиться. Теперь можно и приспосабливаться». – Как же нам его избежать? – Для этого есть старый испытанный способ. – Какой? – Гайка и бинт, – Бараско похлопал по карману твидового пиджака. – Только у меня вместо бинта бечевка привязана.
* * *
Тропинки были «холодными», но Семен Тимофеевич все равно остерегался каждого поворота, каждого склона и куста, и вывел сталкеров к городу без приключений. Они благополучно избежали ловушек: трех «капканов», пары «вихрей» и «рока судьбы». Ловушки средней паршивости, хотя последняя была по‑настоящему опасна, потому что в виде бочки‑контейнера двигалась по периметру определенного района, и никто этих маршрутов не знал, кроме, разве что, самого «рока судьбы». Смельчаки же, которые охотились за бигхабаром, сколько ни пытались, а взять «рок судьбы» не могли. Не шел он ни в сети, ни в электронные капканы, не реагировал ни на выстрелы из АКМ, ни на гранатомет, ни на лазеры. Казалось, ему все нипочем. Но знатоки поговаривали, что раз в год «рок судьбы» раскрывается и из него сыплется хабар. Причем такой редкий, что, выследив, когда распахнется «рок судьбы», сталкер после этого мог спокойно бросать свою профессию. Главное – уловить момент, и ты богат на всю жизнь. А убивал «рок судьбы» очень просто: электричеством, молнией – иногда совсем не того, кто находился рядом, а на выбор, того, кто ему приглянется. Поэтому большинство сталкеров при виде «рока судьбы» разбегались кто куда. – Все! – сказал Семен Тимофеевич. – Дальше я не пойду. Они находились перед промзоной, состоящей из разрушенной теплостанции и сети коммуникаций, за которыми среди пирамидальных тополей высились девятиэтажки. В третью справа и нужно было попасть. – Ты что? – удивился Калита. – Ты же обещал довести до квартиры?! – Помню, – очень спокойно ответил Семен Тимофеевич. – Я свои обещания держу. Только и ты обещал не приносить людей в жертву. – Но ведь все обошлось?! – напомнил Калита и сжал губы. – Если бы не обошлось, я бы с тобой и шага не сделал. Только ты не забудь, что так проклятия не снимаются, что «Великая Тень» все равно придет и никого не пощадит. – Зато мы прошли и знаем, что журналист везунчик, что он прирожденный сталкер в лучшем смысле этого слова. – Но все равно пропал! – Ну, знаешь, отец! – возмутился Калита. – Это Зона, а не детский сад! – А ты сам вспомни, как я тебя натаскивал? – Тогда было другое время. И вообще!.. Прибежал Жора Мамыра: – Андрей Павлович, Дубасов кличет! – А по связи нельзя? – Да он боится по связи. – Вообще‑то, правильно, береженого бог бережет. Не дай бог нас подслушивают. Вот что, Семен Тимофеевич, ты меня подожди, не уходи, мы еще с тобой не договорили, – и побежал вслед за Жорой. Однако, как только они приблизились к протоке, поросшей тростником, то сбросили темп и пригнулись, хотя Калите можно было идти, не таясь – броня «булат» окрасилась в желто‑зеленый цвет камыша. Но былые привычки сталкера взяли верх. – Я здесь… – отозвался Андрей Дубасов из‑за кустов ивы. Оказалось, он поменял дислокацию. И правильно сделал. – Путь закрыт, – сказал он. – Как закрыт?! – воскликнул Калита и заскрипел зубами. – Юра по «планшетнику» усек снайпера. Калита принялся разглядывать теплостанцию. Крыша была проломлена упавшим краном, и его проржавевшие конструкции торчали, как сломанный тростник на болоте – хаотично и бессмысленно. А за теплостанцией возвышались две трубы. От одной из них осталась только половина, а вторая, как шпиль, служила прекрасным ориентиром окрест. За трубами высились массивные градильни АЭС. – Может, ошибся? – По «планшетнику‑то»? – удивился Дубасов. – Я потом еще одного обнаружил чисто визуально. Да они и не очень‑то маскировались, словно не ждали нас. Это не понравилось Калите, как будто у него были другие соображения. – Стоп! – воскликнул он. – А не подстроил ли это все наш лесник? А? Завел на засаду и бросил! Точно! Я всегда говорил, что меня обдурить нельзя! – Да ты что?! – изумился Дубасов. – Он тебя маленького на руках носил! – Люди, как и времена, меняются, – буркнул Калита. – Леонид… Леонид… придержи Семена Тимофеевича, – включил он связь. – Как «ушел»?! И ты отпустил?! А ну быстро за ним и верни! Но без фанатизма! Все, амба! Нас предали, – сообщил он, ни на кого не глядя. Тяжелая снайперская пуля, посланная из разбитой теплостанции, ударила Калиту в шлем. Будь на нем не комплект «булат», а что‑нибудь попроще, и попади пуля не по касательной, а перпендикулярно, валяться бы Калите с дыркой в голове или со сломанной шеей. А так он всего лишь отделался контузией, и через минуту они все втроем благополучно отступили под защиту леса. Правда, Калиту мотало из стороны в сторону, но к этому он был привычен. Хороший глоток водки привел его в чувство, хотя левый глаз налился кровью и стал плохо видеть. С высокого берега хорошо были видны многочисленные коммуникации труб, с проложенными между ними и метелками камыша ветхими мостками. До сегодняшнего дня этот проход считался самым безопасным: загруженные хабаром сталкеры пройти здесь не могли, а желающих попасть в город попросту не находилось. К тому же этот район был чист от радиации. Многочисленные дожди за много лет смыли все изотопы в реку, и теперь они лежали в ней под толстым слоем ила и грязи и тоже способствовали появлению монстров, но земного, белкового типа, и потому менее опасных. Стало быть, прикрывали район теплостанции чисто случайно. А кто – неизвестно. То ли вояки, то ли какие‑нибудь бандиты. – Может, они черного сталкера ждут? – предположил Чачич. Но ему никто даже не возразил, потому что черный сталкер был хорош для анекдотов, а не для реальности. Через полчаса поиска с помощью «планшетника» и наблюдения были выявлены два снайпера с прикрытием из двух автоматчиков и гранатометчика, спящего в глубине теплостанции, который выдал себя тем, что не нанес на лицо маскировочную краску, и оно белело, как клочок ваты. Пока разбирались с теплостанцией, Калита совершенно забыл о Семене Тимофеевиче, а когда вспомнил, то кинулись искать Куоркиса и не нашли. – Черт! Черт! Черт! – в сердцах крикнул Калита. – Всем искать! Всем!!! – Но тут же отменил свой приказ: – Стоп! Я сам пойду! Жора! За мной! Это была не самая лучшая мысль. Искать человека в Зоне втройне опасно. Это не по правилам. Если человек пропадал, значит, пропадал. Такова его судьба. В лучшем случае его находили случайно, в худшем – никогда. Некоторые ловушки, реагируя на чаяния и надежды человека, раскидывали невидимые сети, другие притягивались к сталкеру, как железные опилки к магниту. «Иные Зоны, говорят, дружелюбнее к нашему брату сталкеру. А здесь, похоже, собрались настоящие монстры со всего света», – думал Калита. Вообще, у него была своя теория и он страстно хотел поговорить с одним ученым, который положил жизнь на изучение Чернобыльской Зоны. Этот человек безвылазно жил в ней и общался с миром только при помощи интернета. Звали ученого Александр Ген. А Калита знал его как Шурика Гена, потому что они оба выросли в Севастополе, на одной улице и в одном доме. Но на этот раз Зона отдала сталкера. В пронизанном солнечном светом лесу они вовремя заметили брызги крови на траве и жуткий предмет, заброшенный на сосну – правую руку в кевларе. Она так и сжимала АКМС – любимый калибр Куоркиса, семь и шестьдесят две сотых миллиметра. Что явилось причиной его гибели, Калита доискиваться не стал. Бывало так, что неизвестная ловушка пропускала первого сталкера, а второго сжирала. Поэтому по знаку Калиты они с Жорой прежним путем не пошли, а двинули каждый по отдельности прямо через чащу, избегая тропинок и светлых приятных мест. «Должно быть, он спешил, – укорял себя Калита. Эх, не надо было его посылать. Не надо было!» Пока Калита бегал по лесу, Дубасов взял «винторез», поменял позицию в третий раз и все‑таки из принципа снял снайпера, когда тот, уверенный в своей безнаказанности, проходил в глубине помещения по третьему этажу. Пуля калибра девять миллиметров пробила стекло и разнесла снайперу голову, как камень – арбуз. После этого над промзоной повисла напряженная тишина. Только БЛА стал летать кругами, отреагировав наконец то ли на активность сталкеров, то ли на радиопереговоры на той стороне протоки. Но к этому времени отряд Калиты был уже далеко, и Андрей Дубасов с трудом нагнал его, хотя был одет в простую камуфляжку и бежать ему было легко. Но именно это его и спасло: сухое, изогнутое дерево, росшее на краю протоки, махнуло веткой, но не дотянулось, и серая тень в отчаянии покрыла осоку пеленой, которая тут же растворилась в воздухе. Но Дубасов ничего не заметил. Его внимание было сосредоточено на траве, которая хранила следы товарищей. Дубасов знал, что теперь в городе им пощады не будет, но ведь не зря же они тащили такой арсенал. Пришлось идти по запасному маршруту, хотя Калите он и не нравился. Рискованным он был: мимо свалки, мимо брошенной техники. Да и место почти безлесное – одни тополя вдоль дороги. А еще, конечно, радиация. Счетчик – «щелк, щелк», считал свои рентгены. Да и «планшетник» в таком положении был плохим помощником, потому что ловушки оставались невидимыми. Еще лет десять назад находились безбашенные сталкеры, которые охотились за бигхабаром. Они пригоняли в Зону краны и тягачи с платформами, на которые грузили эту самую технику. Все прекратилось в один прекрасный день после того, как такой бульдозер из Зоны, проданный по дешевке на какую‑то большую стройку, завелся сам по себе и стал елозить по поселку строителей, сровняв его с землей. И никто и ничто не могло его остановить, пока у него не кончилось горючее. После этого пару мародеров расстреляли, а Зону окружили проволокой и минными полями. Вольница кончилась. Настали времена профессиональных государственных сталкеров «Бета». Калита и его команда были из этого разряда. С тех пор, если кому‑то что‑то удавалось вынести самыми невероятно‑тайными путями, то это было не крупнее того, что мог унести человек. Поговаривали, что в Зоне есть подземные ходы. Но Калита в это не верил. Все коммуникации давным‑давно взорвали, а разговоры о черном сталкере были из области сказок.
* * *
Костя с Бараско видели, как погиб Леонид Куоркис. Они как раз вышли на опушку, и здесь Бараско взял да бросил первую гайку. А на немой вопрос Кости, почему именно здесь, туманно объяснил: – Я не знаю, я просто чувствую. Потянув за собой кусок серой бечевки, гайка благополучно перелетела через невысокий куст. Костя пошел за гайкой, однако именно куст показался ему непреодолимым, и он решил обойти его снизу по склону. – Стой! – крикнул Бараско. Костя застыл и даже присел от неожиданности. Бараско подбежал шаг в шаг. – Смотри! – он показал на склон. – Ничего не вижу, – признался Костя. – А сухие ромашки на бугре? – Вижу. – Я не знаю, как вы это называете. Мы – «проплешиной» или «ямой». – Какая же это «яма»? – удивился Костя. Костя хотел признаться, что он новенький, что многого не понимает, но вовремя прикусил язык. «Не надо, чтобы кто‑то догадывался о моей скромной квалификации», – подумал он. И решил послушать умного человека, ведь везет не только дуракам. – Обычно температура такой «проплешины» выше, чем у окружающей травы. Этого бывает достаточно, чтобы там поселилась ловушка. – Любая? – спросил Костя, с любопытством наблюдая за «проплешиной». – Иногда под тонким слоем почвы живет «ведьмин студень», иногда «аттракт». – А чем они отличаются? – В «студне» кости становятся мягкими, как пластилин на солнце, и человек живет не больше пяти минут. Я знаю одного сталкера, который коснулся «студня» всего лишь мизинцем левой руки, но зато вовремя успел отрубить себе кисть. Он так ее и таскал на груди, потому что она не разлагалась и даже не высыхала, а стала мягкой, как гуттаперча. А «аттракт» действует как горячая песочная яма. Разогревается мгновенно, как микроволновка. Человек варится в собственном соку. Понял? – Понял. «Откуда он знает о микроволновке?» – удивился Костя, но промолчал. – Поэтому сторонись старых кострищ, ну и много еще чего. А вон, кстати, кто‑то и лежит… Медведь, похоже. Был такой сталкер… Костя приподнялся и увидел ниже по склону что‑то белое, похожее на кости. – Вблизи «ям» резких движений не делай! – одернул его Бараско. – Громко не разговаривай! Костя снова присел. Действительно, над «проплешиной» сразу возник горячий столб воздуха. Трава и деревья виднелись за ним, как сквозь линзу. Раздался странный свист. Столб неуверенно качнулся в сторону Кости и Бараско и растаял так же внезапно, как появился. – Фу‑у‑у… – вытер пот со лба Бараско. – Кажись, я дал маху. Костя с удивлением посмотрел на него: неужели они были на волосок от смерти? Но кто он? Опытен, но, как и всякий человек, допускает ошибки. Непонятно, молод или стар, ежик на голове, первая седина на висках. Шея повязана грязным бинтом. В ботинках красные шнурки. А в глазах тоска. На любой тусовке о таком бы сказали: неудачно понтит друг. На художника не тянет. Скорее, на поэта‑отшельника. Диковат. «Конечно, – подумал Костя, – потаскайся шестьдесят с лишним лет по Зоне, и не таким станешь». – Там «аттракт» сидит, – уверенно сказал Бараско. – Уходим. В этот момент они увидели метрах в пятидесяти Семена Тимофеевича. Он двигался в тени деревьев, и Костя, находясь под впечатление увиденного и услышанного, не успел его окликнуть. «Может быть, это даже не Семен Тимофеевич?» – подумал он, с удивлением провожая его взглядом – уж слишком быстро Семен Тимофеевич шел. Бараско тоже замер. – Слышь, ты бы дал мне винтовку? А? – и уверенно протянул руку. «Черт, – подумал Костя, – таскаю сдуру. Если б он хотел от меня избавиться, у него было для этого сто десять способов». – Держи, – ив придачу сунул ремень с патронташами. Бараско ловко щелкнул затвором и взял на прицел опушку леса. Только тогда Костя что‑то сообразил и тоже изготовился со своим «шмайсером», хотя ему пришлось повозиться с ним – затвор у автомата был под левую руку. Вслед за Семеном Тимофеевичем выскочил большой Куоркис. На этот раз у Кости желание окликать вообще не возникло. Куоркис почти нагнал Семена Тимофеевича, когда попал под удар «дровосека». Все произошло так быстро, что Костя увидел в воздухе только кровавый ком, и они побежали по всем правилам сталкеров, оставив в траве три или четыре гайки. Но прогалину пересекли благополучно и сразу упали за первыми кустами. – А еще заметь, – сказал Бараско, на которого смерть Куоркиса не произвела никакого впечатления, – что большинство ловушек активизируются только днем. Бойся БЛА. Костя не успел спросить, почему. Из леса выскочили Калита и Жора Мамыра. Но и с ними Косте почему‑то общаться не захотелось. А вот Бараско проявил интерес: – Интересно было бы знать, куда они идут? – В Припять, наверное. Куда еще? – ответил Костя. – Хочешь с ними? – Нет. Тот, кто в Зоне ходит следом, погибает первым. – Хорошее правило, – согласился Костя и оглянулся: ни Калита, ни Жора к злополучной сосне даже не приблизились, а тут же ушли туда, откуда появились. После того, как он наслушался Бараско, трудно было обвинить их в трусости. Совсем недавно Калита послал его на верную смерть, и Костя понял, что в Зоне каждый за себя, ну, пожалуй, кроме Семена Тимофеевича и Дубасова. Эти люди проявили к нему сочувствие. А над Зоной беспечно плыли облака и ласково светило солнце, и Косте в его ватнике, который хоть и был летним вариантом, облегченным, стало жарковато. Но бросить его он так и не решился, потому что остался бы в одной рваной рубахе. Джинсовую куртку он выбросил еще раньше, потому что от нее остались одни лохмотья. Да и, честно говоря, голубой цвет в лесу был сильно заметен, поэтому Костя о куртке не сожалел. Плана у них как такового не было, разве что идти за Калитой, выдерживая дистанцию, поэтому Бараско предложил: – Пойдем‑ка, вооружимся, а то с этими пукалками, – он тряхнул СВТ‑40, – много не навоюешь. – А, вот ты где! – раздался голос, и на тропинке, как черт из табакерки, возник полицай. – Господин капитан страшно недоволен. – Да… здесь… – неопределенно ответил Бараско, делая знак рукой Косте. Но и без этого Костя сообразил и вовремя спрятался за толстым стволом березы. – Ну пойдем, милок, – вздохнул полицай. – Господин капитан приказал доставить тебя живым или мертвым. Только без глупостей. А то смотри – как жахну! – предупредил он. Положение осложнялось еще и тем, что винтовка у Бараско висела на плече, а в руках полицая держал пулемет‑пистолет МР‑40. И Бараско знал, что делает пуля калибра девять миллиметров, попадая в грудь человеку. Поэтому он сказал: – Ты что, Степан? Я же свой. Петра помнишь? Вот ищу вас. Куда yKe я без своих? Пускай меня Зона сожрет, если вру! – Знаем, знаем… – словно бы равнодушно заметил полицай. – Я давно заметил, что ты, как волк, в сторону глядишь. Ручками‑то… ручками‑то… не дергай! – Да я не дергаю, окстись, Степан! – Ну и не дергай! – Да не дергаю! – Кинь на землю винтовку‑то! Кинь! А Костя никак не мог нащупать рукоять взвода затвора. По привычке он искал ее справа, как у АКМ, а она была слева. Наконец он клацнул затвором как раз в тот момент, когда Бараско вроде бы в растерянности уронил на тропинку СВТ‑40. Костя выскочил из‑за березы и с криком: – Умри, сволочь! – дал очередь поперек тропинки, на которой стоял полицай. После этого он и зачем‑то решил посмотреть на результат своей стрельбы. А это была ошибка, потому что он ждал, что полицай упадет, а тот все не падал и не падал, зато приподнял ствол МР‑40, и тогда Косте пришлось сматываться быстро‑быстро. Не разбирая дороги, они неслись лесом. – Ты чего так долго?! – укорял Бараско. – Я уже решил, что уже все, конец – получу пулю от эсэсовца. – Выходит, ты изменил свою судьбу? – Выходит, – согласился Бараско и от удивления так резко остановился, что Костя наступил ему на ногу. – Только едва в штаны не наложил. Слушай, а ведь это дело надо обмыть! – Где? – удивился Костя, оглядываясь на заросли молодых елок. При мыслях о еде он вспомнил, что не ел со вчерашнего дня, и в животе заурчало. – Ну не здесь, конечно, – таинственно сказал Бараско. – А есть у меня одно местечко. Так, где наша труба? – Он взглянул поверх деревьев, ища главный ориентир Зоны – уцелевшую трубу теплостанции, за лесом. – Значит, нам сюда! – и уверенно ткнул пальцем в чащу. Через десять минут они ступили на хорошо протоптанную тропинку, которая привела их к широкому, как зев, люку, у которого, сидя на корточках, курил косяк бородатый сталкер в папахе черного цвета. Он мечтательно смотрел на небо в просвет сосновых вершин и сосредоточенно выдыхал дым из ноздрей. Косяк он держал легко и изящно, как секретарши – сигарету в дорогих телестудиях. На коленях у него лежал АКМ. – Что нового, Джангер? – спросил Бараско. – Сижу курю, – невозмутимо ответил Джангер. – Друга жду. – В Зону идете? – А куда еще? Деньги всем нужны. – Это ты на прошлой неделе на Кровавом болоте «куни‑кори» взял? Говорят, самого «дантая» обманул? Как потом объяснил Бараско, «куни‑кори» – это очень слабый антигравитатор, скорее игрушка, чем серьезный хабар. А «дантай» – охранник, биологический объект с полевыми свойствами. Обмануть его можно, но очень сложно. – Было дело, – выдохнул сизый дым Джангер. – Но ведь и ты не пустой идешь? – опытным взглядом определил он. – Сидорович здесь? – ловко ушел от ответа Бараско. – Здесь, а где ему еще быть? Сидит Иван Каземирович, как паук в банке. А‑ха‑ха‑ха!!! Костя разглядел на груди у Джангера страшный талисман – гуттаперчевую кисть левой руки с большими желтыми ногтями, и понял, почему Джангер так изящно курит. Правая рука у него за неимением левой сделалась очень ловкой. – Что, страшно, парень? – поймал его взгляд Джангер и показал культю. – От Зоны еще никто не уходил целым. – И снова засмеялся лающим смехом. – А‑ха‑ха‑ха!!! Но ты еще молод, и тебе, возможно, повезет! Над Зоной красиво и печально запела «кудзу». Через мгновение ей ответила другая, потом третья, и мир погрузился в неземную музыку.
|