Черепашьи игры 4 page

— Черта с два, — сказал рябой, а в уме у него пронеслось: «Маленькое недоразумение; он оказал сопротивление при задержании. Что я мог поделать? Джокеры поднимут бучу, но кто послушает поганых джокеров? Вот только что делать со вторым?» Он бросил взгляд на Тахиона. «Бог ты мой, да он весь трясется. Может быть, он действительно нарик, вот это было бы здорово».

Тахион с содроганием понял, что наступил момент истины. На этот раз все было не так, как с Крошкой: тогда он подчинился слепому инстинкту, сейчас же — отдавал себе отчет в своих действиях. Когда-то это было очень просто, ничуть не сложнее, чем щелкнуть пальцами. Но теперь эти пальцы тряслись, и на них была кровь… и на его сознании тоже… Он подумал о Блайз и о том, как раскололся ее разум под его прикосновением, подобно зеркалам в «Доме смеха». Бесконечно долгий ужасный миг ничего не происходило, так что горло у него перехватило от страха, а рот наполнил знакомый вкус неудачи.

И тогда рябой улыбнулся идиотской улыбкой, вернулся обратно в свою кабинку, уронил голову на стол и заснул сном младенца.

Дес и глазом не моргнул.

— Твоих рук дело?

Тахион кивнул.

— Как ты дрожишь! Ты в порядке?

— Думаю, да, — ответил Тахион. Полицейский громко захрапел. — Да, думаю, я действительно в порядке, Дес. Впервые за много лет. — Он взглянул в лицо джокера, но не на его уродливый нос, а на человека, который под ним скрывался. — Я знаю, где она. Нужно действовать как можно быстрее.

Они двинулись к выходу. В клетке полногрудый бородатый гермафродит принялся бешено вращать бедрами.

— Через час у меня будет двадцать человек.

— Нет, — покачал головой Тахион. — Они держат ее не в Джокертауне.

Рука Десмонда застыла на дверной ручке.

— Понятно, — сказал он. — А за пределами Джокертауна джокеры и люди в масках будут как на ладони, верно?

— Вот именно. — Тахион не стал говорить вслух о своем другом опасении — о расправе, которая неминуемо последует, если джокеры отважатся пойти на столкновение с полицией, пусть даже такой продажной, как Баннистер с его шайкой. Он сам пойдет на такой риск, все равно ему больше терять нечего, но нельзя допустить, чтобы рисковали другие. — Ты можешь связаться с Черепахой? — спросил он.

— Я могу отвести тебя к нему, — ответил Дес. — Когда?

— Сейчас, — сказал Tax.

Через час-другой спящий полицейский очнется и отправится прямиком к Баннистеру. И что же он ему расскажет? Что Дес с человеком в цыплячьей маске задавали разные вопросы и он совсем уже было собрался арестовать их, как вдруг его ужасно потянуло в сон? И он осмелится признаться в этом? Если так, какие выводы сделает Баннистер? Достаточные для того, чтобы куда-нибудь перепрятать Ангеллик? Или чтобы убить ее? Они не могут так рисковать.

Когда они выбрались из полумрака «Шизиков», кран как раз опустил вторую полицейскую машину на тротуар. Дул холодный ветер, но доктор Тахион почувствовал, что под цыплячьими перьями начинает потеть.

Том Тадбери проснулся оттого, что кто-то приглушенно колотил по панцирю.

Он сбросил ветхое одеяло, стал садиться и ударился головой.

— Вот черт! — выругался он, пытаясь в темноте нащупать свет.

В дверь продолжали барабанить. Тома охватила паника. «Это полиция, — подумал он. — Они нашли меня, сейчас вытащат и отволокут в участок». Удар оказался сильным: голова продолжала болеть. Внутри было холодно и душно. Он включил обогреватель, вентиляторы и камеры. Экраны замерцали.

Снаружи стоял ясный и холодный декабрьский день, и в ярком солнечном свете каждый закопченный кирпичик был виден как на ладони. Джоуи поездом вернулся обратно в Байонн, но Том решил остаться; время уходило, и у него не было другого выбора. Дес отыскал для него безопасное местечко — укромный внутренний дворик в закоулках Джокертауна, окруженный пятиэтажными развалюхами. Когда он приземлился — это было перед самым рассветом, — огни заиграли на нескольких темных окнах, и из них осторожно высунулись лица, чтобы вглядеться в сумрак; настороженные, боязливые, не вполне человеческие, они показались всего на миг и столь же быстро исчезли, когда сочли, что приземлившаяся в их дворе штуковина их не касается.

Том зевнул, уселся в кресло и передвигал камеры до тех пор, пока на экране не появились виновники его душевного смятения. У открытого люка стоял Дес, скрестив руки на груди, а доктор Тахион барабанил по панцирю палкой от метлы.

Изумленный Том включил микрофоны.

— ВЫ?

Тахион поморщился.

— Пожалуйста.

Том убавил громкость.

— Прошу прощения. Вы застали меня врасплох. Вот уж не ожидал увидеть вас снова. Я имею в виду после прошлой ночи. Вы не ушиблись? Я не собирался причинить вам вред, я просто…

— Я все понимаю, — кивнул Тахион. — Но сейчас не время предаваться взаимным обвинениям и просить друг у друга прощения.

Дес на экране начал уплывать куда-то наверх. Черт бы побрал эту кадровую синхронизацию.

— Мы знаем, где ее держат, — сказал джокер, продолжая дрыгаться. — То есть если доктор Тахион действительно может читать мысли, как он утверждает.

— В складском здании на берегу Гудзона, — пояснил такисианин. — Неподалеку от пирса. Я не могу назвать адрес, но я ясно видел его в мыслях того мерзавца. Я узнаю это место.

— Отлично! — с жаром воскликнул Том. Он плюнул на попытки отрегулировать кадровую синхронизацию и грохнул по экрану кулаком. Картинка застыла. — Тогда они у нас в руках. Полетели. — Выражение лица Тахиона ошарашило его. — Вы же полетите, да?

— Да.

«Слава богу», — подумал Тадбери; в какой-то миг ему показалось, что ему придется заниматься всем в одиночку.

— Забирайтесь, — велел он.

Тахион с видом полной покорности судьбе вскарабкался на поверхность панциря, скребя ботинками по броне. Том крепко ухватился за подлокотники и оторвал «черепаху» от земли. Она взмыла в воздух с легкостью мыльного пузыря. Тома переполняло ликование: вот каково его предназначение! Должно быть, Джетбой чувствовал то же самое.

Гудок, который Джоуи установил на панцирь, был не гудок, а настоящий зверь. Они уже летели над городскими крышами, и Том выплеснул свои чувства, вспугнув стайку голубей и парочку пьяниц.

— Возможно, было бы разумнее лишний раз не привлекать к себе внимания, — тактично заметил Тахион.

Том расхохотался.

— Что я слышу? Инопланетянин, который большую часть времени одевается, как Пинки Ли,[71]едет у меня на спине и еще поучает меня, что я должен не привлекать к себе внимания!

Он снова рассмеялся и сделал крутой вираж над улицами Джокертауна.

Они уже почти достигли своей цели и сейчас летели над лабиринтом прибрежных переулков. Последний из них упирался в глухую кирпичную стену, исписанную названиями уличных банд и именами малолетних влюбленных. «Черепаха» перелетела через нее, и они очутились на погрузочной площадке позади склада. На краю погрузочной платформы сидел мужчина в короткой кожаной куртке. Когда они появились, он мгновенно вскочил на ноги. И оказался намного выше, чем ожидал, — футов на десять. Он открыл рот, но не успел он закричать, как Tax уже обезвредил его: тот заснул прямо в воздухе. Его уложили на крышу ближайшего здания.

На пристань выходили четыре широкие погрузочные площадки, огороженные цепями и запертые на замки; металлические гофрированные двери были тронуты коричневыми потеками ржавчины. «ПОСТОРОННИМ ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН», — предостерегала надпись на узкой двери поодаль.

Tax соскочил вниз и легко приземлился на носки. Нервы у него были натянуты до предела.

— Я пойду первым. Дайте мне минуту, а потом следуйте за мной.

Он стащил башмаки, под которыми обнаружились пурпурные носки, приоткрыл дверь и проскользнул в здание склада, призвав на помощь все свое умение двигаться бесшумно и плавную грацию, которым его когда-то учили на Такисе. Внутри громоздились двадцати- и тридцатифутовые штабеля из кип бумажных обрезков, перевязанных тонкой проволокой. Тахион начал аккуратно пробираться по петляющему проходу на звук голосов. Дорогу ему преградил огромный желтый погрузчик. Он распластался по земле и протиснулся под него, потом, спрятавшись за массивной шиной, осторожно выглянул наружу.

Он насчитал там в общей сложности пятерых. Двое играли в карты, сидя на складных стульях; вместо стола у них была стопка сложенных одна на другую книг без обложек. Перед ними аккуратными рядками были сложены пакеты с белым порошком. Высокий мужчина во фланелевой рубахе что-то взвешивал на маленьких весах. Рядом с ним стоял начальственного вида худой мужчина, начинающий лысеть, в дорогом плаще. В руке он держал сигарету, а голос у него был негромкий и ровный. Тахион с трудом различал, что он говорит. Ангеллик нигде видно не было.

Такисианин погрузился в клоаку, которую представляло собой сознание Баннистера, и увидел женщину между машиной для резки бумаги и тюковочной машиной. Она лежала на небрежно брошенном прямо на бетонный пол грязном матрасе, скованная по щиколоткам, и нежную кожу покрывали багровые синяки и ссадины.

— Пятьдесят восемь гиппопотамов, пятьдесят девять гиппопотамов, шестьдесят гиппопотамов, — считал Том.

Он поднажал, и замок рассыпался в ржавую труху. Цепи с лязгом упали на землю, дверь со скрежетом поехала наверх. С погашенными огнями «черепаха» поплыла вперед. Штабеля бумаги внутри преградили дорогу. Том с силой толкнул их, но в тот самый миг, когда они зашатались, ему пришло в голову, что можно пролететь над ними.

— Какого рожна? — сказал один из игроков, когда они услышали скрежет подъемных ворот.

Миг спустя все вокруг пришло в движение. Оба игрока вскочили; один выхватил пистолет. Мужчина во фланелевой рубахе поднял глаза от весов. Толстяк оторвался от машины для резки бумаги и что-то закричал, но разобрать, что он говорит, было невозможно. Кипы бумаги, сложенные у дальней стены, с грохотом полетели на пол, врезаясь в соседние тюки и сбивая их тоже в цепной реакции, которая в считаные секунды охватила весь склад.

Не колеблясь ни секунды, Баннистер бросился к Ангеллик. Tax завладел его разумом и остановил его на ходу с занесенным револьвером.

В этот миг дюжина тюков с резаной бумагой обрушилась на погрузчик. Машина дернулась вперед, совсем немного, но этого хватило, чтобы левая рука Тахиона оказалась зажатой под исполинской черной шиной. Он вскрикнул от неожиданности и боли и отпустил Баннистера.

Снизу двое мужчин палили по нему. Первый выстрел стал для него такой неожиданностью, что Том на долю секунды потерял концентрацию, и панцирь камнем полетел вниз, успев опуститься на четыре фута, прежде чем он вновь овладел собой. Но пули с безобидным звяканьем отскакивали от его брони и рикошетом разлетались по всему складу. Том улыбнулся.

— Я — ВЕЛИКАЯ И МОГУЧАЯ ЧЕРЕПАХА, — возвестил он на полной громкости, а штабеля бумаги между тем все продолжали и продолжали валиться на пол. — ВЫ ПО УШИ В ДЕРЬМЕ, ПОДОНКИ. СДАВАЙТЕСЬ НЕМЕДЛЕННО.

Ближайший к нему подонок и не думал сдаваться. Он снова выстрелил, и один из экранов померк.

Том выхватил из его пальцев пистолет, а судя по тому, как этот недоумок завопил, он еще и вывихнул ему плечо, чтоб ему пусто было. Надо быть аккуратнее. Второй парень бросился бежать, перепрыгнул через развалившуюся кучу бумаги. Тадбери подхватил его прямо в прыжке, поднял под самый потолок и подвесил к балке. Его глаза перебегали с экрана на экран, но один из них вышел из строя, а у того, что был с ним рядом, снова забарахлила синхронизация кадров, поэтому с той стороны он ни черта не видел. Времени заниматься ремонтом не было. Какой-то мужик во фланелевой рубахе перегружал пакеты в чемодан, он видел это на центральном экране, а краешком глаза заметил толстяка, карабкающегося на погрузчик.

Тахион корчился от боли в раздробленной руке и изо всех сил старался не закричать. Баннистер! Нужно остановить Баннистера, пока тот не добрался до Ангеллик. Он сцепил зубы и усилием воли попытался унять боль, собрать ее в шарик и оттолкнуть от себя, как его учили, но это было очень трудно; Tax утратил навык. Каждая раздробленная частица его кости кричала от боли, перед глазами все расплывалась от слез, но тут он услышал, как завелся мотор погрузчика, и машина внезапно двинулась вперед, сминая его предплечье, прямо к голове. Протектор массивной шины казался черной стеной смерти, которая неумолимо надвигалась на него… и прошла в дюйме над его макушкой, когда погрузчик взмыл в воздух.

От легкого толчка Великой и Могучей Черепахи погрузчик аккуратненько перелетел через весь склад и врезался в дальнюю стену. Толстяк спрыгнул с него и приземлился на кучу ободранных книг. Только тогда Том заметил Тахиона, лежавшего на полу в том месте, где только что стоял погрузчик. Он как-то странно держал руку, а цыплячья маска была смятой и грязной. Tax кое-как поднялся на ноги и что-то закричал. Потом побежал, шатаясь и волоча ноги. И куда это его понесло?

Молодой человек нахмурился, с размаху хлопнул тыльной стороной ладони по барахлящему телевизору, и изображение внезапно перестало уползать вверх, на миг став четким и резким. Мужчина в плаще навис над женщиной на матрасе. Она была настоящей красоткой, а на лице у нее застыла странная улыбка, печальная, но почти покорная. Прямо ей в лоб смотрело дуло его пистолета.

Ноги не повиновались Тахиону, мир вокруг застилало красное марево, раздробленные кости руки вонзались друг в друга при каждом его шаге. Шатаясь, он обогнул машину для резки бумаги и обнаружил их там: Баннистер легонько касался ее пистолетом, и ее кожа уже начинала чернеть в том месте, куда должна была войти пуля. Сквозь слезы, страх и пелену боли он потянулся к сознанию Баннистера и схватил его… и в тот же миг почувствовал, как тот нажал на спусковой крючок, и вздрогнул, чужим сознанием ощутив отдачу. Грохот выстрела он услышал сразу двумя парами ушей.

— Не-е-е-е-ет!

Tax зажмурился и упал на колени. Он заставил Баннистера отвести пистолет, и что толку — все напрасно, поздно, слишком поздно, он снова опоздал, опять потерпел неудачу, опять неудачу. Ангеллик, Блайз, его сестра — все, кого он любил, все погибли.

Такисианин скорчился на полу, и в его сознании промелькнули воспоминания о бьющихся зеркалах, о Свадебной пляске, которую Ангеллик танцевала, несмотря на боль и кровь, и это было последнее, что он увидел, прежде чем тьма поглотила его.

Когда он очнулся, в нос ему ударил резкий запах больничной палаты. Его голова покоилась на подушке с хрустящей от крахмала наволочкой. Он открыл глаза.

— Дес, — проговорил он слабым голосом.

Он попытался сесть, но что-то не пускало его. Мир вокруг был расплывчатым и нечетким.

— Ты на вытяжке, Tax, — сказал Дес. — Правая рука у тебя была сломана в двух местах, а с кистью все обстоит еще хуже.

— Мне жаль. — Он зарыдал бы, но слезы кончились. — Мне так жаль. Мы пытались, но я… Мне очень жаль, я…

— Тахи, — сказала она своим хрипловатым мягким голосом.

Она стояла у его кровати, одетая в больничный халат, с черными волосами, обрамляющими сияющее лицо. Она зачесала волосы вперед, чтобы прикрыть лоб; под челкой у нее расплывался ужасный фиолетово-зеленый синяк, а кожа вокруг глаз была красной и воспаленной. Он на секунду решил, что умер, сошел с ума или грезит наяву.

— Все хорошо, Тахи. Я жива. Я здесь.

Такисианин остолбенело смотрел на нее.

— Ты же погибла, — сказал он глупо. — Я опоздал. Я сам слышал выстрел, я успел схватить этого мерзавца, но было уже слишком поздно, я почувствовал, как пистолет отскочил в его руке.

— А ты не почувствовал, как он дернулся?

— Дернулся?

— На пару дюймов, не больше. В тот самый миг, когда он выстрелил. Но этого оказалось достаточно. Меня довольно сильно обожгло порохом, но пуля попала в матрас в футе от моей головы.

— Черепаха, — хрипло проговорил Tax.

Она кивнула.

— Том толкнул пистолет в тот самый миг, когда Баннистер спустил курок. А ты заставил этого мерзавца выпустить пистолет из рук, пока он не успел сделать второй выстрел.

— Вы их взяли, — сказал Дес. — Парочке удалось ускользнуть под шумок, но Черепаха сделал троих, включая и Баннистера. И еще чемодан, битком набитый чистым героином. Двадцать фунтов. Оказывается, этот склад принадлежал мафии.

— Мафии? — переспросил Тахион.

— Бандитам, — пояснил Дес. — Преступникам, доктор Тахион.

— Один из тех, кого взяли на складе, уже начал признаваться, — сказала Ангеллик. — Он подтвердит все: взяточничество, торговлю наркотиками, убийства в «Доме смеха».

— Может быть, у нас в Джокертауне даже появится нормальная полиция, — добавил Дес.

Чувства, которые бушевали в душе Тахиона, далеко не исчерпывались одним облегчением. Ему хотелось поблагодарить их, хотелось расплакаться, но ни слезы, ни слова не шли. У него не было сил, но он был счастлив.

— Я не подвел вас, — выдавил он наконец.

— Нет, — улыбнулась Ангеллик. Она бросила взгляд на Деса. — Ты не мог бы подождать за дверью? — Когда они остались одни, она присела на край кровати. — Я хочу кое-что тебе показать. То, что надо было показать еще давно. — Она поднесла к его лицу золотой медальон. — Открой его.

Сделать это одной рукой было нелегко, но он справился. Внутри оказалась небольшая круглая фотография пожилой женщины в постели. Ее руки и ноги были худыми и сморщенными — ссохшиеся прутики, покрытые увядшей кожей в пигментных пятнах; лицо — страшная маска.

— Что с ней произошло? — спросил Тахион, страшась услышать ответ. «Еще один джокер, — подумал он, — еще одна жертва его неудач».

Ангеллик взглянула на старую искалеченную женщину, вздохнула и захлопнула медальон.

— Когда ей было четыре, она играла на улице, и ее переехали. Лошадь наступила ей на лицо, а колесо телеги раздробило позвоночник. Это было… в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. Ее полностью парализовало, но она осталась в живых. Если это, конечно, можно назвать жизнью. Следующие шестьдесят лет эта девочка была прикована к постели; ее кормили, мыли и читали ей; и у нее не было другого общества, кроме монахинь. Иногда ей хотелось лишь умереть. Она мечтала о том, как это — быть красивой, быть любимой и желанной, иметь возможность танцевать, иметь возможность чувствовать. Ох, как ей хотелось чувствовать. — Она улыбнулась. — Мне давно следовало поблагодарить тебя, Тахи, но мне очень трудно показывать другим этот снимок. Я благодарна тебе, а теперь я вдвойне твоя должница. Поэтому тебе никогда не придется платить за выпивку в «Доме смеха».

Он посмотрел на нее.

— Мне не нужна выпивка. Больше не нужна. С этим покончено.

И с этим действительно было покончено, Тахион не сомневался в этом; если ей удавалось жить со своей болью, чем мог он оправдать то, как понапрасну растрачивал свою жизнь и талант?

— Ангеллик, я могу сделать для тебя кое-что получше героина. Я был… я биохимик, а на Такисе есть очень хорошие лекарства, и я мог бы синтезировать их — болеутоляющие, нейроблокаторы. Если бы ты позволила мне провести с тобой кое-какие тесты, возможно, я смог бы сделать что-нибудь специально для твоего метаболизма. Конечно, для этого мне понадобится лаборатория. Чтобы все организовать, уйдет немало денег, но само лекарство можно сделать за сущие копейки.

— У меня есть деньги, — сказала она. — Я продаю «Дом смеха» Десу. Но то, о чем ты говоришь, незаконно.

— К черту их идиотские законы, — огрызнулся Tax. — Если ты никому не расскажешь, то и я не расскажу.

Слова вдруг полились из него, одно за другим, бурным потоком: планы, мечты, надежды, все то, что он потерял и что утопил в коньяке и «Стерно», а Ангеллик только смотрела на него, пораженная, улыбающаяся, и когда действие болеутоляющих, которые ему дали, наконец начало проходить и рука снова запульсировала болью, доктор Тахион вспомнил былые навыки и отпустил боль: почему-то у него появилось впечатление, будто часть его вины и горя ушла вместе с ней, и он снова стал самим собой.

Заголовок гласил: «ЧЕРЕПАХА И ТАХИОН УНИЧТОЖИЛИ ГРУППУ НАРКОТОРГОВЦЕВ». Том вклеивал статью в альбом, когда Джоуи вернулся с пивом.

— Они не написали «Великая и Могучая», — заметил Джоуи, ставя перед Томом бутылку.

— Зато мое имя идет первым, — сказал Том. Он салфеткой стер густой белый клей с пальцев и отодвинул альбом в сторону. Под ним обнаружились схематические чертежи панциря, сделанные его рукой. — Ну, — сказал он, — куда будем ставить проигрыватель, а?