Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 1. Онтология: проблема бытия в философии 18 page





 

Причинность, как порождающую связь и зависимость между явлениями материального или духовного мира, необходимо отклонить со всей возможной решимостью, руководствуясь принципом эмпиризма. Опыт в том, что касается причинности, свидетельствует лишь о связи явлений во времени (одно предшествует другому), но ничего не говорит и не может сказать в пользу действительного порождения одного явления другим. Поэтому идея причинности имеет исключительно субъективное, а не объективное значение и обозначает собой основанную на психологии привычку ума. Именно она создает иллюзию логически необходимой связи между причиной и следствием, чего опыт никогда не может подтвердить хотя бы в силу своей конечности. То же самое относится и к понятию субстанции. В опыте даны впечатления (восприятия), которые истолковываются в качестве действия вещей на наши познавательные способности. Но и здесь речь должна идти о простой психологической привычке истолковывать совместно данные в опыте свойства в качестве вещи. Ведь опыт, строго говоря, не заключает в себе никаких "вещей", кроме совместно встречающихся групп свойств (ощущений). Представление, согласно которому есть нечто, являющееся носителем (или обладателем) многих свойств, не усматриваемо в данном нам содержании опыта.

 

Выводы Юма относительно возможностей нашего познания полны скептицизма. Однако этот скептицизм обращен против метафизических притязаний нашего ума на знание реальности такой, какова она есть сама по себе. Познание же ограничено пределами опыта, и только в них оно обладает подлинной действенностью и ценностью. Юм был горячим поклонником ньютоновской физики и математического естествознания. Он приветствовал научное познание, строго основанное на опыте и следующее только ему, и был полон скептического отрицания, обращенного на метафизику и вообще на всякое знание о сверхчувственном мире. Математика в его учении заслуживает наивысших похвал потому, что ограничивает себя познанием отношений, существующих между идеями опыта. А как с остальным? "Если, удостоверившись в этих принципах, мы приступим к просмотру библиотек, какое опустошение должны мы будем произвести в них! Возьмем, например, в руки какую-нибудь книгу по богословию или школьной метафизике и спросим: содержит ли она какое-нибудь абстрактное рассуждение о количестве или числе? Нет. Содержит ли она какое-нибудь основанное на опыте рассуждение о фактах и существовании? Нет. Так бросьте ее в огонь, ибо в ней не может быть ничего кроме софистики и заблуждений".

 

Философия Юма оказалась своего рода конечным пунктом в развитии эмпиризма. В ближайшее за Юмом столетие его представителям не удалось внести сколько-нибудь существенного вклада в его развитие. Аргументы Юма сыграли важную роль в дальнейшем развитии европейской философии.

 

Философия Просвещения

 

Духовная и культурная жизнь Европы XVIII в. отмечена исключительной популярностью и широким распространением идей, провозглашающих всевластие человеческого разума и непреложность общественного прогресса в утверждении гуманных начал жизни. Эта эпоха в культурной истории Европы получила свое обозначение как эпоха Просвещения. Ее выделение в историко-философском отношении обязано в первую очередь присущей ей идеологической и культурной целостности. Хотя философские позиции признанных деятелей эпохи Просвещения существенно отличны друг от друга, но вместе с тем эти отличия перекрываются отчетливой доминантой ведущих тем и решений, дающих все основания для сближения смысла и характера их деятельности. Эпоха Просвещения не заключала в себе исключительно оригинальных, ранее невысказанных до нее философских идей. Ее творческая мощь сказалась на их утверждении и тем самым осуществлении необратимых перемен в системе ценностей и ментальности европейца, подготовивших условия для масштабных перемен в культурной и общественный жизни.

 

Ведущая тема Просвещения - тема Разума. В этой человеческой способности философы усматривали основание для всех благотворных перемен в человеческой жизни. Обретение Разума - это и вступление человечества в состояние совершеннолетия, пору мужественной ответственности, дерзающей взять в свои руки собственную судьбу. Разум открывал новые возможности человеческой и общественной жизни, обеспечивая их не только своим позитивным могуществом и нашей решимостью им воспользоваться, но и не менее важной очистительной, критической работой.


 

Чем же был Разум Просвещения, какие из предшествующих этой эпохи концепций разумности оказались воплощенными в нем? Просвещение тяготело к пониманию разума и разумности, данными человеку не от века, но крепнущими и набирающими свою силу в полноте осваиваемого опыта. Разделяя культ Разума вместе с Декартом, Спинозой и Лейбницем, оно ближе к локковской трактовке его природы. В философии Просвещения разум обрел исключительно динамический характер, он воплотил в себе принцип и саму способность к безостановочному движению познания. В его образе акцентировался не аспект созерцания, не сила проникновения в глубину вещей и схватывания последних и окончательных истин мироздания, но именно бесконечность движения и неугасающее стремление к истине.

 

Эта в значительной степени новая духовная установка прекрасно выражена ярчайшим представителем Немецкого Просвещения Готхольд Эфраим Лессингом (1729 - 1781): "Если бы Бог держал в правой руке все истины, а в левой - единственное и всегда живое стремление к истине (даже если в придачу к нему я буду всегда и во всем ошибаться) и сказал бы мне: "Выбирай", я бы смиренно бросился на колени перед Его левой рукой и сказал: "Отче, дай мне это! Право на чистую истину принадлежит только Тебе!"

 

В этой духовной установке отчетливо усматривается прочность нового места мысли в стихии человеческой жизни. Оно заключено теперь в практической по преимуществу деятельности, данной в бесконечной перспективе прогресса. В заново обретенном земном мире как бы угасает интуиция "конца и свершения всех дел", бывшая одним из смысловых центров европейской культуры предшествующих веков. Это сказалось и на почти инстинктивном неприятии духа завершенных философских систем. В статье "Системы", помещенной в знаменитой французской "Энциклопедии, или Толковом словаре наук, искусств и ремесел" и принадлежащей одному из ее редакторов Д'Аламберу, выносится суровый приговор этой моде еще недавнего времени: "...такие системы, будучи далеки от того, чтобы рассеять содержащийся в метафизике хаос, пригодны лишь для того, чтобы поражать воображение дерзостью следствий, к которым они приводят, обольщать рассудок ложной видимостью очевидности, поддерживать в рассудке самые чудовищные заблуждения, увековечивать споры и тем самым запальчивость и озлобление участников этих споров". Слов нет, существуют системы, поражающие наш ум красотой и архитектурным великолепием искусства человеческого интеллекта, но это всегда постройки на слабом фундаменте, и "хотя это - творение возвышенного ума, творение все части которого расположены в восхитительном порядке, никто не окажется столь мало мудр, чтобы пожелать поселиться в этом здании". Что же может противостоять системам, претендующим на завершенность? Антитезой для них являются "системы, основанные на фактах". Факт, а не отвлеченный принцип - вот что образует подлинную точку опоры в деятельности человеческой мысли. Образец истинных систем усматривается в физике Ньютона, "которая опирается на эксперименты и которая их осмысливает посредством строгих и точных рассуждений, не прибегая к туманным объяснениям".


 

Очевидный сдвиг в общей мыслительной культуре Просвещения от разума метафизического к разуму научному представляется чрезвычайно важным для понимания логики развития европейской философии XVIII в. Недоверие к метафизике преобладало в настроениях деятелей Просвещения. Локку принадлежит впечатляющее сравнение метафизика с человеком, не имеющим средств, не знающим и того, какие деньги в ходу, но ведущего счет огромными суммами, пользуясь для этого жетонами, которые он именует "луидорами", "ливрами", "экю". Но все манипуляции такого рода ничего не меняют по существу, их суммы остаются суммой жетонов. Так и у метафизика, какими бы рассуждениями он не занимался, его заключения остаются всего лишь словами. Острое ощущение чисто вербальной природы метафизического творчества рождено приятием и высоким доверием к тому употреблению Разума, которое практикуется в сфере научного труда. В моду входит стиль философствования, отличавший Локка, проникнутый ясностью формулируемых утверждений, уважением к данным опыта и уклоняющийся от сомнительных метафизических поползновений. Следует отметить, что решительность ньютоновского отказа от выяснения природы тяготения, не помешавшего ему создать впечатляющую систему мира (своего рода образцовый продукт образцового использования человеческой разумности), произвел сильное впечатление на формировавшуюся стилистику просветительского мышления.

 

Антиметафизичность философии Просвещения тесно связана с отчетливой антиклерикальной его установкой. Свобода научного поиска не согласуется с авторитарностью позитивных религий Откровения. Поэтому последние неминуемо окутаны суеверием и невежеством, влекущими за собой нетерпимость и фанатизм. Часть философов Просвещения занимают отчетливую атеистическую и материалистическую позицию (это относится главным образом к представителям Французского Просвещения), но для подавляющего их большинства проблемы религиозной веры имели важное значение. Наиболее характерным решением в этой области была позиция деизма, принимавшая творение мира Богом и даже допускавшая его вмешательство в течение земных дел. Вместе с тем вера во всемогущего Бога удовлетворяла себя в попытках обретения рациональной и естественной религии. Права Разума в делах Веры заявлены с исключительной силой. Его контролю подвластно и Священное писание, требующее освобождения от всех несообразностей, чудес и чисто человеческих заблуждений. Поместить Веру в границы Разума - таков девиз английского деиста Д. Толанда. Он был убежден в том, что все полезное и необходимое в религии "должно быть легко усвоено и созвучно нашим знаниям". Вольтер прямо апеллировал к безусловности существования "механика, с выдающимися инженерными способностями", так как мировой порядок проникнут разумностью. По Вольтеру, религия деиста - самая древняя и самая распространенная. Для него существование Бога не вопрос веры, а, скорее, результат работы разума, здравого смысла. Поэтому почти всё, кроме поклонения Высшему Существу и повиновения Его вечным заповедям, является суеверием. Суеверие, зародившись во времена язычества, с одобрения иудаизма поразило и христианскую церковь при ее возникновении. А много суеверий - много фанатизма, влекущего за собой только несчастья и беды. Потому и раздается боевой клич Вольтера: "Раздавите гадину!"


 

Установка Просвещения на разумность мирового порядка, убежденность в очистительной силе знания сообщало ему характерный и устойчивый оптимизм, сказывавшийся на высокой доверчивости ко всему естественному. Этот эпитет обретает особую значительность. Он приложим столько же к религии, сколько и к правам человека, его природе и нравственности, к законам человеческого общежития. Естественный - это не просто натуральный, но и (прежде всего!) не-сверхъестественный, а, следовательно, рациональный.

 

Большое общефилософское и культурное значение имела смысловая конструкция - "человека вообще", сложившаяся в эпоху Просвещения. Своеобразная сила этого понятия вырастала на основе утверждавшейся всеобщности разумного и рационального. Понятно, что реальный и конкретный индивид захвачен силой случайных и внеразумных обстоятельств, он подвластен действию личных страстей, корпоративных эгоистических интересов, заблуждений и суеверий, разделяемых вместе с другими. Но свет разума и отступление тьмы невежества открывает иное измерение в нем самом, рождая новые чувства и новую настроенность. Их прекрасно выразил один из родоначальников Французского Просвещения Пьер Бейль, автор монументального "Исторического и критического словаря". Осознавая свою миссию в качестве историка, назначение которого устанавливать точные исторические факты и критиковать человеческие заблуждения, Бейль отдавал отчет в том, что ставит самого себя как историка в ситуацию труднейших, но совершенно необходимых долженствований. "Не обращая внимания на посторонние вещи, он (историк - А.А.) должен быть предан только интересам истины и из любви к ней пожертвовать своими чувствами, если это необходимо, - благодарностью за услугу или обидой за нанесенный ему ущерб, и даже любовью к Родине. Он должен забыть, из какой он страны, что воспитывался в данной вере, что надо быть благодарным за то или за это, что те или иные люди являются его родителями либо друзьями. Историк как таковой - одинок, как перст, у него нет ни отца, ни матери, ни потомства. И если его спросят, откуда он родом, историк должен отвечать: "Я не француз, не англичанин, не немец, не испанец; я - космополит. Я на службе не у императора, не у короля Франции, а исключительно у истины; она моя единственная королева, которой я дал клятву повиноваться". В этой страстной тираде хорошо передано чувство причастности к новой инстанции в самом существе человека - к инстанции "человека вообще". Разумеется, это не исключительный удел историка, либо ученого, подвластного лишь истине. Сфера юридической всеобщности или нравственной справедливости по-своему взывают к пробуждению этого чувства, рождая представление не о частном и партикулярном характере человеческой личности, но возвышая подобное представление до уровня универсальности человеческого существа. Просвещение обозначило глубокую проблему, наиболее интересной попыткой решения которой стала философия немецкого мыслителя Иммануила Канта.

 

Вклад философии Просвещения в процесс европейского развития трудно переоценить. В этой эпохе подведения итогов первых шагов новоевропейской цивилизации заключены истоки и корни практически всех последующих идейных инициатив и движений.

 

 

Для дополнительного чтения

 

Антология мировой философской мысли в четырех томах. Т. 2. М., 1970.

История философии: Запад - Россия - Восток (книга вторая: Философия XV - XIX вв.). М., 1996. Раздел 2, 3.

ЛяткерЯ.А. Декарт. М.: Мысль, 1975.

Рассел Б. История западной философии. В 2-х т. М., 1993. Т. 2, гл. 7 - 17.

Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. Новое время. М., 1996. Гл. 3, 4, 6, 7, 9 - 11, 15, 16 - 19.

Тарное Р. История западного мышления. М., 1995. Гл. 5 ("Мировоззрение нового времени").

 







Date: 2015-09-19; view: 359; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.01 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию