Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Операция 'Миф', или Сколько раз хоронили Гитлера

Безыменский Лев Александрович

 

Безыменский Лев Александрович

Операция "Миф", или Сколько раз хоронили Гитлера

{1} Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Аннотация издательства: Сколько раз хоронили Гитлера? На этот вопрос стало возможным ответить лишь теперь, когда писателю и историку Льву Безыменскому стали доступны уникальные документы из архивов Сталина, Молотова и Берия. Книга посвящена остававшемуся долгие годы засекреченным по воле Сталина эпизоду финала Великой Отечественной войны - поиску и находке останков Гитлера. Читатель также познакомится с неизвестными доселе документами, характеризующими отношения между Сталиным и Гитлером. Для широкого круга читателей.

С о д е р ж а н и е

Почему снова?

Сталин о Гитлере

Встреча в Берлине

Писал ли Сталин Гитлеру?

Гитлер о Сталине

Гитлер в клетке?

Кто должен был найти Гитлера

Покушение на Сталина?

Покушение на Гитлера?

Что же произошло в Берлине

В поисках мертвого фюрера

Письмо доктора Фауста

Успех группы Горбушина

Начало большой лжи

Доклад Вадиса

Сталин знал все

Как Сталин обманул Жукова

"...Но его нет, он не в наших руках"

Спор, который состоялся слишком поздно

В чем я покривил душой

Могилы Адольфа Гитлера

Операция "Миф"

Следственный эксперимент

После "Мифа"

Выстрел в бункере

Поиски в Магдебурге

Мероприятие "Архив"

Эпилог. Гюнше и Линге

Приложение. О Гитлере

Примечания

Почему снова?

Эту книгу надо было бы писать ровно пятьдесят лет назад. Ибо события, описываемые в ней, необратимо, раз и навсегда, свершились в мае 1945 года. Победа над гитлеровской Германией, крах - военный, политический и физический - лидеров этого режима - все это произошло и никем не ставится под сомнение. Да и как было нам сомневаться, видя нескончаемые ряды берлинских улиц, обращенных в руины, а там, где дома сохранились, белые флаги, большие и маленькие, в которые были превращены полотенца или простыни, кое-где даже с цветной полоской?

Столица побежденной Германии выглядела совсем не как немецкий город. Яркие, свежие надписи на указателях улиц и маршрутов были сделаны на чистейшем русском языке. На главных перекрестках стояли не полицейские, а бравые девушки-регулировщицы из автобатальонов 1-го Белорусского фронта. И жил этот город по московскому времени.

Война кончилась. Для меня - как бы во второй раз. За два года до мая 1945-го, в морозном феврале 1943 года, непривычная тишина воцарилась в Сталинграде. Сама война ушла на сотни километров на запад. Но все знали, что до настоящей Победы еще далеко. Зрелище бесконечных колонн немецких военнопленных как бы напоминало: их еще много. В майском Берлине пленные выглядели по-другому и даже вызывали чувство жалости. Рядом можно было видеть полевые кухни, из которых раздавали кашу берлинцам.

...Наш штабной "виллис" свернул налево с еле расчищенной Унтер-ден-Линден на еще заваленную битым кирпичом, вывороченной брусчаткой и сгоревшими кузовами автомашин Вильгельмсштрассе, что вызвало явное удивление водителя:

- Зачем сюда, товарищ капитан? Лучше к рейхстагу, давайте посмотрим логово зверя. Я еще не был там, ведь потом рассказывать придется. Да и расписаться надо...

- Нет уж, давай потерпи, - успокоил я расстроенного сержанта.

Машина миновала руины знаменитого отеля "Адлон", от которого осталась лишь тыльная часть. Дальше в развалинах стояло здание, которое принесло этой улице всемирную известность: когда говорили "на Вильгельмсштрассе", то подразумевали германское министерство иностранных дел, обосновавшееся здесь с давних времен. Лучше выглядела левая сторона улицы: огромное мрачное здание "Дойче банк" сохранилось почти нетронутым. Хотя я попал на Вильгельмсштрассе впервые в моей жизни, но мог точно опознать городские здания, чему был обязан приказу моего начальника, генерал-майора Николая Михайловича Трусова. Недели за три до взятия Берлина разведотдел штаба 1-го Белорусского фронта, которым руководил Трусов, получил задание от командования: нанести на план германской столицы все объекты, которые не подлежали разрушению, в том числе больницы, электростанции, водонапорные башни, газгольдеры, канализационные сооружения. Особенно надо было обратить внимание на центр города. Эти данные следовало вручить всем частям 16-й воздушной армии, а также артиллерийским частям фронта, которым запрещалось бомбить и обстреливать отмеченные объекты. Приказ был отдан, выполнять его пришлось мне. Не могу сказать, что выполнить его оказалось легко. Разведотдел не был богат справочными материалами по Берлину. Но, благо мы находились уже в Германии, в библиотеках городка, где располагался штаб, и в опустевших домах быстро собрали городские планы, старые и новые справочники "Бедекеры" (могли ли знать авторы сей туристической энциклопедии, для чего она пригодится в апреле 1945 г.?). Несколько дней и ночей я провел за нанесением "выявленных объектов" (этому помогли и опросы пленных), результатом чего и была карта, переданная генералам Руденко (авиация) и Казакову (артиллерия). Так невольно я стал знатоком города, счастливым обладателем коллекции планов и справочников.

Конечно, знал я и здание, находившееся на углу Вильгельмсштрассе и Фоссштрассе, - имперскую канцелярию, куда я и направлялся этим теплым майским утром. Нет, я не собирался разыскивать останки или следы Адольфа Гитлера. Разведчикам фронта было известно, что этим делом занимается контрразведка - "СМЕРШ". Туда, где действовал "СМЕРШ", лучше было не соваться. Краем уха мы слышали, что в имперской канцелярии "смершисты" уже свое дело завершили, поэтому можно было появиться и нам.

Имперская канцелярия тогда не пользовалась в войсках ни популярностью, ни известностью - не сравнить с рейхстагом, о котором твердил каждый солдат. Много лет спустя я спросил у Георгия Константиновича Жукова, откуда взялась идея сделать рейхстаг главной целью советских войск при штурме Берлина. Жуков был недоволен вопросом и очень неохотно отвечал на него, ограничиваясь ссылкой на то, что войска должны были иметь "заметную цель". Это было определяющим в выборе, который был одобрен Сталиным. И довод, который я услышал от Жукова, конечно, имел смысл. В горящем, дымном Берлине, в путанице похожих друг на друга улиц вдруг возникало крепостеобразное здание с куполом и четырьмя башенками по углам. Кругом простирался парк, вернее, остатки сгоревшего и разбомбленного парка Тиргартен.

Никакого военного значения рейхстаг не имел. В немецком плане обороны Берлина он даже не упоминался, и в нем оборонялись случайные части, никакие не "особые" и не "эсэсовские". Не шло отсюда и управление войсками. Командный пункт коменданта обороны Берлина генерала Вейдлинга располагался совсем не здесь, бункера генштаба сухопутных сил давно были вынесены в пригород Цоссен, южнее Берлина. Гитлер находился в бункере имперской канцелярии.

Рейхстаг как политический символ? Но в этом качестве он прекратил свое существование в день февральского пожара 1933 года. С тех пор национал-социалистический псевдопарламент заседал в соседнем с рейхстагом здании оперы Кролля. Там Гитлером была объявлена война Польше, там произносились его речи. Рейхстаг же был забыт. В нем оставалась лишь библиотека, толстыми томами которой в апрельские дни оборонявшиеся закладывали оконные проемы. Не вели от рейхстага никакие подземные ходы, если не считать ставшего известным в 1933 году хода в соседний дворец президента рейхстага, да и он кончался через пару сотен метров. Может быть, Сталин вспоминал об этих днях былой славы рейхстага, возможно, даже посоветовался с Георгием Димитровым, героем Лейпцигского процесса. Но это было в прошлом. Сегодня же, в апреле 1945 года, тысячи советских солдат в последние дни и часы войны жертвовали своими жизнями за объект номер 105 (так он был обозначен на картах), не имевший практического военного значения. Все концентрические атаки, все попытки преодолеть пространство парка Тиргартен, невероятные усилия солдат и политработников, распределявших флаги для водружения на продырявленном и полуразрушенном куполе, - всего этого можно было избежать. Но на войне таких вопросов не задают, таким сомнениям не может быть места. Безымянная высота у безымянного поселка на Волховском фронте. Зееловские высоты перед Берлином, рейхстаг в самом Берлине и многие другие - все должны были быть взяты, и за ценой советские солдаты не постояли.

По сравнению с рейхстагом имперская канцелярия (объект номер 153) была куда менее заметна. Ни куполов, ни башен. Старая имперская канцелярия, построенная при прусских королях, едва выделялась среди других зданий Вильгельмсштрассе. Новая была построена в 1936 - 1939 годах по проекту будущего рейхсминистра Альберта Шпеера в скучном, подчеркнуто спартанском стиле. Мой сержант вообще не мог понять, зачем мы сюда приехали, тем более что столь эффектные в прежние времена внутренние анфилады теперь были завалены поломанной мебелью, обвалившейся после обстрела штукатуркой. Ни в парадном кабинете Гитлера, ни в соседних залах ничто не задерживало взгляда, если не считать обгоревший огромный глобус, некогда составлявший главную достопримечательность кабинета. Он, видимо, навел великого Чарли Чаплина на сцену с глобусом в том самом знаменитом фильме "Диктатор", который советский зритель так и не увидел: в сталинские времена из-за того, что Чаплин слишком подчеркивал "еврейскую тему", а в нынешние - из-за капризов проката, предпочитающего платить доллары за зарубежную третьесортную продукцию.

Парадоксальное противоречие: если на никому не нужный рейхстаг организовали штурм, то имперскую канцелярию не только не штурмовали, но даже... не брали. Хотя советская военная историография описывает штурм канцелярии и даже называет имя офицера, водрузившего знамя над резиденцией Гитлера (майора Никулина), в действительности боев за нее не было. Капитуляция берлинского гарнизона состоялась утром 2 мая 1945 года, а к этому времени наступавшие в районе канцелярии советские войска дошли только до здания министерства авиации на Лейпцигерштрассе, расположенного за добрых полкилометра до имперской канцелярии. Генерал Илларион Толконюк, начальник оперативного отдела штаба 8-й гвардейской армии, вспоминает:

"В том, что 1 мая у имперской канцелярии боев не было, я могу ручаться. Ведь с утра до конца этого памятного дня шли переговоры с немецкими парламентерами, выходившими к нам в полосе нашей армии. Среди них был начальник генштаба генерал Кребс, он вернулся в бункер канцелярии днем. Вечером 1 мая оборонявшая канцелярию группа Монке покинула ее, а в 6 часов утра 2 мая боевые действия вообще прекратились, так как гарнизон столицы капитулировал".

Объект номер 153 прекратил свое существование, так и не став объектом боя. Части 301-й дивизии вошли на его территорию, когда все стихло{1}.

Повторяю: я тогда не имел отношения к поискам останков Гитлера и его сподвижников. Я знал лишь одно: Адольфа Гитлера в живых нет, и знал благодаря особому везению, которому мог бы позавидовать любой историк. В ночь на 1 мая 1945 года мне пришлось переводить маршалу Жукову в его штабном блиндаже в берлинском пригороде Штраусберг письмо, напечатанное особо крупным шрифтом на небольших листках плотной веленевой бумага. Стояли подписи: д-р Йозеф Геббельс, Мартин Борман. Смысл письма, адресованного Иосифу Сталину: извещение о самоубийстве Адольфа Гитлера. Как я мог ощутить, тогда среди присутствующих не было ни малейшего сомнения в правдоподобности сообщения Геббельса и Бормана - тем более, что оба от имени образованного по последней воле Гитлера правительства предлагали Сталину переговоры. Как впоследствии вспоминал Жуков, когда он этой же ночью позвонил Сталину, тот сказал:

- Доигрался подлец. Жаль, что не удалось взять его живым.

Таким образом, и Сталин как будто не сомневался. Он лишь спросил:

- Где труп Гитлера?

Маршал ответил, что, по сообщению немецкого эмиссара генерала Ганса Кребса, труп Гитлера сожжен на костре...

Может быть, Сталин и вспомнил имя бывшего помощника немецкого военного атташе в Москве Кребса. Именно к нему 13 апреля 1941 года Сталин подошел на Белорусском вокзале при проводах японского министра Мацуока, взял под руку ошарашенного немецкого офицера и сказал:

- Ведь мы остаемся друзьями, что бы ни случилось...

Вспоминать об этом четыре года спустя, в день разгрома "друзей", Сталину едва ли хотелось. В любом случае в ночном разговоре с Жуковым он не выразил сомнения в факте смерти Гитлера. Финита ла комедиа? Но Сталин не был бы Сталиным, если бы не начал именно в этот день фантастическую по своему иезуитству операцию. Ту операцию, из-за которой лишь сегодня, 50 лет спустя, приходится ставить точку в истории конца Адольфа Гитлера. Сталин начал войну с мертвым Гитлером.

Двадцать пять лет назад я выпустил книгу, посвященную розыскам останков Гитлера. С тех пор появилось много нового материала. Но еще важнее, что появилась возможность писать об этом более откровенно и полно, отбрасывая былые ограничения, которые я соблюдал, беспрекословно подчиняясь тогдашнему порядку. Двадцать пять лет назад нельзя было получить документы иначе, как подчинившись цензуре тех органов, которые документами располагали. Не буду лукавить: я шел на это без внутреннего сопротивления, веря в то, что делаю добро во имя престижа советской власти. Сегодня я пытаюсь преодолеть самого себя.

Начиная изложение новых документов о конце немецкого диктатора, я не могу уйти от мысли, которая преследовала меня, когда после долголетних усилий удалось попасть в доселе закрытые московские архивы. О Гитлере ли я должен писать? Или о Сталине? Этот вопрос возник вовсе не из желания следовать моде, которая заставляет сегодня одних исследователей изыскивать все новые зловещие черты советского диктатора, а других - искать доводы в защиту этой личности.

Так или иначе, все происходившее в поверженном Берлине в мае - июне 1945 года и в те же месяцы в Москве меньше всего относилось к Гитлеру. Этого человека не было в живых. Зато жил и действовал другой человек, поединок которого с Гитлером был в центре не только второй мировой войны, но и всей трагедии Европы в первой половине XX века.

Сравнительному анализу Сталин - Гитлер посвящены сотни, если не тысячи публикаций. На Западе - с 30-х годов, у нас -примерно с 70-х, а по настоящему - с начала 90-х. Среди них и фундаментальные исследования сэра Аллана Баллока, и бульварные газетные статьи. Не соревнуясь ни с первым, ни со вторыми, я хочу лишь дать документальные материалы{1.1} для умозаключений читателя. За эти материалы автор благодарит руководство и сотрудников архива Президента Российской Федерации, Государственного архива РФ, архивов Федеральной службы контрразведки, Генштаба Вооруженных Сил и Разведуправления Генштаба, Министерства обороны, Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории, Центра хранения современной документации РФ и Федерального архива ФРГ.

Сталин о Гитлере

Когда Сталин впервые узнал о Гитлере? В дни "пивного путча" 1923 года, когда мир впервые заговорил об этом человеке? Очень возможно, если судить по вниманию, которое уделялось тогда Германии в кремлевской верхушке. Если заглянуть в документы Политбюро ЦК РКП(б) лета - осени 1923 года, то берет просто оторопь. Архивное дело так и называется: "Коммунистическая партия Германии - германская революция". Короче говоря, в Москве серьезно считали, что в Германии вот-вот свершится революционный переворот, после чего не исключено вооруженное участие Красной Армии на стороне восставшего немецкого пролетариата. Именно в этом контексте в 1923 году Сталину пришлось столкнуться с немецким фашизмом. Столкнуться в контексте действий германских коммунистов и обсуждений в Коминтерне отношений КПГ и национал-социалистической рабочей партии (НСДАП). Это было в 1923 году, когда в Германии назревал политический кризис, который КПГ и некоторые лидеры Коминтерна считали преддверием социалистической революции.

Сохранилась переписка Сталина - секретаря ЦК РКП(б) с тогдашними его друзьями (будущими врагами) - лидером Коминтерна Григорием Зиновьевым и Николаем Бухариным. Оба отдыхали тогда в Кисловодске и обменивались письмами с Москвой. 27 июня 1923 года Сталин иронически сообщает Зиновьеву о том, что у немецких товарищей безо всяких оснований "вскружилась голова" и они ныне опомнились, отказавшись от массовых демонстраций. Зиновьев же был встревожен поведением Сталина, который "сразу решил, что германский ЦК ничего не понимает" и под влиянием Радека соглашается с примирительным отношением к "фачистам" (так тогда часто писалось слово "фашист"). Радек, мол, несправедливо бичует КПГ за ее воззвание против "фачизма". Самому Сталину Зиновьев пишет (более осторожно), что не надо верить "болтунишке Радеку", а Брандлер (тогда лидер КПГ) прав, когда готовит "рабочих к бою с фашистами".

И вот Сталин (еще задолго до появления рокового тезиса о "социал-фашизме" как главной опасности) отвечает Зиновьеву следующими рассуждениями в письме от 7 августа 1923 года:

"...Что касается Германии, дело, конечно, не в Радеке. Должны ли коммунисты стремиться (на данной стадии) к захвату власти без с.-д., созрели ли они уже для этого - в этом, по-моему, вопрос. Беря власть, мы имели в России такие резервы, как: а) мир, б) земля крестьянам, в) поддержка громадного большинства раб[очего] класса, г) сочувствие крестьянства. Ничего такого у немецких коммунистов сейчас нет. Конечно, они имеют по соседству советскую страну, чего у нас не было, но что можем дать им в данный момент? Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты ее подхватят, они провалятся с треском. Это "в лучшем" случае. А в худшем случае - их разобьют вдребезги и отбросят назад. Дело не в том, что Брандлер хочет "учить массы", - дело в том, что буржуазия плюс правые с.-д. наверняка превратили бы учебу-демонстрацию в генеральный бой (они имеют пока что все шансы для этого) и разгромили бы их. Конечно, фашисты не дремлют, но нам выгоднее, чтобы фашисты первые напали: это сплотит весь рабочий класс вокруг коммунистов (Германия не Болгария). Кроме того, фашисты, по всем данным, слабы в Германии. По-моему, немцев надо удерживать, а не поощрять.

Всего хорошего И. Сталин"{2}.

Интереснейшая логика! Не говоря уж о скепсисе Сталина по адресу братьев по классу - немецких коммунистов. Важнее другое - иезуитский принцип "чем хуже, тем лучше". Давайте путь фашистам, и нам будет легче затем сплотить рабочий класс!

Увы, получилось только первое, а второе не допустил тот же Сталин, требуя от КПГ признать борьбу с СДПГ своей главной задачей. Единственное, в чем Сталин в 1923 году был прав, - это в том, то тогда будущая гитлеровская партия еще была слаба, что подтвердил мюнхенский "пивной путч" в ноябре того же года. Но дальновидный политик был обязан понимать перспективы политического развития, зародыши которого обнаружились уже в начале 20-х годов. Сталин же всеми силами толкал немецких коммунистов против социал-демократов, "фачисты" не привлекли его внимания.

Когда в Коминтерне разгорелись споры о том, кто же представляет главную опасность для международного рабочего класса - социал-демократы ("социал-фашисты") или национал-социалисты, Сталин фактически стал лидером ортодоксального крыла коммунистических партий Европы, представители которого основного противника видели не в фашизме, а в социал-демократии. Этот тезис, выдвинутый ВКП(б), был навязан и другим компартиям.

Эта дискуссия продолжалась долго. Еще в январе 1924 года лидер Коминтерна Григорий Зиновьев на заседании президиума ИККИ (Исполкома Коминтерна) заявил, что социал-демократия "скатилась" к фашизму. Его поддержал Сталин - член делегации РКП(б) и ИККИ. В сентябре 1924 года в статье "К международному положению" он пишет, что "социал-демократия и фашизм не антиподы, а близнецы"{3}. Гитлера он не упоминает, ибо в то время у всех на устах был не малоизвестный баварский политик, а Бенито Муссолини, совершивший "марш на Рим". Конечно, Сталин тогда не играл решающей роли, и тезис о социал-фашизме принадлежал не ему, а Зиновьеву. Но к концу 20-х годов ситуация изменилась. Уже не Зиновьев, а Сталин определял линию ВКП(б), а следовательно, ИККИ. X пленум ИККИ в июле 1929 года определил "социал-фашизм" как особую форму фашизма в странах с сильной социал-демократией. Этот тезис сохранял обязательную силу до 1934 года - до горестных уроков, преподанных Гитлером в Германии. Лишь под давлением этих событий и нажимом нового руководителя Коминтерна Димитрова Сталин, как показывает архив Димитрова, неохотно согласился на формулу "единого фронта" коммунистов и социал-демократов, принятую в 1935 году на VII конгрессе Коминтерна.

Сегодня, после трагического опыта 30 - 40-х годов, выглядит даже странно, когда в работах и выступлениях тех лет кто-либо мог отрицать главную опасность - опасность фашизма. В этом отрицании часто видят злой умысел, а что касается Сталина, то и подавно усматривают в его оценках отражение дьявольского плана. Однако модернизация истории - дело соблазнительное, но и опасное. Рождение губительной теории "социал-фашизма" как главной опасности для мирового рабочего движения было не только понятным, но даже закономерным. Коммунистические партии (в первую очередь российская, во вторую - немецкая) родились как отрицание социал-демократии, выйдя из ее чрева. Ленин делал это в российском (РСДРП) и международном (II Интернационал) масштабах в жестокой, почти истерической борьбе с признанными лидерами социал-демократии - Каутским, Гильфердингом, Бауэром и их коллегами.

Аналогичным образом, правда в специфической форме, действовал Сталин. Он был замечен Лениным после публикации работы "Марксизм и национальный вопрос", в которой, дебютируя на теоретической сцене, Сталин всю свою полемику направил против австрийских марксистов и их воззрений в национальном вопросе. "Чудесный грузин" (как его называл Ленин), прожив 1913 год в Вене, потратил это время на борьбу с социал-демократией. Правда, не зная ни слова по-немецки. Но ему помогли его соотечественники, также жившие в австрийской столице.

Для Сталина, как, впрочем, и для более образованных членов ЦК Зиновьева или Бухарина, конфронтация с социал-демократическими партиями II Интернационала была естественной. Все, что шло от социал-демократии, подлежало анафеме и отвержению. Зато любой ее противник становился возможным союзником (по рецепту "враг моего врага - мой друг"), что было использовано на практике КПГ чуть позже (в 1929 г.). Социал-демократы были все еще влиятельной политической силой, и коммунисты именно их избрали в качестве оппонентов.

Следует отметить, что у Сталина мог быть и свой, "закавказский", счет к международной социал-демократии. В Грузии до 1921 года правила партия меньшевиков, пользовавшаяся поддержкой своих социал-демократических друзей в Западной Европе. В Армении меньшевики также имели определенное влияние. Когда в апреле 1922 года в Берлине состоялся знаменитый "конгресс трех Интернационалов", там выступил лидер грузинских меньшевиков Церетели, обвинивший большевиков в том, что они "империалистическим путем во имя своих экономических целей совершили насилие над социалистической Грузией"{4}. Народный комиссар по делам национальностей И.Сталин, безусловно, намотал себе это на ус, равно как и другие акции Социалистического интернационала.

Известно очень мало прямых высказываний Сталина о Гитлере. Со слов Анастаса Микояна (сказанных им Валентину Бережкову), известна сталинская реплика по поводу "путча" 1934 года, когда Гитлер расправился с неугодным ему крылом собственной партии (Эрнстом Ремом, Грегором Штрассером и др.). На заседании Политбюро Сталин сказал своим коллегам:

- Вот, смотрите, как надо расправляться с оппозицией...

Это высказывание тем более примечательно, если учесть, что в Москве знали о событиях "ночи длинных ножей" - 30 июня 1934 года не понаслышке и не только по противоречивым сообщениям западной печати. В непосредственном окружении Германа Геринга, который осуществлял расправы с неугодными штурмовиками в Берлине, находился криминальный комиссар и давний член НСДАП Вилли Леман, с 1929 года являвшийся секретным агентом советской резидентуры в Берлине под псевдонимом "Брайтенбах". В тот же вечер Леман проинформировал советского резидента Василия Зарубина о событиях и впоследствии представил для ОГПУ подробный анализ действий Гитлера и Геринга. Такого отчета не имели ни в Лондоне, ни в Париже...

Своих "специальных источников" у Сталина было достаточно. Недавно, благодаря розыскам моего друга, московского медика Виктора Малкина, стал известен источник совершенно необычный. В 1932 году Гитлер предстал перед мюнхенским судом - на этот раз не как подсудимый в 1923 году, а как истец к журналисту, который якобы оклеветал его. Суд велся фундаментально, включая психоневрологическую экспертизу, для которой из Берлина был приглашен крупнейший психиатр, профессор Артур Кронфельд. Он несколько дней наблюдал Гитлера с "ближайшей дистанции" и сделал для себя подробные записи. И вот этот самый Кронфельд в 1935 году оказался... в Москве. В отличие от иных политэмигрантов, он не испытал никаких сложностей при переезде; ему даже удалось перевезти (через Швейцарию) свою огромную библиотеку. В Москве Кронфельд стал ведущим исследователем в крупнейшей психиатрической клинике (знаменитая "Канатчикова дача"), причем ее сотрудники между собой поговаривали, что Кронфельд находится под особым патронажем Кремля, консультируя его по интересующим Сталина вопросам, в том числе и о личности Гитлера. В 1941 году в Москве вышла книга Кронфельда, в которой были опубликованы его медицинские суждения по поводу психических особенностей фюрера. Кронфельд писал:

"Гитлер среднего роста, узкие плечи, широкий таз, толстые ноги, тяжелая походка подчеркивает безобразное строение тела. Незначительный рост, небольшие мутные глаза, короткий череп, слишком большой подбородок подчеркивают известную дегенеративную примитивность... Он невероятно гримасничает, постоянно в каком-то беспокойном движении. Как многие резко выраженные психопатические личности, Гитлер ненормален в половом отношении... У Гитлера бывают судорожные эпилептические припадки"{5}.

Подобная характеристика с медицинской точки зрения была очень важна. Строение тела, организация речи и ее мимическое сопровождение представляют для психиатров огромный интерес, что дало Кронфельду основания для своих выводов. Кроме того, книга содержала подробности, касающиеся интимной сферы жизни Гитлера. Свидетельство Кронфельда было хотя и спорно, но интересно, потому что, по словам медика, основывалось как на личных впечатлениях от пациента, так и на беседах с ближайшими соратниками Гитлера. Имена их он не назвал, ссылаясь на врачебную тайну. Кронфельд писал:

"Можно считать установленным, что чувство любви к женщине ему недоступно. В прошлом он был в половой связи с Гейнесом и Эрнстом. Оба были убиты по приказу рейхсканцлера 30 июня 1934 года. Я располагаю следующими сведениями о его интимной жизни: в конце 1932 года известный в Берлине "телепат-гипнотизер" Гануссен, сторонник Гитлера и человек, близкий к фашистскому берлинскому начальнику полиции графу Гелъдорфу, передавал мне, что Эрнст сам очень подробно рассказывал ему о его гомосексуальной близости с Гитлером в 1933 году"{6}.

Эти особенности оспаривались, в том числе и самим Гитлером. Тем не менее интересно, что до сведения советского руководства они доводились. В больнице считали, что Кронфельда использовали в Кремле, чтобы получить информацию о Гитлере "из первых рук". Что же, и это нельзя исключить...

Нелепо изображать Сталина чуть ли не давним поклонником Гитлера, который якобы спал и видел дружбу Советского Союза и Германии. Среди исконных врагов коммунизма и СССР, которые в глазах Сталина окружали "родину социализма", Гитлер занимал свое законное место. "Майн кампф" в специально сделанном для Политбюро русском переводе была прекрасно известна и Сталину, и другим советским лидерам. Антисоветская направленность германской политики с момента прихода Гитлера к власти не могла и не должна была игнорироваться в Москве. Как говорил Сталин 25 ноября 1936 года, "мутная волна фашизма оплевывает социалистическое движение рабочего класса и смешивает с грязью демократические устремления лучших людей цивилизованного мира"{7}. Он призывал к "борьбе против фашистского варварства". Более того, Гитлер был нужен и полезен Сталину для конструирования "образа врага", который только и ждал случая напасть на СССР, в частности и тогда, когда военной опасности для советской страны не существовало.

О том, что для Сталина Гитлер был удобнейшим средством создания "образа врага", свидетельствует один архивный документ более позднего времени. В 1937 году Лев Троцкий прислал из эмиграции на имя ЦИК телеграмму с предложением принять участие в "повороте в сторону советской демократии, начиная с открытия последних судебных процессов". Телеграмму, конечно, передали Сталину. Он наложил на ней размашистую резолюцию: "Шпионская рожа! Наглый шпион Гитлера"{8}.

К этой резолюции присоединились Молотов, Ворошилов и Жданов. Конечно, им удобнее всего было для компрометации Троцкого и иных оппозиционеров изображать их прислужниками Гитлера. Так поступили с Тухачевским, а на судебных процессах Вышинский сконструировал несуществовавшие контакты сына Троцкого с гестапо и т.п.

Когда же речь шла о серьезной политике, Сталин вел себя осмотрительнее. В этом смысле показательна ставшая известной уже после войны история со статьей того же М. Н.Тухачевского в "Правде", в которой маршал 31 марта 1935 года выступил с резким разоблачением военных планов Гитлера. Статья так и должна была называться: "Военные планы Гитлера". Человек опытный, Тухачевский заранее послал текст Сталину. Сразу прочитав статью, тот, во-первых, изменил ее название: вместо "Военные планы Гитлера" - "Военные планы нынешней Германии", во-вторых, сократил цитаты из Гитлера. Кроме того, Сталин вычеркнул абзацы статьи, в которых сопоставлялась военная позиция Германии в 30-е годы и после первой мировой войны и подтверждалось мнение автора об исключительно антисоветской, а не антифранцузской линии Гитлера. Наконец, Сталин снял такой "мажорный" и, видимо, слишком традиционный финал статьи:

"Неистовая, исступленная политика германского национал-социализма толкает мир в новую войну. Но в этой своей неистовой милитаристской политике национал-социализм наталкивается на твердую политику мира Советского Союза. Эту политику мира поддерживают десятки миллионов пролетариев и трудящихся всех стран. Но если, несмотря на все, капиталисты и их слуги зажгут пламя войны и рискнут на антисоветскую интервенцию, то наша Красная Армия и вся наша социалистическая индустриальная страна железными ударами любую армию вторжения обратят в армию гибели, и горе тем, кто сам нарушил свои границы. Нет силы, способной победить нашей социалистической колхозной страны, страны с ее гигантскими людскими и индустриальными ресурсами, с ее великой коммунистической партией и великим вождем тов. СТАЛИНЫМ"{9}.

Конечно, автор согласился с правкой.

Так что это было? Желание "не обижать" фюрера? Нет, конечно. Сталин лишь снимал те возможные дипломатические осложнения, которые могли быть следствием слишком прямолинейных обвинений в адрес Гитлера. В некотором смысле Сталин действовал в духе Литвинова, который, как выясняется из архивных документов, в 1935 году вместе со всем Политбюро еще надеялся на то, что удастся - базируясь на принципах советско-германских отношений 30-х годов - предотвратить нарастание угрозы внешнеполитической изоляции Москвы. В это время - с полного согласия Сталина - советская дипломатия и разведка осуществляли довольно глубокие зондажи, пытаясь нащупать в германских правящих кругах своих союзников. Эту миссию в 1935 - 1936 годах выполнял специальный эмиссар, тбилисский знакомый Сталина по дореволюционным временам Давид Канделаки. Вступив в контакт с банкиром, тогда еще министром, Яльмаром Шахтом и с ближайшим окружением Геринга, Канделаки зондировал возможность возобновления высокого уровня экономических отношений с Германией и возможность политического урегулирования. Была ли это попытка предвосхитить пакт Молотова - Риббентропа? Опять же не будем искажать исторические факты. Они же говорят, что в 1935 году советский расчет делался вовсе не на Гитлера, а на его оппонентов. В секретном письме на имя Сталина от 12 марта 1935 года Литвинов прямо разъяснял, что Канделаки предлагал "поддержать Шахта против Гитлера"{10}.

Другое дело, что этот расчет был ошибочным. Сталин ошибался вместе с Литвиновым и тогдашним послом в Берлине Крестинским (своими будущими жертвами), полагая возможным "укрощение" Гитлера, в чем, впрочем, он был далеко не одинок. Такую же ошибку совершали Чемберлен в Лондоне и Даладье в Париже, готовя курс мюнхенского "умиротворения". В 1935 году Гитлер, узнав от Геринга о советских "авансах", дал отрицательный ответ, понимая, что о нем будет известно лично Сталину (о Канделаки немецкая разведка ошибочно докладывала, будто он является школьным товарищем Сталина). Но Канделаки сам намекал своему партнеру Герберту Герингу (племяннику генерала), что свои предложения вносит по согласованию со Сталиным...

В том, что примерно в 1934 году Сталин надеялся "укротить" Гитлера и избежать перехода Германии в лагерь открытых врагов Москвы, нельзя видеть преступления. Преступным и роковым зато было то, что Сталин в стане своих врагов-империалистов не смог увидеть главного, самого опасного врага. Если прочитать его основополагающую речь на XVII съезде ВКП(б) в январе 1934 года, то там достаточно атак на Англию и Францию как представляющих главную опасность для СССР, а фашистские государства упомянуты весьма мягко и даже извинительно: он говорил, что приход нацистов к власти не повод для ухудшения отношений с Германией.

"Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например в Италии, не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной..."{11}.

Была ли альтернатива такому толкованию? Она была изложена на том же съезде в последней съездовской речи Николая Бухарина. Тот требовал отнестись к нацистской идеологии со всей серьезностью, ибо в ней проповедуется "открытый разбой, открытая скотская философия, окровавленный кинжал, открытая поножовщина". Бухарин предупреждал, что германская агрессия будет направлена против СССР. Его заключительные слова сегодня звучат пророчески:

"Вот кто стоит перед нами и вот с кем мы должны будем, товарищи, иметь дело во всех тех громаднейших исторических битвах, которые история возложила на наши плечи"{12}.

Стенограмма фиксирует: "Аплодисменты". Не бурные, не продолжительные, не овация, какие получали Сталин и его приверженцы. Просто аплодисменты.

Кто будет спорить о ключевой роли периода 1939 - 1941 годов в политическом уравнении Сталин - Гитлер? Ведь в это роковое для Европы время вплотную и, главное, без каких-либо посредников столкнулись эти личности. Каждый из них действовал в расчете на ту или иную прямую реакцию партнера, строя схему игры, в которой один хотел переиграть другого. Об этом Гитлер прямо говорил в кругу ближайших сподвижников, Сталин делился тем же, по свидетельству Н. С.Хрущева, со своими соратниками.

Был ли драматический поворот августа 1939 года результатом сговора, взаимного обмана или маневром? Или всем вместе? Над этими загадками бились и бьются политики и историки, перебирая довольно скудные архивные свидетельства, особенно касающиеся принятия решения о пакте Сталиным. Сегодня критики и обличители этого решения возмущенно спрашивают: как мог Сталин не видеть, что пакт выгоден Гитлеру, что он открывает Германии дорогу к разгрому Польши, что он оставляет Советский Союз один на один без западных держав - с фашистской Германией?

То, что случилось летом - осенью 1939 года, долгое время представляло загадку для историков. Теперь документы позволяют составить "расклад" сложной дипломатической игры, в которой каждый из участников - Сталин, Гитлер, Чемберлен, Даладье - пытался перехитрить другого и всех вместе взятых. Какова же была игра Сталина?

Документы говорят, что будущее нападение Германии на Советский Союз было для Сталина ясным. Если взглянуть на документы стратегического планирования Генштаба Красной Армии, то они - начиная с 1936 года определяли Германию в качестве будущего противника на Западе. Оперативный план будущей войны, сформулированный в 1938 году{13}, исходил именно из этого. В 1939 году он не изменялся (вплоть до августа 1940 г.){14}. Сохранился этот "категорический императив" и в начале 1939 года, когда начались первые немецкие зондажи. Существует уникальный документ: дневник советского посла в Германии А.Мерекалова, который записал содержание его доклада на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 21 апреля 1939 года{15}, куда его вызвали из Берлина. Сталин задал послу простой вопрос:

- Скажи, пойдут на нас немцы или не пойдут?

Мерекалов ответил:

- Да, немцы неизбежно пойдут на Советский Союз. Пройдет 2 или 3 года, но неизбежен военный конфликт Германии и СССР, и исходя из этого необходимо строить наши политические отношения с ней.

Как вспоминал Мерекалов, Сталин согласился с его оценкой, и на этом же заседании Политбюро приняло соответствующие решения.

Оценка была принята, но выводы оказались неожиданными. Именно с апреля советские дипломаты в Берлине (самому Мерекалову было приказано остаться в Москве) стали внимательно относиться ко всем казавшимся ранее абсурдными немецким "авансам".

В эти дни в Москве побывал и посол в Англии Майский, который участвовал в переговорах с Англией и Францией. В 30-е годы советская дипломатия видела выход в создании системы коллективной безопасности (с ее пактами между СССР, Францией, Чехословакией). В условиях безусловной угрозы Советскому Союзу со стороны Германии на Западе и Японии - на Востоке эти соглашения казались и Сталину приемлемыми. Но никогда его не оставляла подозрительность в отношении западных демократий, игравших тогда ключевую роль в европейском концерте держав. Советский Союз все время оставался на положении Золушки в европейском дворце, и перспектива оказаться в таком же положении в случае войны Сталина, безусловно, не устраивала. Достаточно прочитать его заявления на XVII и XVIII съездах партии. Они отражали принципиальное, в том числе психологическое, неприятие любого капиталистического партнера, даже если союз с ним обещал преимущества, как англо-французско-советский альянс против Германии.

Но вот на мрачном горизонте затяжных и изнурительных переговоров Москвы с Лондоном и Парижем появляется новая фигура - Гитлер с его заманчивыми предложениями: исключение угрозы участия СССР в войне, устранение неугодного соседа - Польши, приращение за ее счет советской территории, перспектива дальнейшего прироста территории СССР за счет Прибалтики. Как прозрачно намекали немецкие дипломаты - Шнурре, Вайцзеккер и сам Риббентроп, предлагался прямой раздел сфер влияния в Восточной и Юго-Западной Европе. Перед этим искушением Сталин устоять не смог. Иными словами, решение в 1939 году пойти по пути возможного раздела сфер влияния (по типичному империалистическому принципу!) означало нечто большее, чем уловку. Недаром, как вспоминал переводчик Сталина Владимир Павлов, в самом начале первой беседы с Риббентропом 23 августа 1939 года Сталин нетерпеливо прервал вступительные пышные тирады имперского министра и потребовал перейти к "сути дела" - к обозначению сфер взаимных интересов. Конечно, о таком Сталин не мог и мечтать в отношениях с Англией и Францией. Для Чемберлена или Даладье подобный раздел был просто немыслим. Скорее они пошли бы на сделку с Гитлером (Чемберлен и Даладье попытались это сделать в Мюнхене в 1938 г.), но со Сталиным они этого делать не собирались...

Конечно, Сталин не был наивным политиком, пришедшим в телячий восторг от предложений, привезенных Риббентропом в Москву 23 августа 1939 года. Во-первых, он прекрасно знал эти предложения от советских дипломатов в Берлине. Во-вторых, он сразу потребовал от имперского министра больше того, что он привез (тот был вынужден срочно звонить в Берлин), и получил. Некоторого скепсиса и даже издевательской иронии Сталина имперский министр, спешивший донести Гитлеру о своих успехах, просто не заметил. Например, он не сообщил о такой сцене, разыгравшейся на приеме в Кремле в честь Риббентропа. Министр поднялся по знаменитой лестнице Большого Кремлевского дворца и приветствовал Сталина вытянутой рукой. Окружение Сталина замерло: какая провокация! Но Сталин неожиданно ответил... книксеном. Взявшись пальцами за края своего френча, он картинно присел перед гостем. Собравшиеся разразились громовым хохотом.

У Сталина были свои резоны. Он их излагал редко: например, нет никаких следов его высказываний на заседаниях Политбюро в мае - августе 1939 года. Есть, однако, ценное свидетельство, в подлинности которого нет никаких сомнений. Сомнение может быть только в полной искренности изложенной Сталиным позиции. Но она так или иначе была изложена им в длительной беседе с главой Коминтерна Георгием Димитровым 7 сентября 1939 года и сразу была записана последним в своем дневнике. Запись гласила{16}:

"7.9.39.

В Кремле (Сталин, Молотов, Жданов).

Сталин{16.1}

- Война идет между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т.д.).

- Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга.

- Неплохо, если бы руками Германии было расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии).

- Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расшатывает, подрывает капиталистическую систему.

- Позиция коммунистов у власти иная, чем коммунистов в оппозиции.

- Мы хозяева у себя дома.

- Коммунисты в капиталистических странах в оппозиции, там буржуазия хозяин.

Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против.другой, чтобы лучше разодрались.

- Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии.

- Следующий момент - подталкивать другую сторону.

- Коммунисты капиталистических стран должны выступать решительно против своих правительств, против войны.

До войны противопоставление фашизму демократического режима было совершенно правильно.

- Во время войны между имперскими державами это уже неправильно.

- Деление капиталистических государств на фашистские и демократические потеряло прежний смысл.

- Война вызвала коренной перелом.

- Единый народный фронт вчерашнего дня был для облегчения положения рабов при капиталистическом режиме.

- В условиях империалистической войны поставлен вопрос об уничтожении рабства!

- Стоять сегодня на позиции вчерашнего дня (единый нар. фронт, единство наций) - значит скатываться на позиции буржуазии.

- Этот лозунг снимается.

- Польское государство раньше (в истории) было нац. государство. Поэтому революционеры защищали его против раздела и порабощения.

- Теперь - фашистское государство угнетает украинцев, белорусов и т.д.

- Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше!

- Что плохого было бы, если бы в результате разгрома Польши мы распространили социалистическую систему на новые территории и население.

Мы предпочитали соглашение с так называемыми демокр. странами и поэтому вели переговоры.

- Но англичане и французы хотели нас иметь в батраках и притом за это ничего не платить!

- Мы, конечно, не пошли бы в батраки и еще меньше, ничего не получая.

Надо сказать рабочему классу

- Война идет за господство над миром.

- Воюют хозяева капиталистических стран за свои империалистические интересы.

- Эта война ничего не даст рабочим, трудящимся, кроме страданий и лишений.

- Выступить решительно против войны и ее виновников.

- Разоблачайте нейтралитет, буржуазный нейтрал. стран, которые, выступая за нейтралитет у себя, поддерживают войну в других странах в целях наживы".

Если отвлечься от "специального заказа" беседы Сталина с Димитровым, которому Сталин хотел доказать пользу и даже благотворность пакта для мирового коммунистического движения, то в знаменателе остается: стремление к укреплению позиций СССР, который должен был оставаться "третьим смеющимся" в схватке двух империалистических хищников. Такого рода мечту Сталин высказал еще в 1925 году, на пленуме ЦК РКП(б), явно желая подражать Ленину, который, совершив в Бресте свой резкий поворот, стремился использовать одного хищника против другого. Достаточно наивное представление Сталина о Гитлере как о человеке, который "подрывает капиталистическую систему", сочеталось с макиавеллистским призывом "подталкивать одну сторону против другой". Еще циничнее рассуждения о "фашистской Польше" - давнем противнике Сталина, не пожелавшем сдаться Красной Армии в 1920 году. Запись Димитрова дает нам своего рода образец сталинского метода обоснования любых своих действий. Это не волюнтаристское "делаю, что хочу", а "делаю, потому что хочу".

Встреча в Берлине

Сталин и Гитлер никогда не встречались, хотя легенды об этом ходят по миру. Первая из них относится к 1913 году, когда оба действительно жили в одном городе - Вене. Владельцы небольшой гостиницы на Шенбруннершлоссштрассе в XIV районе Вены близ знаменитого императорского дворца рассказывают посетителям, что в комнате на первом этаже жил Иосиф Сталин и здесь же снимал комнату Адольф Гитлер. Но, как гласит известная поговорка, "если это и неправда, то хорошо придумано".

В свои венские годы Сталин и вправду жил в этом доме, снимая койку в комнате другого русского эмигранта, будущего советского дипломата Александра Трояновского. В эти месяцы Гитлер жил в другом, далеком отсюда XX районе в мужском общежитии на Мельдеманнштрассе. Гитлер пробавлялся уличной продажей своих акварелей, к которым русские эмигранты едва ли приценивались; Сталин же, языка не зная, вообще по городу старался не бродить...

Вторая легенда относится к более позднему времени. Ее пустил в ход не кто иной, как небезызвестный шеф ФБР Эдгар Гувер, который в 1940 году доложил Рузвельту, что, по его надежным данным, Сталин и Гитлер точно встретились во Львове 17 октября 1939 года, якобы для заключения секретного военного соглашения. Сведения Гувера были чистой выдумкой. Сталин в этот день был в Москве (это подтверждают записи секретарей, тщательно фиксировавших посетителей генсека), Гитлер - в Берлине. Да и зачем им было тайно ехать в неспокойный Львов, когда Молотов в скором времени посетил Берлин? Именно тогда, провожая 13 ноября 1940 года посланца Сталина к дверям, Гитлер, обращаясь к нему, попросил переводчика Валентина Бережкова перевести: "Я считаю Сталина выдающейся исторической личностью. Да и сам я рассчитываю войти в историю. Поэтому естественно, чтобы два таких политических деятеля, как мы, встретились. Я прошу Вас, господин Молотов, передать господину Сталину мои приветы и мое предложение о такой встрече в недалеком будущем..."

Интерпретаторы советско-германского пакта о ненападении с традиционных позиций советской эпохи считают его хитрой, даже гениальной уловкой и не видят за тогдашними формулировками пакта Молотова - Риббентропа серьезной стратегической линии на возможность дальнейшего (после 1939 г.) раздела сфер влияния с участием Советского Союза. Ссылаются они и на знаменитые переговоры В.Молотова в Берлине 12 - 14 ноября 1940 года с Гитлером. Перед этим Германия в необычной форме - было направлено письмо министра Риббентропа не его коллеге Молотову, а прямо Сталину - предложила Сталину обсудить вопрос о вступлении СССР в подписанный 27 сентября 1940 года "тройственный пакт" Германии, Италии и Японии. Как известно, СССР в пакт не вступил.

Более того: сразу после встречи с Молотовым Гитлер принял решение подписать директиву на операцию "Барбаросса". Те же традиционные интерпретаторы видят в подобном развитии событий аргументы в свою пользу. Но реальная политическая фактура ноябрьских переговоров заставляет снова серьезно задуматься о смысле политики Сталина.

Спора нет: до сего времени это сделать было трудно. Каждая из сторон немецкая и советская - излагала ход переговоров по-своему. После войны появились немецкие записи бесед Молотова с Гитлером, по которым окончательных выводов сделать было невозможно. Затем - лишь в 1992 году! в Москве был опубликован текст шифротелеграмм, которые Молотов посылал Сталину из Берлина (автор книги предпринял эту публикацию на страницах журнала "Международная жизнь" вместе с молодым дипломатом С.Горловым){17}. Но и они не дали ответов на все вопросы, так как в шифровках Молотов ссылался на некие предварительные директивы{18}, которые в архиве МИД найти не удалось. Единственное, что было ясно: Молотов в Берлине боялся лишнее слово произнести без согласования со Сталиным. Не будет преувеличением сказать, что по сути это была встреча Гитлера не с Молотовым, а со Сталиным.

Сегодня мы в состоянии еще раз повторить вещие булгаковские слова: рукописи не горят. Вопреки неоднократным заверениям руководителей дипломатических архивов, директивы Сталина для берлинских переговоров сохранились. Они находятся в личном архиве Молотова, хранившемся в архиве Общего отдела ЦК КПСС. Текст действительно рукописный. Писал Молотов, судя по всему, под диктовку (Сталина, конечно). Многие слова сокращены, текст испещрен подчеркиваниями различного вида. Подлинность - абсолютная, так как молотовский почерк прекрасно известен. Дата - 9 ноября 1940 года, то есть день перед отъездом из Москвы. Запись озаглавлена: "Некот. [орые] дир. [екти] вы к берл.[инской] поездке". Текст гласит{19}:

"С. Секретно

Некот. дир. вы к берл. поездке

9.Х1.40

"1.Целъ поездки:

а) Разузнать действительные намерения Г. и всех участников Пакта 3-х (Г., И., Я.) в осуществлении плана создания "Новой Европы", а также "Велик. Восточноазиатского Пространства", границы "Новой Евр." и "Вост. Аз. Пр."; характер госуд. структуры и отношения отд. европ. государств в "Н.Е." и в "В.А.", этапы и сроки осуществления этих планов, и по кр. мере ближайшие из них; перспективы присоединения других стран к Пакту 3-х; место СССР в этих планах в данный момент и в дальнейшем.

б) Подготовить первоначальную наметку сферы интересов СССР в Европе и также в Ближней и Средней Азии, прощупав возможность соглашения об этом с Г., а также с И., но не заключать какого-либо соглашения с Г. и И. на данной стадии переговоров, имея в виду продолжить эти переговоры в Москве, куда должен приехать Риб. в ближайшее время.

2. Исходя из того, что с. -г. соглашение о частичном разграничении сфер интересов СССР и Германии событиями исчерпано (за исключ. Финл.), в переговорах добиваться, чтобы к сфере интересов СССР были отнесены:

а) Финляндия - на основе с.г. соглашения 39 г., в выполнении которого Г. должна устранить всякие трудности и неясности (вывод герм, войск, прекращение всяких политич. демонстраций в Ф. и в Г., направленных во вред интересам СССР).

б) Дунай, в части морского Дуная, в соответствии с директивами т. Соболеву.

Сказать также о нашем недовольстве тем, что Г. не консультировалась с СССР по вопросу о гарантиях и вводе войск в Румынию.

в) Болгария-главный вопрос переговоров, должна быть, по договоренности с Г. и И., отнесена к сфере интересов СССР на топ же основе гарантий Болгарии со стороны СССР, как это сделано Германией и Италией в отношении Румынии, с вводом советских войск в Болгарию.

г) Вопрос о Турции не может быть решен без нашего участия, т.к. у нас есть серьезные интересы в Турции.

д) Вопрос о дальнейшей судьбе Румынии и Венгрии, как граничащих с СССР, нас очень интересует и мы хотели бы, чтобы об этом с нами договорились.

[е) Вопрос об Иране не может решаться без участия СССР, так как там у нас есть серьезные интересы. Без нужды об этом не говорить].

ж) В отношении Греции и Югославии мы хотели бы знать, что думает Ось предпринимать".

Далее шли пункты о Швеции, Балтике, Турции, Англии, США. Под конец упоминались Китай и судьба Британии:

"9. Относительно Китая в секретном протоколе в качестве одного из пунктов этого протокола сказать о необходимости добиваться почетного мира для Китая (Чан-Кай-Ши), в чем СССР, м.б. с участием Г. и И. готов взять на себя посредничество, причем мы не возражаем, чтобы Индонезия была признана сферой влияния Японии (Манчжоу-Го остается за Я.).

10. Предложить сделать мирную акцию в виде открытой декларации 4-х держав (если выяснить благоприятный ход основных переговоров: Болг., Турция и др.) на условиях сохранения Великобританской Империи (без подмандатных территорий) со всеми теми владениями, которыми Англия теперь владеет, и при условии невмешательства в дела Европы и немедленного ухода из Гибралтара и Египта, а также с обязательством немедленного возврата Германии ее прежних колоний..."

Историкам предстоит разбираться во всех подробностях этого документа, потрясающего своим цинизмом. Сейчас важнее не подробности, а общая концепция сталинского замысла возможного раздела сфер влияния между Советским Союзом, с одной стороны, и Германией, Италией, Японией - с другой. В нем делятся не какие-либо малые страны типа прибалтийских. Идет речь о континентах, включая великодушную гарантию "Великобританской Империи" (кстати, именно это предлагал англичанам Гитлер на закулисных переговорах, на которые в особом пункте Сталин велел Молотову намекнуть).

Могут возразить: все это он "разыгрывал", заранее зная обо всем (многомудрый, великий и всеведущий Сталин). Но зачем было в разговоре наедине со своим ближайшим сподвижником говорить о "подготовке первоначальной наметки сферы влияния СССР в Европе, а также в Ближней и Средней Азии, прощупав возможности соглашения с Г., а также с И."? Обманывать Молотова?

Зачем было Сталину 25 ноября срочно вызывать к себе Георгия Димитрова и сообщать ему о том, что "сегодня делаем болгарам предложение о заключении пакта взаимопомощи" с далеко идущими политическими, экономическими и военными целями? Сталин разъяснил, что "при заключении пакта о взаимопомощи мы не только не возражаем, чтобы Болгария присоединилась к тройственному пакту, но тогда и мы сами присоединимся к этому пакту"{20}. Зачем было после возвращения Молотова из Берлина посылать Гитлеру формальное согласие на вступление СССР в тройственный пакт?

Вопросов много. Много и ответов, но они не могут вычеркнуть из истории XX века трагических событий, которые предшествовали нападению Германии на Советский Союз. Другое дело, что Гитлер вовсе не собирался делиться со Сталиным. Сталин понял это слишком поздно.

Писал ли Сталин Гитлеру?

Факт остается фактом: непосредственное общение двух "таких политических деятелей", как Сталин и Гитлер, ограничилось перепиской. Первое послание Гитлера было датировано 21 августа 1939 года, ответ Сталина - тем же днем. Известны и телеграммы, которыми обменивались Сталин и Гитлер по табельным датам (среди них многозначительная телеграмма Сталина "о немецко-советской дружбе, скрепленной кровью"). Но в этом общении есть одно "белое пятно". О нем-то и пойдет речь в этом разделе.

...5 мая 1941 года в резиденции немецкого посла в СССР графа Фридриха Вернера фон дер Шуленбурга состоялась встреча, которая, окажись она успешной, могла бы повлиять на ход XX века. Граф Шуленбург - приверженец той самой прорусской группы немецких политиков, на которых в начале гитлеровской эры ставили Сталин и Литвинов, - решился на шаг, не имевший прецедента в дипломатической практике. Посол страны, готовившей нападение на СССР, решил предупредить будущую жертву агрессии о грозящей опасности. Только что он побывал в Берлине и из разговоров в своем ведомстве и с друзьями-военными убедился, что нападение предрешено и приготовления к нему завершаются. Говорить об этом советскому послу в Берлине было бы опасным, зная систему подслушивания. Но приехав в Москву, граф узнал, что посол Деканозов находится в советской столице. Дипломатический этикет делал обычным делом встречу двух послов, тем более что Шуленбург пользовался в Москве высокой репутацией. Бояться советских "жучков" не следовало: они могли лишь продублировать сообщения Шуленбурга для советского высшего руководства. Днем 5 мая Деканозов прибыл на завтрак в резиденцию посла в Чистом переулке вместе с переводчиком Владимиром Павловым - человеком надежным, работавшим в этом качестве со Сталиным и Молотовым. Сохранилась запись, сделанная Деканозовым для доклада начальству. Из нее "вычитать" шуленбурговское предупреждение можно лишь с трудом, что вполне объяснимо: Деканозов прекрасно знал настроения Сталина и Берия, так как на его соответствующие шифротелеграммы из Берлина он получал гневные ответы о "фальшивках" и "английских провокациях". Поэтому при написании документа Деканозов и Павлов избирали самые осторожные формулировки - благо, они были без свидетелей{21}. Зато в устной версии Анастаса Микояна, которому Сталин рассказывал о беседе Деканозова, предупреждение было достаточно недвусмысленным.

Беседа не прошла без следа. 9 мая Деканозов неожиданно для Шуленбурга попросил о новой встрече, которая состоялась уже не в Чистом переулке, а недалеко от резиденции Шуленбурга, в знаменитом особняке Наркоминдела на Спиридоньевке. Деканозов вернулся к теме "взаимного недовольства" СССР и Германии, разобрав отдельные пункты (германские гарантии Румынии, советско-югославский пакт, никелевые рудники в Петсамо), и изложил предложение, безусловно, исходившее от Сталина и Молотова. Запись, снова сделанная Павловым и до 1993 года хранившаяся в секретном архиве Молотова, гласит{22}.

"Я продумал вопрос о мерах, которые можно было бы предпринять... Мне казалось, что поскольку речь может идти об обоюдных действиях, то можно было бы опубликовать совместное коммюнике, в котором, например, можно было бы указать, что с определенного времени распространяются слухи о напряженности советско-германских отношений и о назревающем якобы конфликте между СССР и Германией, что эти слухи не имеют под собой основания и распространяются враждебными СССР и Германии элементами.

Я подчеркнул, что не формулирую окончательного содержания коммюнике, ибо высказываю свое личное предложение. При этом я, отклоняясь от темы, спросил Шуленбурга, читал ли он опровержение ТАСС, опубликованное сегодня в газетах, и какого он мнения по поводу этого опровержения.

Шуленбург ответил, что читал, но от высказывания своего мнения уклонился. В ответ на мое предложение Шуленбург заявил, что у него имеется другое предложение. Он полагал бы целесообразным воспользоваться назначением Сталина главой Советского правительства. По мнению Шуленбурга, Сталин мог бы в связи с этим обратиться с письмами к руководящим политическим деятелям ряда дружественных СССР стран, например к Мацуока, Муссолини и Гитлеру, "может быть, - добавил Шуленбург, - и к Турции", и указать в этих письмах, что, став во главе правительства (Ш. опять как бы ошибочно сказал - "государства"), заявляет, что СССР будет и в дальнейшем проводить дружественную этим странам политику. Текст писем, адресованных указанным странам, мог бы быть одинаковым, но в письме, адресованном Гитлеру, во второй его части, могло бы быть сказано, например, так, что до Сталина дошли сведения о распространяющихся слухах по поводу якобы имеющегося обострения советско-германских отношений и даже якобы возможности конфликта между нашими странами. Для противодействия этим слухам Сталин предлагает издать совместное германо-советское коммюнике примерно указанного мною содержания. На это последовал бы ответ фюрера, и вопрос, по мнению Ш., был бы разрешен.

Передав мне это, Ш. добавил, что, по его мнению, мое предложение о коммюнике хорошее, но надо действовать быстро, и ему кажется, что можно было бы таким образом объединить эти предложения.

В дальнейшей беседе Шуленбург отстаивал свое предложение, говорил, что надо сейчас очень быстро действовать, а его предложение можно очень быстро реализовать. Если принять мое предложение, то в случае передачи текста коммюнике в Берлин там может не оказаться Риббентропа или Гитлера и получится задержка. Однако если Сталин обратится к Гитлеру с письмом, то Гитлер пошлет для курьера специальный самолет и дело пойдет очень быстро".

Деканозов вел себя очень осторожно:

"Видя, что Шуленбург не поддерживает предложение о совместном коммюнике, я сказал, что не настаиваю на своем предложении, которое было мною сделано по просьбе посла, выразившего беспокойство по поводу слухов. Кроме того, разговор о письме т. Сталина Гитлеру вообще является гипотетичным, и я не могу входить в подробности его обсуждения. К тому же я предвижу трудности в его реализации".

Шуленбург, в свою очередь, "вернул" предложение:

"Было бы хорошо, чтобы Сталин сам от себя спонтанно обратился с письмом к Гитлеру".

Самое главное было сделано: идея письма Сталина стала на повестку дня. Записи (опять-таки сделанные Владимиром Павловым) не содержат указаний на то, какие выводы были сделаны на основании бесед 9 и 12 мая. Но мне представляется возможным высказать определенное предположение о практических выводах, что я основываю на словах, слышанных не от кого другого, как от Георгия Константиновича Жукова. Этот разговор состоялся в 1966 году на его подмосковной даче, где маршал жил последние годы своей жизни. Здесь он писал свои мемуары, точнее, вел бумажную войну с партийными контролерами, навязывавшими маршалу свои представления о войне и вычеркивавшими им неугодное. Но ко мне маршал отнесся благосклонно - то ли потому, что я служил в его штабе весной 1945 года, то ли потому, что приехал с рекомендацией хорошо знакомого Жукову Константина Симонова.

Основная речь у нас шла о битве под Москвой, но маршал не мог не говорить о предвоенном периоде, о его роли как начальника Генерального штаба Красной Армии. Было упомянуто и злополучное заявление ТАСС, появившееся в советской печати 14 июня 1941 года. В нем советское правительство категорически опровергало спровоцированные "враждебными СССР и Германии силами" слухи о якобы готовящемся немецком нападении. Это заявление привело тогда советских людей в полное замешательство: с одной стороны, народ чувствовал, что в воздухе действительно "пахнет войной", с другой - привык верить сообщениям ТАСС как святому евангелию.

- Но я воспринял его по-своему, - сказал маршал.

- Почему?

Он объяснил это так:

- Где-то в начале июня я решил, что должен предпринять еще одну попытку убедить Сталина в правильности сообщений разведки о надвигающейся опасности. До сих пор Сталин отвергал подобные доклады начальника Генштаба. Как-то он говорил по их поводу: "Вот видите, нас пугают немцами, а немцев пугают Советским Союзом и натравливают нас друг на друга". Вместе с наркомом обороны Семеном Константиновичем Тимошенко мы взяли подготовленные штабные карты с нанесенными на них данными о противнике и его сосредоточении. Докладывал я. Сталин слушал внимательно, но молча. После доклада он отправ


<== предыдущая | следующая ==>
Правила НЛП для жизни в кайф | Сацыяльна-эканамічнае развіццё Беларусі ў ХІХ стагоддзі

Date: 2015-09-19; view: 222; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию