Март – октябрь 1361 года 7 page

Стоял полдень. Крестьяне обедали на краю поля. Гвенда, Вулфрик и Дэви сидели на земле под деревом и ели холодную свинину с сырым луком. Когда подъехали лошади, все вскочили. Граф двинулся им навстречу, махнув остальным рукой. На Гвенде было свободное зеленое платье, волосы убраны назад, отчего лицо несколько напоминало крысиную мордочку, руки грязные, под ногти забилась земля. Но, увидев ее, Ширинг мысленно раздел крестьянку, представил себе выражение покорности и отвращения на лице и загорелся. Отвернувшись от Гвенды, он обратил взгляд на мужа. Вулфрик смотрел на него прямо, без вызова, но бесстрашно. Каштановая с проседыо борода так и не покрыла шрам, оставленный мечом Ральфа.

– Вулфрик, твой сын хочет жениться на Амабел и взять земли Аннет.

Гвенда, которая так и не научилась говорить, только когда к ней обращаются, вспыхнула:

– Ты уже украл у меня одного сына. Теперь хочешь забрать второго?

Ральф пропустил ее слова мимо ушей.

– Кто заплатит гериот?

– Это тридцать шиллингов, – уточнил Нейт.

– У меня нет тридцати шиллингов, – бросил Вулфрик.

– Я могу заплатить, – спокойно вставил Дэви.

Он, должно быть, очень выгодно продал марену, если готов выложить такие деньги, подумал граф.

– Хорошо, – кивнул он. – В таком случае…

Дэви перебил:

– А на каких условиях вы предлагаете землю?

– Разумеется, на тех же, что держит Аннет, – возмущенно бросил Нейт.

– Тогда я благодарю графа, но не могу принять его щедрое предложение, – поклонился Дэви.

– Что ты такое говоришь, черт подери? – воскликнул Фитцджеральд.

– Я взял бы землю, милорд, но только как свободный крестьянин, с оброком, без барщины.

Сэр Алан угрожающе рявкнул:

– Ты смеешь ставить условия графу Шпринту, наглый пес?

Дэви испугался, но устоял.

– Я не хотел никого обидеть, милорд, но желал бы самостоятельно решать, что выращивать, в зависимости от ситуации. Работать по указке Нейта Рива, которому безразличны рыночные цены, невыгодно.

Да, упорством и решительностью Дэви пошел в мать, подумал Ральф и сердито крикнул:

– Нейт приказывает от моего имени! Ты решил, что соображаешь лучше своего графа?

– Простите, милорд, но вы не пашете землю и не ездите на рынок.

Алан потянулся за мечом. Фитцджеральд заметил, как Вулфрик покосился на косу, лежавшую на земле, ее острое лезвие сверкало на солнце. Молодой конь Сэма, которому передалось напряжение всадника, нервно дернулся. Если дойдет до драки, интересно, на чью сторону встанет сын, подумал Ральф. Он не хотел драться – ему нужен урожай, а, убивая крестьян, его вряд ли получишь. Граф жестом остановил Алана и презрительно бросил:

– Вот как чума портит нравы. Я выполню твою просьбу, Дэви, просто вынужден это сделать.

Тот сглотнул и спросил:

– Письменно, милорд?

– Может, ты потребуешь еще и копию?

Дэви молча кивнул, потому что говорить от страха не мог.

– Не веришь слову твоего графа?

– Верю, милорд.

– Тогда зачем тебе копия?

– Чтобы избежать недоразумений в будущем.

Они все так говорили, когда требовали копии, а на самом деле надеялись, что при наличии документа лендлорду станет сложнее менять условия. Но все‑таки это еще одно нарушение освященных временем традиций. Ральф не хотел больше делать уступок, но ему опять не оставили выбора. Он должен, должен собрать урожай. Вдруг его осенило, как можно воспользоваться ситуацией, и Ширинг повеселел.

– Ну, так и быть. Дам тебе копию. Но мужчинам нужно работать. Пусть мать придет за ней в Эрлкасл на следующей неделе.

Гвенда отправилась в имение графа в жаркий день. Она прекрасно понимала, зачем Ральф потребовал ее прихода, и у нее было очень тяжело на душе. Когда крестьянка шла по подъемному мосту, грачи, казалось, смеялись над ее позором. Солнце нещадно палило на двор, защищенный крепостной стеной от ветра. Возле конюшни играли сквайры. Сэм, слишком поглощенный игрой, не заметил мать.

Молодые люди на уровне головы привязали к столбу кошку, оставив свободными лапы и голову. Игрок со связанными за спиной руками должен был ее убить. Гвенда уже видела такую игру. Сквайр мог орудовать только головой, но несчастная тварь, конечно, царапалась и кусалась. Перед столбом мялся юноша лет шестнадцати, а кошка в ужасе наблюдала за ним. Вдруг сквайр нырнул вперед головой, попав кошке лбом в грудь, и та выбросила лапы, растопырив когти. Парень, завопив от боли, отскочил, по щекам потекла кровь. Остальные громко рассмеялись. Рассвирепев, игрок вновь ринулся к столбу и второй раз ударил кошку головой. Та расцарапала противника еще сильнее, ко всему он и сам ушибся. Смех стал только веселее. На третий раз сквайр поступил осторожнее. Подойдя ближе, сделал обманный выпад – кошка полоснула лапами по воздуху, – а затем точно боднул животное в голову. Кровь хлынула из ее рта и ноздрей, и она безвольно повисла, хотя еще дышала. Парень ударил ее еще, чтобы уж наверняка, друзья закричали и захлопали в ладоши.

Гвенду затошнило. Она не очень любила кошек, предпочитая собак, но до чего же противно видеть, как мучают беспомощное животное. Наверное, будущим воинам нужно заниматься такими вещами, чтобы ловчее калечить и убивать на войне. И это необходимо? Крестьянка прошла мимо, не заговорив с Сэмом; обливаясь потом, пересекла второй мост и поднялась по ступеням в башню. В большом зале царила приятная прохлада. Гвенда радовалась, что сын не заметил ее. Подольше бы. Она не хотела, чтобы он что‑то заподозрил. Сэм хоть и не отличается чуткостью, все‑таки мог заметить ее угнетенное состояние. Доложила привратнику, зачем пришла, и тот пообещал передать графу.

– Леди Филиппа дома? – с надеждой спросила вилланка.

Может быть, Ральфу помешает присутствие жены. Но привратник покачал головой:

– Она в Монмауте, удочери.

Гвенда мрачно кивнула и уселась ждать, невольно вспоминая встречу с Ральфом в охотничьей хижине. Глядя на голую серую стену, видела перед собой Ширинга: вот граф пялится на нее с приоткрытым ртом, а она раздевается. Какая же радость – единение с любимым, и какая гнусность – с тем, кто отвратителен.

Больше двадцати лет назад, когда Фитцджеральд насильно овладел ею, тело предало, хотя она испытывала отвращение к насильнику. То же самое случилось с разбойником Олвином. На сей раз в охотничьей хижине этого не произошло. Наверное, все дело в возрасте. У молодой, полной жизненных сил девушки соитие автоматически вызывало ответную реакцию, она ничего не могла поделать, хоть от этого еще больше стыдилась. Зрелое тело стало не таким уязвимым, рефлекс – не таким быстрым. Можно радоваться по крайней мере этому.

Лестница в дальнем конце зала вела в покои графа. По ней все время ходили люди: рыцари, слуги, вилланы, старосты. Через час привратник велел подняться. Она боялась, что Ральф захочет взять ее прямо сейчас, и испытала облегчение, убедившись, что Фитцджеральд очень занят. С ним находился сэр Алан, а за столом что‑то писали двое писцов. Один из них вручил ей небольшой свиток тонкого пергамента. Не умея читать, Гвенда даже не взглянула на него.

– Ну вот, – самодовольно бросил Ральф. – Теперь твой сын – свободный крестьянин. Разве не этого ты хотела?

Она хотела свободы для себя, Ширинг это знал, однако ничего не добилась. Но лорд прав – Дэви теперь свободен. Значит, она не совсем зря прожила жизнь. Ее внуки будут свободны, независимы, будут сами решать, что им выращивать, платить оброк, а все остальное оставлять себе. Не узнают жалкой нищеты и голода, преследовавших бабку почти всю жизнь. Стоило ли это всех мук, через которые она прошла? Бог знает. Со свитком в руках крестьянка двинулась к выходу. Алан шепнул ей у дверей:

– Оставайся на ночь здесь, а завтра в два часа приходи в охотничий домик.

Гвенда постаралась уйти, не дав ответа, но рыцарь встал у нее на пути:

– Ты поняла?

– Да. Приду.

И Фернхилл уступил ей дорогу.

Гвенда не говорила с Сэмом до позднего вечера. Всю вторую половину дня сквайры провели за играми, связанными с насилием. Радуясь возможности побыть одной, она села в прохладном зале и глубоко задумалась. Пыталась убедить себя, что ей ничего не стоит переспать с Ральфом. Все‑таки не девушка, двадцать лет замужем, тысячи раз была с мужчиной. Всего несколько минут, и следов не останется. Сделает и забудет. До следующего раза.

Вот это хуже всего. Фитцджеральд может принуждать ее до бесконечности. Угроза, что он раскроет тайну отцовства Сэма, висит над ней до тех пор, пока жив Вулфрик. Но ведь должна же зрелая женщина когда‑нибудь надоесть графу. Не может же он не затосковать по молодым продажным телам.

– Что с тобой? – спросил Сэм, когда сквайры в сумерках пришли на ужин.

– Ничего, – быстро ответила она. – Дэви купил мне корову.

У сына в глазах блеснула зависть. Он вел теперь беспечную, но безденежную жизнь. Сквайров, конечно, кормили, поили, одевали, предоставляли кров, но все‑таки молодому человеку хочется иметь какие‑то пенни в кармане. Заговорили о предстоящей свадьбе Дэви.

– У вас с Аннет будут общие внуки. Ты должна с ней помириться.

– Не болтай глупостей. Сам не знаешь, что несешь.

Когда накрыли ужин, сверху спустились Ральф и Алан. Все обитатели и посетители замка собрались в зале. С кухни принесли три большие печеные щуки с травами. Гвенда села в дальнем конце стола, подальше от Ральфа. Ширинг не обращал на нее внимания.

После ужина она улеглась возле Сэма на солому, раскиданную по полу. Гвенда любила лежать с сыном, когда он был маленьким, слушая в ночной тишине его детское дыхание, ровное, нежное. Думала о том, как часто дети обманывают ожидания родителей. Ее отец видел в ней товар на продажу, но она в негодовании отвергла такую участь. Теперь сыновья выбрали себе дорогу, и оба не посчитались с ее желаниями. Сэм станет рыцарем, а Дэви женится на дочери Аннет. Если бы люди знати, что выйдет из детей, хотели бы они так сильно их иметь?

Ей приснилось, что она пришла к Ральфу в охотничий домик, но вместо него на постели сидела кошка. Гвенде нужно убить эту кошку, но руки связаны за спиной, и пришлось бить кошку головой до тех пор, пока та не сдохла. Проснувшись, крестьянка задумалась, а сможет ли она убить в этом домике Фитцджеральда?

Много лет назад убила Олвина – воткнула его же кинжал в шею и давила до тех пор, пока клинок не вышел через глаз. Убила и Сима Коробейника – держала его голову под водой, а бродячий торговец дергался и брыкался, пока речная вода не наполнила ему легкие. Если Ширинг придет в домик один, пожалуй, она сможет его убить, если удастся улучить момент.

Но графы никуда не отправляются без сопровождения. С ним опять потащится Алан. Ральф редко выезжал из дома лишь с одним приближенным, и уж совсем невероятно, что он будет без охраны.

Убить обоих? Никто же не знает, что она с ними встречается в лесу. Если она убьет их и просто пойдет домой, ее даже не заподозрят. Никто просто не додумается, что у вилланки есть веская причина убивать графа, все дело в этой тайне. Ну допустим, дознаются, что она в это время находилась неподалеку от охотничьего домика, но ее спросят только, видела ли она подозрительных мужчин. Никому и в голову не придет, что с большим сильным Ральфом расправилась невысокая женщина среднего возраста.

А получится? Чем больше Гвенда думала, тем больше приходила к выводу, что это безнадежная затея. Опытные воины. Последние двадцать лет только и делали, что воевали; из последнего похода вернулись полтора года назад. Отточенные навыки и смертоносная реакция. Множество французских рыцарей пытались убить их и поплатились жизнью. Может, обманом, внезапностью она и справилась бы с одним, но не с обоими. И Гвенда собралась покориться Ральфу.

Мрачно вышла на улицу и вымыла лицо и руки. Когда вернулась в зал, с кухни принесли завтрак. Сын макал черствый ржаной хлеб в слабый эль.

– Опять у тебя этот вид. Что все‑таки случилось?

– Ничего, – ответила мать, вытаскивая нож и отрезая большой кусок хлеба. – Долгий путь предстоит.

– Так тебя это беспокоит? Может, действительно не стоит идти одной? Женщины редко путешествуют в одиночку.

– Я на редкость крепкая женщина. – Гвенде было приятно, что Сэм о ней заботится. Его настоящему отцу, Ральфу, это и в голову не пришло бы. Все‑таки мальчика воспитал Вулфрик. Встревожило только то, что сын заметил ее состояние. – Не волнуйся.

– Я могу пойти с тобой. Уверен, граф отпустит меня. Ему сегодня сквайры не нужны. Он куда‑то собирается с Аланом Фернхиллом.

Этого ей хотелось меньше всего. Если она не придет на свидание, Ральф выдаст тайну. Можно себе представить удовольствие, которое он при этом испытает. С него станется.

– Нет, – твердо ответила Гвенда. – Оставайся. Кто знает, когда ты можешь понадобиться графу.

– Да не будет он меня вызывать. Я пойду с тобой.

– Категорически запрещаю. – Крестьянка проглотила хлеб и второй кусок положила в кошель. – Спасибо за заботу, но не нужно. – Поцеловала сына в щеку. – Береги себя. Не рискуй понапрасну. Если хочешь что‑нибудь для меня сделать, живи.

И двинулась к выходу. Обернулась. Сэм задумчиво смотрел на мать. Она выдавила беззаботную, как ей хотелось думать, улыбку и ушла.

По пути Гвенда с беспокойством думала: а что, если кто‑нибудь узнает о ее связи с Ральфом? Такие вещи обычно выходят наружу. Уже встречалась с графом один раз, сейчас шла на второе свидание и боялась, что не последнее. Сколько времени потребуется, чтобы кто‑нибудь увидел, как она на одном и том же месте сворачивает с дороги в лес, и задумался зачем? А что, если кто‑нибудь появится в охотничьем домике в самый неподходящий момент? Сколько человек сопоставят, что Ширинг уезжает с Аланом Фернхиллом как раз тогда, когда Гвенда идет из Эрлкасла в Вигли?

Около полудня она остановилась в таверне купить эля и сыра. В целях безопасности путники обычно уходили с постоялых дворов группами, но крестьянка подождала, пока все разойдутся, чтобы остаться на дороге одной. Дойдя до места, где нужно было сворачивать в лес, она посмотрела вперед, назад, не видит ли ее кто. Показалось, будто в четверти мили позади в зарослях что‑то шевелится, Гвенда всмотрелась в дымчатую даль, но никого не разглядела. У страха глаза велики.

Шагая по летнему подлеску, вновь задумалась о том, как бы убить Ральфа. Если по какому‑то счастливому стечению обстоятельств Алана не будет, может, получится? Но Фернхилл единственный знал, что она должна встретиться там с Ральфом. Если графа убьют, рыцарь все поймет. Тогда ей нужно убить и его. А это уже не представлялось возможным.

У домика паслись две лошади. Ширинг и его подручный за небольшим столом заканчивали обед: полхлеба, кость от окорока, круг сыра и фляга с вином. Гвенда закрыла за собой дверь.

– Вот и она, как обещала. – Алан был доволен. Понятно, ему поручили доставить женщину, и он вздохнул, когда та пришла. – Как раз на десерт. Изюм – сморщенный, но сладкий.

Гвенда спросила Ральфа:

– Ты не хочешь его прогнать?

Фернхилл встал:

– Опять дерзишь. Ты так никогда ничему и не научишься?

Но все‑таки вышел из комнаты на кухню, хлопнув за собой дверью. Граф улыбнулся:

– Иди сюда. – Она послушно подошла. – Если хочешь, я велю Алану быть поласковее.

– Нет уж, пожалуйста! – воскликнула Гвенда. – Если он вдруг станет учтивым, никто не поймет, в чем дело.

– Ну, как хочешь. – Фитцджеральд взял ее за руку и притянул к себе: – Садись.

– А нельзя, чтобы сразу – и все?

Он рассмеялся.

– Вот это я в тебе и люблю. Ты честная.

Ширинг встал, взял ее за плечи, посмотрел в глаза, затем вдруг наклонился и поцеловал – в первый раз. Спали дважды и ни разу не целовались. Стало противно.

Она почувствовала его губы, и ее словно грубо изнасиловали. Ральф открыл рот, обдав ее запахом сыра, и Гвенда с отвращением отпрянула:

– Нет.

– Не забывай, чем ты рискуешь.

– Пожалуйста, не делай этого.

Лорд рассердился:

– Ну хватит, раздевайся.

– Пожалуйста, отпусти меня. – Граф хотел что‑то сказать, но она повысила голос, не дав ему ответить. Стены тонкие, Фернхилл на кухне, конечно же, слышал ее мольбы, но ей было все равно. – Не заставляй меня, прошу тебя!

– Да плевать мне на твои просьбы! – крикнул Фитцджеральд. – Марш в постель!

– Пожалуйста, не надо!

Входная дверь распахнулась. Граф и его жертва одновременно повернулись и застыли. В двери появился Сэм. Он тоже замер.

– О Господи, нет! – простонала Гвенда.

Несчастная поняла, что произошло. Беспокоясь за мать, Сэм не послушался и украдкой пошел за ней. Видел, как она свернула с дороги и направилась в лес. Именно он и шевелил ветки, чему Гвенда не придала, однако, значения. Потом следил за ней до домика и, должно быть, стоял на улице, слушая крики. И дураку стало бы ясно, что Ральф собирался изнасиловать мать, хотя, быстро вспомнив разговор, Гвенда поняла, что тайну никто не упоминал. Она не раскрыта – пока.

Сэм вытащил меч и бросился на Ширинга. Тот вскочил, успев выхватить свой и отразить удар. Сын пытался убить отца. Сэм в страшной опасности. Он сражался с закаленным в боях рыцарем. Ральф крикнул:

– Алан!

И тут Гвенда сообразила, что сорвиголова схватился не с одним, а с двумя опытными воинами. Мигом перенеслась через комнату и, прижавшись к стене у двери на кухню, вытащила нож. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Алан. Не видя Гвенды, подручный графа смотрел на мужчин, пытаясь понять, что происходит. Опять взметнулся меч Сэма, целивший Ральфу в шею, и вновь Ширинг отбил удар.

Фернхилл наконец сообразил, что господин в опасности. Потянувшись к мечу, рыцарь сделал шаг вперед, и в этот момент Гвенда со всей крестьянской силы ударила его длинным ножом в спину, снизу вверх пронзая мышцы, почки, желудок, легкие и надеясь добраться до сердца. Десятидюймовое остро наточенное лезвие легко вошло в тело, но Алан умер не сразу.

Раненый зарычал от боли, затем резко затих, шатаясь, развернулся и притянул к себе Гвенду, прихватив ее сгибом локтя. Она ударила еще раз, на сей раз в живот, так же вверх, целясь в жизненно важные органы. Изо рта Алана потекла кровь. Он обмяк и опустил руки. Секунду рыцарь словно не мог поверить, что его жизнь окончила презренная маленькая женщина, затем закрыл глаза и рухнул на пол.

Гвенда посмотрела на Сэма и Ральфа. Первый наносил, второй отражал удары. Ширинг отчаянно защищался, но не атаковал. Он боялся убить сына. Сэма, который не знал, что сражается с отцом, ничто не удерживало, и он давил на противника. Гвенда понимала, что долго это продолжаться не может. Рано или поздно соперники непременно поранят друг друга, и тогда начнется борьба не на жизнь, а на смерть. Выставив нож, она искала возможности ударить Ральфа.

– Подожди. – Ширинг поднял левую руку, но разгневанного Сэма это не остановило. Фитцджеральд отразил его удар и повторил: – Подожди! – Тяжело дыша, он проговорил: – Ты должен кое‑что знать.

– Я знаю достаточно! – крикнул Сэм, и Гвенда услышала в его низком мужском голосе мальчишескую истерику. Сквайр ударил еще раз.

– Нет, не знаешь!

Крестьянка прекрасно поняла, что имеет в виду граф. Он хочет сказать Сэму: «Я твой отец». Это не должно случиться.

– Да послушай же! – крикнул Ральф, и юноша, наконец опомнившись, сделал шаг назад, хоть и не опустил меч.

Лорд пытался отдышаться, чтобы заговорить, и в этот момент Гвенда бросилась на него. Ширинг развернулся к ней, описав мечом небольшую дугу и выбив нож. Вилланка осталась беззащитна, понимая, что рыцарю ничего не стоит возвратным движением зарезать ее. Но впервые с тех пор, как Сэм выхватил меч, торс Ральфа оказался открыт. Сквайр шагнул вперед и вонзил меч.

Острый клинок, прорезав легкую летнюю тунику, вошел в левую часть груди, вероятно, попав между ребер, так как лезвие утонуло почти до середины. Сэм издал победный кровожадный крик и надавил сильнее. Фитцджеральд, шатаясь, сдал назад и прижался к стене, а Сэм давил изо всей силы. Наконец меч пронзил графа насквозь. Острие вышло из спины и с глухим стуком уперлось в деревянную стену.

Ральф смотрел Сэму в лицо, Гвенда легко читала его мысли. Он понимал, что ранен смертельно и что его убил собственный сын. Сквайр отпустил меч, который вонзился в стену, пригвоздив лорда – страшная картина, – и в ужасе отступил.

Граф был еще жив. Ширинг слабо разводил руками, пытаясь схватить меч и вытащить его из груди, но не мог скоординировать движения. Потрясенная Гвенда поймала себя на мысли, что он немного похож на ту кошку, которую сквайры привязывали к столбу. Крестьянка наклонилась и быстро подняла с пола нож. И тут – невероятно – Ральф заговорил:

– Сэм… Я…

Кровь фонтаном хлынула у него изо рта, и раненый умолк. Слава Богу, подумала Гвенда. Но поток крови прекратился так же внезапно, как и начался. Фитцджеральд попытался еще раз:

– Я…

На этот раз его остановила Гвенда. Прыгнула вперед и вонзила нож ему прямо в рот. Граф издал жуткий булькающий звук, как будто поперхнулся. Лезвие вонзилось в горло. Вилланка отпустила нож и, отступив, в ужасе смотрела на то, что сделала. Человек, так долго мучивший ее, был пригвожден к стене мечом в грудь и ножом в горло. Ральф затих, но переводил исполненные боли, страха и отчаяния глаза с Гвенды на Сэма, которые стояли неподвижно, молча, в ожидании. Наконец его глаза закрылись.

Чума ослабела в сентябре. В госпитале Святой Елизаветы стало свободнее – больные умирали, а новые не поступали. Освободившиеся палаты вымыли, вымели, в каминах жгли можжевеловые поленья, наполнявшие помещения терпким осенним запахом. В начале октября на госпитальном кладбище хоронили последнего чумного. Когда четыре сильные молодые монахини опускали в могилу тело, завернутое в саван, над Кингсбриджским собором поднималось красное с размытыми контурами солнце. Прощались со стариком ткачом из Аутенби, но, глядя в холодную могилу, Керис видела в ней своего старого врага – чуму. Едва слышно она прошептала:

– Ты правда померла или еще вернешься?

Закончив на кладбище, сестры поняли, что делать им нечего. Суконщица умылась, причесалась, надела новое платье алого кингсбриджского сукна, которое берегла для этого дня, в первый раз за полгода вышла из госпиталя и двинулась домой.

Грушевые деревья отбрасывали на утреннем солнце длинные тени. Листья уже покраснели и начали засыхать, на ветвях висели последние коричневые плоды. Арн колол дрова. Увидев хозяйку, он сначала испугался, затем понял, что означает ее появление, и губы его растянулись в улыбке. Старик бросил топор и побежал в дом. Эм на сильном огне варила кашу. Она посмотрела на Керис, как смотрят на спустившихся с неба ангелов, и от радости даже поцеловала ей руки.

Суконщица поднялась в комнату. Мерфин стоял у окна в нижней рубахе и глядел на реку. Он развернулся, и женское сердце екнуло при виде родного лица с неправильными чертами, живого взгляда и умной улыбки. Муж улыбался во весь рот, золотисто‑карие глаза с любовью смотрели на нее. Мостник не удивился: он уже заметил, что больных в госпиталь поступает все меньше, и ожидал жену со дня на день. Зодчий производил впечатление человека, все мечты которого сбылись.

Керис подошла. Архитектор обнял ее за плечи, она его – за пояс. В рыжей бороде появилось чуть больше седины, залысины увеличились, если только ей не почудилось. Какое‑то время оба смотрели на реку. В сером утреннем свете вода казалась цвета железа. Ее поверхность бесконечно менялась: то яркая и гладкая как зеркало, то черная‑черная, в неправильных узорах – всегда другая и всегда та же.

– Все кончилось, – прошептала Суконщица.

И они поцеловались.

В конце октября в честь открытия города Мерфин решил провести внеочередную осеннюю ярмарку. Сезон торговли шерстью закончился, но она уже и не являлась главным товаром. Тысячи людей ехали за алым сукном, которым теперь славился Кингсбридж.

В субботу вечером на банкете гильдия чествовала Керис. Хотя и не избегнув чумы, город пострадал намного меньше других, и большинство считали, что обязаны жизнью мерам предосторожности своей целительницы. Члены гильдии решили отблагодарить героиню. Медж Ткачиха придумала целую церемонию, в ходе которой Суконщица шествовала с символическим золотым ключом от городских ворот. Олдермен был очень горд.

На следующий день Мерфин и Керис отправились в собор. Атмосфера в нем царила радостная. Монахи до сих пор не вернулись из обители Святого Иоанна‑в‑Лесу, и службу вел отец Михаил из приходской церкви Святого Петра. Он не был наделен талантом проповедника и всю службу бормотал. Но монахини, как всегда, пели красиво, сквозь богатые темные витражи просвечивало солнце. Приехала и графиня Ширинг. Мерфин не видел Филиппу с похорон Ральфа. О ее муже и его брате люди пролили немного слез. Графов обычно хоронили в Кингсбриджском соборе, но, поскольку город был закрыт, Ральфа погребли в Ширинге.

Его смерть так и осталась загадкой. Тело нашли в охотничьем домике. Рядом лежал Алан Фернхилл, тоже скончавшийся от ножевых ранений. Судя по всему, они обедали, так как на столе обнаружили остатки еды. Очевидно, произошла какая‑то драка, но никто не понял, участвовал ли в ней кто‑то еще или старые друзья зарезали друг друга. Ничего не пропало: служители закона нашли при обоих деньги, ценное оружие, а на поляне паслись две дорогие лошади, – поэтому коронер Ширинга остановился на версии, что эти двое передрались.

Однако с другой точки зрения никакой загадки тут не было: жестокий Фитцджеральд погиб насильственной смертью. Все, взявшие меч, мечом погибнут, сказал Иисус, хотя в правление короля Эдуарда III священники не очень часто вспоминали эти слова. Удивляться же можно было тому, как это после стольких военных походов, кровавых сражений и натисков французской конницы рыцарь выжил, чтобы погибнуть в обычной драке в нескольких милях от своего дома.

Заплакав на похоронах, Мерфин изумился. О чем печалиться? Ширинг был плохим человеком, причинил много горя, его смерть можно считать благом. После убийства Тилли братья разошлись. Чего же горевать? В конце концов зодчий решил, что скорбит по тому Ральфу, который мог бы получиться из его брата, – по человеку, который не впал в рабство собственной жестокости, а подчинил бы ее себе; по человеку, который поставил бы крутой нрав на службу не личным прихотям, а справедливости. Пожалуй, Ральф мог стать таким. Когда они мальчишками пускали по грязным лужам деревянные кораблики, он не отличался ни жестокостью, ни мстительностью. Поэтому Фитцджеральд‑старший и плакал.

Джерри и Роли тоже присутствовали на похоронах и приехали сегодня с Филиппой. К счастью, внешностью Роли пошел не в настоящего отца, и никто не сомневался, что он сын графа. Младший Ширинг обещал стать высоким, импозантным, как мать. Мальчик торжественно преподнес Мерфину деревянного коня, для десятилетнего возраста вырезанного очень неплохо. Большинство детей поставили бы лошадь на все четыре ноги, а Роли увидел его в движении, на скаку, со взметнувшейся на ветру гривой. Он явно унаследовал отцовское воображение и особое видение пространства. У зодчего вдруг ком встал в горле. Мастер наклонился, поцеловал Роли в лоб и благодарно улыбнулся Филиппе, догадавшись, что это она надоумила мальчика сделать дяде подарок, осознавая его значимость. Посмотрел на Керис: та тоже все поняла, хотя никто не произнес ни слова.

После службы, хоть стоял холодный осенний день, они прошлись по ярмарке. Мерфин шел между двумя женщинами, Керис держала его за руку. За ними следовали телохранитель Филиппы и приближенная дама, а мальчики бежали впереди. Олдермен видел, что дела идут хорошо. Многие ремесленники и торговцы Кингсбриджа уже возместили свои потери. Город оправится от эпидемии быстрее, чем в прошлый раз.

Старшие члены гильдии ходили по ярмарке и проверяли меры и весы. Мешок с шерстью должен иметь определенный вес, рулон сукна – определенную ширину, бушель – определенный объем и так далее: люди имеют право знать, что покупают. Мерфин предложил устраивать публичные проверки, чтобы все видели, как тщательно город контролирует своих торговцев. Конечно, когда у гильдии возникали обоснованные сомнения, она тихо проверяла купца и, если подозрения подтверждались, так же тихо от него избавлялась.

Сыновья Филиппы с широко раскрытыми глазами перебегали от одного лотка к другому. Глядя на младшего, Мерфин тихо спросил у невестки:

– Теперь, когда Ральфа нет, почему бы Роли не узнать правду?

Графиня задумалась.

– Я бы хотела ему сказать, но ради него или ради нас? Десять лет Роли считал Ральфа своим отцом, два месяца назад рыдал на его могиле. Для него будет страшным потрясением узнать, что он сын другого человека.

Говорили тихо, но Керис расслышала и добавила:

– Я согласна с Филиппой. Следует думать о ребенке, а не о себе.

Мастер понимал, что они правы. Легкая печаль в радостный день.

– Есть и еще одна причина, – продолжила Филиппа. – Ко мне на прошлой неделе приезжал Грегори Лонгфелло. Король хочет сделать Джерри графом Ширингом.

– В тринадцать лет?

– Титул графа всегда был наследственным в отличие от баронского. Но в любом случае в ближайшие три года управлять графством придется мне.

– Что ты и без того делала, пока Ральф воевал во Франции. Как хорошо, что король не заставляет тебя еще раз выходить замуж.