Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 6 Медичи во Франции





 

 

Прекрасные представительницы рода Медичи дважды занимали французский престол. Обе они были связаны с королем Генрихом Великим – Генрихом IV. Одна из них приходилась матерью его первой жены, вторая стала его второй супругой. Екатерина Медичи была матерью последних королей династии Валуа, Мария Медичи стала родоначальницей династии Бурбонов.

Несмотря на одинаковую фамилию и принадлежность к одному роду, Екатерина и Мария не были близкими родственницами: Екатерина была дочерью Лоренцо II и правнучкой Лоренцо Великолепного. Она принадлежала к старшей ветви знаменитой династии, берущей начало от старшего сына Джованни ди Бичи – мудрого Козимо, покровительствовавшего Филиппо Липпи и Донателло. Эта ветвь пресеклась со смертью единокровного брата Екатерины – Алессандро, рожденного чернокожей служанкой. Он прожил всего двадцать семь лет и был убит своим родственником, оставив по себе очень плохую память: его обвиняли в разнообразных извращениях, многочисленных изнасилованиях и убийствах. Несмотря на это, он стал первым правителем Флоренции, кто носил титул герцога, пожалованный ему завоевателем – императором Карлом V.

Законного потомства Алессандро не оставил, власть и титул Великого герцога Тосканы перешли к его родственнику Козимо – сыну знаменитого кондотьера Джованни Дель Банде Нере, который был потомком младшего сына Джованни ди Бичи – Лоренцо. Мария Медичи, ставшая французской королевой, приходилась Козимо внучкой; она была дочерью Франческо и Хуанны Австрийской, сброшенной с лестницы коварной Бьянкой Капелло. Своих дочерей от первого брака папаша благоразумно держал подальше от мачехи‑отравительницы в замке Питти во Флоренции. К сожалению, почти все они отличались неважным здоровьем и до зрелых лет дожили лишь две девочки: Мария и Элеонора, ставшая женой герцога Мантуи. Их браки устроил дядя Фердинанд, ставший герцогом после внезапной смерти брата.

С Генрихом Наваррским его связывали давние и почти дружеские отношения, женитьба сорокасемилетнего короля на двадцатипятилетней герцогине стала залогом крепкого союза двух монархов.

Для женитьбы на молодой итальянке Генрих развелся со своей первой супругой – Маргаритой Наваррской. Эту даму не следует путать с ее тезкой, автором известного сборника новелл «Гептамерон», умершей за три года до рождения «Королевы Марго». Та первая Маргарита, называемая также Маргаритой Ангулемской, приходилась своей младшей тезке двоюродной бабкой.

А вот ее мужу – Генриху IV – Маргарита Ангулемская доводилась родной бабушкой по матери – Жанне Д’Альбре, королеве Наварры, якобы отравленной злой Екатериной Медичи с помощью надушенных перчаток. Эта женщина действительно скоропостижно скончалась после прибытия на свадебные торжества в Париж. Имело ли на самом деле место отравление, сказать сложно: Екатерину Медичи во Франции очень не любили и, зная об обычаях итальянской знати, подозревали в привычке чуть что использовать яд. Усугубляло этот зловещий образ и то, что после безвременной кончины супруга королева одевалась исключительно в черное. Напомним: Генрих II погиб в возрасте сорока лет от случайного ранения на турнире, деревянное, не боевое, копье сбило с короля забрало и через глаз пронзило мозг. Считается, что именно это трагическое событие предсказал Нострадамус в своем катрене:

 

Молодой Лев победит старого

На поле боя, во время одиночной дуэли,

В золотой клетке ему выцарапают глаза.

Два флота соединятся в один, потом он умрет страшной смертью.

Особо жутким это предсказание делает свидетельство епископа Троа, свидетеля всего произошедшего, который сообщил, что и король, и граф на злосчастном костюмированном празднике изображали именно львов.

Прибавила ей недоброй славы и жуткая Варфоломеевская ночь – массовое истребление протестантов, с приказанием «не щадить никого», замышленное и организованное «Черной королевой».

Агриппа Д’Обинье: «Заметив в короле некоторое колебание, королева, среди других разговоров, чтобы ободрить его, произнесла следующие слова: “Не лучше ли растерзать эти гнилые члены, чем лоно церкви, супруги господа нашего?” Король решился…»

Маргарита де Валуа:

«Осторожность… никогда не покидала мою мать, и она, умеряя свои чувства, как сама того хотела, ясно показала, что скромный человек не делает ничего такого, что он не хочет делать, не демонстрирует свою радость и не расточает похвалы…»

«Я росла при королеве‑матери настолько боясь ее, что не только не осмеливалась разговаривать с ней, но когда она смотрела на меня, я цепенела от страха, что сделаю что‑нибудь такое, что ей не понравится». «Через несколько месяцев принц Наваррский, ставший королем Наварры, еще не сняв траура по матери, прибыл в Париж в сопровождении 800 дворян. Он был принят королем и всем двором с большими почестями, и через несколько дней наша свадьба прошла с таким торжеством и великолепием, которых не удостаивалась ни одна из принцесс. Король Наваррский и все его окружение сняли траур и облачились в богатые и красивые наряды, и весь двор был разодет… лучше, чем я. Я же была одета как королева: на мне была корона, усыпанная драгоценностями, пелерина из горностая и большое голубое платье, шлейф которого длиной в 4 локтя несли три принцессы. От Лувра до собора Парижской Богоматери были воздвигнуты помосты, как это делалось всегда, когда выходили замуж принцессы крови. Внизу толпился народ, стараясь увидеть свадебную процессию и весь двор. По помосту мы подошли к входу в собор, где в тот день отправлял службу кардинал Бурбон. Он встретил нас у собора и сказал подобающие по такому случаю слова…»

Брак этот не был ни несчастным, ни счастливым. Супруги испытывали влечение друг к другу, однако слишком многое мешало им быть вместе.

Воспоминания Маргариты де Валуа о событиях Варфоломеевской ночи:

«Мне обо всем этом ничего не говорили, но я видела всех за делами. Гугеноты были в отчаянии от этого поступка, а все де Гизы перешептывались, боясь, как бы те не захотели отомстить им как следует. И гугеноты, и католики относились ко мне с подозрением: гугеноты – потому что я была католичкой, а католики – потому что я вышла замуж за короля Наваррского, который был гугенотом. Мне ничего не говорили вплоть до вечера, когда в спальне у королевы‑матери, отходившей ко сну, я сидела на сундуке рядом со своей сестрой принцессой Лотарингской, которая была очень грустна. Королева‑мать, разговаривая с кем‑то, заметила меня и сказала, чтобы я отправлялась спать. Я присела в реверансе, а сестра взяла меня за руку, остановила и громко разрыдалась, говоря сквозь слезы: «Ради бога, сестра, не ходите туда». Эти слова меня очень напугали. Королева‑мать, заметив это, позвала сестру и сердито запретила что‑либо рассказывать мне. Моя сестра возразила ей, что не понимает, ради чего приносить меня в жертву, отправляя туда. Несомненно, что, если гугеноты заподозрят что‑нибудь неладное, они захотят выместить на мне всю свою злость. Королева‑мать ответила, что Бог даст и со мной ничего плохого не случится, но как бы то ни было, нужно, чтобы я пошла спать, иначе они могут заподозрить неладное, что помешает осуществить план.

Я видела, что они спорили, но не понимала о чем. Королева‑мать еще раз жестко приказала мне идти спать. Обливаясь слезами, сестра пожелала мне доброй ночи, не смея сказать ничего более, и я ушла, оцепенев от страха, с обреченным видом, не представляя себе, чего мне надо бояться. Оказавшись у себя, я обратилась с молитвой к Богу, прося его защитить меня, сама не зная от кого и от чего. Видя это, мой муж, который был уже в постели, сказал, чтобы я ложилась спать, что я и сделала. Вокруг его кровати стояло от 30 до 40 гугенотов, которых я еще не знала, так как прошло лишь несколько дней после нашей свадьбы. Всю ночь они только и делали, что обсуждали случившееся с адмиралом, решив на рассвете обратиться к королю и потребовать наказания месье де Гиза. В противном случае они угрожали, что расправятся с ним сами. Я же не могла спать, помня о слезах сестры, охваченная страхом, который они во мне вызвали, не зная, чего мне бояться. Так прошла ночь, и я не сомкнула глаз. На рассвете мой муж сказал, что хочет пойти поиграть в лапту в ожидании пробуждения короля Карла. Он решил сразу просить его о наказании. Он и все его приближенные вышли из моей комнаты. Я же, видя, что занимается рассвет, и считая, что опасность, о которой говорила сестра, миновала, сказала своей кормилице, чтобы она закрыла дверь и дала мне вволю поспать. Через час, когда я еще спала, кто‑то, стуча ногами и руками в дверь, закричал: «Наваррский! Наваррский!» Кормилица, думая, что это был мой муж, быстро побежала к двери и открыла ее. На пороге стоял дворянин по фамилии де Леран, раненный шпагой в локоть и алебардой в руку. Его преследовали четыре стрелка, которые вместе с ним вбежали в мою комнату. Стремясь защититься, он бросился на мою кровать и схватил меня. Я пыталась вырваться, но он крепко держал меня. Я совершенно не знала этого человека и не понимала его намерений – хочет ли он причинить мне зло или же стрелки были против него и против меня. Мы оба с ним были очень напуганы. Наконец, слава Богу, к нам прибыл месье де Нанси, капитан гвардии, который, видя, в каком я состоянии, и сострадая мне, не мог вместе с тем удержаться от смеха. Он очень рассердился на стрелков за их бестактность, приказал им выйти из моей комнаты и освободил меня из рук этого несчастного, который все еще держал меня. Я велела уложить его в моей комнате, перевязать и оказать ему помощь, пока он не почувствует себя хорошо. В то время когда я меняла свою рубашку, так как вся была в крови, месье де Нанси рассказал, что произошло, заверяя меня, что мой муж был в комнате короля Карла и что с ним все в порядке. На меня набросили темное манто и капитан отвел меня в комнату моей сестры мадам Лотарингской, куда я вошла скорее мертвая от страха, чем живая. Сюда через прихожую, все двери которой были открыты, вбежал дворянин по фамилии Бурс, спасаясь от стрелков, преследовавших его. В трех шагах от меня его закололи алебардой. Я потеряла сознание и упала на руки месье де Нанси. Очнувшись, я вошла в маленькую комнату, где спала моя сестра. В это время месье де Мьоссан, первый дворянин из окружения моего мужа, и Арманьяк, первый слуга моего мужа, пришли ко мне и стали умолять спасти им жизнь. Я поспешила к королю Карлу и королеве‑матери и бросилась им в ноги, прося их об этом. Они обещали выполнить мою просьбу».

Описанный в мемуарах эпизод, когда в спальне Маргариты укрылся дворянин де Леран, вдохновил Дюма на описание аналогичного спасения де Ла Моля. Де Ла Моль действительно считался любовником Маргариты и действительно был казнен, но он вовсе не был романтичным юношей: на момент смерти ему исполнилось 48 лет. Слава Маргариты Ангулемской‑Наваррской как писательницы и меценатки была весьма велика, поэтому вторая Маргарита Наваррская старалась во многом ей подражать: писала сонеты, держала литературный салон, однако потомкам она запомнилась благодаря другим своим качествам.

Таллеман де Рео:

«Королева Маргарита в молодости отличалась красотой, несмотря на то что у нее были слегка отвисшие щеки и несколько длинное лицо. Никогда, пожалуй, не было на свете женщины, более склонной к любовным утехам. У нее была особая бумага, поля которой усеивали сплошь эмблемы побед на поприще любви; бумагой этой она пользовалась для любовных записок. Она изъяснялась галантным стилем того времени, но была весьма неглупа. От нее сохранилось сочинение под названием «Плохо обставленный уголок спальни», по которому можно судить, какова была ее особая манера письма.

Она носила большие фижмы со множеством карманчиков, в каждом из коих находилась коробочка с сердцем усопшего любовника; ибо когда кто‑то из них умирал, она тотчас же заботилась о том, чтобы набальзамировать его сердце. Фижмы эти она каждый вечер вешала на крюк за спинкой кровати и запирала на замок. Со временем она ужасно растолстела и при этом заставляла делать себе лиф и юбки гораздо шире, чем следовало, а по ним и рукава. Мерка ее была на полфута больше, чем у других. Она носила белокурый шиньон цвета отбеленного льна с желтоватым оттенком, ибо рано облысела. Посему на висках у нее были большие букли, тоже белокурые, которые ей время от времени подстригали. В кармане она всегда носила про запас волосы того же цвета, опасаясь, что в нужную минуту их не окажется под рукою; дабы придать себе большую статность, она вставляла себе в платье по бокам жестяные планки, расширявшие лиф. Через некоторые двери она не могла пройти».

Сплетники приписывали ей несколько внебрачных детей, умерших во младенчестве. Иногда говорили, что один из них выжил и стал капуцином. Несмотря на обилие любовников и некоторые причуды, Маргарита была женщиной весьма набожной и богобоязненной и всегда заказывала неисчислимое количество месс и вечерен. Безудержное стремление к любовным утехам было ее единственной слабостью, во всем остальном Марго была на редкость благоразумна. У нее был гибкий ум, и она умела приспосабливаться к требованиям своего времени. Долго не соглашаясь на расторжение своего брака с королем, она однако же смирилась с неизбежным и даже «наговорила множество льстивых слов покойной Королеве‑матери [13], и когда г‑да де Сувре и де Плювинель подвели к ней покойного Короля [14], воскликнула: «Ах, как он красив! Ах, как он хорош! Сколь же счастлив Хирон, воспитующий сего Ахилла! [15]»

Придворный сплетник и талантливый писатель Таллеман де Рео собрал немало сплетен и анекдотов о Генрихе IV, впрочем, король охотно подавал к этому поводы: по списку фавориток он обогнал всех прочих французских королей. Впрочем, по части его мужских способностей современницы высказывались довольно язвительно:

Таллеман де Рео: «Как‑то Генриху IV доставили некую Фанюш, которую ему выдали за девственницу. Найдя дорожку достаточно проторенной, он принялся насвистывать. “Что это значит?” – спросила она. “А это я зову тех, – ответил он, – кто прошел здесь до меня”. “Жмите, жмите и нагоните”», – откликнулась Фанюш».

Одной из первых фавориток называют Шарлотту де Сов, фрейлину Екатерины Медичи, входившую в знаменитый «летучий эскадрон» красавиц, использовавшийся «Черной королевой» в шпионских и дипломатических целях. Это позволяет утверждать, что Шарлотта была очень привлекательна, несмотря на то что портреты изображают ее большеносой и излишне худощавой. Недостатки в чертах лица, по всей видимости, искупались обаянием, к тому же дама должна была быть очень грациозна, ведь по велению любившей элегантность Екатерины Медичи ее фрейлины утягивали свои талии до 33 сантиметров.

Маргарита де Валуа:

«…мадам де Сов… за короткое время… довела своих возлюбленных – моего брата и моего мужа – до такой степени пылкости (как это бывает у молодых людей, до этого их чувства были спокойными), что они, забыв о долге, о своих амбициях и намерениях, ни о чем другом не думали, кроме как об этой женщине. И дошли до такой горячей ревности друг к другу, что, несмотря на то, что она еще пользовалась благосклонностью месье де Гиза, Легаста, Сувре и многих других сеньоров, к которым она благоволила больше, чем к этим двум, они ни на что не обращали внимания. А те в свою очередь не боялись домогательств ни того, ни другого. И эта женщина, чтобы лучше разыграть свою роль, стала убеждать моего мужа в том, что я ревную его к ней и что по этой причине я стою на стороне моего брата. Мы легко верим в то, что бывает нам сказано любимыми.

Мой муж поверил ей, отдалился от меня и начал скрытничать, чего раньше никогда не было; ибо что бы ни приходило ему в голову, он говорил обо всем со мной свободно, как с сестрой, зная, что я нисколько его ни к кому не ревновала, желая лишь, чтобы он был доволен. Теперь же я увидела, что то, чего я больше всего опасалась, произошло, я лишилась его искренности, которая всегда была в наших отношениях. Недоверие, которое убивает близость, лежит в основе ненависти, идет ли речь о родственниках или друзьях». «Больная, с высокой температурой, я пролежала в постели несколько дней. А мой муж, то ли потому, что был занят подготовкой к отъезду, то ли потому, что, собираясь покинуть двор, хотел использовать ту малость, которая у него оставалась, чтобы насладиться обществом своей возлюбленной мадам де Сов, не нашел и минуты навестить меня».

Шарлотта де Сов стала любовницей Генриха Наваррского по поручению Екатерины Медичи, она шпионила за ним и стравливала его с братьями Маргариты и с де Гизами, заводя с ними романы. Именно она передала королеве‑матери информацию, приведшую к казни де Ла Моля. Эта дама участвовала во множестве интриг, перевернувших многие судьбы. Она дожила до 66 лет и умерла, возможно, от яда.

Генрих заводил романы еще со многими фрейлинами Екатерины, несмотря на то что все они с большей или меньшей долей вероятности были ее шпионками: Луиза де ля Беродьер дю Руэ, Виктория де Аяла, мадемуазель Рёбур…

Порой король увлекался и фрейлинами своей жены: Франсуаза де Монморанси‑Фоссо стала его любовницей, достигнув едва ли 16 лет. Забеременев, она всерьез надеялась стать королевой, но ребенок‑девочка родился мертвым. Франсуазу удалили в провинцию и выдали замуж.

Во время страстной влюбленности в молодую вдову Диану д’Андуан, прозванную «красавицей Коризандой», Генрих даже написал ей обещание жениться, причем сделал это собственной кровью. Красавица родила ему сына, но обещание король не сдержал. Мальчик не дожил до взрослого возраста.

Он обещал жениться и другой своей любовнице – Габриэль д’Эстре (1573–1599). Она стала любовницей Наваррского в 1591 году. По воспоминаниям современников, Габриэль была очень умной, образованной и практичной женщиной, именно она первой навела короля на мысль сменить вероисповедание, чтобы решить свои проблемы с Католической Лигой. Генрих был увлечен ею сверх всякой меры, любовники пользовались каждым удобным случаем, чтобы побыть вместе, а в случае разлуки писали друг другу нежные письма.

Она родила Генриху троих детей: Сезара, Екатерину Генриетту и Александра; всем им король пожаловал титулы герцогов. Сама Габриэль стала маркизой де Монсо и графиней де Бофор, впрочем, это не мешало сплетникам за глаза называть ее графиней‑шлюхой. Это было зло и несправедливо: Габриэль действительно любила Генриха и старалась всячески ему помочь. Она налаживала связи через свою сестру и их многочисленных подруг‑католичек, стремясь привести страну к миру. Генрих называл ее своим лучшим дипломатом и очень ценил.

Он действительно обратился к папе Клименту VIII с просьбой разрешить ему развестись с бесплодной Маргаритой де Валуа и заключить новый брак и подарил возлюбленной кольцо, которое было ему вручено при ритуале коронации. Все шло к свадьбе, Габриэль радовалась и твердила, что лишь Господь или смерть короля могут помешать ее счастью, но судьба распорядилась иначе. В апреле 1599 года у Габриэль вдруг начались преждевременные роды, и она умерла, произведя на свет мертвого младенца. Все были убеждены, что ее отравили либо Валуа, либо те, кто желал, чтобы король Генрих заключил иной брак – с Марией Медичи.Генрих был безумно опечален! Он горевал… целых шесть дней. Спустя неделю монарх познакомился с Екатериной Генриеттой де Бальзак д’Антраг и был поражен не только ее красотой, а в значительно большей степени сходством с покойной Габриэль. Трудно сказать, состояли ли эти дамы в каком‑то родстве, но внешне они действительно были схожи как сестры. Король тут же принялся добиваться взаимности. В отличие от д’Эстре д’Антраг не испытывала к нему никаких чувств, однако она не собиралась отказываться от выпавшего на ее долю счастья. Родители поддерживали честолюбивую и алчную дочь, помогая ей заманивать влюбленного Генриха. Ими был составлен документ с условиями, на которых Екатерина Генриэтта соглашалась стать королевской любовницей: сто тысяч экю, титул маркизы и письменное обещание жениться в случае рождения сына. Генрих согласился. Документ был подписан в октябре 1599 года, девушка получила титул маркизы де Верней, но сына она родила лишь в 1601 году, а к этому времени Генрих был уже женат на Марии Медичи. Семья д’Антраг тут же принялась называть младенца истинным дофином Франции и требовать развода короля с его второй супругой. Они даже впутывались в заговоры с целью убийства Генриха и возведения на престол его внебрачного сына.

Таллеман де Рео:

«У Генриха IV было великое множество любовниц; но в постели он бывал не слишком расторопен, а потому всегда носил рога. Острили, что его и на раз едва хватает. Г‑жа де Вернёй назвала его однажды “Капитан Хочет, да не Может”, а в другой раз – ибо Королю доставалось от нее нещадно – она ему заявила, пусть, мол, радуется, что он Король, не то его вообще нельзя было бы выносить, до того разит от него падалью. Покойный Король, желая прикинуться шутником, говаривал: “Это я в батюшку пошел: потом воняю”».

«Полагаю, никто не одобрял поведения Генриха IV в отношении его жены, покойной Королевы‑матери [16], когда дело шло о его любовницах; ведь поселять г‑жу де Вернёй у самого Лувра (В замке Ла‑Форс) и мириться с тем, что Двор из‑за нее чуть ли не делится на два лагеря, было, по правде говоря, не политично и не слишком пристойно. Г‑жа де Вернёй была умна, но и горда; она не питала никакого почтения ни к Королеве, ни к Королю; говоря с последним о Королеве, она называла ее “Ваша толстая баржа” и как‑то на вопрос Короля, что бы она делала, если бы оказалась в порту Нюлли в тот день, когда Королева едва там не утонула, ответила: “Я бы стала кричать: Королева идет ко дну!”

В конце концов, Король порвал с г‑жой де Вернёй; она стала вести образ жизни наподобие Сарданапала или Виттелия, только и помышляла что о еде, об острых приправах и требовала, чтобы даже в спальне у нее стояла миска с едой. Она до того растолстела, что стала просто безобразна. Но ум никогда ее не покидал. Ее мало кто навещал. Детей у нее отняли; ее дочь воспитывалась вместе с королевскими дочерьми».

Генриетта изменяла королю и отзывалась о нем с крайним презрением, высмеивая его бессилие как мужчины. Генрих злился, негодовал, но продолжал любить ее, хотя и заводил других женщин. Из‑за одной из них – Шарлотты‑Маргариты де Монморанси, супруги принца Конде, увезенной ревнивым мужем в Бельгию, Генрих чуть было не начал военные действия. Война не началась только лишь из‑за смерти французского короля от руки убийцы в 1610 году.В этом заговоре подозревали как королеву Марию Медичи, так и семью д’Антраг.

Пьер Д’Этуаль: «В пятницу 14 мая 1610 года около 4 часов вечера король в своей коляске без охраны, имея при себе только Эпернона, Монбазона и четырех‑пятерых других, проезжал мимо св. Иннокентия в Арсенал. Когда его коляска благодаря заграждению пути дорожной повозкой и двухколесной телегой была принуждена остановиться на углу улицы де ла Фероньер, против нотариуса, по имени Путрен, король был безжалостно убит коварным и гнусным негодяем по имени Франсуа де Равальяк, уроженцем города Ангулема; он воспользовался данным случаем, чтобы нанести этот злополучный удар (он давно уже выжидал, находясь в Париже только с этой целью, и его величество предупреждали, чтобы он имел охрану, но он не придал этому значения). В то время как король внимательно слушал письмо, которое читал д’Эпернон, он набросился на него с яростью, держа в руке нож, и нанес последовательно два удара в грудь его величества; последний удар пришелся прямо в сердце, перерезал сердечную артерию и таким образом лишил этого доброго короля дыхания и жизни. Видя, что король истекает кровью, д’Эпернон покрыл его плащом; когда он и остальные убедились, что он мертв, они стали, как могли, успокаивать народ, сильно смущенный и взволнованный этим случаем, крича народу, что король только легко ранен и чтобы они ободрились; повернули прямо на каретный двор Лувра, и из коляски, в которой бедный государь весь плавал в крови, его извлекли мертвым, хотя один сплетник этого времени нагло напечатал рассуждение, в котором архиепископ д’Эмбрен исповедует и напутствует в Лувре короля, который, несмотря на то, что был вполне мертв, поднял будто бы глаза и руки к небу, свидетельствуя тем, что он умер христианином и добрым католиком. Это послужило причиной (и вполне основательной) к запрещению что‑либо публиковать или печатать относительно смерти короля; это было объявлено по городу под бой барабанов».

Date: 2015-09-05; view: 318; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию