Непрочитанный источник из собрания редких книг

«…Сейчас есть то, чего не было, – есть война.

И всё изменилось. В новом, багровом, луче изменились все цвета»

Зинаида Гиппиус. Язвительные заметки

о царе, Сталине и муже.

Не следует пытаться найти ответ на вопрос, почему замеченный на политическом поприще США американский медиа магнат, владевший популярной чикагской газетой «Чикаго трибьюн», решил прибегнуть к дешевой мистификации, представляя себя читателю опубликованного им в 1915 году сочинения в скромном обличии майора Национальной гвардии штата Иллинойс. Предисловие книги о боях на русском фронте Великой войны должно было убедить читателя, что автор является, скорее всего, заурядным однофамильцем консервативного политика, ставшего нежданно для самого себя игрушкой в руках своей честолюбивой матери, втайне загоревшейся желанием сделать своего сына нечаянно знаменитым. И только чтение книги наталкивало на догадку, что под маской экстремала-путешественника скрывается Роберт Маккормик – сын бывшего американского посла в России Роберта Маккормика-старшего (1902–1905), член клана Маккормиков, владельцев индустриальной империи сельскохозяйственных машин, имевшей свое отделение и в Подмосковье. Не приходится сомневаться, что фамильные интересы и сохранившиеся личные контакты матери побудили стремительно вознесшегося в медийном сообществе отпрыска чикагского олигархического семейства преподнести американской публике книгу-репортаж о войне в Европе, которая согласно прогнозам должна была также быстро закончиться, как и началась. Мать была лишь персонажем второго плана в осуществлении общего замысла. Суть его – напомнить петербургским царствующим особам об их немногочисленных друзьях в Америке и от своего имени просить принять ее сына для освещения событий с места военных действий и оценить боеспособность русской армии.

Но, так или иначе, фактически мы не знаем других примеров из истории американской военной журналистики, который был бы схож с трехсотстраничной книгой Роберта Р. Маккормика «С русской армией. Заметки майора Национальной гвардии Иллинойса», опубликованной в сентябре 1915 году уже знаменитым нью-йоркским издательством «Макмиллан»[139].

Ее первая же страница должна была привлечь к себе внимание читателя своим восторженным, но и многозначительным посвящением Великому князю Николаю Николаевичу, Верховному главнокомандующему русской армией. Текст посвящения напоминал благодарственное послание ученика учителю: «Человеку, кто в знак дружбы к Америке, пригласил меня посетить военные подразделения и части, находящиеся под его командованием, и который в знак все той же дружбы, разрешил мне познакомиться с внутренней организацией русской военной структуры и приграничными укреплениями с целью сделать возможным для нашей страны извлечь уроки бесценного опыта России в военном деле и применять его с учетом особенностей наших американских условий».

Дальше в предисловии, говоря о своем попадании в воюющую Европу, решивший не расставаться с образом «маменькиного сынка», журналист прибегает к легенде о сумасбродной женщине, якобы, в тайне от своего отпрыска – кабинетного затворника, организовавшей в конце 1914 года запрос хорошо знакомым ей русским дипломатам. Его содержанием была просьба разрешить ее сыну, оставаясь частным лицом, стать на короткое время чем-то вроде военного журналиста из нейтральной страны с целью предоставления Америке достоверной информации непосредственно из зоны боевых действий и штабов русской армии.

Можно было ожидать бесцеремонного отклонения весьма авантюрного запроса. У двора в Санкт-Петербурге и у Белого дома в Вашингтоне существовали довольно долго весьма натянутые отношения, однако ответ на подчеркнуто личную просьбу одержимой мотивами семейного престижа вдовы бывшего посла был самым любезным и даже дружественным. После Рождества 1914 года посол России в США Ю. П. Бахметев передал в Нью-Йорке миссис Маккормик следующую телеграмму министра иностранных дел России С. Д. Сазонова: «Храня самые лучшие воспоминания о после Маккормике и стремясь продемонстрировать Соединенным Штатам новые доказательства его симпатии, Великий князь (Николай Николаевич. – В. М.) в качестве исключения согласен принять Вашего сына м-ра Маккормика в зоне боев при условии, что м-р Маккормик приедет не в качестве военного корреспондента, а как иностранец, лично известный Великому князю. Это обеспечит ему исключительно благоприятные позиции, в которых другим отказано и в то же время это не помешает ему передавать корреспонденции в Америку, которые, разумеется, должны проходить через цензуру». От себя Бахметев дополнил письмо Сазонова следующими словами: «Я чрезвычайно рад, что все благополучно разрешилось и надеюсь, что Вы также полностью удовлетворены».

Узнав об этой переписке, Роберт Маккормик, по его же собственным словам, погруженный в свои дела и как будто бы не помышлявший ни о каких путешествиях, пребывал в шоке. Но отступать было уже нельзя. Получив благословение матери, ожидавшей серьезных моральных дивидендов от миссии сына в Россию, пренебрегая рисками, молодой представитель клана Маккормиков 18 февраля 1915 года, переплыв Атлантику, сошел на берег в Ливерпуле (Англия).

Роберт Маккормик сообщает нам об испытываемых им страхах и неподготовленности к «броску в Европу», но близость семейства Маккормиков к президенту Вильсону, поклявшемуся до последнего удерживать Америку от европейского конфликта, заставляет подозревать, что миссия молодого бизнесмена носила не просто осведомительный, а скорее всего разведывательный характер. Нечто подобное с одобрения президента Вильсона и американского общественного мнения, где серьезное влияние имел изоляционизм, осуществило доверенное лицо президента – полковник Э. Хауз, проделавший в январе-мае 1915 года и в декабре 1915 – феврале 1916 исторические вояжи в Европу с целью найти ответ на вопрос, какой линии держаться США. Но Хауз заинтересован был в получении политического и дипломатического диагноза, и он не только не «добрался» до Петрограда, но и не ставил перед собой этой цели. Роберт Маккормик, напротив, своей главной задачей имел встречи с «первыми лицами» России, включая царя, и доскональное изучение в пределах возможного русской армии, ее командного состава, оснащения, боевого духа и опыта ведения позиционной войны. Как он писал, объясняя свое появление в России, с целью извлечения уроков на будущее для фактически несуществующей тогда американской армии.

Книга Маккормика выдает подготовленность ее автора ко всякого рода неожиданностям, его особого рода осведомленность и целеполагание. Он вхож в самые высокие правительственные круги Англии, вступает в полемику с премьером Асквитом, предупреждая его, что в массе своей американцы остаются критически настроенными ко всем странам, вовлеченным в войну, и предпочитают оставаться «проамериканцами», т. е. находиться над схваткой. В беседах с главой Форин оффис сэром Эдвардом Греем – деятелем, подавляющим своим непререкаемым авторитетом в вопросах дипломатии всех остальных членов кабинета. Его вердикт был абсолютно однозначен – избежать войны было нельзя. Германия одинаково опасна для всех. В самой интонации произносимых Греем слов слышалось: хотите получить свою долю добычи – присоединяйтесь к нам.

Маккормик встречается и с Первым лордом Адмиралтейства Уинстоном Черчиллем в самый разгар скандала по поводу провала экспедиции в Дарданеллах. В откровенном разговоре с ним, писал Маккормик, Черчилль «ни звука не сказал о своем мастерски проведенном маневре, когда он привел в боевую готовность флот перед самым началом войны, но вынужден был признать этот факт, когда я напомнил ему об этом». Черчилль действовал в своей манере, исходя из неизбежности и даже необходимости войны. Маккормик называл его самым, вслед за Великим князем Николаем Николаевичем, воинственно настроенным человеком, «которого я когда-либо встречал».

Рискуя быть пущенным на дно немецкой подводной лодкой, Маккормик перебрался во Францию, где немедленно был принят старым приятелем своего отца министром иностранных дел Т. Делькассе. Последний же начал с повторения аргумента сэра Эдварда Грея в пользу вмешательства США в войну на стороне Антанты: Франция и Англия защищают «республиканизм» против германского «имперства». В сущности же, речь шла о восстановлении баланса сил в Европе, что наслышанному о «русском деспотизме» американцу могло показаться не вполне оправданным так же, как и обвинения немцев в зверствах на фронте и гонениях на свободу. Он не уставал жаловаться, что ежедневно ему самому приходилось терпеть «тиранию» французских военных и местных властей, задерживающих и даже заточавших его за решетку. Впрочем, разрушения Арраса, Амьена и других французских и бельгийских городов в порядке акта устрашения сметенных немцами, целенаправленное уничтожение ими невоенных объектов и постоянное пребывание под обстрелом в траншеях и на открытых дорогах Франции производило пробирающее до дрожи сильное впечатление вперемешку с негодованием по поводу не гостеприимства французских властей, их черствости и отчужденности. Артиллерийские дуэли довершали картину нового вида большой позиционной войны, перемалывающей десятки и сотни тысяч жизней. Солдаты закапывались в землю, их не было видно на поверхности, но количество жертв от обстрелов из тяжелых гаубиц исчислялось тысячами каждый день. Захват или сдача одной линии траншей становились событием либо радостным, либо кошмарным, но повторяющимся систематически без видимого продвижения войск в ту или иную сторону.

В зоне ответственности английской армии Маккормик поначалу также натолкнулся на ледяную холодность главнокомандующего сэра Джона Френча. Ее не растопила даже ссылка на знакомство с премьер-министром Англии. Старый вояка, видимо, подозревал какой-то подвох от американского выскочки в кепи наездника с ипподрома. И только полученное им рекомендательное письмо от анонимного лондонского знакомого фельдмаршала открыли Маккормику путь на передовую. Стойкость, мобильность, хорошее вооружение и снабжение, отличная связь и высокий уровень подготовки командного состава – такими представились взору майора американской Национальной гвардии черты действующей английской армии. Профессионализм англичан, их упор на учет современных методов ведения войны внушили Маккормику уверенность, что в лице солдат его Величества армия кайзера столкнулась с впечатляющей волей отстоять рубежи Британской империи на суше и на море.

Из Южной Франции через Афины, Солоники, Ниш, Софию и Бухарест Маккормик добирается до Петрограда. Путешествие для него было особенно интересным, поскольку активность соответствующих «турбулентных» стран послужила непосредственным поводом (но не причиной, как специально оговаривает Маккормик) Великой войны. Он прибывает в столицу России в начале апреля 1915 г. и немедленно оказывается принятым С. Д. Сазоновым, удивившим своего собеседника осведомленностью и заинтересованностью России в избавлении от германской экономической зависимости и налаживании широких прочных торговых связей с США. Россия, откровенничал Сазонов, является «почти полностью аграрной страной и останется таковой долгое время», и, не расширяя свои рыночные отношения с партнерами, она окажется в плену своей вековечной отсталости, в тисках геополитической активности Германии на Юге, на Западе и на Дальнем Востоке.

Сазонов уже имел согласие российского самодержца принять Маккормика в покоях Царскосельского дворца. Убранство главной резиденции императора, мундиры гвардейцев заставляли чикагского газетного короля чувствовать себя Марко Поло в палатах Верховного суда Китая. Появление императора Николая II развеяло это впечатление. Теплое приветствие царя с напоминанием об отце «тихого американца» подчеркнули доверительный характер беседы. Вероятнее всего оба ее участника касались многих вопросов, но Маккормик зафиксировал лишь одно заявление царя: «Для нас война была внезапной и неожиданной». То, что эта фраза была, скорее всего, лишь формулой речи, Маккормик убедился сразу же, как только оказался на фронте в зоне «ответственности» Великого князя Николая Николаевича – главнокомандующего русской армией. Офицеры ему рассказали, что взаимная ненависть австро-венгров и немцев к русским и наоборот накапливалась задолго до начала боевых действий, к которым готовились с обеих сторон. Годами Берлин способствовал созданию германской системы замаскированных пограничных огневых точек («фермерских жилищ») с утолщенными стенами и амбразурами, обращенными на Восток, чтобы служить малыми укреплениями против нашествия «из-за Вислы» и быть опорой для атакующих действий. Русские крепости на западе империи также были построены с учетом наступательной мощи хорошо оснащенной армии «врагов человечества» с Запада. Крепости Осовец, Гродно, Ивангород, Новогеоргиевск могли служить образцом инженерных сооружений из бетона и металла, способных выдержать многодневную осаду и служить плацдармом для больших наступательных операций. Почти пять месяцев защитники Осовца демонстрировали, сколь непробиваемой может оказаться заблаговременно и по всем правилам возведенная крепость. Маккормик, сравнивая Осовец с бельгийскими укреплениями Льежа, Намюра и Мобежа, в три-четыре дня разрушенные до основания, отдавал дань русской предусмотрительности, смекалистости и бесстрашию.

Достаточно высоко отзываясь о боеготовности русской армии во время своего пребывания с февраля и вплоть до конца апреля 1915 г. на фронте, Маккормик засвидетельствовал несоразмерность ее высокого духа уровню снабжения боеприпасами, патронами и снарядами. Скудость содержимого арсеналов заставляли командование считать в порядке вещей штыковые атаки. Отсутствие разветвленной сети железных дорог, телефонной и радиосвязи, примитивные способы сообщения между подразделениями и частями наводили на невеселые мысли. Русские, спасая Париж ценой своего поражения в конце августа-сентября 1914 г. в Восточной Пруссии, раскрыли противнику свои слабости – медлительность, катастрофическая нехватка тяжелого вооружения, гужевого транспорта, плохая координация действий командующих армиями, слабая работа фронтовой разведки.

В Галиции, где русская армия в первые месяцы войны одержала серьезные победы и где Маккормику и сопровождающему его кинооператору никто, в отличие от Франции, не препятствовал снимать и разговаривать с любым встречным, они вновь столкнулись с тяжелым недугом русской армии – плохо налаженным снабжением всем необходимым для боя. В полосе боевых действий, напичканной современными инженерными сооружениями, командование русской армией не сумело грамотно распорядиться прибывшими с Дальнего Востока закупленными у Японии гаубицами и запастись достаточным количеством снарядов к ним. Немцы же забрасывали позиции русских «чемоданами»-снарядами окопных мортир. С плоскогорья Маккормик поднялся в горы дорогой 8-й армии генерала Брусилова, накануне одержавшего победу на реке Гнилая Липа. 22 марта 1915 г. пал австрийский Перемышль, создалась угроза выхода русских войск на Венгерскую равнину. Но двигаться дольше Брусилов не мог. Он боялся потерять всякую связь с тыловым обеспечением.

«Ландшафт после битвы», представший перед взором Маккормика, изумил его. Городская жизнь в Перемышле и других городах, включая толпу на улицах, в магазинах, ресторанах, увеселительных заведениях протекала так, как будто бы никакой войны не было. Поведение русских солдат нареканий у населения и многочисленных пленных не вызывало. Дети, окружавшие солдат в местах их расположения, чувствовали себя в безопасности. Тут и там по пути следования попадались длинные колонны пленных австрийцев, большинство из которых выглядело вполне благополучно. «Совершенно очевидно, – замечает Маккормик, – что не было попыток побега со стороны военнопленных». И добавляет, что многие пленные, будучи славянами, чувствовали себя вполне комфортно рядом как с русскими, так и с австрийцами. Им не хотелось бежать. Разрушение деревень не было преднамеренным актом русских или австрийцев, как это происходило на Западе, общение сельских жителей с русскими солдатами было, по словам Маккормика, «исключительно сердечным» (с. 112). Армия еще не была доведена до одичания полосой неудач и бессмысленными потерями.

Сердцевину в повествовании Маккормика о путешествии в зону артиллерийских дуэлей, колючей проволоки и штыковых атак составляет история войны «до конца апреля 1915 г.» и дипломатические контроверзы, предшествовавшие началу Великой войны. Повествование ведется как бы в обратном порядке, причем анализ причин войны выносится в отдельное приложение. С военной историей его познакомил офицер штаба главнокомандующего русской армией, который как истинный штабист начал с того, что показал, в сколь невыгодных условиях приходилось начинать войну русской армии сразу же после отклонения Николаем II ультиматума германского кайзера (об отмене мобилизации в России). Огромные малонаселенные пространства вынудили войска быть оторванными друг от друга из-за бездорожья и отсутствия продуманной схемы координации фронта и тыла, могущей способствовать маневрированию войск и их тесному взаимодействию. Стремление Великого князя Николая Николаевича, во что бы то ни стало отвратить угрозу от Парижа, заставило его не ждать плановой мобилизации армии, двинув две ее недоукомплектованные группировки в Восточную Пруссию. Генералы Самсонов и Ранненкампф одерживали победы (г. Гумбинен) и терпели поражения (г. Танненберг), оставаясь вне контакта друг с другом и с Верховным главнокомандующим. Спасая фронт, Николай Николаевич «бросил Самсонова на произвол судьбы», пожертвовав им ради союзнического долга.

Маккормик умышленно концентрирует внимание своих читателей на самопожертвовании Великого князя и Самсонова. Читатель в Америке должен был знать, что его стране, возможно, еще придется добиваться расположения России, которую она явно недооценивала и недолюбливала. Стратегическая задача предотвращения германского блицкрига решалась там, на Восточном фронте. Вердикт Маккормика: «Преодолев все крепостные укрепления Бельгии, разбив Францию в Эльзасе у Шарлеруа, а Англию у Монса, вне всяких сомнений открыв для себя дорогу на Париж и в перспективе готовя французам еще один Седан, немцы вынуждены были снять с западного фронта шесть армейских корпусов действующей армии с тем, чтобы поддержать Гинденбурга в Восточной Пруссии… Германия, между тем, в это время была очень близка к тому, чтобы одержать победу в войне».

Великолепно организованная система немецких железных дорог играла огромную роль в успешном маневрировании резервами германской армии, позволившим в считанные дни войскам, участвовавшим в боях на Марне, появиться под Варшавой и в Галиции. Освоив полностью преимущества повышенной мобильности и связи, проведя перегруппировку своих сил, немцы одержали существенные победы над бельгийцами и англичанами, оттеснив их к побережью Северного моря. Эффект молниеносной передислокации сил на главных направлениях удара дополнялся использованием немцами нового вида оружия массового уничтожения – отравляющих газов. Маккормик свидетельствует: впервые немцы применили их в районе Варшавы в конце февраля 1915 г.

Описание боевых действий на Восточном фронте, со слов офицера-штабиста русской армии, прерывается комментариями Маккормика от имени уже самого автора книги. И первое, на что он обратил внимание – это недостаток вооружений в русской армии, как в количественном, так и в качественном отношении. «У России не было достаточного количества тяжелых орудий, она не могла пытаться атаковать форты», – писал он. Не хватало заводов, которые вдоволь производили бы стрелковое оружие. Напротив, Германия и Австро-Венгрия заблаговременно озаботились созданием военно-промышленного комплекса, полностью обеспечивающего потребности центральных держав в вооружениях, а заодно и потребности внешнего рынка.

Второе. Буквально сразу же стало сказываться превосходство Германии и Австро-Венгрии в наличии разветвленной сети железных дорог, их оснащенности по последнему слову техники и бесперебойной работе подвижного состава по подвозу боеприпасов и переброске войск. Чтобы уравнять силы, главнокомандующий русской армии вынужден был группировать свои резервы в районе железнодорожных узлов в тылу, что не позволяло вовремя подтягивать войска и вести широкие наступательные операции одновременно на больших участках фронта. Маккормик застал момент, когда наступательные операции русских затухали, а немцы, имея превосходство в живой силе и в транспортных средствах, продвигались по территории Польши. Их целью было закрепиться на западных берегах Буга и Нарева. Однако в целом, по мнению Маккормика, прогноз был более благоприятным для России и ее западных союзников, т. е. война на истощение могла закончиться только победой коалиции аграрной империи с ее быстро растущим крестьянским населением и передовых индустриальных стран Европы. С каждым месяцем они технологически опережали Центральные державы и внедряли революционные методы обучения войск ведению современной войны.

Третье. Весьма характерным наблюдением для человека, чья страна была родиной автомобиля, являлась констатация равнения России на средневековые средства передвижения по обычным дорогам, грунтовым дорогам, в горной местности. Отсутствие у русских собственной автомобильной промышленности делало их армию совсем не похожей на армии Англии, Франции, Германии и Австрии, способных на своих грузовиках покрывать по 100 или 200 миль в день, избавляя солдат от изнурительных пеших переходов и сохраняя их силы для боя. Русские использовали гужевой транспорт, делающий почти невыполнимыми требования современной тотальной войны и невозможным быстрое сосредоточение тяжелой артиллерии на важных участках боевых действий. Техническое оснащение русской армии, оставаясь традиционно далеко не ушедшим от привычных образцов прошлого, способствовало сохранению мышления командных кадров на уровне архаичных правил времен Суворова. «Русская мораль, – подводит итог своим рассуждениям о российском военном складе ума Маккормик, – базируется на теории штыковых рукопашных атак…». Примечательно, что американский наблюдатель не усматривал в этом никакой беды, ибо, с его точки зрения это только говорило о физическом превосходстве русского солдата, которое, как ему показалось, оказалось столь необходимым при ведении активной и пассивной обороны с ее обязательным рытьем бесконечных траншей и строительством вручную многоцелевых укрытий. «Если штык для русского пехотинца стал его главной надеждой, то шанцевый инструмент является его лучшим другом», – с оттенком искреннего восхищения писал Маккормик, будучи, видимо, неосведомленным, что лопат и топоров в русской армии не хватало.

Патронный и снарядный голод преследовал русскую армию, и она вынуждена была полагаться на заповедь XVIII века «штык молодец…». Но еще и особенности местности на восточном театре военных действий (огромные незаселенные пространства) повелевали русскому солдату зарываться поглубже в землю, строить землянки в три наката и полагаться на штык в контратаках. Между тем англичане и французы предпочитали иметь иную конфигурацию траншей не столь капитального типа с тем, чтобы избежать поражения от артиллерийских обстрелов тяжелыми снарядами и быть готовыми отразить нападения противника ответным интенсивным огнем, не считаясь с затратой боеприпасов и не покидая траншей. Каждому свое, – резюмировал Маккормик, хладнокровно вдумываясь в кровавую логику взаимоистребления, свидетелем которого с предельно близкого расстояния он стал.

Осовец в апреле 1915 г. был последней точкой на карте русского театра военных действий, на котором побывал майор Национальной гвардии из Иллинойса. Осовец продержался около полугода благодаря грамотно организованной глубоко построенной обороне. Но в конце концов он пал. Не сознавая этого до конца, Маккормик стал свидетелем неравного противостояния двух военных доктрин. Одной, опирающейся на тотальную отмобилизованность индустриального общества, и другой, – предусматривающей с точки зрения современной войны десятикратную нехватку снаряжения и боеприпасов в действующей армии, не преодолевшей отсталости полуфеодальной страны. Уже к середине апреля стало ясно, что русские по всему фронту будут вынуждены перейти к пассивной обороне. И как результат – немыслимые потери. Отъезд в Петроград, последние встречи с радушным Великим князем Николаем Николаевичем, начальником штаба ставки генералом Янушкевичем проходили накануне Великого отступления после немецкого прорыва в районе Горлицы (1–2 мая 1915 г.). Генерал Янушкевич, прощаясь, пообещал повторить приглашение Маккормику побывать еще раз на Восточном (русском) фронте через год, а «еще лучше через два», т. е. в 1917 г. Размышляя по поводу этой перспективы, Маккормик через Стокгольм и Норвегию вернулся в Лондон, где имел обстоятельную беседу с «военным диктатором» Англии лордом Китченером – подлинным технократом современной войны. Содержание этой беседы, в сущности, было кратким резюме будущей книги и «кое о чем сверх того». Затем последовал переезд во Францию и визит в штаб генерала Жоффра. И наконец, снова с риском для жизни, трансатлантический «переход» домой, в Америку.

Работая над книгой, Маккормик был твердо убежден, что она послужит главной цели – готовности США к будущим испытаниям, которых не удастся избежать. Картины забитых трупами траншей, разорванных снарядами солдатских тел лучше всего предупреждали о трагической участи тех народов, которые готовы стать жертвой собственной исторической беспечности. Можно забыть обо всем и продолжать заниматься любимым делом, но его самого, увидевшего войну с максимально близкого расстояния, ничто не должно было заставить замкнуться в узком мирке личных интересов и забыть о смертельной опасности XX века – тотальной войне с использованием оружия массового уничтожения: газов, пулеметов, тяжелой артиллерии. «Я испробовал вино смерти, и его вкус навсегда останется у меня на губах».

Логично было для такого образа мышления погружение в тему возникновения вселенской бойни, в которой гибли империи, исчезали с лица земли города, радикально менялся облик человечества. Ее главную причину Маккормик видел в порыве различных этносов к созданию своих собственных государств-наций и возникшей в силу этого тяге к пересмотру утвердившегося в 1815 г. (Венский конгресс) баланса сил в Европе. Однако хрупкое равновесие было нарушено и движением к независимости малых народов, и образованием бисмарковской империи в 1870 г., и заметным ослаблением России после Берлинского конгресса в 1878 г., и ее же стремлением к реваншу. Христианские народы Балкан в итоге не получили полного освобождения от турецкого владычества. Россия же нажила себе врагов в лице Великобритании, Австрии и новоявленной бисмарковской империи Германии, которую Маккормик называет подлинной прародительницей войны 1914–1918 гг. Поддержка Россией независимых Сербии и Черногории завязала в тугой узел противоречия Санкт-Петербурга с Веной и стоящим у нее за спиной Берлином, твердо рассчитывающим прибрать к рукам Оттоманскую Турцию и сделать покорным сателлитом Россию. Однако на первых порах амбиции Австро-Венгрии, жаждущей компенсировать за счет балканских государств потери в войне с Пруссией в 1866 г., удовлетворялись компромиссами и уступками России. Но для мира, – делает вывод Маккормик, – это ничего не дало: «Годы мира, последовавшие вслед за Берлинским конгрессом 1878 г., накапливали запас нетерпимости и враждебности, вылившиеся в конечном итоге в эту войну (т. е. в войну, начавшуюся в августе 1914 г.)».

Главный источник конфликтных отношений лежал в сфере ограничений, с которыми сталкивалась Германия в своих торгово-экономических связях в особенности в колониальных странах, где хозяйничала Англия, опираясь на свои многочисленные военно-морские базы. И если «владычица морей» не соглашалась терпеть серьезной конкуренции со стороны новой могучей военно-промышленной державы мира, то Германия в свою очередь с каждым годом проникалась сознанием несправедливого распределения земных благ, весьма схожим с ощущениями «непривилегированных слоев общества в некоторых странах, руководствующихся классовой решимостью получить свою долю». Германия устремила алчные взоры на Южную Америку, Африку и Азию, т. е. на континенты, которые «другие европейские страны получили в качестве легкой добычи в процессе экспансии». Что было делать опоздавшему к столу, уставленному богатствами, ниспосланными свыше? Биться, не считаясь с договорами, заключенными еще тогда, когда ее, Германской империи, вообще не существовало, не пугаясь обвинений в захватах на манер «Прусской традиции». Германия, открыто бросив вызов своим соперникам по присвоению мировых ресурсов, пробуждала беспокойство, тревогу, переходящие в алармизм у ближнего и дальнего зарубежья. Каким-то совершенно неожиданным образом, «к удивлению всех», писал Маккормик, Соединенные Штаты оказались втянуты в общий хоровод претендентов на гегемонию и «освоение» спорных пространств. Победа в испано-американской войне (1898 г.) привела к «поглощению» Филиппинских островов Соединенными Штатами, лишивших Германию последнего шанса купить их у той же Испании. В сущности, с этого момента все страны начинают вооружаться друг против друга.

Следующая фаза в борьбе за передел мира и дележ «турецкого наследства» начинается с Балканских войн. Борьба шла, подчеркивает Маккормик, не столько за христианские ценности, сколько за выходы к морю, за порты, проливы, острова в Средиземном море, на Ближнем и Среднем Востоке и обладание политическим первенством. Россия энергично включилась в этот водоворот событий после поражения в русско-японской войне и первой русской революции 1905 года. Ее попытки выступить в качестве модератора и покровителя славян выглядели неубедительно и даже контрпродуктивно. Расчеты на поддержку России в националистически настроенных кругах Сербии сыграли свою роковую роль, ибо накануне сараевского убийства Россия была не расположена воевать (ее программа перевооружения находилась лишь в ранней стадии развития), а Германия напротив усмотрела в нем исключительно удобный повод для начала большой войны против Антанты и ее союзников для «броска на Восток». Для каждого непредвзято настроенного наблюдателя было понятно, что австрийский ультиматум Сербии после выстрела Гаврилы Принципа 28 июня 1914 г. в Сараево согласовывался в Берлине и был сформулирован таким образом, чтобы не дать никому «отвертеться» от войны.

По мнению Маккормика, Россию внезапное развитие вполне, впрочем, предсказуемых событий застигло если не врасплох, то в состоянии определенного ступора и неготовности к немедленному реагированию. Он рисует картину даже в еще более контрастных тонах: императорская Россия испытывала слишком большие внутренние трудности, чтобы сознательно провоцировать сербов на «подвиги» наподобие покушения в Сараево. Потрясенная рабочими волнениями, констатировал он, Россия «совершенно очевидно была беспомощна». Но долго подогреваемый протестом против «прусского засилья» народный подъем за вмешательство в сербско-австрийский конфликт вынудил в тот момент российское правительство поторопиться принять вызов. Этот вывод Маккормика был обращен в будущее, точнее будущим историкам, задающимся вопросом – что и кто был виноват в развязывании Великой войны.

Date: 2015-09-05; view: 315; Нарушение авторских прав