Июнь 1338 года – май 1339 года 7 page

Плохо, что сам он ничего не чувствовал, хотя с женщинами отнюдь не вел себя холодно‑рационально – совсем наоборот. Когда Мерфин любил, чувство захватывало его целиком, он неистовствовал, обижался, горел страстью и млел от нежности. Теперь же ему было интересно, лестно, щекотно, но строитель не терял головы.

Не дождавшись ответного поцелуя, Элизабет отодвинулась. Девушка умела владеть собой, но на бесстрастном лице мастер увидел испуганные глаза. Ей, очень сдержанной по природе, должно быть, стоило немалых усилий зайти так далеко, и она боялась, что ее оттолкнут. Клерк встала, подняла платье и обнажила длинные, красивой формы ноги, покрытые почти невидимыми тонкими светлыми волосками. Хотя она была высокой и стройной, торс приятно, по‑женски расширялся книзу. Фитцджеральд невольно осмотрел подругу, затем поднял взгляд и увидел в ее лице отчаяние. Красавица сделала все и поняла, что зря. Мерфин буркнул:

– Прости. – Она уронила платье. – Послушай, мне кажется…

Элизабет негодующе перебила:

– Молчи. Что бы ты сейчас ни сказал, это будет ложь.

Клерк была права. Зодчий подыскивал слова для какой‑нибудь успокоительной полуправды: что он плохо себя чувствует или что в любой момент может вернуться Джимми. Но она не хотела утешений. Ее отвергли, и слабые отговорки сделают обиду еще горше. Девушка смотрела на него во все глаза, и на красивом лице ясно читались следы борьбы боли и гнева. На глазах показались горькие слезы.

– Но почему? – крикнула Элизабет, и когда он открыл рот, сама же и ответила: – Молчи. Все равно правды не скажешь.

И вновь оказалась права. Резко сорвалась с места, вышла, затем вернулась и с искаженным горечью лицом проговорила:

– Это все Керис. Ведьма заговорила тебя. Суконщица не выйдет за тебя замуж, но и никто больше тебя не получит. Она дьявол!

Наконец Элизабет выскочила на улицу. Мерфин, глядя в огонь, услышал рыдания, потом они затихли.

– Вот черт, – медленно проговорил он.

– Я должен вам кое‑что объяснить, – остановил Мерфин Эдмунда неделю спустя по выходе из собора.

Олдермен добродушно улыбнулся. Фитцджеральд хорошо знал эту улыбку. «Я на тридцать лет старше, и тебе бы меня слушать, а не учить, но мне нравится твой юношеский пыл. Я еще не слишком стар, могу чему‑нибудь и поучиться».

– Валяй. Но расскажешь все в «Колоколе». Хочу вина.

Оба зашли в таверну и сели возле огня. Мать Элизабет принесла вина, но, задрав нос, не стала с ними говорить. Эдмунд спросил:

– Она злится на тебя или на меня?

– Не важно, – отмахнулся Мерфин. – Вы когда‑нибудь стояли на берегу океана босиком, чтобы волны омывали ноги?

– Конечно. Все дети играют в воде. А даже я был мальчиком.

– Вы помните, как волны, отступая, вымывают песок?

– Да. Давно дело было, но, кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду.

– Именно это произошло со старым мостом. Водный поток вымыл грунт под центральными быками.

– Почему ты так решил?

– По направлению трещин на балках перед самым крушением.

– И что?

– Река осталась той же. Если ей не помешать, течение точно так же вымоет грунт и под новым мостом.

– И как же ей можно помешать?

– На чертежах вокруг каждого быка я нарисовал каменную наброску. Она играет роль волнорезов, ослабляя давление воды. Есть разница, когда тебя щекочут мягким прутиком или хлещут туго сплетенной веревкой.

– Откуда ты это знаешь?

– Я спрашивал у Буонавентуры сразу после крушения моста, до его отъезда в Лондон. Кароли сказал, что видел такие кучи камней в Италии и думал еще, зачем они нужны.

– Интересно. Ты мне это рассказываешь для общего развития или с какой‑то особенной целью?

– Люди, подобные Годвину или Элфрику, ничего не понимают и не станут меня слушать. Просто на тот случай, если Элфрик своей дурацкой башкой решит не следовать точно моим чертежам, я хочу, чтобы по крайней мере один человек в городе знал, зачем нужны камни.

– Но один человек это уже знает – ты.

– Я уезжаю из Кингсбриджа.

Эдмунд оторопел:

– Уезжаешь?

В этот момент появилась Керис.

– Чего вы тут застряли? У Петрониллы обед готов. Пообедаешь с нами, Мерфин?

Суконщик хмуро бросил:

– Мерфин уезжает из Кингсбриджа.

Керис побледнела, и Фитцджеральд испытал злорадное удовлетворение. Дочь олдермена отвергла его, но известию о том, что друг уезжает из города, тоже не порадовалась. Ему тут же стало стыдно за такое мелкое чувство. Он слишком любил Керис, чтобы заставлять ее страдать, но все‑таки расстроился бы, если бы девушка восприняла новость равнодушно.

– Почему?

– Здесь нечего делать. Что строить? Мосту меня забрали. Собор уже есть. А я не хочу остаток жизни посвятить купеческим домам.

Керис говорила совсем тихо:

– И куда же ты поедешь?

– Во Флоренцию. Всегда хотел посмотреть итальянскую архитектуру. Я попросил у Буонавентуры Кароли рекомендательные письма. Может, мне даже удастся проехать с какой‑нибудь партией его товаров.

– Но у тебя в Кингсбридже собственность.

– Об этом я и хотел с тобой поговорить. Ты не могла бы вести мои дела? Собирать арендную плату, вычитать свои комиссионные, а остальное отдавать Буонавентуре. А он будет пересылать векселя во Флоренцию.

– К черту комиссионные, – высокомерно ответила Керис.

Мерфин пожал плечами:

– Это работа, за нее нужно платить.

– Как ты можешь так спокойно об этом говорить? – почти крикнула Суконщица, и на них обернулись. Но ей было все равно. – Ты бросаешь всех своих друзей!

– Я вовсе не спокоен. Друзья – это здорово. Но я хочу жену.

– Да за тебя пойдет любая девушка в Кингсбридже, – вставил Эдмунд. – Ты хоть и не красавец, но процветаешь, а это ценится дороже, чем красивые глазки.

Мастер криво улыбнулся. Олдермен мог быть обескураживающе прямым, и дочь унаследовала это качество.

– Какое‑то время я подумывал жениться на Элизабет Клерк.

– Я так и предполагал, – кивнул Эдмунд.

– Холодная рыба, – бросила Керис.

– Ошибаешься. Но когда она завела этот разговор, я пошел на попятную.

– А‑а, так вот почему красотка последнее время такая мрачная, – протянула Суконщица.

– И мать ее на Мерфина даже не смотрит, – опять кивнул Эдмунд.

– А почему ты ее отверг? – спросила девушка.

– В Кингсбридже есть всего одна женщина, на которой я мог бы жениться, а она не хочет быть ничьей женой.

– Но эта женщина не хочет тебя терять.

Мерфин разозлился.

– И что же мне делать? – громко спросил он. Все вокруг затихли и стали прислушиваться. – Годвин меня вышвырнул, ты меня отвергла, а мой брат теперь вне закона. Ради всего святого, зачем мне здесь оставаться?

– Я не хочу, чтобы ты уезжал.

– Этого мало! – крикнул Фитцджеральд.

В таверне стало совсем тихо. Молодых людей знали все: хозяин Пол Белл и его пышная дочь Бесси, седовласая мать Элизабет Сари, Билл Уоткин, который в свое время отказался взять подмастерье на работу, печально известный волокита Эдвард Мясник, арендатор Мерфина Джейк Чепстоу, монах Мёрдоу, Мэтью Цирюльник и Марк Ткач. Все знали историю Мерфина и Керис и с большим интересом следили за разговором. Мостнику было плевать. Пусть слушают. Он возмущенно продолжил:

– Я не собираюсь всю жизнь бегать за тобой, как собачка Скрэп, ожидая знаков внимания. Хочу быть твоим мужем, а не игрушкой.

– Хорошо, – тихо ответила Суконщица.

Резкая смена интонации удивила его, и строитель точно не понял, что девушка имеет в виду.

– Что «хорошо»?

– Хорошо, я выйду за тебя замуж.

На какое‑то время Мерфин потерял дар речи. Затем недоверчиво спросил:

– Ты серьезно?

Керис подняла на него глаза и застенчиво улыбнулась.

– Да, серьезно. Просто попроси меня.

– Ладно. – Фитцджеральд перевел дух. – Ты выйдешь за меня замуж?

– Да, выйду.

– Ура! – воскликнул Эдмунд.

Все в таверне закричали и захлопали. Молодые люди рассмеялись.

– Нет, правда? – еще раз спросил он.

– Правда.

Влюбленные поцеловались, и мастер как можно крепче прижал к себе Керис. Ослабив объятия, зодчий заметил, что она плачет.

– Вина моей невесте! – крикнул он. – Нет, бочонок, вот как, чтобы все выпили по кружке за наше здоровье!

– Несу, – с готовностью отозвался хозяин, и люди вновь зашумели.

Через неделю Элизабет Клерк поступила в монастырь.

Ральф и Алан находились в отчаянном положении. Питались дичью, пили холодную воду, и беглый лорд уже мечтал о том, чем обычно пренебрегал, – о луке, яблоках, яйцах, молоке. Место ночлега сбежавшие преступники меняли ежедневно, грелись у костра. У каждого был добротный плащ, но все‑таки для ночлега под открытым небом его не хватало, и оба просыпались на рассвете, дрожа от холода. Грабили на дорогах беззащитных людей, но добыча в основном попадалась либо мелкая, либо бесполезная: ношеная одежда, корм для скота и деньги, на которые в лесу ничего не купить.

Однажды удалось украсть большой бочонок вина. Они закатили его на сотню ярдов в лес, выпили сколько могли и уснули. Проснувшись с похмелья, в дурном настроении, отчаянные головы поняли, что не могут взять с собой наполненный на три четверти бочонок, и просто бросили его в лесу. Ральф с тоской вспоминал прежнюю жизнь: усадьбу, гулкие камины, слуг, обеды, – но в ясные минуты понимал, что не хочет и этого. Слишком скучно. Может, именно поэтому изнасиловал Аннет. Ему нужны острые ощущения.

После месяца, проведенного таким образом в лесу, Ральф решил как‑то организовать жизнь. Нужно какое‑нибудь прибежище, нужно где‑то хранить припасы. И грабить следует правильно, добывая действительно необходимые вещи – теплую одежду и свежие продукты.

К тому времени как беглец осознал это, скитания привели их к горам в нескольких милях от Кингсбриджа. Фитцджеральд вспомнил, что с этой стороны горы зимой голы и пустынны, а летом используются под пастбища и пастухи в естественных ущельях оборудовали каменные укрытия. Мальчишками они с Мерфином как‑то во время охоты наткнулись на эти грубые хижины, разожгли костер и сварили кроликов и куропаток, которых настреляли из лука. Лорд Вигли помнил, что охота воодушевляла его уже тогда: погоня за испуганным животным, стрельба, наконец, удар ножом или дубиной и восхитительное ощущение власти, которое испытываешь, когда отнимаешь жизнь.

Пока не вырастет густая трава, здесь никто не появится. Издавна сюда приходили на Троицу, когда открывалась шерстяная ярмарка, а до Троицы еще два месяца. Ральф выбрал хижину посолиднее, и отшельники сделали ее своим домом. В ней не было ни окон, ни дверей, лишь низкий вход, но в крыше зияло дымовое отверстие. Изгои разожгли огонь и впервые за месяц уснули в тепле.

Близость к Кингсбриджу навела отверженного лорда еще на одну мысль. Грабить лучше всего людей, направляющихся на рынок. Они несут сыр, сидр, мед, овсяные лепешки: все, что производят сельчане и в чем нуждаются горожане – и разбойники.

Рынок в Кингсбридже проходил по воскресеньям. Беглец потерял счет дням недели, но, прежде чем отнять три шиллинга и гуся, спросил у одного странствующего монаха, какой теперь день. И в следующую субботу они с Аланом сделали привал у дороги на Кингсбридж, провели всю ночь без сна у костра, а на рассвете уселись в засаде.

Первыми ехали крестьяне с кормом для скота. Сотням кингсбриджских лошадей решительно не хватало городской травы, и сено подвозили регулярно. Но разбойникам оно было не нужно: Гриф и Флетч объедались в лесу. Ральф не испытывал скуки. Сидеть в засаде – все равно что смотреть на раздевающуюся женщину. Чем дольше предвкушение, тем ярче удовольствие.

Вскоре молодчики услышали пение. По спине Фитцджеральда поползли мурашки: пели ангелы. Утро было туманным, и когда он увидел певиц, у них над головами словно парили нимбы. У Алана, испытавшего, судя по всему, сходные ощущения, даже слезы на глазах выступили от страха. Но это всего лишь слабое солнце светило путникам в спину. Крестьянки несли корзины с яйцами. Вряд ли стоило их грабить. Беглец дал им пройти, не обнаруживая себя.

Солнце поднялось выше. Лорд начинал беспокоиться, как бы на дороге скоро не появилось слишком много народу, что осложнит задачу. И тут он увидел семью: муж и жена лет тридцати с двумя подростками – мальчиком и девочкой. Крестьяне показались ему смутно знакомыми – несомненно, он видел их на рынке в Кингсбридже, когда жил там. Мужчина нес на спине тяжеленную корзину с овощами, а у женщины на плече покачивался шест, с которого свисали живые цыплята со связанными ногами. Мальчик тащил тяжелый окорок, а девочка – глиняный горшок, вероятно, с соленым маслом. Возбуждение охватило Ральфа, и он кивнул Алану. Когда семья поравнялась с грабителями, те выбежали из‑за кустов.

Женщина завизжала, мальчишка вскрикнул от страха. Мужчина хотел сбросить корзину, но прежде беглый преступник налетел на него и, вонзив меч под ребра, вспорол грудную клетку. Крик смертного ужаса замер, как только меч дошел до сердца. Алан подскочил к женщине и почти отрезал ей голову; кровь из распахнутой глотки хлынула струей.

Возбужденный Ральф повернулся к мальчику. Тот уже отбросил окорок и достал нож. Пока Ральф замахивался, мальчишка метнулся к нему и ударил ножом. Неумелый, слишком яростный удар не мог причинить серьезного вреда. Нож пришелся грабителю в правое плечо, но от внезапной резкой боли он выронил меч. Мальчишка развернулся и побежал в направлении Кингсбриджа.

Ральф посмотрел на Алана. Прежде чем заняться девчонкой, Фернхилл прикончил мать, и эта задержка чуть не стоила ему жизни. Девочка бросила в разбойника горшок с маслом. То ли она точно рассчитала удар, то ли ей повезло, но сквайр рухнул как подкошенный и девочка рванула за братом. Лорд левой рукой подхватил выпавший меч и погнался за ними.

Дети, полные сил, бежали резво, но Фитцджеральд на длинных ногах быстро их нагнал. Мальчик оглянулся, увидел приближающегося Ральфа, к его удивлению, развернулся и с криком побежал на разбойника, зажав в кулаке нож. Убийца тоже остановился и занес меч. Мальчик подбежал и остановился на расстоянии вытянутой руки. Грабитель сделал обманный выпад, мальчик увернулся, думая, что противник потерял равновесие, попытался встать в оборонительную позицию, чтобы нанести удар. Именно на это и рассчитывал беглый преступник. Он отступил, встал на цыпочки, замахнулся и вонзил меч мальчишке в горло, проталкивая клинок, пока он не вышел со стороны спины. Ребенок упал замертво, и Ральф вытащил меч, довольный точностью смертельного удара.

Разбойник поднял глаза и увидел, что девочка убегает. Фитцджеральд сразу понял, что пешком ее не догнать, а пока он сбегает за лошадью, резвушка будет уже в Кингсбридже. Убийца посмотрел назад. Алан с трудом поднимался на ноги.

– Я уже думал, она тебя убила.

Он вытер меч о тунику мертвого мальчика и левой рукой зажал рану.

– У меня чертовски болит голова, – ответил Алан. – Вы их всех убили?

– Девчонка убежала.

– Думаете, видела нас?

– Может, она даже знает меня. Во всяком случае, я их всех где‑то видел.

– Значит, мы теперь убийцы.

Ральф пожал плечами.

– Лучше болтаться на веревке, чем подохнуть с голоду. – Лорд‑грабитель посмотрел на тела: – И все‑таки стоит убрать их с дороги, пока никто не появился.

Левой рукой он оттащил мужчину на обочину, Алан же приподнял тело и забросил в кусты. Тоже самое проделали с женщиной и мальчишкой. Фитцджеральд удостоверился, что прохожим тела видны не будут. Кровь на дороге уже потемнела до цвета грязи, в которую впиталась. Ральф отрезал кусок платья женщины и перевязал рану. Боль не утихла, но кровотечение ослабло. Он почувствовал легкую печаль, которая всегда сопутствует окончанию сражения. Алан принялся собирать трофеи.

– Неплохой улов. Окорок, цыплята, масло… – Глянул в корзину, которую нес мужчина: – И лук! Прошлогодний, конечно, но еще хороший.

– Как говорит моя мать, старый лук лучше, чем никакой.

Когда Фитцджеральд наклонился, чтобы поднять горшок с маслом, который повалил Алана, в зад ему ткнулось острие. Сообщник был впереди – возился с цыплятами. Ральф только начал гневную тираду:

– Какого?..

В ответ раздался грубый голос:

– Не двигайся.

Лорд Вигли никогда не подчинялся таким приказаниям. Он отпрыгнул как можно дальше и обернулся. Человек семь как из‑под земли выросли. Ошарашенному Ральфу все‑таки удалось левой рукой выхватить меч. Мужчина, что стоял к нему ближе – вероятно, именно он и приказал стоять, – занес свой меч, а остальные принялись подбирать цыплят и драться за окорок. Алан, тоже с клинком в руках, попытался отстоять цыплят, а Фитцджеральд занялся своим противником. Он понял, что их пытаются ограбить другие разбойники, и страшно возмутился: он за эти продукты убил людей, а добычу хотят отнять! Убийца не испытывал никакого страха, одну злость. Он с бешеной силой набросился на противника, несмотря на то что вынужден был сражаться левой рукой. И тут послышался громкий властный голос:

– Бросьте оружие, идиоты.

Разбойники замерли. Ральф, опасаясь ловушки и держа меч наготове, посмотрел в ту сторону, откуда раздался голос, и увидел красивого молодого человека, около тридцати с благородным лицом. На нем была дорогая, но грязная одежда: алый итальянский плащ с прицепившимися листиками и веточками, богатый парчовый камзол, весь в жирных пятнах, и штаны‑чулки из дорогой шкуры гнедой лошади, поцарапанные и испачканные.

– Забавно грабить грабителей, – усмехнулся незнакомец. – Это, видите ли, не преступление.

Фитцджеральд понимал, что он не в самом выгодном положении, и все же ему стало интересно.

– Так это вас называют Тэмом Невидимкой?

– Басни про Тэма Невидимку я слышал еще ребенком, – ответил молодой человек. – Но нет‑нет, да кто‑нибудь доиграет пьесу, как монах, исполняющий роль Люцифера в балагане.

– Вы не обычный разбойник.

– Да и вы тоже. Я так понимаю, Ральф Фитцджеральд.

Изгой кивнул.

– Слышал о вашем побеге и почему‑то так и думал, что столкнусь с вами. – Тэм посмотрел на дорогу. – Наша встреча случайна. Почему вы выбрали это место?

– Ну, сначала я выбрал день и время. Сегодня воскресенье, крестьяне по этой дороге несут продукты на рынок в Кингсбридж.

– Неплохо, неплохо. Может, нам стоит объединиться? Не будете ли вы так любезны сложить оружие?

Беглый преступник колебался, но Тэм был безоружен, и лорд, при всей бдительности, не видел западни. В любом случае они с Аланом в меньшинстве, схватки лучше избежать.

– Так‑то лучше. – Тэм, одного роста с Ральфом – а лишь немногие могли соперничать с ним в этом, – приобнял собрата за плечи и направился в лес, небрежно бросив: – Тут все подберут. Пойдемте здесь. Нам с вами о многом нужно поговорить.

Эдмунд стукнул кулаком по столу:

– Я пригласил членов приходской гильдии обсудить, что нам делать с разбоем. Но поскольку я становлюсь ленивым и старым, то попросил все рассказать свою дочь.

Благодаря успеху алого сукна Керис тоже теперь являлась членом приходской гильдии. Новое дело спасло ее отца, обеспечив и множество других семейств Кингсбриджа, прежде всего Марка Ткача. Эдмунд смог выполнить обещание, внес деньги на мост и уговорил на это еще некоторых купцов. Строительство продолжилось – к сожалению, под руководством Элфрика, а не Мерфина.

Эдмунд работал теперь меньше и все реже демонстрировал былую проницательность. Керис тревожилась, но поделать ничего не могла. Она испытывала то же бешенство, что и перед смертью матери. Неужели ничем нельзя помочь? Никто не понимал, в чем дело: никто не мог даже сказать, что у него за болезнь. Говорили, старость, но ведь отцу нет еще и пятидесяти!

Девушка молилась, чтобы он дожил до свадьбы. Бракосочетание с Мерфином в Кингсбриджском соборе запланировали на воскресенье после шерстяной ярмарки, через месяц. Свадьба дочери городского олдермена – крупное событие. Для знатных горожан в здании гильдии будет организован банкет, а на поле Влюбленных – праздник еще для нескольких сотен гостей. Несколько дней подряд Эдмунд обдумывал стол и развлечения, но все тут же забывал и на следующее утро начинал сначала. Суконщица заставила себя не думать об этом и занялась проблемой, которую, как она надеялась, решить проще.

– За последний месяц резко увеличилось количество разбойных нападений – в основном по воскресеньям, – и жертвами становятся торговцы, несущие продукты в Кингсбридж.

Ее перебил Элфрик:

– Это все брат твоего женишка! Скажи Мерфину, не нам.

Керис подавила вспышку раздражения. Зять не упускал возможности выстрелить в нее из укрытия. Девушка с болью сознавала, что Ральф действительно может быть причастен к разбоям. Это терзало и зодчего. Элфрик же получал огромное удовольствие. Дик Пивовар высказал свое мнение:

– Я думаю, это Тэм Невидимка.

– Может быть, оба, – пожала плечами Суконщица. – Ральф Фитцджеральд, который обучен воевать, мог объединиться с уже существующей бандой и просто лучше ее организовать.

Толстая Бетти Бакстер всплеснула руками:

– Да кто бы там ни был, они погубят город! Больше никто не придет на рынок!

Это, конечно, некоторое преувеличение, но еженедельный рынок действительно стал малолюднее и последствия ощущали на себе почти все – от пекарей до проституток.

– Более того, – продолжила Керис, – через четыре недели начинается шерстяная ярмарка. Некоторые вложили огромные деньги в новый мост, на котором к ее открытию должен лежать временный деревянный настил. Многие из нас существуют благодаря этой ежегодной ярмарке. Лично у меня полный склад недешевого алого сукна. Если поползут слухи, что по дороге в Кингсбридж грабят, мы можем остаться без покупателей.

Девушка беспокоилась даже больше, чем хотела показать. Ни у нее, ни у отца не осталось наличных денег. Все было вложено либо в мост, либо в грубую шерсть и алое сукно. Выручить деньги можно только на ярмарке. Если приедет мало народу, они окажутся в очень сложном положении. Кроме всего прочего, предстояли расходы на свадьбу. Суконщица беспокоилась не одна.

– Это будет уже третий неудачный год подряд, – подал голос Рик Ювелир, аккуратный, подтянутый, всегда безукоризненно одетый глава соответствующей гильдии. – Для многих моих собратьев это конец. На шерстяной ярмарке мы делаем половину годового оборота.

Эдмунд кивнул:

– Это конец для города. Нельзя этого допустить.

В том же духе высказались и другие. Керис, которая, по сути, вела собрание, дала членам приходской гильдии поворчать. Остро ощутив необходимость, они скорее примут ее радикальное предложение.

– Должен же что‑то предпринять шериф Ширинга! – воскликнул Элфрик. – За что ему платят, если не за соблюдение порядка?

– Он не в состоянии прочесать весь лес, – ответила Керис. – У него не хватит людей.

– Которые имеются у графа Роланда.

Пустые мечты, но девушка вновь дала всем свободно высказаться. Потом гильдейцы поймут, что существует только один выход. Олдермен махнул на Элфрика рукой:

– Граф нам не поможет, я уже обращался к нему.

Керис, которой Эдмунд диктовал письмо Роланду, объяснила:

– Ральф был вассалом графа, да и остается им. Как вы могли заметить, разбойники не нападают на тех, кто идет в Ширинг.

Новый строитель моста возмутился:

– Нечего было этим крестьянам из Вигли жаловаться на графского вассала. Что они себе думают?

Суконщица уже собиралась дать негодующий ответ, но Бетти Бакстер опередила ее:

– Так ты думаешь, что лорды могут насиловать кого вздумается?

– Это уже другой вопрос, – быстро вмешался Эдмунд, демонстрируя слабеющие способности. – Случилось то, что случилось, и Ральф объявил на нас охоту. Так что же нам делать? Шериф помочь не может, граф не хочет.

Рик Ювелир думал вслух:

– А лорд Уильям, который занял сторону крестьян Вигли? Это он виноват, что Ральф стал разбойником.

– Его я тоже просил, – ответил Эдмунд. – Кастер сказал, что Кингсбридж не его владения.

– Вот беда, когда у тебя лендлорд – аббат. – Рик схватился за щеку. – Какой от него толк, если нужна защита?

– Это еще одна причина, почему необходимо обратиться к королю за хартией, – вставила Керис. – Тогда мы будем под королевской защитой.

– Но есть же у нас констебль! – снова воскликнул Элфрик. – Он‑то чем занимается?

– Мы готовы делать все необходимое, – откликнулся Марк Ткач, один из помощников Джона. – Только скажите, что именно.

– Никто не сомневается в вашей храбрости, – улыбнулась ему Суконщица. – Но ваше дело – разбираться со смутьянами в городе. У Джона Констебля нет опыта преследования разбойников.

Марк даже возмутился:

– Интересно, а у кого же он есть?

Так Керис подвела разговор к тому, что ей было нужно:

– У нас есть опытный воин, желающий нам помочь. Я взяла на себя смелость попросить его прийти сюда сегодня, он ждет в часовне. – Девушка позвала: – Томас, вы не зайдете?

Из небольшой часовни в другом конце зала вышел Томас Лэнгли. Рик Ювелир не поверил своим глазам:

– Монах?

– Прежде чем стать монахом, он был воином, – ответила Керис. – Так и потерял руку.

– Прежде чем приглашать, нужно спрашивать разрешения членов гильдии, – мрачно заметил Элфрик.

Керис с облегчением отметила, что на это никто не обратил внимания. Все хотели послушать Томаса.

– Нужно собрать ополчение, – начал тот. – По всем подсчетам, в банде человек двадцать – тридцать. Не так уж много. Большинство горожан, благодаря воскресным стрельбищам, хорошо владеют луком. Сотня мужчин, хорошо подготовленных и под умелым руководством, легко расправится с разбойниками.

– Это все прекрасно, – заметил Рик Ювелир. – Но сначала нам нужно найти этих головорезов.

– Конечно, – ответил Томас. – Однако я уверен, в Кингсбридже есть люди, которые знают, где их искать.

Мерфин попросил торговца деревом Джейка Чепстоу привезти ему из Уэльса самый большой кусок шифера, какой он только сможет найти. Джейк вернулся из очередной поездки за деревом с тонкой квадратной, в шестнадцать квадратных футов, пластиной серого валлийского шифера, и Мостник вставил ее в деревянную раму – для чертежей.

Этим вечером Керис отправилась на собрание гильдии, а мастер у себя дома на острове Прокаженных составлял карту острова. Меньше всего зодчий хотел сдавать землю под пристани и склады. Строитель мечтал об улице с постоялыми дворами, лавками, которая пересекала бы остров от одного моста до другого. Он сам поставит дома и сдаст их предприимчивым кингсбриджским купцам. Архитектор взволнованно думал о будущем города, представлял удобные дома, улицы. Вообще‑то об этом должно заботиться аббатство – если бы во главе его стояли более толковые люди.

На карте Фитцджеральд также пометил их новый с Керис дом. В том, где он сейчас жил, им будет уютно, но, вероятно, тесно, особенно если пойдут дети. Молодой человек подыскал место на южном берегу, где всегда дул свежий речной ветер. В основном остров каменистый, но имелся небольшой пятачок плодородной земли, где можно посадить фруктовые деревья. Работая над чертежом, он с радостью думал, как заживут с женой, день за днем.

Сладкие грезы прервал стук в дверь. Мечтатель испугался. Обычно никто не приходил на остров ночью, только Керис, а она не стала бы стучать.

– Кто там? – нервно спросил Мерфин.

Вошел Томас Лэнгли.

– Вообще‑то монахам положено в это время спать, – улыбнулся хозяин.

– Годвин не знает, что я здесь. – Томас посмотрел на шифер. – Ты чертишь левой рукой?

– Мне все равно, могу и правой. Хочешь вина?

– Нет, спасибо. Мне через несколько часов на утреню, не хочу раскиснуть.

Мостник любил Томаса. Они были связаны друг с другом с того самого дня двенадцать лет назад, когда мальчик пообещал рыцарю в случае его смерти передать письмо священнику. Потом вместе восстанавливали собор, и Лэнгли всегда давал четкие указания и не шпынял подмастерьев. Он сохранял искренность своих религиозных убеждений, не впадая в высокомерие. Вот бы все монахи были такими, думал Мерфин. Зодчий кивнул гостю на стул у огня.

– Чем могу быть полезен?

– Я по поводу твоего брата. Его нужно остановить.

Фитцджеральд поморщился, как от резкой боли.

– Если бы можно было что‑нибудь сделать, поверь, я бы это уже сделал. Но я его не видел, а если увижу, сомневаюсь, что он станет меня слушать. Было время, когда Ральф просил моих советов, но, боюсь, оно миновало.

– Я с собрания приходской гильдии. Меня попросили собрать ополчение.

– Меня в нем не будет.

– Нет, я не за этим пришел, – усмехнулся Томас. – В большое число твоих поразительных талантов военное искусство действительно не входит.

Мерфин печально кивнул:

– Спасибо.

– Но при желании ты мог бы мне помочь.

Фитцджеральду стало не по себе.

– Ну проси.

– У разбойников должен быть лагерь где‑то недалеко от Кингсбриджа. Пораскинь мозгами, где может находиться твой брат. Какое‑нибудь место, известное вам обоим: пещера, заброшенная хижина лесничего.

Мостник колебался. Томас продолжил:

– Я знаю, как тебе отвратительна мысль о предательстве. Но вспомни его первых жертв: порядочный работяга‑крестьянин, его красивая жена, четырнадцатилетний парень и маленькая девочка. Трое погибли, девочка – сирота. Знаю, ты любишь брата, но все же его необходимо поймать.