Глава третья. – Ну, Джо, после всех твоих странствий ты не слишком изменился, и мы действительно рады снова видеть тебя дома

– Ну, Джо, после всех твоих странствий ты не слишком изменился, и мы действительно рады снова видеть тебя дома.

Сэмюэль улыбался брату, а Мэри тем временем разжигала в гостиной камин. Томас Кумбе, как обычно, сидел в своем кресле с неизменной Библией на коленях. Остальные братья и их жены тоже собрались в гостиной и с гордостью смотрели на родственника‑моряка.

Портьеры были задернуты, остатки ужина убраны, псалмы спеты, и на стене, как всегда, медленно тикали часы.

Джозеф вытянул ноги и вздохнул. Как хорошо вернуться домой. Он посмотрел на дорогие, знакомые лица и попросил рассказать ему последние городские сплетни.

– Близняшки Сэмми так и пышут здоровьем, – не без тайной зависти сказала Мэри, по‑прежнему преданная Поузи. – Ты ведь знаешь, им уже почти десять, и в школе на них не нахвалятся. Пошли в отца, это просто поразительно.

Сэмюэль залился краской гордости.

– А вот малыш Том немного слабоват, но при этом чудный ребенок, а его брат Дик уже перерос старшего.

Странно, что у славного, серьезного Сэмюэля четверо детей, а вот трудяга Герберт – сейчас он вместе с женой сидел возле фисгармонии и лучезарно улыбался Джозефу, – хоть и женился всего каких‑то семь лет назад, уже обзавелся тремя мальчиками и двумя девочками, и к тому же темноволосая Элси, его жена, похоже, опять на сносях.

Филипп заглянул в Дом под Плющом посмотреть на Джозефа и обсудить счета, связанные с «Джанет Кумбе». Теперь он занимал должность второго клерка у Хогга и Вильямса и был склонен взять дела, связанные с семейным кораблем, в свои руки. Братья и сестры несколько побаивались его, он «совсем джентльмен», говорили они между собой.

За Лиззи ухаживал Николас Стивене, и Джозеф с первого взгляда проникся симпатией к этому добродушному фермеру с голубыми глазами и крепким рукопожатием.

Почему он когда‑то недолюбливал этих людей, считая их ограниченными и глупыми? В конце концов, они такая же часть Джанет, как и он. Всем им она была матерью. Правда, ни один из них на нее не похож, разве что Лиззи, у которой такие же темные волосы и большие глаза. Он любил Лиззи и радовался, что она выходит за своего красивого фермера, несмотря на разницу в возрасте.

– После твоего возвращения все девушки Плина словно обезумели, – Мэри рассмеялась. – Если ты не остережешься, они будут преследовать тебя по всему городу, куда бы ты ни пошел.

– Полагаю, Джо следует воспользоваться возвращением, чтобы отдохнуть от женщин, – сухо заметил Филипп. – К тому же по сравнению с женщинами континента они, должно быть, не слишком соблазнительны.

Джозеф бросил взгляд на своего русоволосого, узкоглазого брата. Странный он малый, и сколько в нем яда. Хоть бы что‑нибудь взял от Джанет.

– Почему бы тебе не угомониться, Джо? – предложил Сэмюэль. – Тебе уже не так мало лет, чтобы думать только о развлечениях. На твоем месте я нашел бы в Плине какую‑нибудь славную девушку и обзавелся семьей, как мы с Герби. Тебе пошло бы на пользу иметь жену и детей.

Томас поднял глаза над Библией и поверх очков уставился на Джозефа.

– Что посеешь, то и пожнешь, – твердо сказал он. Никто не понял, что он имеет в виду, но они уже успели привыкнуть к странностям отца.

– Тебе вовсе не надо бросать море, Джо, – вставила Мэри, в которой всегда были задатки прирожденной свахи. – Ты можешь по‑прежнему оставаться капитаном «Джанет Кумбе», но Сэмюэль прав, тебе надо жениться. Чтобы окончательно остепениться, тебе нужна жена и чистый уютный дом, который ты мог бы назвать своим.

Джозеф улыбнулся и покачал головой.

– По‑моему, женитьба не для меня, – сказал он. Однако эта мысль запала ему в голову и, делая вид, что предложение брата может вызвать у него только смех, оставаясь один, он часто над ним задумывался. Что, собственно, мешает этому? Он знал, что никогда не сможет полюбить женщину. Его сердце и душа принадлежат Джанет – Джанет и кораблю. Но он способен на нежность и привязанность, способен испытать эти теплые чувства, если будет знать, что кто‑то ждет его в светлом доме, что он кому‑то нужен, что кто‑то, возможно, готов дать ему уют и домашний очаг – кто‑то добрый и преданный. А как прекрасно было бы видеть, что вокруг него подрастают мальчики, его мальчики. Мальчики Джанет. Смешно… странно. Да, об этом стоит подумать.

Эти первые дни в Плине Джозеф провел довольно спокойно. Он совершал долгие прогулки по окрестностям, отыскивая любимые места, где он гулял ребенком, когда рядом с ним была Джанет. Стояла тихая зима, и в воздухе еще не чувствовалось приближения весны. Он любил бродить по мокрым полям и опустевшим холмам; ласковый дождь омывал его лицо, густая жижа хлюпала под ногами. Часто стоял он в углу Лэнокского кладбища, где между колючей изгородью и развесистым вязом в высокой траве скрывалась могила Джанет. В чем истина? В том, что она лежит под этой пропитанной влагой землей, не ведая, что он рядом, что он нуждается в ней? Или в том видении красоты и истины, что явилось ему, когда он стоял в гамбургском порту и всматривался в ее лицо? Он оставался верным поразительному величию этой мысли. Между тем впереди у него была жизнь, его жизнь, дни и ночи, а их надо встречать с мужеством, которое, и он это хорошо знал, не раз изменит ему. Джозеф отходил от безмолвной могилы и спускался в занятый делами мир Плина, наполненный шумом воды и кораблей, голосами людей, которые окликали его из дверей своих домов. Мэри встречала его улыбкой и придвигала для него к камину кресло напротив кресла отца. И все же Джозеф все чаще задумывался о жене и собственном доме, где, возвращаясь из плавания, он мог бы чувствовать себя совершенно спокойно.

Дом под Плющом был слишком полон воспоминаний. Джозеф не мог заставить себя поднять глаза на плющ над крыльцом: ведь там была ее комната. Эхо ее голоса звучало на площадке лестницы и на кухне. Лежа на кровати, он то и дело поворачивался лицом к двери, в которую должна была войти она, осторожно, на цыпочках, со свечой в руке. Воспоминания надрывали ему сердце. Бессознательно он тосковал по тем маленьким знакам внимания с ее стороны, которые были так ему дороги. Она заботилась о его одежде и пище, всегда предлагала ему самое лучшее, давая тем самым почувствовать всю глубину своей любви.

Мэри была преданной и любящей сестрой, но ничего этого она ему дать не могла. Для нее он был одним из членов семьи, и должен был сам о себе заботиться.

Джозеф был стократ одинок. Та часть его существа, которая так и не стала взрослой, взывала к сочувствию, пониманию, заботе.

Возможно, он найдет все это в браке. Но он не возьмет в жены ни одну из тех смешливых, хорошеньких девушек, которые, раскрасневшись, из‑под опущенных ресниц засматриваются на него на улицах Плина; нет, он женится на женщине с мужественным и любящим сердцем, которая сумеет умерить его неугомонность, которая создаст для него дом, а не временное жилище. Он будет ценить и уважать ее, она станет матерью его детей. Так рассуждал Джозеф, глядя из сада Дома под Плющом на гавань. Он наблюдал за движением воды, когда увидел, что у городского причала бросила якорь «Фрэнсис Хоуп». В Гамбурге капитана Коллинза он не застал, и теперь ему представлялась возможность восполнить упущенное и потолковать с ним о былых временах.

Джозеф схватил шляпу и, быстро пройдя по улице, подошел к дому, в котором жили Коллинзы. Сара, жена капитана и бывшая подруга Джанет, как оказалось, была больна и лежала в постели. Об этом Джозефу сообщил мальчик, открывший дверь.

– Дедушка наверху у бабушки, капитан Джо, – сказал мальчик, – но тетя Сьюзен в гостиной и предложит вам чашку чая. Дедушка скоро спустится и, конечно, будет очень рад вас видеть.

Джозеф вошел в дом и вытер ноги о коврик. Он помнил, как его приводили сюда мальчиком и как он играл с маленькими Коллинзами. Мальчики уже выросли и, как и он, стали моряками, а ребенок, который его впустил в дом, был, должно быть, сыном одного из них. Сьюзен он помнил очень смутно. Она была старшей дочерью, на три года старше его брата Сэмюэля, и в былые дни редко принимала участие в их играх. Сейчас ей, должно быть, лет тридцать пять. Странно, как незаметно летят годы.

– Входите, входите, капитан Джо, – раздался голос из гостиной, – чайник уже кипит, и, смею сказать, в такую погоду вы наверное не прочь согреться. У нас был ужасный месяц, отец вернулся и застал дома бедную больную. Садитесь и чувствуйте себя как дома.

Итак, это была Сьюзен. Славная, по‑матерински приветливая женщина с терпеливыми газельими глазами, проворными руками, которые мелькали над чайным столом, расставляя чашки и блюдца.

– Да вы насквозь промокли, – сказала она, показывая рукой на его дымящиеся сапоги. – Давайте их сейчас же снимем и поставим сушиться на кухню. Давайте и вашу куртку. Так лучше, не правда ли? Ну, где еще найдешь таких глупых, беспечных существ, как мужчины?

Он рассмеялся, и его взгляд не отрывался от нее, пока она ходила по комнате, от ее элегантной, немного полноватой фигуры, ироничного изгиба рта, каштановых волос, вьющихся под белым капором. Он вытянул ноги к огню и сделал первый глоток. Ему было хорошо и уютно, ему нравилась эта женщина, которая нисколько не смущалась грубого моряка без куртки, протянувшего ноги в чулках к каминной решетке.

Она не была ни красива, ни молода, но при этом в ней было нечто привлекательное, и голос у нее был мягкий и низкий. Ему было приятно находиться в этом доме, видеть, как она склоняется к камину, отвечает смехом на его замечания и нетерпеливым жестом откидывает волосы со лба.

Все это кого‑то ему напоминало – кого‑то или что‑то. Нет, не вспомнить. Должно быть, пустая фантазия.

Через некоторое время в гостиную спустился капитан Коллинз, потом вернулись с работы два его сына. Когда Джозеф наконец поднялся, чтобы уйти, Сьюзен Коллинз дошла с ним до двери и помогла надеть высохшую куртку.

– Берегите себя и постарайтесь не простудиться, – смеясь, сказала она ему на прощанье.

– Если я и простужусь, то теперь знаю, куда мне идти, – ответил он ей и не без удовольствия увидел, что краска залила ей щеки, а в уголке рта появилась маленькая ямочка. – До свидания, – сказал он, впервые в жизни испытывая смущение.

Вернувшись в Дом под Плющом, Джозеф обнаружил, что огонь в обеих комнатах погашен, а отец и сестры отправились провести вечер у Сэмюэля. На кухне его ждал холодный, неаппетитного вида ужин. Ему захотелось снова оказаться в гостиной у Коллинзов. Быстро проглотив оставленную ему еду, он поднялся в свою унылую комнату, немного почитал и рано лег спать.

С этого дня Джозеф стал часто захаживать поговорить с капитаном Коллинзом. Это был только предлог: старик чаще всего оказывался в спальне жены, и Джозеф заставал в доме одну Сьюзен.

Так получилось, что теперь Джозеф часто сидел на кухне у огня, а Сьюзен тем временем пекла хлеб, бисквиты и занималась прочими домашними делами.

Через месяц Джозеф снова уходил в плавание и поэтому старался не терять времени даром.

Как‑то днем он по обыкновению подошел к задней двери дома Коллинзов и осторожно постучался в окно.

– Сьюзен, вы где?

– Придется вам самому войти, Джо, – отозвалась она. – Сегодня я пеку хлеб, и у меня руки в муке и желтках.

Когда он вошел на кухню, она оторвалась от плиты. Лицо у нее было красное и разгоряченное, волосы беспорядочными прядями спадали на лоб. Под закатанными рукавами платья белели полные руки с ямочками на локтях.

– Для своего визита вы выбрали не самый подходящий момент, – упрекнула она его. – Посмотрите, в каком я виде. Вместо того чтобы посмеиваться надо мной и без дела сидеть у огня, отвлекая меня от работы, не лучше ли вам было прогуляться на холм с какой‑нибудь веселой девушкой?

И она вновь принялась месить тесто.

– Дня через два мама встанет, – продолжала она, – и я со всем этим покончу, разве что ей опять понадобится моя помощь.

– Если понадобится, то, по‑моему, ей может помочь и Кэти, – сказал Джозеф, пристально глядя на Сьюзен.

– Но мне это нравится, – воскликнула Сьюзен, вытирая муку с подбородка. – Я уже не так молода, чтобы прогуливаться по Плину, а здесь мне хорошо и приятно.

– Можете продолжать заниматься этим до конца своих дней, – сказал Джозеф, не отводя глаз от ее рук, – но только не здесь.

– А почему, позвольте узнать? – насмешливо спросила Сьюзен, счищая с пальцев тесто.

– Потому, что вы выходите за меня замуж и будете делать это на собственной кухне. – Джозеф поднялся со стула, обнял ее и поцелуем снял с ее губ белые следы муки.

– О господи, – слабым голосом начала Сьюзен и попыталась освободиться. – Какое отношение имеет замужество к таким, как я. Вы ужасно смешной парень.

– Еще как имеет, моя дорогая, – рассмеялся Джо, – и я не выпущу вас, пока вы не пообещаете мне стать моей женой, да поскорее: перед тем как отплыть, я хочу провести неделю женатым человеком.

Так в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году Джозеф Кумбе сделал предложение Сьюзен Коллинз.

Все было улажено, и еще до наступления вечера по Плину разнеслась весть о том, что Джо Кумбе женится на Сьюзен Коллинз, которой с ее обыкновенным лицом и тридцатью пятью годами за плечами, по всеобщему убеждению, и вовсе не суждено было найти возлюбленного.

– Это ненадолго, – заявили хорошенькие девушки Плина. – Подумать только, чтобы Джо Кумбе связал себя с таким унылым, неподвижным телом, как у Сьюзен Коллинз. Господи, да она же старше его лет на пять, а то и больше.

Тем не менее Сьюзен, возбужденная и покоренная своим нетерпеливым женихом, чтобы успеть ко времени, поспешила заняться подготовкой всего необходимого. Джозеф нанял дом рядом с методистской часовней. Помимо прочего, он занимался своим кораблем «Джанет Кумбе», которому через неделю после свадьбы предстояло отплыть на Сен‑Мишель.

Дни летели, как молния, и семнадцатого марта Джозеф и Сьюзен обвенчались в методистской часовне, поскольку капитан Коллинз, стойкий последователь Уэсли, ни за что не позволил бы своей дочери венчаться в церкви.

Целую неделю Джозеф посвятил тому, чтобы сделать свою жену счастливой и довольной, что было легко и достаточно приятно; в последний вечер в Пнине перед отплытием, обдумывая положение дел, он счел себя вправе гордиться и ею, и своим домом. Даже подумать странно, что теперь ему следовало считать себя «остепенившимся» женатым человеком, на котором лежит немало обязанностей. Он склонился над спящей на его руке Сьюзен. Им предстояло всю жизнь заботиться друг о друге, впредь она должна делить с ним все удачи и горести. Действительно ли он дорог ей, спрашивал Джозеф сам себя? Поймет ли она его в минуты его падения и одиночества? Ему так хотелось, чтобы она проснулась, прижала его голову к своей груди, погрузила пальцы в его волосы и шепотом снова и снова сказала ему, что с ней он будет в безопасности. Завтра он снова ступит на свою одинокую тропу, на свой корабль, который его понимает, где он целиком может предаться той странной смеси мечты и реальности, которая и составляет сущность его внутренней жизни.

Но как хорошо сознавать, что здесь, в Плине, ждала женщина, для которой он, безнадежно, беспомощно, жаждал быть столь же ребенком, сколь и любовником.

– Сьюзен, – тихонько позвал он, – Сьюзен. Она шевельнулась и открыла глаза.

– Еще не спишь, Джо? – сонно пробормотала она. – Дорогой, постарайся заснуть, утром тебя ждет долгое путешествие.

Она потянулась и снова уютно устроилась в его руках.

– Мне приснилось, что я дотла сожгла воскресный кекс, а к чаю придет пастор…

До самого утра Джозеф лежал без сна. Внизу, в гавани, ждала Джанет – носовое украшение корабля, глаза которой обращены к горизонту, и сам корабль, которому прочные цепи не дают выйти в море.

Date: 2015-09-05; view: 278; Нарушение авторских прав