Ь iiiiTi

Щт

Дина Кирнарская - автор научной моноё

графии "Музыкальное восприятие"; ее статьи о психодиагностике музыкальных способностей неоднократно публиковались в журнале "Вопросы психологии", в английс­кой и американской научной периодике. Ди­на Кирнарская изучала психологию музыки на факультете музыкального образования Лондонского университета, работала в Гар-1 вардском университете (США). Теоретичес­кие и экспериментальные разработки Дины Кирнарской высоко оценены психологами в России и за рубежом. Она создала уни­кальную систему тестирования музыкаль­ных способностей, которая служит базой для создания тестовых методик в области диагностики специальных способностей во многих областях деятельности.

Дина Кирнарская - автор книги "Классичес­кая музыка для всех", которую одобрили та­кие выдающиеся музыканты как Гидон Кре-мер, Владимир Ашкенази, Владимир Спива­ков и Саул юс Сондецкис.

Психология

СПЕЦИАЛЬНЫХ СПОСОБНОСТЕЙ

Д.К.КИРНАРСКАЯ

УЗЫКАЛЬНЫЕ СПОСОБНОСТИ

«Таланты - XXI век»

УДК [371.212.32:78+78:159.9](078) ББК 74.00+88.4я7 К 43

Допущено Министерством образования Российской Федерации в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений,

обучающихся по специальностям 051400 Музыковедение, 051500 Музы­кальная звукорежиссура, 051000 Вокальное искусство, 051100 Дирижиро­вание, 050900 Инструментальное исполнительство, 051300 Музыкальное искусство эстрады.

РЕЦЕНЗЕНТЫ

Арановский М.Г., доктор искусствоведения, профессор Государственного Института искусствознания.

Леонтьев А.А., доктор психологических наук, профессор Московского Государственного Университета им.Ломоносова.

Холопова В.Н., доктор искусствоведения, профессор Московской Государственной консерватории им.П.И.Чайковского.

Кирнарская Д.К. Психология специальных способностей. Музыкальные способности — М.: Таланты-XXI век, 2004.496 стр. Предисловие Геннадия Рождественского.

Художественное оформление Николая Юдина.

Книга посвящена исследованию структуры музыкального таланта, ко­торый рассматривается как универсальная модель одаренности в разных областях деятельности. Музыкальная одаренность исследуется автором максимально широко, и наряду с классическими жанрами в книге предс­тавлены примеры из джазовой музыки, поп- и рок-музыки и фольклора. Книга опирается на обширный экспериментальный материал.

Адресована музыкантам, психологам, педагогам и всем читателям, ко­торых интересуют проблемы способностей и таланта.

© Д.К. Кирнарская, 2004 г.

© Таланты - XXI век. Оформление. 2004 г.

ISBN 5-902592-01-1

X!

«Музыка - нечто целиком врожденное, внутреннее, не нуждающееся ни в каком опыте, извлеченном из жизни».

И.Гете

Геннадий РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

читателю

Книга «Музыкальные способности» — плод многолетних трудов автора, психолога и музыковеда. В этой книге автор-психолог и автор-музыкант прекрасно дополняют друг друга, и потому книга о музыкальных способностях становится бо­лее правдивой и достойной доверия. Каждый музыкант судит о музыкальных способностях «со своей колокольни», руковод­ствуясь собственным опытом, но эта книга все же макси­мально объективна. Не знаю в нашей литературе аналогично­го труда о музыкальном таланте, где столь активно привле­кался бы весь багаж знаний современной науки. Музыканты удивятся, насколько обширная область знания — музыкаль­ная психология — располагается с ними «по соседству» и занимается изучением их способностей, их восприятия, их па­мяти. Каждое высказанное в книге суждение опирается на большой научный материал и пропитывается им.

Книга «Музыкальные способности» разрушает популяр­ные мифы. Многие люди считают, что для занятий музыкой нужен очень хороший слух, что начинать эти занятия необ­ходимо чуть ли не в колыбели; они думают, что вундеркинды — это те, кому уготована судьба Моцарта и что эта судьба, пусть в меньшем масштабе, повторяется в жизни большинст­ва одаренных детей. Все это не так, и автор книги шаг за шагом развеивает многие иллюзии. Оказывается, можно с удо­вольствием заниматься музыкой и без выдающегося слуха в привычном его понимании, начать музыкальные занятия мож­но в любом возрасте и добиться успеха, и всякий талант, в том числе музыкальный, состоит из многих компонентов: достаточно обладать каждым из них хотя бы в некоторой степени, и человек может с полным основанием считать себя музыкальным. Музыка открыта каждому, она готова об­щаться со всеми, кто делает шаг ей навстречу, и читатели смогут убедиться в этом, опираясь на опыт мировой психоло­гической науки.

Талант и способности — тема, интересная всем, может, быть даже интимная тема. Нет человека, который был бы равнодушен к своим способностям и не интересовался, бы сво­им талантом. И даже если читатель наделен другими далеки­ми от музыки дарованиями, эта книга многое ему скажет. В конце концов, все мы созданы природой по единому плану, все таланты в той или иной степени родственны по своему стро­ению, и читатель легко перенесет полученные из этой книги знания на себя, на свой талант и свои способности — лучшее понимание музыкальной одаренности поможет глубже про­никнуть в сущность любого дарования.

В этой книге меня привлекает не только содержание, но и форма. Она написана легко, понятно, в ней нет перегруженно­сти терминами, которой так часто грешит научная литера­тура. Может быть, это происходит оттого, что автор книги — не только ученый-психолог и исследователь музыки, но и журналист. А может быть, дело в том, что автор неравноду­шен к своему герою. Музыкант-ученик, музыкант-компози­тор, музыкант-исполнитель — все они вызывают любовь автора, который как будто вместе с ними испытывает твор­ческие муки и стремится к совершенству. Особенно заметна эта любовь в последней главе Homo musicus: вооружившись научными данными, автор рассказывает, насколько музыка обогащает человека, насколько она совершенствует его мыш­ление, насколько более наблюдательным и чутким, оснащен­ным столь необходимыми сегодня навыками общения стано­вится тот, кто любит музыку и рад отдать ей свое свободное время. Такой человек будет вознагражден. Не могу не согла­ситься с автором, который призывает всех познакомиться с музыкой поближе. От этого выиграет не только Музыка, которая приобретет еще одного поклонника, но, прежде всего, сам человек. Если кто-то еще не уверен в том, что музыка ему нужна, он может начать чтение этой книги с последней главы. А потом читатель сам захочет узнать о музыкальных способ­ностях все, что в этой книге написано. Всех, кто взял в руки эту книгу, ждут интересные встречи с музыкой, музыкантами и своими собственными музыкальными способностями.

СПЕЦИАЛЬНЫХ СПОСОБНОСТЯХ

ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ РАЗЛИЧИЯ _:

И ИДЕЯ РАВЕНСТВА

«Человек может все», «Талантливый человек талантлив во всем» — подобные утверждения внушают обществу оптимизм и уве­ряют каждого, что для него ничего невозможного нет. Стоит только захотеть, и он станет чемпионом олимпиад, красноречивым адвока­том или вдохновенным поэтом. Однако даже весьма одаренные люди редко блистают талантами в любой области: напротив, талант очень избирателен, а люди-титаны, похожие на Леонардо да Винчи, почти никогда не встречаются. Древние греки, желая подчеркнуть избира­тельность таланта, наделили каждого из богов лишь одним из них: Гермес был талантлив в коммерции, Аполлон — в искусстве, Демет-ра — в земледелии, а Зевс — в управлении. Обычно человеку дано блистать и поражать современников лишь в чем-то одном; найти свое природное призвание — нелегкая задача, и помочь в ее решении должна психологическая наука.

Глядя на любимцев Фортуны, которые чрезвычайно в чем-ни­будь преуспели, нельзя не задаться вопросом: почему им это дано, а другим нет? Оттого ли они превзошли других, что от природы одарены некими особыми качествами, или может быть, их усердие было столь велико, что, преодолев все преграды, они оставили по­зади более слабых и ленивых? А может быть, им просто повезло, и они с раннего детства начали свой путь к мастерству, и поэтому по­лучили большую фору, в то время как другие вынуждены были «встать на дистанцию» гораздо позже и потеряли драгоценное вре­мя? Или у больших мастеров оказались лучшие учителя, которые передали им бесценные секреты профессии, а другим в силу слу­чайных обстоятельств эти учителя не встретились, и им не у кого

\:у специальных способностях

было почерпнуть необходимые знания? Или, что с точки зрения здравого смысла наиболее вероятно, все эти факторы присутству­ют в той или иной степени, но тогда проблема учета каждого из них, его реального влияния в каждом конкретном случае становит­ся чрезвычайно сложной?

На все заданные вопросы, несмотря на всю их противоречивость, стремится ответить «психология специальных способностей», кото­рая в свою очередь входит в более крупный раздел психологической науки под общим названием «психология индивидуальных разли­чий». Этот раздел научная психология ощущает как своего рода ахил­лесову пяту, и, прежде всего, потому, что касается он крайне чувстви­тельной для общественного самосознания области — здесь научная психология сталкивается с популярной во все эпохи идеей равенства. Все общественное развитие устремлено к тому, чтобы неравенство рождения и воспитания было смягчено равенством образовательных возможностей, чтобы неравенство социального происхождения смяг­чалось инструментами демократии, дающими каждому шанс выдви­нуться и занять высокое общественное положение. Каждый должен знать, что он принципиально ничем не хуже других, и если в его жиз­ни что-то не так, то в своих неудачах следует винить отсутствие нуж­ного усердия, не слишком ретивых учителей, неблагоприятные обсто­ятельства, но только не мать-природу, обделившую неудачника тем или иным талантом.

Тенденция к политкорректности естественно тяготеет над психо­логической наукой в той ее части, где говорится об индивидуальных различиях, в том числе и в области способностей, одаренности и таланта. В то же время стремление узнать правду тоже достаточно сильно — не случайно на гербе Гарвардского университета кроме ла­тинского Veritas, что означает «Истина», никаких других слов нет: «Свобода», «Равенство» и «Братство» — лозунги политических дви­жений, а не научных сообществ, и ученые-психологи несмотря на постоянное общественное давление ищут и находят причины инди­видуальных различий, которые с точки зрения политкорректности далеко не всегда и не всех устраивают.

IQ КАК «ТАБЛЕТКА ОТ ВСЕГО»

JQ или «коэффициент интеллекта» с легкой руки английского исследователя Айзенка стал не просто научным понятием, но влия­тельным фактором общественной жизни. Его замеряют всюду: в шко-

I/ специальных способностях

ле, на вступительных экзаменах в университеты и во время интервью при приеме на работу. IQ, возник не на пустом месте и стал практиче­ским инструментом для проведения в жизнь теории психолога Чарльза Спирмена, который еще в начале XX века приступил к изме­рению некоего общего, «general» g-фактора, объясняющего все наши успехи, чего бы они ни касались. Эта гипотеза близка народной при­сказке, всем известной: «Талантливый человек талантлив во всем»...

G-фактор, измерением которого как раз и занимаются тесты на IQ, восходит к интеллектуальным свойствам, благодаря которым че­ловечество выжило, иными словами, речь идет об умении подмечать в предметах и явлениях повторяющиеся свойства и отношения и фор­мировать на этом основании определенные ожидания. То есть, люди и животные, для которых прошлый опыт служит уроком на будущее, обладают более весомым g-фактором, чем те, кто никак не возьмет в толк, что и сегодня банан следует сбивать той же палкой, что и вчера. Если однажды в древности кто-то заметил, что гром и молния нераз­рывно связаны, то в следующий раз, когда грянет гром, он уже не будет вставать под дерево, потому что может ударить молния и испе­пелить его. Если ребенок, обучаясь родному языку, однажды понял, что «мой» означает «принадлежащий мне», то он с легкостью распро­странит это понятие на все без различий, что он полагает своим: сра­зу же появятся «моя мама», «мой брат», «мои игрушки», «мои сны». G-фактор дает нам возможность мыслить в некоторой степени абст­рактно, или лучше сказать, «аналогово», находить в предметах и явле­ниях сходства и подобия, и таким образом, не заниматься каждый раз «открытием Америки», а однажды расшифрованное и понятое адек­ватно использовать в аналогичных ситуациях.

Наиболее удачное название психологического свойства, основан­ного на g-факторе — обучаемость: человек, обладающий g-фактором в большой степени, быстро и эффективно усваивает алгоритмы, кото­рым подчиняются те или иные процессы и явления, и умеет этими алгоритмами пользоваться. Американские психологи во главе с про­фессором Стэндфордского университета Льюисом Терманом усовер­шенствовали способы измерения g-фактора и назвали его IQ, коэф­фициентом интеллекта (эта работа опубликована в 1916 году). Тер-ман несколько упростил спирменовские измерения интеллекта, сде­лал их более практичными и понятными — теперь их использовали в работе с солдатами, отправляющимися на Первую мировую войну. Через некоторое время английский психолог Ханс Айзенк продол­жил «шлифовку» теста Термана, чтобы помочь в отборе английских волонтеров, направляющихся в Африку: многие из них бежали обрат-

\у специальных способн

но домой буквально через месяц, потому что не могли приспособить­ся к новым условиям. Нужно было заранее знать, кто сможет осознать иные жизненные реалии и вписаться в них, а кто не сможет. Эту зада­чу Айзенк блестяще решил, предложив серию заданий, которые сей­час называют «paper and pencil», то есть для выполнения которых кроме карандаша и бумаги ничего не нужно. В этой серии путем фик­сации сходств и различий между пространственными фигурами, це­почками буквенных знаков, цифр или слов, надо было вывести зако­номерности, которые превращают эти серии в своеобразные системы, от простейших рядов чисел: 3,5,7 и далее продолжайте до гораздо бо­лее сложно связанных элементов.

Оказалось, что те, кто усваивают алгоритмы, заключенные в зада­ниях на IQ, и могут работать с искусственно созданными в них систе­мами, не только лучше умеют приспосабливаться к новым обстоя­тельствам, но и гораздо лучше учатся вообще: учатся в школе, учатся в университете, учатся на профессиональных курсах и т.д. Люди, об­ладающие высоким IQ, можно сказать, получили выигрышный билет, гарантирующий жизненный успех — наконец-то психология стала наукой, выводы которой необходимы не только психологам! Откры­тие IQ, сделало психологию экспериментальной и серьезной наукой в глазах общества, поскольку она помогла решать важные и насущные задачи. Увлечение IQ стало модой во многих странах, особенно в США. Где как не в Америке, стране эмигрантов, нужны были практи­ки, люди, обладающие хорошей умственной «хваткой», умеющие бы­стро ориентироваться в разных условиях и приобретать новые навы­ки. Как соблазнительно было объявить, что теперь мы не дадим про­пасть в безвестности будущим гениям и уже в школе сможем распоз­нать «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов»? Отпра­здновать победу психологии над общественным скептицизмом решил сам автор метода Льюис Терман: он посвятил свою научную жизнь исследованию Щи доказательству его всесилия.

Ирония заключалась в том, что Терману удалось доказать едва ли не обратное тому, что он планировал в начале своего грандиозного эксперимента. Он собрал сведения о более чем тысяче школьников, имеющих высокий (свыше 140) и сверхвысокий (свыше 180 баллов) IQ и следил за ними на протяжении четверти века, пока им не испол­нилось 45 лет. Желая приблизить победу, Терман выяснил IQ уже признанных крупных талантов, надеясь, что они-то и окажутся на весьма высоком уровне. Увы, здесь его ждали первые неудачи: буду­щий нобелевский лауреат Уильям Шокли, изобретатель транзистора, и другой лауреат по физике Луи Альварес вообще не смогли стать

' специальных способностях

участниками эксперимента — их IQ не входил в число высоких!

Второе разочарование состояло в том, что Щне давал прямо про­порциональной зависимости и не вписывался в правило: чем выше IQ, тем выше жизненный успех — когда Терман сравнил 26 «сверхвы­соких» участников эксперимента с 26 «просто высокими», и те и дру­гие оказались примерно на тех же ступенях социальной лестницы — все они были преуспевающими бизнесменами, уважаемыми полити­ками, известными врачами, но ни один из них не стал ни выдающим­ся поэтом, ни всенародно любимым актером, ни знаменитым изобре­тателем или ученым. Более того, в числе жизненных ценностей, чрез­вычайно дорогих для «айкьюшников», оказалось совсем не то, чего ожидал Терман. Презрев радость творчества и отбросив профессио­нальные достижения, «айкьюшники» дружно отметили в качестве главных жизненных ценностей семью, друзей, гражданскую ответст­венность и общность с другими людьми — как раз то, чем истинные таланты готовы пожертвовать ради своих открытий и творческих по­двигов.... Сам Льюис Терман, солидный ученый и исследователь, Председатель Американской Психологической Ассоциации, конечно же, ни в малейшей степени не мог погрешить против Истины, кото­рой служил, и в докладе, посвященном своему многолетнему труду, он признал: «Дети с высоким IQ, превосходят остальных детей лишь по совокупности школьных баллов, по состоянию здоровья и соци­альной адаптивности; они также более устойчивы в моральном плане, как следует из тестов личностных особенностей»¹. Никакого выдаю­щегося творческого потенциала у этих детей не обнаружилось — не им было суждено стать витриной человеческого гения и не они заве­щали свой труд будущим поколениям для изучения и подражания.

Участников термановского эксперимента в Америке ласково на­зывали «the Termites», «термиты»; жизнь и судьба «термитов» была очередной научной демонстрацией житейской истины: «Не все то зо­лото, что блестит» — наше сознание в очередной раз оказалось очень сложным «механизмом», разгадать который не удалось с помощью одного простого теста. При ближайшем рассмотрении оказалось так­же, что по части политкорректности IQ явно отстает от желаемых стандартов: как правило, высоким IQ обладают дети очень успешных родителей. Эти люди отгораживаются от своих соотечественников не только своим социальным статусом, но и высокими заборами: преус­певающие представители среднего класса живут совсем не там, где се­лится беднота — у них есть свои микрорайоны и пригороды, где они

¹ Цит. по Winner, Е. (1996) Gifted children. NY, p.9.

'%-у специальных способностях

общаются только с себе подобными. По этому поводу американский психолог Х.Гарднер любит подшучивать: «Зачем нам измерять IQ, когда достаточно знать зип-код (почтовый индекс)?»

Со вздохом разочарования научное сообщество вынуждено при­знать: «Во многих случаях общий интеллект не может обозначить ту границу, до которой будет простираться квалификация индивида, и многие исследователи поставили под сомнение само существование связи между g-фактором общего интеллекта и индивидуальными раз­личиями в способностях»¹. Однако с идеей IQ не спешат расставать­ся: уж очень соблазнительно, оставив человека всего на час наедине с карандашом и бумагой, узнать, что от него следует ожидать в буду­щем. Несмотря на сомнения научного сообщества в эффективности теста на IQ, его активное использование продолжается по сей день — ведь с его помощью, как правило, ищут вовсе не завтрашних Эйн­штейнов, а клерков и менеджеров среднего звена — на этом уровне IQ. если и не панацея, то по крайней мере, удобный и достаточно надеж­ный инструмент.

Провал идеи IQ, а с ним и универсального g-фактора в качестве предсказателя всевозможных дарований, заставил ученых продол­жить поиски. Пришлось обратить внимание и на то, что даже в тестах на IQ не все задания одинаково удаются одним и тем же испытуемым: иным легче иметь дело с пространственными объектами, картинками и рисунками, другие же предпочитают слова и буквы. Значит, так на­зываемый «общий интеллект» не такой уж общий, если действует из­бирательно? И так называемые «общие способности» — удобная аб­стракция, за которой на самом деле кроются неравномерно развитые свойства ума и души, в одних случаях проявляющиеся блистательно, а в других совсем слабо. Исследователь детской одаренности, амери­канский психолог Э.Винер спешит разочаровать поклонников g-фак­тора и идеи 1О_: «Те, кто обладает математическим талантом, с боль­шой готовностью удерживают числовую, пространственную и визу­альную информацию; те, у кого есть вербальные способности, хорошо запоминают слова. То есть, в противоположность мнениям многих, у одаренных детей нет просто блестящей памяти. Скорее, выдающаяся память, это своеобразная точка схождения между характером инфор­мации, которую нужно удержать, и талантом человека. Эксперты об­ладают выдающейся памятью специфически и только по отношению к информации, имеющей прямую связь с их сферой деятельности.

¹ Ceci, S. Т. & Liker, J (1986) A day at the races: a study of IQ, expertise and cognitive com­plexity. Journal of Experimental Psychology: General, 115, p.259.

Т;/ специальных способностях

Например, десятилетние шахматные эксперты обладают потрясаю­щей памятью на шахматные позиции, но уже в области чисел никакой выдающейся памяти у них нет». И заключает свои наблюдения неуте­шительным для многих выводом: «Высокие способности в одной об­ласти вовсе не означают высокие способности в другой»¹.

Идеи g-фактора, коэффициента интеллекта и общих способнос­тей работают лишь в ограниченном пространстве, когда от человека требуется лишь усвоение готовых алгоритмов; там, где начинаются высокие способности, где маячат выдающиеся достижения и ориги­нальные открытия, там, где человеку дано оставить малый или боль­шой след в истории, IQ, отступает. На главный вопрос, почему же один ловок как пантера, а другой силен как медведь, и почему химик Кекуле увидел во сне бензольное кольцо, а композитор Берлиоз ус­лышал целую симфонию, теория IQ и g-фактора ответить не может.

IQ + CREATIVITY =...

Выдающиеся люди, как было давно замечено, очень быстро все усваивают. Чего бы стоила балерина Анна Павлова, если бы на изуче­ние какого-нибудь «батмана» ей понадобились годы — тогда к «Уми­рающему лебедю» ей пришлось бы двигаться целую вечность... А ес­ли Ньютон никак не мог бы взять в толк таблицу умножения, то до своего знаменитого бинома он бы и за три жизни не добрался. Как бы выдающиеся люди ни ленились (если даже с ними и случается такое), но когда они берутся за дело, то дело кипит: как любят повторять ис­следователи одаренности, выдающиеся таланты «сразу читают слово, которое другие разбирают по складам». У выдающихся людей и па­мять в своем деле выдающаяся, и такие же высокие темпы професси­онального роста. Но история отмечает людей вовсе не за то, что они такие быстрые, ловкие и умелые, а за выдающиеся открытия, за новые идеи, за незаурядные создания ума, рук и фантазии.

Не будучи в состоянии т»очно определить, какие качества нужны для усвоения материала, для того, чтобы стать вровень с уже имею­щимися достижениями, а какие для того, чтобы эти достижения рас­ширить, умножить и продвинуть дальше, психологи согласились в том, что качества эти принципиально различны. В подобном разгра­ничении им помогли эксперименты на мозге, когда оказалось воз­можно зафиксировать его работу весьма наглядно, и с помощью при-

^! Winner, E. (1996) Gifted children. NY, p.52-53.

\Sy специальных способное!!

боров получить соответствующую «картинку», где разные виды моз­говой деятельности и выглядят тоже по-разному. Нейропсихолог Хельмут Петце провел один из таких экспериментов, где 76 испытуе­мых сначала выполняли просто интеллектуальные задания — они за­поминали разного рода данные, сопоставляли их, строили графики, а затем им было предложено вообразить себя творцами и нарисовать картины, сочинить мелодии и стихи.

Оказалось, что мозг в обоих типах заданий ведет себя по-разному и оставляет разные типы «рисунков»: в случае с творческими задани­ями линии электроэнцефалограммы говорили о большей слаженнос­ти, большем взаимодействии между разными отделами мозга, как будто бы в процессе творчества им чаще приходилось обмениваться информацией и «прислушиваться» друг к другу. Этот и множество подобных экспериментов еще больше убедили научное сообщество в неоднородности, психологическом несходстве между усвоением, обу­чением и овладением знаниями, с одной стороны, и сочинением, сози­данием и творчеством, с другой стороны. Те умственные операции, которые контролировал тест IQ, были похожи на психологический фундамент, инструмент, с помощью которого человек осваивает уже имеющиеся знания, а не выходит за их пределы.

Таинственная способность ума и души не воспроизводить старое, а рождать новое получила название «creativity», что в переводе на русский язык звучало бы как «творческость», но по причине неудоб­ства было заменено калькой с английского и звучит теперь как креа­тивность. Желая лучше понять креативность, американцы Торренс и Торндайк создали соответствующие тесты, где главный упор был сде­лан на количество и оригинальность умственных продуктов. Креа­тивные личности были способны фонтанировать идеями, предлагая десятки способов использования кирпичей, иголок, газет, мячей и прочих невинных предметов весьма непривычным образом: чем боль­ше по количеству и чем более странные способы использования пред­метов предлагал испытуемый, тем больше баллов он получал за свою креативность. Если газета была не просто объектом для чтения, но еще и шапочкой, журавликом, корабликом и оберткой для селедки, то испытуемому было на что надеяться. А если кирпич ложился в стену кирпичом и не хотел быть ни подносом, ни забивалом для гвоздей, ни сигналом остановки, лежащим поперек дороги, испытуемый имел все поводы разочароваться в своих творческих возможностях.

Тесты на креативность проверяли некую творческую инициати-ву, но что было делать, если ни кирпич, ни газета не могли подейство­вать на испытуемого вдохновляющим образом, а он хотел бы поэкспе-

\J/ специальных способностях

риментировать с древними письменами, с образцами почвы или с жи­выми лягушками? Ответы на подобные вопросы не были предусмот­рены создателями тестов на креативность. Их принципиальная общ­ность с тестами на IQ состояла в крайней неспецифичности: Торрен­са и Торндайка, равно как и Термана с Айзенком, испытуемые могли с полным основанием замучить вопросом: «Кем быть?» В чем именно я окажусь сильнее других, если у меня такой высокий интеллект и та­кие большие творческие возможности? Быть ли мне поэтом, юрис­том, артистом или атлетом? На все эти вопросы психологи могли бы ответить лишь ободряющим молчанием и пожатием плеч. А ведь об­щество хотело бы иметь ответы именно на эти вопросы, и как можно раньше, желательно в детстве или хотя бы в подростковом возрасте.

К семидесятым годам XX столетия стало ясно, что практическая психология и психодиагностика сами не могут справиться с указани­ем светлого будущего для каждого, что их рекомендации весьма рас­плывчаты и неточны, что полученные результаты часто связаны с происхождением, воспитанием и опытом человека. Против тестов на креативность и тестов на интеллектуальный коэффициент говорило и то, что они начали превращаться в подобие учебного предмета: те, кто хотел получить в этих тестах баллы повыше, при соответствую­щем усердии и тренировке достигали желаемого. Для прояснения си­туации научное сообщество решило, как и положено в подобных слу­чаях, обратиться к теории: надо было, наконец, разобраться в терми­нах и понятиях, сформированных психологической наукой в области индивидуальных различий в умственной деятельности.

Наиболее распространенный термин — «способности», по-анг­лийски «abilities»; принято думать, что они связаны прежде всего со скоростью и качеством усвоения информации. К ним примыкает не­переводимый советский термин «задатки», политкорректно обозна­чающий нечто, на основе чего впоследствии формируются или не формируются способности — в зависимости от обстоятельств и пове­дения наделенного задатками индивида. Есть также термин «одарен­ность», по-английски «giftedness» с производным «gifted» — одарен­ный: это весьма расхожий термин, которым с удовольствием обозна­чают выдающихся детей, требующих к себе повышенного внимания и особых образовательных подходов — в этом слове заключено нечто многообещающее и устремленное в будущее. Имеется также слово «талант» — термин собирательный, обозначающий факт значитель­ного превосходства в возможностях и результатах деятельности над простыми смертными. Этот термин на всех языках, включая русский, звучит одинаково (английский вариант — «talent») и содержит в себе

Ь iiiiTi

специальных способностях

нечто возвышенное, масштабное и монолитное.

Остается еще «интеллект», с коэффициентом или без, обозначаю­щий склонность к умственному манипулированию, к сопоставлению, сравнению, вычленению, объединению, а также к умению обнару­жить решающее звено в цепи, сущностный фактор, нерв и зерно во всем — как сказали бы по-английски, «the Heart of the Matter» — суть дела. В одном ряду с универсальным понятием «интеллект» стоит русское слово «ум», которое психолог Сергей Рубинштейн обозначил просто и коротко: «Ум — это умение видеть существенное». И, нако­нец, самый новый и таинственный термин, «creativity», креативность, творческий потенциал, продуктивная способность, склонность к ин­новации, к изобретательству, к созиданию.

Всего пять основных понятий — способности, одаренность, та­лант плюс интеллект и креативность. Сумма этих свойств определяет жизненный успех. Чем всего этого больше, как в отдельности, так и вместе, тем больше поводов для оптимизма по поводу своих перспек­тив имеет каждый из нас.

УСВОЕНИЕ, ПРИЛЕЖАНИЕ И ТВОРЧЕСТВО

Среди всех принятых терминов наиболее значим «талант», по­скольку все прочие составляют своего рода предпосылки выдающего­ся успеха, необходимые ступени к нему, в то время как талант — это уже почти результат: сказать «поэтический талант» — можно смело подразумевать если не Пушкина, то хотя бы Твардовского; сказать «талант врача» — можно вспомнить если не Гиппократа или Пара-цельса, авторов новой философии лечения, то хотя бы Святослава Федорова, создателя микрохирургии глаза. Отсюда понятно стремле­ние психологов раскрыть сущность таланта и огорчение, которые испытывают психологи из-за его неуловимости и неясности его составляющих. «По сравнению с понятием способностей, которые часто определяют как «скорость в обучении и приобретении компе­тентности в данной области», - пишет польский психолог Мария Мантуржевска, - талант известен как специфическое свойство лично­сти, обозначающее, прежде всего, неустанные усилия для достиже­ния наилучшего результата, намного превосходящего средние пока­затели. В течение двух тысячелетий европейские мыслители бьются над проблемой таланта, его природой и структурой, его происхожде­нием и развитием, со времен Платона и Аристотеля до современных психологов, таких как Стенберг, Чикенсмихали, Гарднер, Геллер и

специальных спосооностях

другие. И, несмотря на их усилия, проблема таланта далека от разре­шения: несмотря на лавину публикаций и конференций, само поня­тие таланта не проясняется. Уже вошло в привычку заменять его та­кими понятиями как «дарование» или «выдающиеся способности», но исследователи и современные психологи почти не в состоянии объяснить, в каких же отношениях между собой находятся эти три понятия — потому и используются они на правах синонимов, что, как представляется, отнюдь не соответствует действительности»¹.

Это высказывание можно трактовать и как хорошую новость и как плохую одновременно. Плоха эта новость по понятной причине: два тысячелетия усилий и размышлений и далекий от однозначнос­ти результат — сущность основного понятия остается нераспознан­ной. Хороша же она потому, что проливает свет на важное различие между способностями как психологическим свойством усваиваю­щего, «впитывающего» характера, и талантом как психологическим свойством творческого и созидающего характера. Психологическое содержание способностей и таланта больше не отождествляется: это ли не победа? Разве не ради нее во многом потрудились и создатели теории «коэффициента интеллекта» и создатели теории креативно­сти? Совместными усилиями они сообщили человечеству, что по­нять, усвоить, узнать и научиться — это действия, требующие овла­дения определенными алгоритмами, и облегчает эти действия не что иное как интеллект.

Интеллект — свойство не однозначное, и существуют разные его виды: одни легко овладевают, например, математической информа­цией, а другие — художественно-пластической. В этом случае гово­рят, что человек обладает математическими способностями, то есть особой склонностью к овладению числовыми, пространственными и иными формализованными операциями; в другом же случае скажут, что человек обладает художественными способностями, то есть осо­бой склонностью к овладению визуально-образными операциями. Если интеллект — это мыслительный инструмент, то способности — это мыслительный инструмент, обращенный на определенную об­ласть деятельности, проявленный именно в ней. Способности и ин­теллект, по-существу, синонимы: и то и другое специфично, не суще­ствует способностей вообще или интеллекта вообще; и способности и интеллект позволяют человеку с особым успехом осуществлять ана-литико-синтетические операции на том или ином материале, чувст-

¹ Manturzewska, M.(1994) Les facteurs psychologiques dans le devejoppement musical et
1'evolution des musiciens professionnels. Dans: Psychologie de 1 '. • -

специальных способностях

вуя себя в нем как рыба в воде.

Без способностей и интеллекта невозможно совершить рывок в своем деле, оставив след в истории: человек, лишенный способнос­тей, не усвоит сделанное предшественниками, не сможет говорить на языке той области деятельности, в которой он хотел бы отличить­ся. Однако счастливый обладатель способностей не может продви­нуться дальше, чем подражание и усвоение уже известного: много­численные эпигоны в искусстве — люди бесспорно способные, но для самостоятельного творчества их способностей мало. Чтобы со­вершить нечто значительное, нужен талант — самое таинственное понятие психологии одаренности, природу которого стремятся раз­гадать многие поколения ученых.

Талант связан с творческим воображением, с фантазией и по­требностью изобретать, которые психологи называют креативнос­тью, выступающей в роли своеобразного мотора таланта, его психо­логического центра. Способности и креативность составляют осно­ву таланта, они — главные компоненты его структуры; иными слова­ми, талант предполагает, что человек одарен одновременно и спо­собностями и креативностью. Талантом можно назвать интегратив-ное свойство, благодаря которому совершаются все великие деяния; способности или специфический интеллект составят одну сторону или составную часть таланта, а креативность — другую. Одареннос­тью часто называют то же самое, что и талант: наивысшую творчес­кую потенцию к выполнению определенной деятельности. Одарен­ность и талант — синонимы.

Такая двухкомпонентная структура таланта, опирающаяся на способности и креативность, устраивает многих исследователей. В частности, Зиглер и Котовский признают, что первую часть предло­женной схемы можно назвать «обучающее-семейной» по той причи­не, что на процесс обучения и функционирования способностей на практике большое влияние оказывает семья, а вторую, творческую часть удобно назвать «креативно-продуктивной» и обозначающей уже не учащихся, а взрослых, готовых к тому, чтобы внести неза­урядный вклад в ту или иную область деятельности. Наиболее обна­деживающим для общей схемы выглядит заключение авторов: «Ре­зультаты большого числа эмпирических исследований свидетельст­вуют о слабой корреляции между этими двумя типами дарований»¹. То есть опять возникает утверждение об одаренности или таланте, с одной стороны, и способностях, с другой стороны, как о психологи-

I

¹ Цит. по Manturzewska, M. (1994)Les facteurs psychologiques dans le developpement musi­cal et revolution des musiciens professionnels. Dans: Psychologie de la musique, ed. A.Zenatti, p.261.

специальных способностях

ческих «параллельных прямых». Вопрос о специфической принад­лежности способностей и таланта, то есть о том, «какой именно та­лант, куда он ведет и в чем проявляется?» пока остается открытым: схема и структура тем и хороши, что ко всему подходят и все объяс­няют — идет ли речь о таланте заслуженного работника милиции или о таланте народного артиста.

Мария Мантуржевская, как и многие ее коллеги, подчеркивает в своих рассуждениях момент добровольных усилий. Достать луну с неба (а именно таковы устремления таланта, часто выходящие за грань допустимого), можно только в том случае, если заболеть этой безумной идеей и приближать ее осуществление с маниакальным по­стоянством. Без такой необычайно высокой мотивации или устрем­ленности к цели ни в одном трудном деле ничего не добьешься. Так что двух компонентов, уже вошедших в структуру таланта, как будто не хватает. Для полноты картины нужен третий, мотивационный компонент — он играет роль эмоционального топлива, сжигая кото­рое человек движется к своей цели. Не случайно творческую мотива­цию психологи любят называть словом «drive», что в буквальном пе­реводе означает «порыв, движение».

Одними из первых на ведущую роль мотивации обратили вни­мание российские исследователи психологии творчества во главе с Я.Пономаревым. Они обнаружили, что при решении достаточно сложной, но доступной для большинства задачи, выигрывают не са­мые умные и не самые интеллектуальные, а те, кто в состоянии за­жечься проблемой, считать ее успешное решение делом чести и все­рьез отчаиваться, если ответ не найден. А тот, кто слишком хорошо знает, что его персональное благополучие и задача, над которой он бьется, безумно далеки друг от друга, обычно бросает решение на полпути и нисколько не печалится, если ничего не вышло. Оказыва­ется, успех и мотивация связаны очень тесно — без упорного жела­ния «вытащить рыбку из пруда» необходимое количество «труда» ниоткуда не возьмется.

Подытожить размышления психологов конца XX века о талан­те взялся американец Дин Симонтон, знаток математики, статисти­ки и исследователь одаренности. Он поспешил разочаровать всех, кто надеялся найти ответ в одном месте, то ли поблизости от IQ, то ли неподалеку от креативности. Талант был сразу объявлен свойст­вом сложным и многокомпонентным, подразумевающим и особые свойства мышления (здесь автор делает реверанс в сторону IQ), и особый стиль деятельности (здесь он имеет в виду связь с креатив­ностью, то есть с постоянным продуцированием новых идей), и, на-

специальных способностях

конец, в структуру таланта попадает целый пучок личностных ка­честв неинтеллектуального происхождения: мотивы и потребности, особенности и склонности души, а также интересы и ценности. Для удобства всю эту пеструю смесь психологических свойств и качеств можно разделить на три части: интеллектуальную составляющую, близкую способностям и IQ, творческую составляющую, близкую креативности, и эмоциональную составляющую, ключом к которой является мотивация.

Чтобы научная общественность не запрашивала с него слишком много, Симонтон всех отрезвил: «То, что действительно важно, это вопрос о существовании некой врожденной структуры, вызываю­щей исключительные достижения, а вовсе не бесспорное понимание происхождения этой структуры или механизмов ее работы. Я имею в виду, что талант гораздо более сложен, чем принято думать. Рабо­тая с упрощенными представлениями о таланте, исследователи пользуются ложными методами, неспособными уловить всю сущ­ность таланта. Моя же цель состоит в том, чтобы построить более сложную, но и более истинную его модель»¹.

МУЛЬТИПЛИКАТИВНАЯ МОДЕЛЬ ТАЛАНТА

Модель — всего лишь ученое слово, которым можно назвать вся­кую сложившуюся структуру любого объекта или явления. До Си-монтона такая модель тоже была, и знаменем ее может быть заявле­ние советского психолога Бориса Теплова, исследователя способнос­тей и одаренности, который утверждал что один по-одному талантлив как пианист, а другой — по-другому. Иными словами, у каждого та­ланта могут быть свои сильные и слабые стороны: если пианист А ли­ричен, утончен и чувствителен, но при этом не может сыграть трех ок­тав подряд не промахнувшись, а пианист В громоподобен, виртуозен и ловок, но не способен никого тронуть своей игрой, то они как пиа­нисты одарены по-разному. Хоть пример и не бесспорен, из него сле­дует, что пианист А и пианист В сами решают, могут ли они мирить­ся со своими дефектами или им стоит поискать другую профессию. Если пианист А подумает, что публика повздыхает и обойдется без виртуозного блеска, а пианист В согласится с тем, что глубокая музы­кальность мастерам быстрой и громкой игры не очень-то и нужна, они оба окажутся приверженцами так называемой «аддитивной модели»

¹ Simonton, D. (1999). Talent and its development: An emergenic and epigenetic model. Psy­chological Review, 106, 3, p.437-438.

Щу специальных способностях

таланта (от английского «add» — складывать). Это означает, что не только от перемены мест слагаемых, но и от выпадения некоторых из них сумма, в сущности, не меняется: присутствие одних компонентов таланта так или иначе извиняет, заменяет и смягчает отсутствие дру­гих: «перекосившиеся» таланты — тоже таланты.

Дин Симонтон предлагает другую модель, более беспощадную к претендентам на это высокое звание. Если, например, талантливый пилот прекрасно разбирается в приборах, имеет отличное здоровье и вестибулярный аппарат, прекрасно ориентируется в пространстве вообще и в воздушном пространстве в частности, но обладает всего лишь замедленной реакцией, то этот единственный недостаток мо­жет зачеркнуть все его прекрасные качества: в случае экстремаль­ной ситуации, от которой в небе никто не застрахован, отсутствие всего лишь одного из компонентов таланта — быстрой реакции — может стать фатальным. Такая модель таланта называется мульти­пликативной (от слова «multiply», умножать), и означает она, что если хотя бы один необходимый компонент таланта равен нулю, то при умножении на него все прочие достоинства неизбежно рассыпа­ются в прах и утрачивают какую-либо ценность — вся структура та­ланта обращается в ноль, не оставляя никакой надежды.

Особенно болезненна мультипликативная модель, когда компо­ненты таланта независимы друг от друга и не коррелируют между со­бой — ведь именно так чаще всего и бывает: у балерины могут быть прекрасные физические данные, но плохие музыкальные способнос­ти и слабое чувство ритма. Такая балерина танцевать не сможет, и выдающиеся спортивные качества отсутствующую музыкальность не способны ни заменить, ни смягчить, ни компенсировать. Мало этого, балерине еще нужны хорошие артистические способности и чувство сцены: трудно предположить, что у одной и той же девушки может сразу обнаружиться столько выдающихся качеств — и пре­красные, чуть ли не на уровне гимнастки выносливость и гибкость, и незаурядная, едва ли не на уровне средней пианистки, музыкаль­ность, и артистическая «общительность». А если еще вспомнить о том, что каждое из названных качеств тоже не однородно и содержит собственный набор компонентов (например, физические данные ба­лерины должны в себя включать выносливость, ловкость, гибкость, выворотность стопы, автономность ног и рук плюс сильный вестибу­лярный аппарат для многочисленных вращений, а также особую су­хопарость и стройность), то становится ясно, что хорошей балериной может стать лишь одна из многих и многих тысяч.

С помощью вероятностных вычислений при двух необходимых

специальных способностях

компонентах таланта (а в действительности их гораздо больше), Си-монтон пришел к весьма жестким выводам: «Почти наверняка поло­вина детей окажется в самой низкой группе, большинство людей не обнаружат никаких видимых талантов. При этом менее 0,5% смогут продемонстрировать высочайший потенциал одаренности. Очевид­но, что в отличие от равномерной кривой двух участвующих компо­нентов, их мультипликативная комбинация будет сильно сужена: высочайшие уровни таланта будет столь же экстремальны, сколь они редкостны»¹. Однако при ближайшем рассмотрении выводы Си-монтона вовсе не смертельны. Пусть большинство людей не обладают талантом, но ведь даже в творческих профессиях, наиболее строгих к природной одаренности, приходится слышать мнение, что любое творчество нуждается не только в гениях, но и просто в способных людях. Талант — это сверхвысокий уровень дарования, и для успеха в профессии он не является необходимым.

Несмотря на то, что талант многосоставен, и каждую его состав­ляющую можно представить как совокупность более мелких компо­нентов, и ни один из них не может быть равен нулю, все-таки не все они одинаково важны. Психологи заметили, что существует так назы­ваемая «корневая способность» или по-английски «core ability». Пси­хологи Э.Винер и Г.Мартино утверждают, что из всего набора качеств, необходимых художнику, наиболее существенна видео-мо­торная координация, которая позволяет переводить трехмерные видимые объекты в двухмерное изображение на холсте или листе бу­маги. Чувство цвета, чувство композиции и прочие атрибуты художе­ственной одаренности уже менее важны.

В музыке же такой корневой способностью они считают «чувст­вительность к музыкальным структурам: тональности, гармонии и ритму». Это, по их мнению, ведущая способность, отправная точка, без которой нет музыканта: прочие же качества — музыкальное вооб­ражение, музыкальная память и многие другие свойства будут уже в некотором смысле производными. Иными словами, отсутствие связи между компонентами таланта, полное отсутствие корреляции между ними — это чистая теория (примерно также в физике есть понятие вакуума, но полный физический вакуум живет лишь в воображении ученых). В действительности же в структуре таланта присутствуют очень существенные компоненты, на которые как будто равняются, оглядываются прочие его составляющие, и компоненты менее суще­ственные. В таком виде модель таланта становится более природной,

¹ Simonton, D. (1999). Talent and its development: An emergenic and epigenetic model. Psy­chological Review, 106, 3, p.442.

специальных способностях

более сообразной с идеей живого, приобретая гибкость и вариатив­ность: некоторые компоненты должны присутствовать на все 100%, зато для других останется вполне удовлетворительной и весьма скромная степень присутствия, не равная нулю.

Наименее автономна в структуре таланта его эмоциональная со­
ставляющая или мотивационный компонент. Замечено, что желание
предаваться любимому делу (имеется в виду абсолютно бескорыст­
ное желание, не связанное со стремлением к славе и благополучию)
пропорционально креативной составляющей таланта. Выдающихся
гениев не оторвать от насущного занятия, даже если вокруг гремит
ж гром и сверкает молния. Менее крупному таланту порой мешает сама

I жизнь как таковая: композитор Балакирев, обладатель выдающегося

»1 педагогического дарования и просто изрядного композиторского

I дара, признавался: «Мне нужна абсолютная свобода и отсутствие

всяких забот, чтобы писать путно». Вероятно, Аполлон требовал Балакирева «к священной жертве» не слишком громко, и голос боже­ства часто тонул в море других призывов, претензий и воззваний. Не таков был более крупный талант и современник Балакирева компози­тор Римский-Корсаков. Его друзья справедливо поражались совер­шенству творческого внимания, которое было необходимо, чтобы одновременно со всеми его педагогическими, дирижерскими, адми­нистративными и прочими обязанностями выполнять основное дело жизни — композиторскую работу.

Итак, модель таланта Дина Симонтона подразумевает многосос-тавность таланта, причем многосоставность расширяющуюся, когда каждый компонент обладает способностью к дальнейшему членению — так всякое вещество состоит из кристаллов и молекул, незаметных простому глазу, но под микроскопом демонстрирующих богатую вну­треннюю жизнь.

Модель таланта мультипликативна и не допускает полных прова­лов в каком-либо из необходимых свойств — неисправность малей­шей гайки или узла способна вывести из строя сложнейшую машину. Модель таланта при статистическом анализе является источником неполиткорректной истины: выдающихся талантов до обидного мало, неизбежно должны быть люди, которых природа обделила талантами (при этом, кстати, они могут быть добры как мать Тереза и сильны как Геракл), и большая часть людей ни к тем ни к другим не принад­лежит, формируя «золотую середину». Наиболее же спорным кажет­ся утверждение Симонтона о полном отсутствии зависимости меж­ду компонентами, что в математической модели является неизбеж­ным допущением. В действительности взаимозависимость компо-

специальных способностях

нентов и их неравный вес в структуре таланта смягчают строгую ма­тематическую модель, и позволяет принять ее лишь для первичного упорядочения хаоса и ощущения почвы под ногами.

NATURE VS NURTURE: ОТ БОГА ИЛИ ПЕДАГОГА?

Среди проблем, относящихся к психологии способностей и та­ланта, на острие общественного внимания находится их происхожде­ние. В англо-американском научном обиходе этот вопрос формулиру­ется как nature (природа) vs (versus — против) nurture (воспитания, «взращивания»). В наиболее откровенном варианте он звучит доста­точно провокационно: «Можно ли стать Моцартом, если очень захо­теть?» Иными словами, возможно ли создать, «сделать» с помощью тренировки, обучения и воспитания все эти IQ, креативности и про­чие одаренности и таланты? А может быть, это своего рода фатум, и дары интеллекта преподносятся судьбой в виде подарка одним чле­нам общества, обделяя при этом других?

На сей счет никогда не было единого мнения: борьба предрассуд­ков и страстей, желание польстить общественному самолюбию и при этом сохранить истину сплелись в самый причудливый клубок про­тиворечивых суждений. Вплоть до XIX столетия в согласии со сред­невековой традицией ремесленничества и уважения к Гильдиям до­стижения человека приписывали его величеству Труду. Почитатели таланта Себастьяна Баха слышали от него расхожее в то время мне­ние: «Мне пришлось очень прилежно заниматься: кто будет столь же усерден, достигнет того же». Почему-то столь же прилежных музы­кантов так и не нашлось до сегодняшнего дня, и «трудолюбивый» Бах до сих пор возвышается одинокой вершиной над всеми современни­ками и потомками...

В конце романтического XIX века с его преклонением перед тайной гения верх взяли воззрения Франсиса Гальтона, который, изучая антропологию и генеалогию, углубляясь в родословные за­мечательных людей, утверждал, что именно наследственность вы­зывает неравенство способностей и проистекающих из них достиже­ний. В своих трудах он сочетал несочетаемое: тончайшую материю человеческой психики и инструменты математической статистики, чтобы с ее помощью находить средние величины одаренности и ге­ниальности среди тех или иных рас, народностей и социальных групп. «Статистика — это единственный инструмент, который про­резает ужасающую толщу проблем, сквозь которые лежит путь на-

специальных способностях

учного познания»¹, — писал Гальтон. Гальтон пытался предсказы­вать вероятность появления крупных талантов; не думая обидеть никого в отдельности, он тем не менее заявил, что среди некоторых общностей людей и даже среди некоторых рас появление гениев ме­нее вероятно, чем среди других, и винить в этом следует не плохих учителей или неблагоприятные социальные условия, а Мать-приро­ду, которая в течение сотен поколений, передающих по наследству благородные признаки, создала «голубую кровь». В современную демократическую эпоху невозможно читать такие суждения без со­дрогания, однако воззрения Франсиса Гальтона не были отвергнуты и обсуждались научным сообществом со всей серьезностью.

В XX веке с увеличением народонаселения и распространением СМИ, знаменитостей стало много больше, чем раньше. Биографии выдающихся людей прошлого и настоящего, условия их становления стали широко известны: появилась так называемая «народная психо­логия» или по-английски «folk psychology», которая наравне с на­укой, а может быть, и прежде нее, стала формировать общественное мнение. Примером «народной психологии» могло бы быть суждение всемирно известного тренера по художественной гимнастике Ирины Винер. Любопытствующая журналистка как-то обратила к ней во­прос, в котором слышался робкий упрек: «Ирина Александровна, -сказала журналистка, - хоть я гимнастику очень люблю, но все равно не могу понять: как в принципе можно выделывать такие безумные выкрутасы руками и ногами?» На что Ирина Винер, нимало не сму­тившись, ответила: «Нужно спрашивать не как, а кому. Тому, кто от природы получил дар — гибкость и хорошую растяжку. И однажды попал к тренеру, у которого в свою очередь дар — умение все это гра­мотно использовать, а перед тем увидеть и распознать». Вместо ба-ховского усердия и прилежания в виде объяснения выдающихся до­стижений предлагаются сплошные дары и дарования — дар ученика и дар педагога.

Общественное мнение в своем большинстве склоняется к тому же. Сегодня образование из привилегии богатых стало общедоступ­ным, и благодаря относительному равенству условий неравенство достижений людей, по-прежнему весьма существенное, вызывает законный вопрос: «Почему же теперь, когда доступ к личностному развитию в некоторых странах стал едва ли не всеобщим, количест­во талантов застряло все на тех же долях процента, что и раньше?» Подобные сомнения демократическая общественная мысль не мог-

¹ Цит. по Pearson,K. (1914) The Life, Letters and Labours of Francis Galton. London,, p.27.

Tt-7 специальных способностях

ла оставить без внимания: усилия и рвение людей, их стремление «съесть курицу славы» нужно было всемерно стимулировать — аме­риканская мечта, которая побуждала каждого претендовать чуть ли не на президентское кресло, нуждалась в постоянной подпитке.

К концу XX века ученые-психологи откликнулись на общест­венный запрос теорией «deliberate practice», «целенаправленных за­нятий» А.Эрикссона (Государственный университет Флориды), Дж.Слободы (Университет Киля) и М.Хау (Эссекский универси­тет). Первый из них — американец шведского происхождения, двое других — представители первой в мире английской демократии. По­нятия «способности, одаренность и талант» они объявили «культур­ным мифом», а тем, кто хочет поймать Жар-птицу в какой-либо сфе­ре человеческой деятельности, посоветовали соблюдать всего не­сколько условий. Заниматься больше, заниматься чаще, заниматься усерднее — это во-первых. Отсчитывать свои усилия едва ли не с пе­ленок, а родителям эти усилия всячески поддерживать и подкреп­лять — это, во-вторых. Найти педагога высочайшей квалификации и не менее десяти лет грызть гранит науки, искусства или спорта под его руководством — это в-третьих. Рецепт успеха готов: соблюдение всех трех условий приведет каждого к международному признанию.

Аргументы поборников демократии поначалу опирались на вполне очевидные факты: еще никому не удавалось ничего добить­ся, валяясь на диване, что безусловно верно. Кроме того, все без ис­ключения, проявляя большое терпение и волю к победе, добивают­ся очень многого (по сравнению с тем, что они могли раньше — за­были сказать ученые). И это бесспорно. Большим искушением для демократов от науки является утверждение, что аналогичный уро­вень прогресса в деятельности достигается всеми за аналогичное время. Чтобы доказать свою правоту, они вторгаются в самые трудо­емкие области деятельности — музыкальное исполнительство и спорт, но этот аргумент вызывает неприятный для них вопрос: а как же, например, музыкальные вундеркинды, которые добиваются ги­гантского прогресса за ничтожно малое количество лет, настолько малое, что некоторые из них с 7-8 лет уже концертируют? Дирижер Зубин Мета, говоря о юной скрипачке Саре Чанг, сказал даже, что зрелость ее исполнения столь велика, что она наверняка научилась музыке еще в прошлой жизни (человеку индийского происхожде­ния, а именно таков Зубин Мета, подобная мысль должна была явиться в первую очередь).

Ту специальных способностях

Ч

НЕ ПУТАЙТЕ НАУКУ С ПОЛИТИКОЙ!

Психологи-«демократы» использовали естественное условие психологической науки, которая при сборе сведений вынуждена до­вольствоваться ограниченным набором данных, распространяя по­лученные выводы на гораздо большее «человекопространство». Статистика, на то она и математическая наука, помогает избежать ложного расширения выводов, но и она не всесильна: все зависит от того, какую группу людей взяли для наблюдения и тестирования и насколько она репрезентативна, то есть в какой степени полученные на основе этой группы выводы подходят для других людей и для других условий. Слишком велико искушение некоторую совокуп­ность случаев выдать за всеобщий порядок вещей, игнорируя при этом другую совокупность случаев, объявленному порядку не соот­ветствующих. Так, например, известный музыкальный психолог Джейн Дэвидсон всех родителей успешных впоследствии музыкан­тов торопится объявить их друзьями и союзниками с младых ногтей. Если бы великий джазовый музыкант Сидней Бише узнал об этом, он бы очень удивился. Его добропорядочные родители, которые мечтали для своего сына о чем-нибудь более вещественном и надежном, неже­ли музыка, прятали от него кларнет, который он, обнаружив в груде хлама, вынужден был снова перепрятывать. Мать Шумана, вдова из­дателя и литературного переводчика, с трудом смирилась с выбором сына стать музыкантом, а оперный реформатор Глюк скитался по Бо­гемии и Италии, вынужденный уйти из дома отца-лесника. Вот такие шипы вместо роз преподносила судьба даже великим гениям! Все­мерная поддержка, которую оказывали родители начинающим музы­кантам, при встрече с фактами обернулась очередным мифом.

Но, может быть, поддержка и наблюдение педагога как условие успеха лучше выдерживают критику? Увы. Слишком многие музы­канты взбирались на Парнас вполне самостоятельно: Берлиоз и Глинка, Бородин и Мусоргский, не говоря уже о композиторах эст­радного жанра, таких как В;Соловьев-Седой в России и Э.Берлин в США, а также многие исполнители, например, пианисты Констан­тин Игумнов и кумир XX века Святослав Рихтер прошли период раннего становления без всяких педагогов, а в ряде случаев обходи­лись без них и позднее. Не говоря уже о том, что далеко не все музы­кальные таланты, если даже и имели учителей, были ими довольны — слишком многие секреты профессии, как, например, И.Менухин или А.Рубинштейн, они открывали для себя сами. Так что утверж­дение «политкорректных психологов» о том, что выдающиеся ком-

специальных способностях

позиторы с детства купались в профессорской любви, более чем преувеличено. Руководство педагога, равно как и поддержка роди­телей, объявленные обязательными условиями успеха, таковыми вовсе не являются.

Не лучше обстоит дело и с вечной дилеммой курицы и яйца. И здесь ахиллесовой пятой демократов от психологии становится их главный тезис — люди, добившиеся выдающихся успехов, выдаю­щиеся трудоголики. Верно. Но почему? Оттого ли человек показы­вает выдающиеся результаты, что трудолюбив, или оттого он трудо­любив, что талантлив? Авторитетный американский психолог и знаток психологии одаренности Э.Виннер часто говорит о том, что одна из самых больших загадок таланта — это загадка сверхвысокой мотивации. Талант заставляет музыканта пробовать десятки вари­антов звучания, математика исписывать горы страниц в поисках на­илучшего доказательства, а художника совершенствовать компози­цию и цветовое решение уже написанной картины. Стремление к идеалу ведет за собой талант, откуда и рождается его гигантское трудолюбие. Тем более, что в демократическом обществе, где детей не принято принуждать к занятиям, нет никакой возможности до­биться от среднего ребенка того же «драйва», той же преданности делу, которые без всяких понуканий выказывает талант. Мотивация и талант связаны столь интимной связью, что демократам от психо­логии не удается разорвать ее — время, потраченное на занятия, ока­зывается в прямой зависимости от силы и устойчивости мотивации, являющейся, в свою очередь, признанным компонентом таланта.

Пока, несмотря на эпатаж, «группе Эрикссона, Слободы и Хау» не удается прорвать оборону традиционной психологии, признающей талант не культурным мифом, а психологической реальностью. Фор­мула «чем больше время тренировок — тем выше результат» не рабо­тает даже в спорте — смотря кто тренируется, возражают специалис­ты в своих публикациях. Поддержка родителей далеко не всегда ока­зывается обязательной для будущего гения, а помощь педагога жиз­ненно необходимой. Нападая на своих «демократических» оппонен­тов, Э.Виннер любит уколоть их явно предвзятым выбором приме­ров. Очень уж привязаны они к классической музыке и спорту... А как же наука, когда на одной и той же университетской скамье и у тех же профессоров учатся Нильс Бор и сельский учитель физики; или поп-и рок-музыка, где одни, играя в гараже на гитароподобных досках, вы­рываются в Beatles и Led Zeppelin, а другие не востребованы далее своего подъезда? Если же обратиться к опыту российских специаль­ных музыкальных школ, то придется убедиться: при равной строгос-

v/ специальных способностях

ти педагогов и родителей, которые Церберами стоят над каждым уча­щимся, успехи учеников этих школ весьма и весьма неравны —- наря­ду с выдающимися солистами, такими как Гидон Кремер или Евге­ний Кисин, там учились средние оркестровые музыканты и рядовые препод