Саморегуляция деятельности

Рассмотрим соотношение психики и личности с точки зрения их функций в регуляции деятельности. Функциональную роль психики в наиболее общем виде можно охарактеризовать как регуляцию жизнедеятельности на основе ориентировки в объективном мире посредством построения субъективных образов действительности. Иными словами, психика как форма отражения соотносится с самой объективной действительностью, данной субъекту в образе. Более конкретно функция познавательных процессов определяется как опознание инвариантов внешнего окружения. Психическая регуляция жизнедеятельности имеет всецело адаптивную направленность; полностью сводясь к приспособлению к окружающему миру, она не порождает необходимости выделения субъектом себя из этого мира. Здесь мы имеем дело лишь с самоорганизацией, присущей всем живым системам и не специфичной для человека.

Овладение человеком своим поведением – это поворот в процессе эволюции человека, на котором свойство самоорганизации живых систем уступает место механизму самоконтроля, что означает возникновение «отношения» к самому себе, становление «самости», субъективности с ее имманентной способностью быть «для себя». Регуляция его жизнедеятельности со стороны объективных отношений, связывающих его с миром, принимает форму саморегуляции, осуществляемой личностью – психологической структурой, в которой в специфической форме представлены и упорядочены эти отношения.

Личностная регуляция жизнедеятельности возникает в процессе антропогенеза, когда сама жизнедеятельность становится предметом отношения со стороны ее носителей. Возникает новая система отношений субъекта – отношения к собственным непосредственным отношениям с миром. В сознании человека отражается не только объективная действительность, но и (в специфической форме) сами отношения, связывающие его с ней. Эти отношения могут быть различной степени осознанности; их репрезентация в сознании образует особый план субъективной реальности, присущий внутренне сложному жизненному миру. Если функцию психики мы охарактеризовали в общих чертах как ориентировку в объективной действительности, в ее инвариантных свойствах, то функцию личности можно охарактеризовать как ориентировку в отношениях, связывающих субъекта с объективной действительностью, и подчинение деятельности иерархии этих отношений. Целостность личности тем самым определяется степенью интегрированности ее отношений с миром.

Таким образом, личность как психологическое образование, как регуляторная система конституируется функциями выделения субъектом себя из окружающего мира, выделения, презентации и структурирования им своих отношений с миром и подчинения своей жизнедеятельности устойчивой структуре этих отношений, в противовес сиюминутным импульсам и внешним стимулам.

Эту систему функций осуществляет главная, конституирующая подструктура личности – ее смысловая сфера. Смысловая сфера личности – это особым образом организованная совокупность смысловых образований (структур) и связей между ними, обеспечивающая смысловую регуляцию целостной жизнедеятельности субъекта во всех ее аспектах. Личность в своей основе представляет собой целостную систему смысловой регуляции жизнедеятельности, реализующую через отдельные смысловые структуры и процессы и их системы логику жизненной необходимости во всех проявлениях человека как субъекта жизнедеятельности.

Чтобы лучше понять соотношение смысловой регуляции с другими системами регуляции жизнедеятельности, надо рассмотреть вопрос: почему люди делают то, что они делают? Это ключевой вопрос психологии личности, поскольку личность вбирает в себя и интегрирует различные механизмы регуляции деятельности и жизни в целом. Возможны по меньшей мере шесть ответов на этот вопрос, которые определяют шесть разных систем отношений человека с миром и, соответственно, шесть разных систем регуляции поведения, жизни человека в мире. Эти системы переплетаются друг с другом, тем не менее их достаточно четко можно логически выделить в чистом виде.

Первый ответ на этот вопрос: «Потому что я хочу». Это логика удовлетворения потребностей. У меня есть желание, влечение, его надо удовлетворить. Второй ответ, вторая логика поведения: «Потому что он первый начал». Это логика реагирования на стимул. Третий ответ: «Потому что я всегда так делаю». Это логика предрасположенности, стереотипа, диспозиции, которая охватывает, пожалуй, большую часть психологии личности. С ней связаны такие понятия, как «характер», «стиль», «установка», «научение». Очень большая часть нашей жизни протекает именно по этой логике. Три названных системы или механизма – общие для человека и животного. Любое животное может себя вести в русле этих трех логик или их констелляции.

Четвертый ответ уже специфичен для человека, но не специфичен для личности: «Потому что все так делают». В.В.Столин ввел в свое время несколько спорное понятие «социальный индивид», которое описывает именно эту логику – логику социальной нормативности, социальных ожиданий, где критерием регуляции выступает соответствие определенным ожиданиям социально значимой группы. Крайним выражением этой логики является тотальный конформизм. Но, разумеется, строя отношения с миром, учитывать в той или иной мере социальные ожидания, интересы социального целого необходимо.

Пятый ответ: «Я это сделал, потому что мне это важно». Эта логика – логика смысла или логика жизненной необходимости, специфичная для личности и конституирующая личность. Можно утверждать, что человек является личностью в той мере, в какой его жизнь определяется именно этой логикой. Первые три системы регуляции деятельности не нуждаются в представлении о мире как о целом. Для того чтобы реагировать на стимул, достаточно стимула. Для того чтобы удовлетворять свои потребности, достаточно потребностей. Чтобы вести себя по стереотипу, Достаточно стереотипа. Детерминанты всех этих форм поведения не выходят за пределы конкретной ситуации. Действуя в рамках этих трех логик, субъект не может сделать что-то, чего нет в ситуации. Логика социальной нормативности расширяет контекст деятельности, учитывая то, чего нет здесь-и-теперь, в данной ситуации, но она все равно не связана с миром как целым, она связана с расширением контекста жизнедеятельности, с включением значимых социальных групп в жизненную структуру этих отношений. Действие же, ориентирующееся на смысл – это действие, которое ориентируется на всю систему отношений с миром в целом. Это поведение, в котором учитывается определенным образом вся система отношений с миром и вся дальняя временная перспектива. Если я ориентируюсь на смысл действия для меня, я не могу сделать что-то, что разрушительно для моей жизни в дальней перспективе. Подобно тому, как по любому маленькому кусочку голограммы можно восстановить целое, в смысле любого конкретного действия отражается весь жизненный мир как целое. Ориентируясь на смысл, человек поднимается над ситуацией.

Наконец, шестой ответ: «А почему бы и нет?». В нем отражается логика свободного выбора. Если первые пять логик поведения (в описательных терминах) или систем регуляции деятельности (в объяснительных конструктах) в той или иной степени присущи всем психически здоровым и полноценным людям, то шестая логика или система присуща не всем людям и отражает меру личностной зрелости как ее основную дифференциально-психологическую характеристику.

Исчерпывают ли шесть описанных логик все возможные регуляторные принципы человеческого поведения? Теоретических оснований настаивать на этом нет.

Рассмотрим теперь взаимоотношения между различными регуляторными системами. Хотя, по всей видимости, за ними лежат различные психологические механизмы, в конкретном поведении они функционируют не порознь, а интегрируются в единых многоуровневых функциональных системах регуляции деятельности и ее отдельных единиц. В принципе можно рассматривать шесть описанных логик как шесть измерений человеческого действия; соответственно, любое действие может быть разложено на шесть векторов, соответствующих этим шести логикам и выступающих как проекции целостного действия на каждое из шести измерений.

Взгляд на личность через призму этих шести измерений составляет основу того, что мы считаем оправданным называть мультирегуляторной моделью личности:

логика удовлетворения потребностей

логика реагирования на стимул

логика предрасположенности

логика социальной нормативности

логика смысла или логика жизненной необходимости

логика свободного выбора

Если посмотреть на личность через призму предлагаемой мультирегуляторнои модели, мы, во-первых, можем констатировать заметные индивидуальные различия в выраженности каждой из шести логик. Есть люди, в большей или меньшей степени влекомые своими актуальными потребностями; более или менее легко реагирующие на внешние стимулы; более или менее механически прикладывающие готовые схемы и стереотипы; более или менее чувствительные к социальным ожиданиям и давлению; более или менее учитывающие (сознательно либо интуитивно) множественные контексты и отдаленные следствия своих действий; более или менее способные (или неспособные вовсе) преодолеть заданные детерминанты своих действий и осуществить свободный поступок.

Во-вторых, достаточно наглядно можно проследить генетическую последовательность становления различных регуляторных систем. Первые три логики начинают развиваться параллельно с момента рождения (если не раньше). Логикам социальной нормативности и жизненной необходимости младенца также начинают обучать на первом году жизни, но реально проявляются в поведении они не ранее 1 года, и лишь после 3 лет занимают более или менее заметное место в спектре логик поведения. Критический период становления логики свободного выбора – подростковый возраст. Сущность подросткового кризиса заключается как раз в конфликте между стремлением к автономии и недостаточным развитием психологических механизмов автономной регуляции поведения. Разрешение этого кризиса – либо формирование этих механизмов, либо отказ от автономии

Эта модель позволяет также дать внятные ответы на вопросы о том, когда рождается личность и возможно ли измерить ее количественно, то есть говорить, у кого «больше личности», а у кого «меньше». Действительно, если принять, что личность конституируется одной из шести логик поведения, а именно логикой жизненной необходимости или смысловой логикой, то удельный вес этой логики в спектре механизмов регуляции поведения и будет служить «количественной мерой личности». Соответственно, можно утверждать, что отдельные проявления личности можно наблюдать примерно с 1 года, а ее устойчивое влияние на поведение (хоть и в конкуренции с другими регуляторными механизмами) – с 3 лет. В горниле подросткового кризиса имеет шанс родиться зрелая, автономная, самодетерминируемая личность, хотя это происходит отнюдь не со всеми.

Функциональными звеньями, реализующими структурно полноценный процесс саморегуляции деятельности, являются:

Принятая субъектом цель деятельности (целеполагание). Это звено выполняет общую системообразующую функцию, весь процесс саморегуляции формируется для достижения принятой цели в том ее виде, как она осознана субъектом.

Субъективная модель значимых условий. Она отражает комплекс тех внешних и внутренних условий активности, учет которых сам субъект считает необходимым для успешной исполнительской деятельности. Такая модель несет функцию источника информации, на основании которой человек осуществляет программирование собственно исполнительских действий. Модель включает, естественно, и информацию о динамике условий в процессе деятельности.

Программа исполнительских действий. Реализуя это звено саморегуляции, субъект осуществляет регуляторную функцию построения, создания конкретной программы исполнительских действий. Такая программа является информационным образованием, определяющим характер, последовательность, способы и другие (в том числе динамические) характеристики действий, направленных на достижение цели в тех условиях, которые выделены самим субъектом в качестве значимых, в качестве основания для принимаемой программы действий.

Система субъективных критериев достижения цели (критериев успешности) является функциональным звеном, специфическим именно для психической регуляции. Оно несет функцию конкретизации и уточнения исходной формы и содержания цели. Общая формулировка (образ) цели очень часто недостаточна для точного, «остро направленного» регулирования, и субъект преодолевает исходную информационную неопределенность цели, формулируя критерии оценки результата, соответствующего своему субъективному пониманию принятой цели.

Контроль и оценка реальных результатов. Это регуляторное звено, несущее функцию оценки текущих и конечных результатов относительно системы принятых субъектом критериев успеха, не требует особых комментариев. Оно обеспечивает информацию о степени соответствия (или рассогласования) между запрограммированным ходом деятельности, ее этапными и конечными результатами и реальным ходом их достижения.

Решения о коррекции системы саморегулирования. Функция этого звена обозначена в его названии. Специфика же реализации этой функции состоит в том, что если конечным (часто видимым) моментом такой коррекции является коррекция собственно исполнительских действий, то первичной причиной этого может служить изменение, внесенное субъектом по ходу деятельности в любое другое звено регуляторного процесса, например, коррекция модели значимых условий, уточнение критериев успешности и др.

Все звенья регуляторного процесса, будучи информационными образованиями, системно взаимосвязаны и получают свою содержательную и функциональную определенность лишь в структуре целостного процесса саморегуляции.

Психическая саморегуляция в качестве собственно регуляторного процесса является преодолением субъектом информационной неопределенности в каждом отдельном звене, при их информационном согласовании. Реализация субъектом регуляторного процесса есть самостоятельное принятие человеком ряда взаимосвязанных решений, осуществление последовательности согласованных между собой выборов как преодоление самых разных сторон (содержание, субъективное значение, личностная ценность и др.) субъективной информационной неопределенности при построении и управлении своею активностью, начиная с принятия цели и кончая оценкой достигнутых результатов. Психологические средства преодоления, снятия субъектом информационной неопределенности весьма разнообразны. Это весь арсенал процессов активного отражения, внутреннего моделирования и преобразования отраженной действительности, целенаправленно используемых субъектом в зависимости от конкретного вида активности и условий ее осуществления. Селекция, оценка используемой для регуляции (в конечном счете - для построения и осуществления активности) информации, презентированной сознанию субъекта в форме психических феноменов (от конкретных чувственных образов до терминальных личностных ценностей), осуществляется субъектом на основе принятых им самим критериев.

Процесс саморегуляции как система функциональных звеньев обеспечивает создание и динамическое существование в сознании субъекта целостной модели его деятельности, предвосхищающей (как до начала действий, как и в ходе их реализации) его исполнительскую активность.

Рассмотренный аспект функциональной структуры процессов саморегуляции является базисным для реализации второго необходимого содержательно-психологического аспекта анализа этих процессов. Содержательно-психологический аспект предполагает анализ информационного обеспечения саморегуляции средствами конкретных психических процессов, явлений, продуктов психической активности и т.д. Лишь реализуя этот аспект, можно представить процесс саморегуляции как живой, пристрастный процесс собственно психической активности субъекта со всеми особенностями его детерминации, содержательным и личностным смыслом целей, отношением человека к способу их достижения, условиями деятельности, палитрой индивидуальных особенностей субъекта и многими другими факторами. Конкретный процесс саморегуляции как собственно психический процесс существует лишь в единстве обоих аспектов. Однако реализовать содержательно-психологический аспект процессов саморегуляции, не потеряв их собственно регуляторную суть, можно лишь в органической соотнесенности с уже получившим определенное решение аспектом их функциональной структуры.

Модель функциональной структуры процессов саморегуляции позволяет анализировать реальную обеспеченность отдельных функциональных звеньев и процесса в целом необходимыми психическими средствами; рассматривать любой вовлеченный в целенаправленную активность психический феномен в его соотнесенности с конкретным регуляторным звеном, оценивать его причастность к обеспечению определенной функции, т.е. выявлять его конкретное место и роль в целостном регуляторном процессе, в режимном механизме саморегуляции. Это, в свою очередь, позволяет оценивать согласованность данного психического феномена по различным параметрам (например, по его информационному содержанию, учитывая как семантический, так и аксиологический аспект) с другими, реализующими процесс саморегуляции психическими средствами, предвидеть и оценивать режимную вовлеченность (или отторжение) данного фактора в реализацию данного регуляторного процесса.

Смысл и эмоция

Если несводимость смысловой реальности к познавательным процессам и механизмам очевидна и не требует специальных доказательств, то несводимость ее к механизмам эмоциональным не столь очевидна на первый взгляд и требует специального рассмотрения. Поэтому рассмотрим соотношение между понятиями «смысл» и «эмоция».

Эмоции представляют собой механизм непосредственной презентации субъекту личностного смысла отражаемых им объектов, явлений и целостных ситуаций. Эта очевидная связь эмоциональных и смысловых явлений привела к тому, что в психологической литературе эмоциональные и смысловые явления и механизмы часто смешиваются, что нашло отражение даже в довольно распространенном прилагательном «эмоционально-смысловой», обе части которого зачастую мыслятся как синонимы. Специальный анализ соотношения смысла и эмоции, проведенный В.К.Вилюнасом, привел его к выводу, «что обе системы терминологии – "эмоциональная" и "смысловая" – описывают в психологии одни и те же явления и поэтому в большой степени взаимозаменяемы» (Вилюнас, 1976). Различия между ними, согласно В.К.Вилюнасу, заключаются лишь в меньшей обобщенности и большей описательности понятия «эмоция». Утверждая, «что между смысловыми и эмоциональными явлениями не может быть прослежена отчетливая различительная грань, что эмоциональные отношения составляют основу смысловых образований, а понятие смысла служит лишь для специфической концептуальной интерпретации этих отношений, интерпретации, подчеркивающей прежде всего то особое развитие, которое явления эмоциональной природы получают в системе сознания» (Вилюнас, 1983), автор в дальнейшем полностью отказывается от смысловой терминологии в своих работах.

Те выводы, к которым пришел В.К.Вилюнас, некорректны, поскольку о принципиальном несовпадении эмоциональной и смысловой реальности говорит несколько разных групп аргументов.

Во-первых, понятие «эмоция» при его корректном употреблении относится лишь к субъективным переживаниям, в отличие от понятия смысла, допускающего более широкое употребление. Среди разных авторов существует единодушие в понимании эмоции как своеобразной формы психического отражения, субъективной реальности. Ж.-П.Сартр подчеркивал свойство эмоции всегда обозначать что-либо, отличное от нее самой. «Для психолога эмоция не означает ничего, поскольку он изучает ее как факт, т.е. изолировав от всего остального». Полноценный же анализ эмоциональных явлений с позиций феноменологии исходит, согласно Сартру, из положения, что эмоция своеобразным образом означивает «...целостность сознания или, если брать в экзистенциальном плане, человеческую действительность». Эта человеческая действительность, отличная от самой эмоции, и есть специфическая смысловая реальность. Этот аргумент, апеллирующий к онтологическому статусу самой эмоции, подкрепляется однозначными определениями эмоций в словарях и энциклопедиях и вряд ли может быть опровергнут стремлением некоторых авторов к употреблению понятия «эмоция» в расширенном значении, охватывающем все отношения пристрастности и значимости, как субъективные, так и объективные, жизненные отношения, то есть собственно смысловые. Словами «эмоция», «эмоциональный» допустимо обозначать только реакцию, но не стимул, только переживание или репрезентацию, но не события или связи явлений в жизненном мире. Эмоции коренятся в сенсорике и обладают пространственно-временными, модальными и интенсивностными характеристиками; характеристики же смысловых явлений совсем иные.

Во-вторых, в отличие от эмоций, которые всегда носят неспецифический характер, личностный смысл всегда конкретен и содержит явное или скрытое указание на те мотивы или другие смыслообразующие структуры, которые придают личностную значимость данному объекту или явлению, а также на содержательное отношение между ними. Смысл не только всегда смысл чего-то, но и всегда по отношению к чему-то (в отличие от эмоции), и это отношение всегда конкретно. Различные личностные смыслы могут вызывать одинаковые эмоции. В то же время специфическая качественная модальность – удовольствие, гнев, любопытство, горе, скука, волнение и др. – это характеристика собственно эмоции; личностный смысл сам по себе такой модальности не имеет. «Предмет, имеющий смысл боли, – пишет В.К.Вилюнас, – может вызвать как бегство, стремление от него удалиться, так и агрессивную реакцию, направленную на его уничтожение» (Вилюнас, 1976). Однако представляется, что в данном примере боль – это неспецифическая эмоциональная реакция, предмет же может иметь смысл либо угрозы, либо преграды, что и обусловливает различие поведенческих реакций.

В-третьих, эмоция является главной, но не единственной формой субъективной презентации в образе личностного смысла объектов и явлений. Смысл может находить выражение и в других, неэмоциональных формах, например, в эффектах пристрастного структурирования и искажения психического образа, а также в феноменах сгущения образа (в сновидениях), метафоры (в языке), монтажа (в кино), имеющих единую природу. И искажение в образе содержательных характеристик отражаемых объектов или явлений «в угоду» потребностям и ценностям субъекта, и возникновение нового смысла из неожиданного сочетания образов, взятых из разных контекстов, могут не сопровождаться каким-либо эмоциональным выделением и не замечаться субъектом.

В-четвертых, несовпадение эмоций и смысла выпукло проявляется при психологическом анализе искусства. Традиционно искусство связывали с эмоциональной сферой человека, противопоставляя его по этому параметру, в частности, науке. Однако неадекватность описания искусства только на языке эмоций подтверждается тем фактом, что наиболее прямое, интенсивное и очевидное воздействие на эмоции в чистом виде оказывает как раз не «высокое» искусство, а квазихудожественные коммерческие суррогаты. Что же касается подлинного искусства, то оно соотносится не с эмоциями, а с личностью, которая несводима ни к интеллектуальной, ни к эмоциональной сфере. Надо сказать, что в прокрустово ложе дихотомии аффект–интеллект, все еще характерной для современной психологии, особенно на Западе, не укладывается не только искусство, но и многое другое.

Различение квазиискусства и истинного искусства по критерию «для эмоций–для личности» хорошо согласуется с выделением двух классов эмоциональных процессов в восприятии искусства – рефлексии и реакции. Реактивная модель предполагает, что интерпретативная активность сознания редуцируется, а акцент делается на простом эмоциональном отклике. В качестве иллюстрации этого различения можно привести реактивно ориентированное искусство сентиментальных романов, строящихся по жестко стереотипным схемам. Когда интерпретация направляется стереотипами или прототипами, требуется меньше интерпретативной переработки и легко может быть вызван простой аффективный отклик. Реакция осуществляется в основном на уровне простых телесных (физиологических) проявлений. Напротив, рефлексивный тип восприятия связан со сложными процессами когнитивной переработки, интерпретации и оценивания, присущими эстетически развитым реципиентам. Два различных типа восприятия, которые демонстрируют эстетически развитые и неразвитые реципиенты, выпукло проявляются даже в языке, которым те и другие описывают художественные произведения.

В-пятых, разведение личностного смысла и эмоции и демонстрация влияния первого на вторую оказалось возможным в психологических экспериментах. Так, обусловленность различий в формах эмоционального реагирования различиями соответствующих смыслов была показана Н.И.Наенко (1976). Задавая испытуемым различный личностный смысл выполняемой ими деятельности (актуализируя разные мотивы), она зафиксировала соответствующие им различия в форме психической напряженности, возникающей у испытуемых в процессе деятельности. Отчасти схожие эксперименты проводила М.В.Ермолаева (1980; 1984). Изучая состояния удовлетворения от работы, она обнаружила зависимость этого состояния от активности субъекта и от структурных характеристик деятельности, придя к выводу о том, что трансформации личностно-смыслового вектора определяют качество эмоционального аспекта функциональных состояний при изменении мотива деятельности и условий ее протекания. Аналогичные результаты были получены ею при изучении тревоги. Общий вывод формулируется ею вполне однозначно: «Трансформации личностного смысла – опосредующее звено влияния мотивов и условий деятельности на содержание эмоциональных состояний» (Ермолаева, 1984).

В экспериментах обнаружилась зависимость эмоционального отношения детей раннего возраста и дошкольников к взрослому от того, насколько содержание общения между ними соответствовало уровню потребности в общении у ребенка на данной возрастной ступени. Также были обнаружены качественные различия эмоционального переживания успехов и неудач в зависимости от того, каким факторам испытуемые атрибутировали успех или неудачу, то есть в какие системы смысловых связей они их помещали. Четкое теоретическое и экспериментальное разведение смысловых и эмоциональных аспектов регуляции деятельности и раскрытие их соотношения дано в цикле исследований регуляции мыслительной деятельности под руководством О.К.Тихомирова.

Примеры, наглядно демонстрирующие зависимость эмоционального переживания некоторого события от целостной иерархической системы жизненных отношений, в которую это событие включено, от его психологического контекста, легко найти и в повседневной жизни. Таким образом, оснований для различения смысловой и эмоциональной феноменологии более чем достаточно. Мы видим, что эмоциональная реакция, как правило, сигнализирует нам о личностном смысле. Можно говорить о том, что эмоции выполняют вспомогательную функцию презентации личностного смысла на осознаваемом уровне, не столько содержательно отображая его (это невозможно, поскольку смысл гораздо сложнее и глубже эмоции), сколько привлекая к нему внимание и ставя задачу на его содержательное раскрытие. Характеристика эмоций как чувственной ткани смысла представляется весьма точной.

Таким образом, понятие смысла, выводя анализ за пределы сознания, в плоскость жизненного мира, позволяет преодолеть бинарную оппозицию аффекта и интеллекта, познания и чувства, в плену которой человекознание продолжает оставаться еще со времен античности.

Смысловая регуляция

В системе смысловой регуляции жизнедеятельности можно выделить шесть разновидностей смысловых структур личности:

личностный смысл

смысловые установки

мотивы

смысловые диспозиции

смысловые конструкты

личностные ценности

Личностный смысл в узком значении слова проявляет себя в феноменах трансформации пространственных, временных и других характеристик значимых объектов в их образе. Смысловая установка проявляет себя в эффектах стабилизирующего, преградного, отклоняющего или дезорганизующего влияния на протекание деятельности. Мотив проявляет себя в феномене направленного побуждения деятельности, механизмы которого имеют, как было показано, смысловую природу. Смысловая диспозиция обнаруживает себя в феномене сохранения смыслового отношения к объекту после завершения деятельности как устойчивого отношения, порождающего новые смыслы. Смысловой конструкт проявляет себя в смыслообразующем эффекте, не объяснимом ни мотивами, ни диспозициями. Наконец, личностная ценность проявляет себя как стабильный источник смыслообразования и мотивообразования, берущий свои истоки в социокультурном целом, к которому принадлежит субъект. Описание этих структур и их взаимосвязей позволяет говорить о смысловой регуляции не как о частном, локальном феномене, а как об одном из главных компонентов психологической архитектоники человеческой жизнедеятельности.

Переходя от структурно-функционального к динамическому анализу смысловой сферы личности и смысловой регуляции деятельности, выделяют три рода смысловых процессов:

смыслообразование – расширение смысловых систем на новые объекты и порождение новых производных смысловых структур;

смыслоосознание – восстановление контекстов и смысловых связей, позволяющих решить задачу на смысл объекта, явления и действия;

смыслостроительство – содержательная перестройка жизненных отношений и смысловых структур, в которых они преломляются.

Процессы смыслостроительства могут порождаться тремя классами ситуаций: критическими (эксквизитными) жизненными ситуациями, обнажающими рассогласования жизненных отношений и смысловых структур личности, личностными вкладами значимых других и столкновением с художественно запечатленной реальностью в искусстве. Этот спектр процессов динамики смысловой сферы личности охватывает как эволюционные, так и революционные изменения; как осознаваемые или даже инициированные работой сознания, так и неосознаваемые трансформации; как «синхронические», так и «диахронические» процессы.

Системный взгляд на смысловую динамику, дополняющий структурно-функциональные представления, позволяет поднять смысловой подход на качественно новый уровень.

В модели структуры личности выделяются следующие уровни:

уровень ядерных механизмов личности, которые образуют несущий психологический скелет или каркас, на который впоследствии нанизывается все остальное;

смысловой уровень – отношения личности с миром, взятые с их содержательной стороны, то есть, по сути, то, что обозначается понятием «внутренний мир человека»;

экспрессивно-инструментальный уровень – структуры, характеризующие типичные для личности формы или способы внешнего проявления, взаимодействия с миром, ее внешнюю оболочку.

Экспрессивно-инструментальный уровень включает такие структуры, как способности и черты характера, отвечающие за особенности проявлений личности в деятельности, а также роли, включенные человеком в свой репертуар.

Смысловой уровень включает пласт смысловых образований, характеризующих личность с содержательной стороны, со стороны ее мотивов, жизненных целей, общей направленности и т.д. Здесь кристаллизованы конкретные содержательные отношения человека с миром, и которые регулируют его жизнедеятельность. На этом уровне действительно осуществляется «производство смысловых ориентации», но лишь один его вид – производство смысловых ориентации в процессе реальной жизнедеятельности человека, реализации его отношений с миром.

За критические же процессы изменения смысловых ориентации путем свободного выбора или направленной на себя рефлексивной смыслотехники отвечают ядерные механизмы личности – механизмы высшего уровня. Эти ядерные механизмы – свобода и ответственность. Трудность их постижения вытекает из того, что в личности мы не найдем некой структуры, которую можно назвать «свобода», или «ответственность», или «выбор». Это не элементы или подструктуры личности как, скажем, способности, потребности, роли или отношения. Это именно способы, формы ее существования и самоосуществления, которые не имеют своего содержания. В процессе становления и формирования личности они занимают (или не занимают) центральное место в отношениях человека с миром, становятся (или не становятся) стержнем его жизнедеятельности и наполняются (или не наполняются) ценностным содержанием, которое придает смысл им самим. Наполняясь содержанием смыслового уровня они, в свою очередь, определяют линии развития смысловой сферы, создают то силовое поле, в котором она формируется.

Функции смысловой регуляции, пожалуй, с наибольшей силой выпячиваются при оценке результатов, достигнутых в процессе реализации программы исполнительских действий. Отбросив представление о смысловой регуляции, невозможно установить происхождение и регуляторную силу критериев успеха-неуспеха деятельности, а также реконструировать сам процесс оценивания результатов. Критерии успеха имеют смысловую природу, сохраняя интимную связь со смысловыми структурами личности. Практически любая произвольная деятельность регулируется с использованием не одного критерия, а более или менее сложной их системы, построенной по принципу иерархии и соподчиненности, которые соответствуют относительной значимости для субъекта отдельных элементов и параметров деятельности». В свете данного положения роль смысловой регуляции в блоке оценки результатов деятельности становится аксиоматически очевидной. Неэквивалентность механизма оценки результатов в кибернетических системах и в человеческой психике наглядно проступает тогда, когда, несмотря на информационный диссонанс моделей должного и наличного, личность довольствуется полученными результатами и заканчивает деятельность. В конечном итоге для личности индикатором успеха деятельности является не консонанс (созвучие, согласное звучание) информационных моделей, а личностный смысл результатов деятельности. И это естественно потому, что «приемщиком» результатов деятельности является не информационная модель (эталон успешной деятельности), а личность, которая управляет этой моделью в своем сознании.

Информация о результате деятельности в контексте исходно поставленной цели получает некоторый личностный смысл, который стимулирует или дестимулирует дальнейшее выполнение деятельности и функционирование всей системы ее осознанного регулирования. На личностном смысле результата деятельности основывается работа блока коррекции системы саморегуляции. Корректированию подлежит любое звено системы саморегуляции – цель, модель значимых условий, программа исполнительских действий – в зависимости от функционального смысла, который это звено приобретает по отношению к практической реализации смысловых структур личности. Корригируется всегда то звено, которое при отправлении своих регуляторных функций отклоняет деятельность от главного смыслового вектора. Принципиально важно, что именно способность личности к осмыслению всего контура саморегуляции, явленного в сознании, лежит в основе решений о его перепроверке, реструктурировании и коррекции. В свою очередь коррекция системы саморегуляции пролонгируется коррекцией собственно исполнительских действий, нацеленных на достижение искомого личностно-значимого результата.

Таким образом, функции смысловой регуляции в структуре системы осознанного регулирования адекватно объясняются при помощи изучения взаимопереходов динамических смысловых систем личности, сознания и деятельности.

Термин «динамическая смысловая система» в этом контексте обозначает тот факт, что «развитие смысла конечной цели, промежуточной цели и подцелей, зарождение замыслов, а также формирование смыслов элементов и смысла ситуации в целом непрерывно осуществляются в единстве и взаимодействии познавательного и эмоционального аспектов». Базисом этой «целостной системы» является динамическая смысловая система, соответствующая выполняемой деятельности. Все познавательные информационные процессы, происходящие в системе осознанной саморегуляции, пронизаны «сквозными» смысловыми процессами. Поэтому исследование смысловой регуляции в рамках системы осознанной саморегуляции – это не есть исследование места и роли частных психических функций в структуре сознания; это исследование личностной обусловленности всей системы психического регулирования деятельности; это исследование тех необходимых и достаточных оснований, без которых система саморегуляции никогда бы не сложилась, не актуализировалась и не была бы востребована.

Резюмируя вышеизложенное, необходимо подчеркнуть, что объяснение закономерностей осознанной регуляции деятельности без учета личностных функций вообще является ущербным. Главные вопросы, не находящие ответа при таком подходе, звучат следующим образом: Кто санкционирует, включает и выключает систему осознанной регуляции деятельности, если это делает не личность? Кто принимает решение о необходимости внесения поправок в эту систему и корректирует, доводит ее до функционального оптимума? Кому, наконец, принадлежит прерогатива использования или неиспользования регуляторных ресурсов сознания по отношению к актуально осуществляемой деятельности? Очевидно, что без принятия во внимание личностной регуляции вся система сознательного регулирования оказывается небезупречной. Если из описанной модели вычесть личность, то окажется, что сознание является самонастраивающейся и самодовлеющей системой. Но сознание – это средство для саморегуляции личности. Ведь именно личность активирует и дезактивирует, возводит и разрушает систему саморегуляции в своем сознании, заботясь о деятельной реализации своих жизненных отношений.

Наличие в структуре личности динамической смысловой системы, соотнесенной с определенной деятельностью, является главной психологической предпосылкой эффективного осознанного регулирования этой деятельности. Напротив, выхолащивание личностного смысла препятствует эффективной осознанной саморегуляции деятельности и ведет к превращению деятельности в безличное действие или операцию. Допустим, что личность осуществляет деятельность, которая не представляет для нее никакой субъективной ценности, то есть не имеет касательства к реализации ее смысловых структур – мотивов, ценностей, потребностей. Сможет ли личность при таком раскладе эффективно регулировать эту деятельность? Решительно, нет. Потому что в систему психической регуляции деятельности не будут ангажированы смысловые структуры личности, которые образуют функциональное «ядро» всей системы осознанного саморегулирования. Отвлеченность смысловых структур личности от регуляции деятельности составляет корень психологической проблемы отчуждения человека от труда. Доказано, что психологическая отчужденность человека от труда, возникающая на почве его смыслового обеднения, обусловливает падение продуктивности. Это в свою очередь свидетельствует о некоторой степени дизрегуляции деятельности и, следовательно, о ключевом значении смысловой регуляции в системе осознанного психического регулирования. Именно высокая субъективная значимость деятельности или отдельного ее элемента, параметра по личностному смыслу определяет ее последовательное осознанное регулирование.

Вообще возможны два случая, при которых деформируется система осознанной саморегуляции и ингибируется (подавляется, тормозится) субъектная активность личности. Первый случай увязывается с деформацией самой деятельности, которую обслуживает субъектная активность. Деформация деятельности наблюдается при разрушении ее естественной структуры, когда субъект вынужден осуществлять отдельные действия, не имея доступа к управляющим функциям целеполагания, программирования, контроля всей деятельности целиком. В этом случае деятельность разрывается на части и не осмысливается личностью как единое целое. Происходит отчуждение деятельности от личности до такой степени, что она лишается возможности ее целостной организации. Этот вариант психологической деформации субъекта хорошо проанализирован в патопсихологических исследованиях личности, выполненных с позиций смыслового подхода.

Кстати отметим, что становление социальной группы подлинным субъектом коллективной деятельности также достигается при условии включения в регуляцию этой деятельности совместного фонда смысловых образований. Доказано, что совместная деятельность характеризуется наибольшей продуктивностью, если в социальной группе установилось ценностно-ориентационное единство. Высокая продуктивность совместной деятельности указывает на функционирование группы как коллектива, а точнее сказать – как коллективного субъекта, в котором преодолена разобщенность индивидуальных субъектов деятельности. С позиций смыслового подхода ценностно-ориентационное единство – это психологический показатель того, что группа наработала общий фонд смысловых образований, которые регламентируют ее деятельность. В этих условиях группа способна быть настоящим субъектом совместной деятельности потому, что, реализуя общую смысловую необходимость, отдельные члены получают возможность оптимального согласования и координации своих действий. Коллективный субъект – это всегда ассоциация индивидуальных субъектов, у которых оптимальным образом совмещены, унифицированы системы осознанной саморегуляции деятельности. Слаженные процессы целеполагания, планирования, программирования, корректирования совместной деятельности способствуют успешной конвергенции усилий индивидуальных субъектов в деятельности коллективного субъекта. При этом необходимо помнить, что в группе, достигшей ценностно-ориентационного единства, индивидуальные системы саморегуляции деятельности становятся скоординированными, сбалансированными благодаря подведению под единую смысловую основу, за счет общего фонда смысловых образований.

Рассмотрим развитие механизмов смысловой регуляции в онтогенезе человека.

Начнем с вычленения основных линий онтогенетического развития смысловой сферы. А.Н.Леонтьев, говоря о развитии личности дошкольника, выделяет в качестве основной вехи трехлетний возраст, когда на смену импульсивно сменяющим друг друга мотивам приходит их интеграция, иерархизация и соподчинение в единую структуру. Возникновение такой структуры означает, что ребенок теперь «может стремиться к достижению цели, которая сама по себе не привлекательна для него, ради чего-нибудь другого, или, наоборот, отказаться от чего-нибудь непосредственно приятного для того, чтобы достичь более важного или избежать нежелательного» (Леонтьев А.Н., 1948). Именно это соподчинение является, по А.Н.Леонтьеву, основой той сложной организации, с наличием которой связано становление личности человека. «В противном случае, т.е. тогда, когда такой соподчиненности мотивов нет, когда отдельные побуждения вступают в простое взаимодействие друг с другом, мы имеем, наоборот, картину распада личности, картину возвращения к чисто "полевому", чисто реактивному поведению». Важное добавление вносит Л.И.Божович (1995). Она отмечает, что определенные формы соподчинения мотивов есть и у животных, и у новорожденных младенцев. «У детей же дошкольного возраста возникает, во-первых, не просто соподчинение мотивов, а относительно устойчивое внеситуативное их соподчинение. Вместе с тем во главе возникшей иерархии становятся специфически человеческие, т.е. опосредствованные по своей структуре, мотивы. У дошкольника они опосредствуются прежде всего образцами поведения и деятельности взрослых, их взаимоотношениями, социальными нормами, фиксированными в соответствующих нравственных инстанциях» (Божович, 1995, с. 97-98).

В целом иерархизацию, интеграцию и структурное усложнение можно рассматривать как первую линию онтогенетического развития смысловой сферы личности, ее «большой» динамики.

Еще Л.С.Выготский (1931) обратил внимание на то, что основу развития сознания и личности составляет развитие не отдельных функций, а характера и общей структуры связей между ними.

Вторая линия развития смысловой сферы – это распространение процессов осмысления за пределы наличной актуально воспринимаемой ситуации, непосредственного перцептивного поля, в план представления, воображения, идеаторных содержаний сознания.

А.В.Запорожец с сотрудниками зафиксировал одно из наиболее ранних генетически проявлений этой линии развития – смещение эмоционального сопровождения деятельности от ее конца к началу по мере ее освоения. Тем самым постепенно становится возможна оценка смысла деятельности в режиме предвосхищения, то есть перед ее началом, в плане представления. «Ребенок мысленно занимает определенную позицию в предлагаемых обстоятельствах, совершает известные воображаемые действия, проигрывает в идеальном плане различные варианты взаимоотношений с окружающими и таким образом получает возможность не только заранее представить, но и пережить смысл данной ситуации, предпринимаемых действий и их возможных последствий для себя и для окружающих его людей» (Запорожец, Неверович, 1974). Трудно переоценить значение этой линии развития смысловой сферы. Именно на этой основе формируется такое присущее только человеку новообразование как перепектива будущего, возникает «расширяющееся пространство» (за пределы непосредственно воспринимаемого) и «расширяющееся время» (за пределы непосредственно проживаемого). Именно присущая одному лишь человеку возможность охвата мира в целом в его представлении и является основой смысловой регуляции как таковой.

В личности есть не только данное, эмпирическое, но и заданное, внеэмпирическое, скрытое в глубине. Именно эта внеэмпирическая или, метафизическая сторона, определяет и направляет эмпирическое развитие души. Метафизическая сторона личности, открывающая перспективу возможного, но еще не реализованного, и обнаруживающаяся наиболее отчетливо в воображении, фантазировании, играет в развитии личности очень важную роль.

«Именно в фантазиях, – писал Л.С.Выготский, – подросток впервые нащупывает свой жизненный план. Его стремления и смутные побуждения отливаются в форму определенных образов. В фантазии он предвосхищает свое будущее, а следовательно, и творчески приближается к его построению и осуществлению». План воображения, мысленные действия в нем играют чрезвычайно важную роль в развитии личности. В воображении можно создать любые, сколь угодно экстремальные ситуации
для «проигрывания себя» (и каждый из нас часто этим пользуется), в отличие от реальной жизни, которая предоставляет такие ситуации редко и не всегда по нашему желанию. Конечно, воображаемое благородство не гарантирует, что, встретившись в жизни с соблазном, человек не забудет образ своей мечты. Тем не менее, по всей видимости, именно воображение является тем первым, самым грубым фильтром, при помощи которого личность, примеряя к себе те или иные ценности, варианты поведения или образы себя, принимает одни, а другие отбрасывает. Естественно, план воображения относительно отделен от плана практической деятельности, и в силу этого воображаемые мотивы, как правило, не могут непосредственно переноситься в практическую деятельность, побуждать ее. Но в силу целостности смысловой сферы личности те смысловые образования, которые проявляются в плане воображения, не изолированы от тех смысловых образований, которые регулируют практическую деятельность.

Воображаемые мотивы обладают вполне реальной функцией смыслообразования. Смыслообразование, осуществляющееся в плане воображения, опережает в своем развитии реальную динамику жизненных отношений. Можно сказать, что воображение задает «зону ближайшего развития» личности в целом.

Фантазии играют немалую роль не только в здоровом, но и в отклоняющемся развитии личности. У детей с изначально высоким уровнем агрессивности регулярные агрессивно-садистические фантазии выступают как своеобразный «аутотренинг». «Ребенок с детских лет привыкает мысленно проигрывать конфликтную ситуацию, в финале которой совершает воображаемое убийство. Этот процесс приводит к изменению его морально-этических установок, в результате чего совершение убийства перестает ощущаться им как нечто страшное и недопустимое, человеческая жизнь в его представлении теряет всякую ценность. В решающий момент при совершении преступления, не связанного с удовлетворением агрессивных комплексов (например, кражи, грабежа, обычной драки) такой подросток легче принимает решение и без борьбы мотивов совершает убийство» (Морозова, 1996). У детей, не отличавшихся повышенной агрессивностью в раннем возрасте, и в отсутствие неблагоприятных факторов семейного и другого окружения, также может происходить формирование агрессивно-садистических тенденций путем закрепления агрессивных фантазий (часто подкрепляемых мастурбацией), в частности, возникающих при просмотре видеофильмов со сценами жестокости и насилия.

Третья линия развития смысловой сферы – это ее прогрессирующее опосредование социальными общностями и их ценностями: сначала ценностями ближайшего семейного окружения, затем малых референтных групп, затем больших профессиональных, этнических, религиозных, классовых и других общностей и, наконец, общечеловеческими или «бытийными» (Маслоу, 1999) ценностями. Мы рассматриваем этот процесс развития ценностной регуляции поведения с одной стороны, как процесс усвоения и интеграции в структуру личности индивидов ценностей социальных групп, и с другой стороны – как процесс сокращения удельного веса потребностей и повышения удельного веса личностных ценностей в структуре источников смыслообразования. По сути дела, по мере развития смысловой сферы человек все реже осуществляет свои жизненные отношения напрямую, один на один с миром, и все чаще – как представитель некоторого социального целого. Однако ошибочным было бы считать, что по мере социогенеза индивидуальность личности нивелируется. Во-первых, множественность социальных групп и контекстов, открытых развивающейся личности и, соответственно, вариативность социальных ценностей несопоставима с ограниченным спектром базовых потребностей человеческого организма. Во-вторых, отношения между личностью и группой в процессе социогенеза отнюдь не сводятся к простому запечатлению личностью групповой «матрицы»; за усвоением групповых норм (фазой адаптации) следует фаза индивидуализации внутри группы, а затем, при успешном нахождении баланса между тенденциями отождествления с группой и выделения из нее, наступает интеграция личности с группой.

Исходной точкой этой третьей линии развития смысловой сферы является ситуация стопроцентной обусловленности поведения непосредственно переживаемыми потребностями, с которой мы встречаемся у новорожденного младенца. По мере онтогенетического развития происходит постепенное усвоение ценностей, которые начинают теснить потребности как источники мотивации. Удельный вес потребностей в структуре мотивации снижается и между ними происходит перераспределение функций в пользу ценностей. Усвоение социальных ценностей и их трансформацию в личностные ценности можно рассматривать по меньшей мере в двух аспектах. Во-первых, как движение от ценностей социальных групп (социальное, внешнее) к личностным ценностям (социальное, внутреннее). Этот процесс традиционно обозначается понятием интериоризации. Во-вторых, как движение от структуры индивидуальной мотивации, основанной исключительно на потребностях (внутреннее, биологическое) к структуре, в которой главенствующую роль играют ценности (внутреннее, социальное). Этот процесс известен под не менее традиционным названием социализации. Интериоризация и социализация применительно к становлению личностных ценностей представляют собой две стороны одного процесса, рассматриваемого, соответственно, в аспекте судьбы (трансформации) самих ценностей и судьбы (трансформации) структуры индивидуальной мотивации.

Четвертая линия развития смысловой сферы – это развитие осознания своих смысловых ориентации и рефлексивного отношения к ним.

Осознание тех или иных психологических процессов и механизмов обоснованно рассматривается как главная предпосылка овладения ими. Овладение представляет собой генеральную линию психологического развития в онтогенезе. Если, однако, овладение представляет собой достаточно многогранный процесс, то осознание смысловых ориентиров собственной деятельности можно рассматривать как еще одно конкретное измерение развития смысловой сферы в онтогенезе. Фактически речь идет о становлении и развитии способности произвольно воздействовать на свои смысловые ориентиры, менять их по своему выбору.

Развитие механизмов рефлексии было поставлено во главу угла в концепции онтогенетического развития субъективной реальности. Рефлексия в этой концепции определяется как специфически человеческая способность, которая позволяет ему сделать свои мысли, эмоциональные состояния, свои действия и отношения, вообще всего себя предметом специального рассмотрения (анализа и оценки) и практического преобразования.

Итак, мы выделили четыре основных направления развития смысловой регуляции в онтогенезе: 1) прогрессирующая интеграция, иерархизация и структурное усложнение механизмов смысловой регуляции; 2) когнитивное (точнее, идеаторное) опосредование смысловой регуляции, ее распространение за пределы налично данной ситуации в план прогнозов, представлений и фантазий; 3) прогрессирующее ее опосредование взаимоотношениями личности с социальными общностями, к которым она принадлежит; 4) прогрессирующее осознание и способность рефлексивного отношения к своим смысловым ориентирам.

Все четыре выделенных измерения достаточно отчетливо связаны между собой и отражают как растущую с возрастом трудность внешнего мира, так и увеличивающуюся сложность внутреннего.

Феномен рефлексии в контексте проблемы саморегуляции