Алма-Ата. 15 августа 1990 года

Это даже не сон – забытье.

Рашид Нугманов лежит с открытыми глазами на диване в своей собственной квартире. Его глаза открыты. А мысли – далеко. Звенит будильник. На часах 9 утра. Рашид нажимает на кнопку будильника. Какое-то время он просто лежит на спине и смотрит в потолок. Потом встает, идет мимо комода, на котором стоят сразу три телевизора – один большой, второй, рядом, поменьше, и третий совсем миниатюрный, он стоит на корпусе большого. Все телевизоры работают. На экране большого идет черно-белая хроника, и диктор рассказывает историю заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса. О чем идет речь, Рашид понимает не сразу. Он присаживается в кресло. Вглядывается в экран. Какое странное кино. Вот какой-то мужчина садится в кабину военного самолета – наверное, это и есть тот самый Гесс. Кадр прыгает – старая съемка вообще не отличается качеством. Потом этот же мужчина сидит в зале Нюрнбергского суда – эти кадры Рашид видел уже не раз. Потом вдруг невесть откуда появляется белоснежная вершина Фудзи и мчащийся по широкому автобану мотоциклист…

Рашид трясет головой. Может быть, он все-таки спит?

Странная передача. На экранах других телевизоров рябь. А здесь – бесконечное мельтешение и странные люди, говорящие о странных вещах. Пред глазами снова появляется немного потрепанное лицо заместителя фюрера. Теперь он в тюрьме Шпандау. Но Гесс совсем не похож на Гесса. А голос диктора за кадром – на голос диктора…

– 10 мая 1941 года в 17 часов 40 минут заместитель Гитлера Рудольф Гесс взлетел с аэродрома фирмы «Мессершмит» близ города Аугсбурга на двухмоторном истребителе «Ме-110». В 22 часа 15 минут Гесс покинул самолет и на парашюте приземлился в Шотландии, где сдался в плен. В 1946 году международный трибунал в Нюрнберге приговорил Гесса к пожизненному заключению. Гесс находился в западноберлинской тюрьме Шпандау вплоть до 18 августа 1987 года – дня своего самоубийства.

Передача окончена.

Нугманов идет на кухню, включает газ, ставит на плиту чайник со свистком. Потом принимает душ. Вскоре вскипает чайник. Его отчаянный свист заставляет Рашида выключить душ и вернуться на кухню. Какое-то время он с потухшими глазами сидит на кухне. Один перед дымящейся чашкой с чаем. Его мысли снова далеко. Ему кажется, он слышит голос. Ему кажется, ему знакомо имя этой девушки. Он легко узнает язык – это японский. Легко понимает смысл.

– Я люблю тебя, Виктор, – говорит Акико…

Эпилог

– Виктор мне постоянно снится все эти годы, – говорит Рашид Нугманов, – меня часто спрашивают, почему я до сих пор не снял про Виктора кино. Сначала я собирался. Но все же не смог. Делать картину о человеке, который был по-особому близок тебе, очень трудно. В конце концов, я решил так: если сниму фильм о нем, то я для себя его убью… – Длинная пауза. – Виктор для меня просто куда-то надолго уехал. Я думаю, что на том свете мы все не раз повстречаемся друг с другом и, наконец-то, поймем, где истина.

Базис «Черного квадрата…»

Публикации из газеты «ROCK-FUZZ» и журнала «FUZZ» 1991—2007 гг.

В последнюю осень уходят поэты…

Интервью с участниками концерта памяти Виктора Цоя «Сорок дней»

24 сентября 1990 г., СКК имени В.И. Ленина, Ленинград

Майк Науменко: Сейчас уже трудно вспомнить со всеми подробностями, как я познакомился с Виктором… Кажется, это было году в 1980-м. У нас был общий приятель Леша Рыбин. Знакомство состоялось, кажется, через него.

Мы жили тогда по соседству, буквально в трех минутах ходьбы друг от друга – у Парка Победы. Я – на Варшавской, Витя – на углу Бассейной и Московского проспекта. Они вместе с Лешей Рыбиным часто заходили ко мне, показывали свои песни.

Вместе с КИНО я играл один раз, в 1982 году. Это был их первый концерт в Рок-клубе. Тогда, в общем-то, КИНО как группа еще не сложилась. Витя был с Лешей Рыбиным, на фортепьяно играл Дюша Романов из АКВАРИУМА, на басу – Файнштейн, он же Михаил Васильев. Я сам играл на электрической гитаре всего одну песню – «Когда-то ты был битником».

Каким был Витя? На это сложно ответить. Он был разным… В последнее время он очень изменился. И связано это, прежде всего, с его успехом.

Михаил Борзыкин: Для нас этот концерт имеет куда более символический смысл, нежели просто концерт памяти Цоя… Дело в том, что мы ведь все вышли из Рок-клуба, а зима нынче будет тяжелая. Так что это как бы вынужденное единение, вызванное смертью Виктора. Оно сейчас необходимо – и нам, и тем, кто придет на концерт. Мы можем зарядить людей энергией на выживание.

Александр Житинский: Первую нашу встречу с Виктором помню прекрасно. Она произошла в 1984-м году у Гребенщикова в мансарде на улице Софьи Перовской. Цой пришел тогда с Марьяной.

Боб представил Виктора как восходящую звезду отечественного рок-н-ролла, хотя в это не очень-то верилось. У КИНО почти ничего тогда не было, кроме записанного альбома «45».

За все наши встречи я не помню, чтобы Витя сказал больше двух-трех фраз. Он был чрезвычайно сдержанным и немногословным и по-настоящему самовыражался только в своей музыке.

Из выступлений во время концерта

Анатолий Гуницкий: До сих пор мне в это не хочется верить. Я помню, как в начале августа на стене Рок-клуба появился портрет Цоя. Кто-то нарисовал его черной краской прямо на стене… Это замечательный портрет, на него – особенно теперь – поневоле обращаешь внимание. Вот только неизвестно, что это было – предчувствие или предзнаменование. Но вряд ли случайность…

В те дни, когда все это случилось, во дворе Рок-клуба собирался народ, горели свечи и все время звучала музыка КИНО, пение Виктора. И вот внезапно все эти песни, хорошо нам знакомые и нами любимые, вдруг обрели какой-то особый трагичный смысл. Мы стали понимать их иначе, чем раньше.

Сейчас, после сорока дней, Виктор уже находится далеко от нас… Он уже в том мире, где нет места нашим обычным страстям, чувствам и эмоциям. Но я верю в то, что он узнает наш ответный порыв тепла, благодарности и любви.

Александр Житинский: Есть что-то противоестественное в том, что мне, человеку, которому вскоре стукнет полвека, приходится прощаться уже с пятым питерским музыкантом, с которым я был знаком лично… Я прошу вместе вспомнить имена этих музыкантов, которые сделали так много для славы питерского рока. Это Жора Ордановский, ушедший от нас в 1984-м, это Саша Давыдов из СТРАННЫХ ИГР, который ушел годом позже, это Саша Куссуль из АКВАРИУМА, который погиб в 1986-м, это Саша Башлачев… и вот уже нет Виктора Цоя. Я хочу, чтобы вы любили музыкантов, я хочу, чтобы вы их берегли, ибо они работают в очень опасной зоне. Я хочу напомнить, что рок-н-ролл – это любовь. Я не буду говорить о песнях Виктора Цоя – мы все их знаем наизусть. Я не буду говорить о нем как о человеке – он был нежный и гордый, он имел огромную внутреннюю силу. Которую передавал нам..

Его душа сегодня простилась с нами, но мы с ней никогда не простимся!

Юрий Шевчук читает стихотворение, написанное незадолго до концерта:

В последнюю осень

Ни строчки, ни вздоха.

Последние песни

Осыпались летом.

Прощальным костром

Догорает эпоха,

И мы наблюдаем

За тенью и светом

В последнюю осень…

Голодная буря

Шутя разметала

Все, что душило нас

Пыльною ночью,

Все то, что дышало,

Играло, мерцало,

Осиновым ветром

Разорвано в клочья

В последнюю осень…

Ах, Александр Сергеевич, милый,

Ну что же вы нам

Ничего не сказали

О том, что держали

Искали, любили

О том, что в последнюю осень

Вы знали…

В последнюю осень…

Уходят в последнюю осень поэты.

Их не вернуть,

Заколочены ставни.

Остались дожди

И замерзшее лето,

Остались любовь

И ожившие камни…

В последнюю осень…

ROCK-FUZZ № 1/1991