Два индикатора

А теперь подведем итог. Мы рассмотрели несколько вариантов начальной фазы этногенеза – фазы подъема, коснулись разных эпох и стран. Так спросим себя: а что же есть общего между Византией до Константина, мусульманами времен первых халифов, китайцами династии Тан, европейцами эпохи раннего феодализма? А ведь разница в стереотипах поведения между ними – колоссальная!

В чем же тут общее? Общее в двух моментах, которые нам удалось подметить, – в отношении общества к человеку и отношении человеческого коллектива к природе.

Вот эти два индикатора для нас и будут важны.

Как мы вскрываем этнические отношения? Только исследуя модификации и изменения общественных отношений. В истории описаны общественные отношения, история – наша путеводная нить, нить Ариадны, которая помогает нам выйти из лабиринта. Поэтому нам историю знать надо.

Что же мы можем отметить для этой фазы становления этногенеза? Общество (все равно из кого состоящее: будь то арабы, монголы, древние евреи, византийцы, франки) говорит человеку одно: «Будь тем, кем ты должен быть!» В этой иерархической системе если ты король – будь королем, если ты министр – будь министром, если ты рыцарь – будь рыцарем и не вылезай никуда, исполняй свои функции, если ты слуга – будь слугой, если ты крестьянин – будь крестьянином, плати налог. Никуда не вылезай, потому что в этой крепко слаженной иерархической системе, составляющей консорцию, каждому человеку выделяется определенное место. Если они начнут бороться друг с другом за теплые места, а не преследовать одну общую цель, они погибнут. И если это случается, то они и гибнут, а в тех случаях, когда они выживают, действует этот же самый императив.

Ну хорошо. А если, скажем, король не соответствует своему назначению? Свергнуть его, нечего с ним цацкаться! А если министр оказывается глупым и неудовлетворительным? Да отрубить ему голову! А если рыцарь или всадник оказывается трусоватым и недисциплинированным? Отобрать лошадь, оружие и выгнать к чертям собачьим, чтобы близко и духом его не пахло! А если крестьянин не платит налог? «Ну, это мы заставим, – говорили они, – это мы умеем». В общем, каждый должен был быть на своем месте. Из коллектива с таким общественным императивом получалась весьма слаженная этническая машина, которая либо ломалась, либо развивалась дальше и переходила в другую фазу – акматическую. Ее мы сейчас затрагивать не будем, поскольку ей будет посвящена отдельная глава.

А пока зададимся еще одним немаловажным вопросом: как отражается эпоха подъема на природе?

Как я уже сказал, арабы и их эпоха подъема никак не повлияли на пустыню, потому что арабские пассионарии довольно быстро из этой пустыни ушли и занялись своими военными делами. Европейцы в эпоху подъема были тоже заняты оформлением своих этносов в небольшие, но резистентные социальные группы, и поэтому им было, в общем, не до того, чтобы уничтожать животных и леса. Природа отдохнула. Редкое население, которое осталось после всех солдатских мятежей, гибели римских провинций и римского управления, после походов варваров, которых тоже было очень немного, ограниченно влияло на природу, и в Европе выросли леса. У Дорста это очень хорошо описано в книге «До того, как умрет природа». Так, 2/5 Франции заросли лесом за эти годы, расплодились, конечно, и дикие животные, и перелетные и местные птицы, зайцы, то есть страна, обеспложенная, кастрированная цивилизацией, опять превратилась в земной рай. И тут оказалось возможным производить защиту этой страны, и оказалось, что имеет смысл ее защищать, потому что жить-то в ней хорошо, а враги были всюду.

Что было в это время в Византии? В Византии был, в общем, тот же процесс – было не до природы, и, кроме того, в Сирии, в Малой Азии, вокруг Константинополя был такой устойчивый, тысячелетиями отработанный антропогенный ландшафт, что вносить в него какие-нибудь изменения казалось глупо. Любой прогресс мог пойти только во вред, а не на пользу. «Стоп!» – должен был бы мне сказать профессор В.В. Покшишевский, который занимается проблемой урбанизации. А как же построение города Константинополя? Ведь Рим-то причинил колоссальный вред всему Средиземноморью. Константинополь был вдвое меньше Рима, но тоже большой, от 900 тысяч до 1 миллиона жителей. В принципе, казалось бы, должно быть то же самое... Но вот парадокс. Никакого вреда природе этот город не причинил, хотя и был окружен длинной стеной. Стена потребовала массу камня и много работы. В этом городе были великолепнейшие здания вроде собора Святой Софии (его малая копия была у нас в Ленинграде, на углу ул. Жуковского и Греческого проспекта – Греческий собор). Там были прекрасные дворцы, бани, ипподром, и люди жили не в условиях квартирного кризиса; они жили в небольших коттеджах, окруженных садами. Константинополь был город-сад, и когда я спорил с В.В. Покшишевским о том, что не урбанизация причиняет ущерб природе, а люди определенного склада, и привел ему в пример Константинополь, он, зная дело, сказал: «Так ведь это же был город-сад». А я говорю: «А кто вам в Москве мешает заниматься озеленением?»

Таким образом, в Византии создалась система, которая не нарушила биоценозов, оставшихся от древности, а только дополнила их построением великолепного города, жившего, в общем, за счет своих собственных ресурсов и привоза из далеких стран. Чего не хватало жителям Константинополя? – спросим мы как экономико-географы. В садах у них всяких фруктов было достаточно, виноград тоже был, то есть вино у них было свое. Кроме того, у многих были поместья поблизости, там были козы – мясо, молоко и опять же виноградники. Хлеб нужен был. Но так как в Константинополе и других городах было великолепно развито художественное ремесло, предметы которого хранятся в лучших музеях Европы, греки возили их на продажу в Ольвию, в Херсонес и в Феодосию, а с низовьев Днепра и Дона везли от сарматов огромное количество хлеба и прокармливали все свое население. Кроме того, хлеб везли из Египта, так как там плотины еще не было, и поэтому плодородный Нил разливался и оставлял удобрения на полях. Урожаи были баснословные, египтянам хлеба девать было некуда, а они по инерции работали и работали, потому что видели в этом смысл жизни. Предметы роскоши везли из Китая. Например, шелка своего не было, но он был очень нужен, потому что были вши, а шелковое белье спасает от вшей. Поэтому шелк покупали. Китайцы очень неохотно его продавали и меняли, но выдавали даже бесплатно, как дань, своим кочевым соперникам. А греки тем давали опять же красивые вещи: всякие чаши, инкрустации, мечи, ожерелья, браслеты для женщин. Ведь женщинам-то красивые вещи нужны, они же их любят. Поэтому степные богатыри с удовольствием били китайцев, отбирали у них шелк и меняли у греков на подарки своим женам, так что греки получали шелковую материю, в общем, по сходным ценам. Пассионарный толчок в Византии тоже унес огромное количество человеческих жизней и культурных памятников, но для природы оказался спасительным.

Итак, ВСПЫШКА ПАССИОНАРНОСТИ – ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ УСЛОВИЕ НАЧАЛА ЭТНОГЕНЕЗА, но характеристики этого процесса различны. Они зависят от уровня техники, которая либо развивается, либо нет, если нет металлов и глины, как на островах Полинезии. Очень большое значение имеет первичная расстановка сил. Она может и сохраниться, и измениться. Культура наиболее консервативна и устойчива, вследствие чего новые этносы наследуют знания и навыки старых, уходящих в небытие. Из-за этого часто создается иллюзия непрерывности прогресса, но надо помнить, что и он подвластен законам диалектики, или, как их называли в древности, превратностям.

Date: 2015-09-19; view: 249; Нарушение авторских прав