Кострома ненаглядная

(мотив тот же)

Кострома ненаглядная,

Красота берегов.

А на Волгу зеркальную

Смотрит стадо коров.

Припев: Церквушки пасхальные,

От помёта печальные.

Эх, вы баржи бурлацкие,

Сочный мат мужиков.

Девчонки нахальные,

Их дела аморальные.

С постамента Сусанин

На них хмуро глядит.

Суета привокзальная.

Я вернулся домой.

Мои ноги усталые

Понесли по прямой.

Припев: Ах, мамочки, папочки

И домашние тапочки,

Эх, кровать белоснежная.

Аромат пирогов.

Жратва ресторанная

И компания пьяная,

Слышу музыку русскую,

Женский стук каблучков.

Разошёлся и заодно переделал популярную тогда на Кубе песню, исполняемую группой «Синко су кватро». Название группы исходило от номера лампы в их музыкальной аппаратуре, которая постоянно перегорала.

«Порке тэ вас»

Все двенадцать месяцев в году

Я Вас люблю.

И я не знаю, как без Вас мне жизнь прожить

И не тужить.

Припев: А глаза мне Ваши часто снятся

В который раз, в который раз.

Но не смею Вам признаться,

Увидев Вас: люблю я Вас.

Все двенадцать месяцев в году

На Вас смотрю.

А Вы проходите, не глядя на меня,

Любовь моя.

Припев тот же.

Все двенадцать месяцев в году

Одной живу.

Вдруг понял я, когда с другим увидел Вас:

Я – ловелас.

Припев тот же.

Ночная самоволка в Сан-Антонио

Однажды, когда уже песо «жгли ляжку», всей «святой» троицей решили сходить в ночную самоволку в небольшой городок Сан-Антонио. Переоделись в гражданку. Предвидя, что на обратном пути будем пьяны, а посему можем не выговорить или вообще забыть весь запас испанских выражений, на бумажке написали координаты расположения нашего Узла. Благополучно добрались до шоссе, сели в автобус, водиле назвали пункт назначения. В салоне увидели кубинца-негра в солдатской форме и подсели рядом. Познакомились, и надо же – его зовут Антонио, Толик значит. Разговорились. Кое-как поняли, что он едет в больницу лечить зуб. Мы сказали, что будем ждать его в баре Сан-Антонио. Толик кивнул. Но мы особо не рассчитывали, что он сможет там нас найти. Высадились и сразу увидели ночной бар. Заходим. Редкие посетители пьют почему-то молоко(?!). Все стали нас с любопытством рассматривать. Мы сели за барную стойку. Рассматриваем на стеллажах алкогольный ассортимент. Показываем бармену на бутылку местной водки. И тут выясняется, что после 22-х часов спиртное не продаётся. Вот те на! А как же советско-кубинская дружба – «Амистад»! Бармен всё понял и о чём-то заговорил с … полицейским, которого поначалу мы не заметили за одним из столиков. Полицейский кивнул бармену и тот выставил перед нами бутылку облюбованной нами водки и три стакана. Мы темпераментно поблагодарили его и полицейского, которого пригласили выпить с нами. Но он естественно отказался, пояснив жестами, что находится при исполнении. Заказали закуску – три маленькие рыбные котлетки и три сигары. Расплатились и разлили бутылку полностью по стаканам. Чокнулись: «За Дембель!», - и по-русски опрокинули разом стаканы, понюхали котлетки и закурили сигары. Кубинцы были в экстазе от такого цирка. Раздались смех и аплодисменты. Мы знали и видали, что они пьют по «чуть-чуть» и в основном коктейли через соломинку. Ждём прихода кайфа. Переглядываемся с удивлением – не пробирает. Тут же заказываем вторую. Кидаем всем присутствующим «Вива Куба!». Опять залпом по стакану, откусываем немного от котлетки. Кубаши: «О-о-о-о-о!!!». Ну, у нас вроде провалилось. Немного побазарили и решили накатить по третьему стакану. Заказываем ещё бутылку. Кубаши, по их выражению лиц – уже в шоке! И тут появляется наш Толик. Мы встречаем его радостными возгласами, как старого знакомого (Антонио! Амиго!), обнимаемся, приглашаем за нашу стойку и наливаем ему полный стакан. Толик смущён, но тоже рад, однако поглядывает на полицейского. Тот машет рукой – типа валяй. Ещё немного попили, посидели. Толик давил свой стакан долго.

Тут подошло время возвращаться. Тепло со всеми распрощались, загрузились в подошедший автобус, сунули бумажку водителю и дали кубинским пассажирам концерт. Развеселили их русскими народными песнями: сначала – «Ой, мороз, мороз!», потом «Расцветали яблони и груши» и далее в этом духе. Кубаши улыбались, хлопали в ладоши и даже пытались подпевать. Вообще-то они народ весёлый заводной и это дело любят. Я хотел закончить концерт пляской. Уж было начал. Но автобус остановился – приехали. Прощались со всеми пассажирами минут пять, обнимались, клялись в дружбе и любви к Кубе. На прощание – «Вива Куба! Вива Фидель! Свобода или смерть! Куба - си, янки – но! Они не пройдут!». Радостные и счастливые вернулись в Центр и завалились спать.

Спартакиада дружественных Армий и наше телевидение.

На Кубе состоялась Спартакиада дружественных Армий. Нам были организованы выезды на бокс (присутствовал сам Фидель!) и мотокросс. Некоторые спортсмены, а с ними композитор Игорь Лученок, сочинявший для «Песняров», и советское телевидение приезжали на наш Узел связи. Были две специализированные машины, набитые соответствующей телевизионной техникой, средствами спутниковой связи. Нас пригласили в машины для ознакомления с ней, а заодно нас снимали в режиме он-лайн. Мы видели себя прямо на экране цветного телевизора, выставленного недалеко на плацу. Вот только остался открытым вопрос: велась ли запись и сохранилась ли она? Было бы конечно здорово увидеть себя в цвете 30 лет спустя! Скорее всего, из-за режима секретности нашего места пребывания сия акция на ТВ стёрта.

Губа (гауптвахта) – она и на Кубе губа!

Было воскресенье. Почему-то выезда на пляж или в Гавану руководство не сорганизовало. Вася Кудрин, вернувшись с обслуживания Фестиваля, привёз нашу водку, «Столичная» в экспортном варианте. Распивая её с Васей под авокадо в аппаратной, я понял: какими помоями травят нас в Союзе! Потом пошли погулять в манговый лесок. Набрели там на «стариков», которые отмечали кому-то День рождения. Меня, как старшину, и Васю, как друга старшины, пригласили к «столу». Выпили с ними вина и пива, сфотографировались на память с кубинской козой, которая паслась недалеко на полянке, привязанная к пальме. Вернувшись на Узел, я решил поспать, так как был уже изрядно пьян из-за того, что смешал разные напитки.

Как правило в выходные офицерский состав на Узле не показывается, это считалось дурным тоном. Они отдыхают в офицерском городке со своими семьями или едут в Гавану, или на пляж, или на рыбалку. Для обеспечения порядка достаточно было дежурного офицера по Узлу связи, в ТТЦентре - старшины, то бишь меня. В Центре было всё хорошо: старшина пьян и готовился проспаться к вечерней проверке, «старики» - в лесу и глаза никому не мозолят, «фазаны» командуют молодыми, которые производят уборку территории – разгоняют лужи на плацу после дневного ливня.

У Карачинцева был в подчинении прапор (фамилию не помню). Он носил очки и имел поэтому кликуху «Водолаз». У «стариков» в отношении его даже родился клич: «У кого четыре глаза? У «Водолаза!». Его служебные обязанности в Центре никому не были понятны, что-то вроде везде сующегося соглядатая-замполита. Короче, его не любили – бездельник, стукач, безропотно выполняющий волю «командора». Когда «Водолаз» появлялся в расположении, «старики» встречали его вышеуказанной кличкой, и нередко кидали ему «суку» на чей-то возглас из-под накомарника: «Водолазу – презрение!». Он никак не реагировал на это, возможно просто не понимал, что это относится к нему. И за это его тоже не любили.

Так вот, в означенный день начальник неосмотрительно и послал его на Узел пронюхать, что творится в ТТЦентре. Я шёл к своей койке, когда прапор меня посмел окликнуть: «Старшина Хохлов! Ко мне!». Оборачиваюсь: «А-а-а, Водолаз!». Во мне закипела злость на это мурло, посмевшее нарушить неписаные законы Центра, его мирно текущую жизнь в выходной. Участь прапора была решена. Подхожу и открытым текстом в присутствии личного состава «вежливо» спрашиваю: «Ты чего, Водолаз, припёрся?! Чего ты тут вынюхиваешь?! Что тебе дома не сидится?!». Водолаз струхнул, попятился. Я ему: «Стоять!», - и бросился на него, с какой целью – сам не знаю. Тут ребята меня оттащили. Прапор куда-то исчез, но через некоторое время появился с дежурным по Узлу. Выясняется, что Водолаз позвонил Карачинцеву, тот распорядился отвезти меня на губу. Приехала машина. Когда меня в неё грузили, я чуть было ногой не засветил по башке прапору, который неосмотрительно близко подошёл к дверке кузова автозака. Промазал. Дальнейшее не помню. Очнулся от холода и жажды голый в воде, по мне ползают какие-то здоровенные насекомые. Немного побаливает челюсть. Языком нащупываю дупло в зубе. Прямо перед глазами вижу свою зубную пломбу на мраморном полу. Та-а-а-к значит – начудил. Осматриваюсь. Я в белоснежной мраморной камере 3 на 4 метра, окошечко-амбразура без стекла, пол имеет наклон от двери к противоположной стене, где я лежу в воде. У двери на сухом островке лежат мои мокрые скомканные трусы. Во рту – сушняк. Смахиваю с себя насекомых, выжимаю и надеваю трусы. Кричу в амбразуру: «Пить! И в туалет!». Открывается дверь, передо мной улыбающийся солдат с кружкой. Диалог типа: Где я? На офицерской губе. Чему улыбаешься? Да ты тут такого начудил….

Попил, справил нужду. В коридоре увидел ещё ребят. Тоже лыбятся. Вернувшись в камеру, стал вспоминать, что было. Помнил хорошо всё до момента погрузки в машину, потом полный ноль и лишь один перед глазами кадр: передо мной двухметровый офицер спортивного телосложения и свою фразу в его адрес: «Ты – фашист!». Дальше – полный обрыв. Предполагаю такое развитие событий. С меня снимают робу, наливают воду на пол, я вскакиваю, снимаю трусы и швыряю в дверь. Наверно требую убрать воду. Тут появляется офицер, обзываю его фашистом, а может и ещё как-то. Он бьёт меня в челюсть, из зуба вылетает пломба. Я отключаюсь.

Утро вечера мудренее: перебираюсь на сухой островок у двери и засыпаю. Утром прибывает Карачинцев. Начальнику объясняю, что пил один по случаю получения «плохого» письма от девушки, что Водолаз повёл себя некорректно, не умеет общаться с личным составом, что зря пошёл жаловаться дежурному по Узлу, а у меня сдали нервы. Карачинцев не понял: «Какой ещё водолаз?». Объясняю, что это прапор, что у него из-за очков четыре глаза, как у водолаза, который везде лазает, и это его кличка в ТТЦентре. Майор заулыбался, видимо он также оценивает своего никчёмного прапора. Велел мне одеться. Потом о чём-то переговорил с дежурным по губе. На машине мы вернулись на Узел. Продолжение отсидки на Губе не последовало?! Прапор в выходные дни больше в расположении не появлялся.

Второй раз попал на губу после ночного выезда на Карнавал. Я – старший от ТТЦ. Ответственный за выезд офицер из другого подразделения Узла, завершив перекличку отъезжающих на Карнавал, предупредил: при отбытии с карнавала опоздание на 5 минут к автобусу в назначенное время будет караться губой.

Прибыли в Гавану на набережную Малекона. Зрелище необычное и грандиозное. Описывать не буду, все видели по телику бразильский карнавал, но кубинский – чуть поскромнее. Море света, музыки, танцующего народа и пива. Набрели на аттракцион: покупаешь за небольшие деньги деревянные баранки, размером с наши сушки, подходишь к огороженному кругу радиусом примерно 3 метра, в центре которого стоит стол с различными спиртными напитками. Если накинешь баранку прямо на горлышко бутылки, то она твоя. Мы подошли к ограде, кубинцы с интересом расступились. Слава Дегтярёв театрально последней баранкой попал! Одобрительный гул присутствующих. Бутылку распили тут же, угостив несколько кубинцев. Потом ходили по набережной с пинтами пива. Вася фотографировал участников карнавала. Потом я, Слава и Вася, ища туалет, набрели на касу, в дворике которой за праздничным столиком расположилась кубинская семья. Из магнитолы неслась песня «Boney-M» «Sunny». Мы их поприветствовали, они пригласили нас к себе. Началось знакомство, угощение ромом и пивом, танцы. Родители подтолкнули ко мне свою дочку. Мы с ней сбацали сначала быстрый, потом медленный танцы. Я на верху блаженства! Тут нас находит «соловей» с выпученными глазами и сообщает, что нас давно ждут у автобуса. Посмотрели на часы, действительно время мы проморгали. Уходить от кубинцев не хотелось. Всё равно – Губа. Посыльному велели передать, чтобы нас не ждали, вернёмся самостоятельно. Тот убежал, но через некоторое время опять вернулся, умоляя нас пойти с ним к автобусу, мол без нас не уедут. Ну, что делать…. Как обычно - пообнимались, расцеловались с кубинцами и пошли к служебному автобусу.

Утром Карачинцев объявил мне четверо суток ареста на бригадной Губе, вручив соответствующее предписание. Со мной поехал ещё один отличившийся на карнавале, но с другого подразделения. Бывалые ребята рассказали о порядках на Губе.

Дежурный по гауптвахте, узнав, что мы с Узла связи – интеллигенция, белая кость, да ещё с карнавала, на котором он никогда не бывал, со злорадством заявил, что мы на Губе просидим до дембеля, что дополнительные сутки он нам обеспечит. Я мысленно обозвал его говном, и попросился в туалет перед помещением в камеру. Туалет был отдельно на улице. Я уже знал, что курить в камере запрещено. В туалете были заложены в деревянных щелях сигареты – «общак», я свои тоже распихал. В моей бетонной камере на единственной табуретке сидел моряк-связист с нашего Узла, тоже с карнавала. Подсел к нему. Моряк пояснил, что лежать на полу запрещается до отбоя. За нарушение дежурный может накинуть сутки ареста. Перед отбоем каждому выдают деревянный настил из четырёх досок для спанья, по-местному – «вертолёт». К полудню камера так нагрелась, что на потолке и стенах выступил конденсат – водяные капли, а наша роба промокла от пота. Хотел снять, но моряк предупредил: запрещено! Парилка! Сидим в полуобморочном состоянии. Слышим, в соседней камере кто-то не выдержал и закричал: «Караульный, выводи во двор, а то на хрен сдохну!». Защелкали замки, нас всех выпустили. Караульный с автоматом попросил, что пока нет дежурного, надо сделать свои дела побыстрей и по первому же сигналу вернуться в камеры. Во дворе скинули робы для просушки на забор из сетки-рабицы, кинулись к умывальникам. Сполоснулись более-менее прохладной водой, закурили, взяв в туалете сигареты. Понемногу отходим от угара, но тут караульный кричит: «Атас! Дежурный!». Мы ломанулись по камерам. Оказалось: появление дежурного караульный всё-таки прозевал. Через 5 минут он уже сидел в нашей камере. Дежурный дал ему 2-е суток ареста. Вот это нравы, «дедовщина» отдыхает!

На вторые сутки всю Губу привели на танкодром. Оказалось, что наша задача - похоронить сбитую танком корову. На солнце её раздуло до размеров бегемота! Вокруг уже сидела стая грифов. Дежурный пояснил, что если управимся за определённое время, то он освободит наших товарищей, кому сегодня окончился срок ареста. Не управимся – накинет им ещё сутки. Копать кубинскую землю, да ещё могилу неимоверных размеров – дело тяжкое. Но мы не подкачали, сбросили в яму корову, засыпали её хлоркой, а потом и землей.

На третьи сутки приехал Карачинцев и забрал меня с Губы. Оказалось, что потребовались мои способности по ремонту аппаратуры, которая стала глючить. На самом деле Слава Дегтярёв «напел» начальнику, что без меня в ЗАСовской аппаратной - аврал.

За Карнавал раньше на Губу никогда не сажали. Наших «стариков» мы вообще по возвращении выносили за руки и за ноги из автобуса и рассовывали по койкам под накомарники.

Третью Губу я заработал после посещения нашего Узла проверяющей бригадой из Москвы. Перед этим Карачинцев вызвал меня и приказал организовать тщательную чистку и смазку оружия. «Фазаны» чистили автоматы сами, «соловьи» - своё и «стариковское». Я на выбор потом проверил пару-тройку стволов, вроде нормально. Но я не учёл жарко-влажный климат Кубы. Сколько ни чисти и ни смазывай, через пару суток надо всё делать по-новой.

Проверяющие, аккурат, и заявилась к этому сроку. Нашли какой-то автомат, не удовлетворивший их, вставили пистон Карачинцеву, а он мне – в виде 5-ти суток ареста. Велел отзвониться по прибытии на губу. Я смазал и перебинтовал свои больные к тому моменту пальцы и с оказией с двумя прапорами поехал на губу. Прапорщики поинтересовались: за что на губу, кто направил и что у меня с пальцами. Выслушав, возмутились жестокостью наказания и сообщили, что сначала покажут меня доктору в госпитале. Там они о чём-то с ним пошушукали. Я показал доктору свои пальцы, «дырки» на животе и ногах. Он написал мне справку, что по состоянию здоровья я не годен для содержания в камере закрытого типа и нуждаюсь в лечении. С этой железной бронью я проездил до самого вечера с прапорами, которые обделывали какие-то свои дела. Вернувшись в Центр, узнал от ребят, что начальник рвёт и мечет, не получив от меня звонка с губы. Захожу к нему в кабинет, протягиваю справку, объясняю, что прапора обещали сами ему отзвониться. Карачинцев – сказать злой - мало. Пообещал мне, что при малейшей провинности я отсижу плюсом всё недосиженное.

100 дней до Приказа. Приказ. Выход 1-й барки.Прощальная гастроль на Варадэро.

Слева на право: Я, Дегтярёв, Ковальчук, Шерстюк, Мельник, Максимов, Насыров, Дзюбенко, Ловейко

На 100 дней до Приказа нам-«старикам» командир организовал выезд в туристический центр Сороа в Пиналь дель Рио, расположенный на вершине живописной горы. Там размещены бунгало, бассейн, бар, сувенирные лавки. Кроме нас, начальника и его сына там отдыхали кубинцы. По этой причине мы вели себя достойно, кроме пива – ничего. Познакомились с тремя кубинками, две по имени Мария. Танцевали с ними под «Бони-М», фотографировались, купались.

Открытка с видом турцентра Сороа Я, Вася Кудрин, Слава Дегтярёв, Серёга Кузнецов

Знакомимся в баре с кубинками Танцуем с ними

Слава Дегтярёв Вася Кудрин Я и кубашка Мария

Всё чинно и благородно. Кроме пива – ничего. Накупили мелких сувениров, посмотрели на горную речушку с водопадиком. Ну, чистые «русо туристо» на экскурсии.

Пришёл Приказ о Дембеле!

Вышла из Союза и 1-я барка. Великий праздник! С этого момента мы считаемся «дедами». Я, как старшина, иду к начальнику и от имени «дедов» предлагаю ему организовать наш выезд на Варадэро со своим спиртным и закуской. Таков неписаный обычай в ТТЦ. Карачинцев сначала ни в какую не соглашался. Я привел ему железный аргумент – тогда ребята всё-равно нажрутся прямо на Узле и начудят. Поразмыслив, он даёт добро, обещает договориться насчёт служебного автобуса, потребовав однако, чтобы из спиртного было не больше четырёх бутылок водки и пары ящиков сербэсо. Окей! И мы, кроме пива, взяли 6 бутылок чистого медицинского спирта!

В ближайший выходной приехали на берег океана. Найдя отрезок пляжа без людей, расположились под открытым навесом, расставили закуски, из бутылок из-под «Столичной» разлили по кружкам заранее чуть разбавленный спирт. Праздник наш. Я ведущий. Начальник почётный гость. Встаю и произношу первый тост: «Дембелю Слава!» В ответ троекратное «Слава!». Начальник неохотно пьёт вместе с нами. Удивленно переспрашивает: «Это водка?!». Честно говорим, что разбавленный медицинский спирт. Отступать майору уже некуда…. Тогда я беру в руки гитару и выдаю в три аккорда из армейского фольклора…

А скоро ли придёт этому конец,

Я б валялся пьяный и раздетый,

Рядом была б баба – я уж в этом спец,

Скоро ли вернётся это?!

Я не пожалел гор бы золотых

Чтобы очутиться дома.

Сколько нас парней добрых и простых

Брошено в этот омут!

Наши командиры матом кроют нас,

Мы стоим на всё готовые.

Старое х/б, протёртое до дыр,

Но зато кепоны новые.

Наши принцессы сидят по теремам,

В темноту направив очи.

Не волнуйтесь милые, вернёмся мы к вам,

Будут вам брачные ночи!

А когда вернёмся, вдарим по вину,

Чтобы столы ломились.

Ну-ка, дружище, налей ещё одну,

Мы ведь с тобой отслужились!

И всё пойдёт по-прежнему, за шабашем шабаш,

За стопарём – стаканчики.

Это будет праздник только наш!

Верьте и ждите, мальчики!

В общем, ребята оттянулись «от души». Пили, пели, купались, ныряли с прибрежных скал и пирса. Чуть не угнали лодку с мотором, чтобы покататься. Хорошо, что я вовремя увидел и осадил их, так как дежуривший на пирсе кубаш начал, мягко говоря, нервничать. Шерстюка мотнуло в туалете – «разбил» голову об унитаз. Отнесли его на перевязку в медпункт пляжа. «Непьющего» лингвиста Мельника обнаружили у берега, спавшего в воде мордой вниз. Вытащили. Хорошо, что не успел нахлебаться воды. Но, слава богу – на Узел вернулись все живые, однако добрую половину пришлось молодым выносить из автобуса и сразу в койки под накомарники. Утром я естественно получил втык от начальника за превышение обговорённого лимита спиртного.

Пребывая в ранее описанном душевном состоянии «дедушки» и смотря в окно аппаратной на 5-минутный субтропический ливень, я мысленно представлял себя дома. Потом вдруг в голову полезли какие-то грустные и, я бы сказал, какие-то философские рассуждения, которые я естественно перевёл в стихотворную форму. У поэтов это называется – «посетила Муза».

* * *

Умывает деревья дождь.

Вновь знакомые девушки сняться.

Но для них я – незваный гость.

Мне настала пора увольняться.

Я желанный только для матери,

Может быть для пьянчуги-отца.

Знаю я: на домашней скатерти

Мне поставят бутылку винца.

Никому не скажу про службу:

Сколько я перенёс по пути,

Что такое солдатская дружба,

Что такое солдатское «жди».

Я не стану себя навязывать

Доармейским мадам и не дам,

И не буду им сказки рассказывать

Про себя, про любовь, про обман.

В прошлом я напивался, калечил

И свою, и чужую жизнь.

Обнимал Ваши тонкие плечи,

Всё хотел объяснить свою мысль.

Открывал свою душу навстречу

И друзьям, и подругам, и Вам.

И сгорал как восковые свечи,

Оставляя в характере хлам.

Никого не виню на свете.

Каждый прав во всём и везде.

Ах, какие мы все-таки дети -

Оставляли «игрушки» в беде.

Барабанит по плацу дождь,

И мне с Кубой пора попрощаться.

Концом службы загнулся гвоздь –

Мне настала пора увольняться.

О грустных моментах расставания с друзьями и Кубой рассказывать не буду. Опишу только одну традицию. На последний завтрак «деды» становятся в первые шеренги. Молодые сзади подначивают, чтобы выше поднимали ноги. При возвращении из столовой они у ТТЦентра прямо на плацу набрасываются и в клочья рвут с нас робу вместе с трусами. Мы переодеваемся в приготовленную «гражданку», прихватываем свои дембельские чемоданы, а также полученные демисезонные польта (как-никак – а середина декабря), грузимся в автобусы и под марш «Прощание славянки» уезжаем.

ПОСЛЕДНЯЯ БАРКА

Не грустить мне сегодня нельзя,

Мне не верится, что расстаёмся.

Мы при будущей встрече друзья

До потери сознанья напьёмся.

Вышло так: вас судьба наградила

Без меня обнять плечи берёз,

Видеть, как задымив кадилом,

На перрон подадут паровоз.

Вышло так. Для меня это мука,

Оттого что я дружбу ценю.

И пою эту песню разлуки,

Потому что вас очень люблю.

Вышло так: мне без вас придётся

Плыть в Россию и в лютый мороз

Пить вино до тех пор, пока пьётся,

И рыдать на коленях берёз.

До свиданья, мои друзья.

Я не верю, что мы расстаёмся.

Унывать в этом мире нельзя.

Будем жить, а при встрече – напьёмся!