Технологический прорыв

Проблема инвестиций и форсированное развитие. В 30-е гг. перед советской экономикой встали принципиально иные задачи, чем в предшествующее десятилетие. Чтобы восстановить экономику (императив 20-х гг.), было в принципе достаточно задействовать имевшееся промышленное оборудование и вновь ввести в хозяйственный оборот довоенные посевные площади. А для этого требовались оборотный капитал (средства на покупку сырья, найм рабочей силы и реализацию продукции) и отчисления на амортизацию (поддержание в рабочем состоянии оборудования), т.е. сравнительно незначительное количество финансовых ресурсов. Pешение этих проблем вполне обеспечивала нэповская хозяйственная модель, на основе которой к концу 20-х гг. восстановительный период и был в целом успешно завершен.

Народное хозяйство как бы вернулось к уровню развития, на котором оно находилось в предреволюционный период (точнее, к уровню середины 1916 г. — «пику» развития дореволюционной российской экономики; позже кривая экономического роста вплоть до начала 20-х гг. пошла резко вниз). Перед страной встала задача, решение которой оказалось «отсроченным» полутора десятилетиями войн, революций, восстановления, — задача завершения индустриализации, создания индустриальной структуры экономики. Ее выполнение требовало развертывания технологически сложных отраслей тяжелой промышленности (энергетики, металлургии, машиностроения, химической промышленности и т.д.) с длительным сроком оборота капитала (срок окупаемости объектов тяжелой индустрии насчитывал несколько лет), т.е. подразумевало огромные инвестиции в народное хозяйство страны.

Если одним странам решить проблему инвестиций помогала перекачка ресурсов из колоний, другим — массированный приток иностранного капитала, а зачастую и то и другое вместе взятые, то у СССР колоний не было, иностранный капитал вниманием его не баловал. Для сравнения: накануне первой мировой войны в руках иностранного капитала находилось около 70% выплавки чугуна и готовых изделий на Юге России, около 60% всей добычи российской нефти, около 90% капиталов электрических и электротехнических предприятий и т.д.; иностранные капиталовложения составляли свыше трети всех капиталовложений в ценные бумаги. Теперь же этот источник финансирования индустриального развития практически «выпал». Страна Советов оказалась в беспрецедентной в мировой истории ситуации. Ведь не секрет, что одной из решающих предпосылок «экономических чудес» на индустриальной стадии модернизации является массированное привлечение иностранных инвестиций и займов: Германия после первой и второй мировых войн, «бразильское чудо», пиночетовская Чили, азиатские «драконы» и т.д. Обратимся еще раз и к отечественному опыту: во второй половине XIX — начале XX в. первое и второе места по темпам промышленного развития делили США и Россия, они же усиленно импортировали капитал.

Но была и другая (помимо отсутствия инвестиций) причина острой нехватки капиталов: низкая эффективность нэповской экономики. По подсчетам Г.И. Ханина, в промышленности в 1928 г. создавалось прибыли на 20% меньше, чем до войны, на железнодорожном транспорте — в 4 раза меньше, в обеих отраслях вместе — в 2 раза меньше. Проблему накопления капиталов обостряло также следующее обстоятельство: законодательно блокировался перелив внутренних частнокапиталистических средств в крупную и среднюю промышленность (частный капитал сюда просто не пускали).

Таким образом, нэп не обеспечивал необходимых накоплений для дальнейшего индустриального развития. Кроме того, и достигнутые на его основе успехи при ближайшем рассмотрении оказываются не столь значительными, как это может показаться на первый взгляд: на нэповских рельсах не удавалось уменьшить степень отсталости советской экономики по отношению к передовым западным странам (см. табл. 1).

Таблица 1

Объем промышленного производства в СССР по отношению к развитым западным странам (в %)

Причем, в таблице приводятся официальные (завышенные) данные о состоянии советской промышленности.

Как уже говорилось, к концу 20-х гг. советская экономика фактически достигла предреволюционного уровня. Однако это утверждение справедливо, если абстрагироваться от общемировых процессов, рассматривать Россию изолированно. В

сопоставлении же с передовыми западными странами предреволюционный уровень далеко не был достигнут. «Россия вроде и восстановила после войны экономику, вроде и размахнулась, но... до уровня 1913 г., — отметил американский исследователь М.Л. Левин, — а к 1928 г. пришла с устарелым оборудованием. Россия бежала от отсталости, но отсталость неумолимо гналась за ней».

Таким образом, если Советское государство хотело оставаться субъектом мировой политики, оно не просто должно было завершить индустриализацию, а сделать это как можно быстрее.

Стратегия форсированной индустриализации. В период борьбы с так называемым правым уклоном стратегия форсированной индустриализации принимает достаточно четкие очертания. Суть ее была сформулирована И.В. Сталиным в речи на пленуме ЦК ВКП(б) 19 ноября 1928 г.

1. Быстрый темп индустриализации диктуется внешними и внутренними условиями нашего развития. Мы значительно отстали в техническом отношении от передовых капиталистических стран, поэтому «нужно... догнать и перегнать эти страны... в технико-экономическом отношении. Либо мы этого добьемся, либо нас затрут».

2. «Быстрый темп развития индустрии вообще, производства средств производства в особенности, представляет основное начало и ключ индустриализации страны... Это значит — побольше капитальных вложений в промышленность. А это ведет к напряженности всех наших планов».

3. В чем причина этой напряженности? «Реконструкция промышленности означает передвижку средств из области производства средств потребления в область производства средств производства. Без этого не бывает и не может быть серьезной реконструкции промышленности, особенно в наших, советских условиях [учитывая отсутствие внешних инвестиций. — М.Г.]. Но что это значит? Это значит, что вкладываются деньги в строительство новых предприятий, растет количество городов и новых потребителей, тогда как новые предприятия могут дать новую массу товаров лишь через 3—4 года».

4. Необходимость ускоренной индустриализации диктовалась и отсталостью аграрного сектора. Чтобы ее ликвидировать, нужно было обеспечить аграрный сектор орудиями и средствами производства, что подразумевало «быстрый темп развития нашей индустрии». В области сельского хозяйства предлагалось обратить особое внимание на колхозы и совхозы.

В последующие годы стратегия индустриализации конкретизировалась, дополнялась; в окончательном виде ее основные черты обобщил Р.А. Белоусов: 1) сконцентрировать огромные материальные, финансовые и людские ресурсы на нескольких ключевых участках, которые должны были служить на последующих этапах опорной площадкой для технической реконструкции сельского хозяйства, легкой и пищевой промышленности, транспорта и других отраслей; 2) широко использовать достижения мировой науки и техники, чтобы выиграть время, т.е. максимально сократить, а по возможности и миновать уже пройденные мировой (но не отечественной) экономикой стадии технологического развития. При этом импорт машин и оборудования служил в первую очередь для развертывания на мировом уровне собственной машиностроительной базы, с тем чтобы в последующем осуществить техническую реконструкцию других отраслей преимущественно за счет отечественного производства средств производства; 3) быстро распространять передовой опыт, а также лучшие достижения в области технологии и организации труда при помощи директивного планирования.

Таким образом, в конкретно-исторических условиях конца 20-х — в 30-е гг. в советском варианте индустриализации акцент делался не на постепенном замещении импорта все более сложных промышленных изделий (как, например, в латиноамериканской модели, в дореволюционной России и др.), а на развитии самых передовых в ту эпоху отраслей: энергетики, металлургии, химической промышленности, машиностроения и др., являвшихся материальной основой военно-промышленного комплекса и одновременно «индустриализующей промышленностью» — передаточным механизмом индустриальной технологии в другие секторы производственной деятельности.

Механизм реализации этой модели индустриального роста можно проиллюстрировать на примере развития советской авиации. В июле 1929 г. ЦК ВКП(б) в постановлении «О состоянии обороны СССР» определил стратегическую директиву: «Считать, что важнейшей задачей на ближайшие годы в строительстве красной авиации является скорейшее доведение ее качества до уровня передовых буржуазных стран, и всеми силами следует насаждать, культивировать и развивать свои, советские научно-конструкторские силы, особенно в моторостроении».

Выполняя полученное задание, два крупнейших конструкторских центра страны: ЦАГИ, которым руководил А.Н. Туполев, и КБ под руководством Н.Н. Поликарпова, а также конструкторские бюро меньшего масштаба, моторостроители — создают новые типы самолетов и авиадвигателей. Их массовое производство потребовало многократного расширения производственной базы, организации новых крупных авиазаводов, и ЦК партии принимает постановление о строительстве мощных самолетных, моторных и приборных заводов. В 30-е гг. была создана достаточно развитая авиационная промышленность.

После того как в ходе испанской войны обнаружилось отставание советской авиации от немецкой по ряду важнейших параметров, ЦК ВКП(б) в начале 1939 г. ставит задачу скорейшего преодоления наметившегося отставания, меняет руководство Наркомата авиационной промышленности, заказывает одновременно нескольким КБ разработку новых типов самолетов (стимулируя конкуренцию самолетостроителей), отбирает лучшие образцы новой техники. После чего опытно-конструкторские бюро, научно-исследовательские институты и заводы с огромным напряжением работали над скорейшим внедрением в массовое серийное производство новых образцов боевых самолетов и двигателей, которые были построены и испытаны в течение 1940 г. и первой половины 1941 г.: истребителей МиГ-3, ЛАГГ-3, ЯК-1, штурмовиков и бомбардировщиков ИЛ-2, ИЛ-4, ПЕ-2, двигателей М-105. АМ-38, АМ-39.

Внедрение новой техники заставило перестроить всю радиотехническую промышленность, качественную металлургию, десятки и сотни предприятий различных отраслей, которые находились в кооперации с авиационной промышленностью. Ведь множество заводов и фабрик отечественной промышленности поставляло авиации различные виды приборов, полуфабрикатов, металлические и неметаллические материалы и такие изделия, как авиационные колеса, шины к ним и многое другое. Рост авиационной техники вызвал качественный скачок в развитии промышленности.

Данный вариант индустриализации не был чем-то экстраординарным: похожей модели после второй мировой войны следовала Япония, правда, сделавшая акцент не только на развитие собственной тяжелой промышленности, но и на приобретение (часто «пиратским» путем) и адаптации зарубежных технологий.

Система управления экономикой. В условиях форсированной индустриализации, когда капитальные вложения и материальные ресурсы буквально «рвали на части», пришлось вводить своеобразную «разверстку» во всех отраслях материального производства: в промышленности, сельском хозяйстве, строительстве, на транспорте. В результате была создана крайне централизованная система управления экономикой, характеризовавшаяся следующими основными чертами.

«Во-первых, в распоряжение центральных органов управления направлялась почти вся товарная продукция этих отраслей и основная часть чистого дохода. Производителям оставляли лишь минимум средств, обеспечивающих их простое воспроизводство. Мобилизованные таким образом достаточно крупные материальные и финансовые ресурсы концентрировались на ключевых направлениях хозяйственного строительства.

Во-вторых, главными стимулами развития общественного производства стали директивные адресные задания, выполнение которых обеспечивалось высоким уровнем партийной, государственной и плановой дисциплины, а также личной ответственностью руководителей за положение дел на управляемых объектах.

В-третьих, революционная идеология и моральное стимулирование превратилось в мощные движущие силы».

В-четвертых, значительно возросла роль карательно-репрессивных органов в обеспечении исполнительской дисциплины. Наряду с революционным сознанием руководителей и исполнителей они были призваны восполнить стимулирующие и контрольные функции крайне ограниченных рыночных механизмов.

Управление экономикой осуществлялось по отраслевому принципу. В условиях роста масштабов индустриализации ВСНХ, объединявший все отрасли промышленности, перестает справляться со своими задачами. На рубеже 1931/32 г. ВСНХ СССР был преобразован в общесоюзный Наркомат тяжелой промышленности, а также были созданы общесоюзные наркоматы легкой и лесной промышленности на базе вышедших из ВСНХ отраслей. Республиканские, областные и краевые Советы народного хозяйства были преобразованы в наркоматы (или управления) легкой промышленности. В связи с возникновением новых отраслей, с ростом объема их производства от имеющихся наркоматов отпочковываются новые. К концу 30-х гг. функционировал уже 21 индустриальный наркомат.

Промышленность оказалась «поделенной» между отраслевыми сверхмонополиями. Их производственные программы «состыковывались» методами директивного планирования.

В период восстановления народного хозяйства методы разработки планов были относительно простыми, так как речь шла о загрузке имевшихся мощностей, достижении довоенного уровня и соответствующих ему пропорций производства. Для обоснования плановых заданий применялись прямые инженерные расчеты, а для выявления общих тенденций — методы экстраполяции в сочетании с «методом экспертных оценок», т.е. построение динамических показателей, статистических и плановых рядов цифр, отражавших ту или иную инерционную траекторию роста производства.

При переходе к форсированной индустриализации методы экстраполяции и ориентации на довоенные пропорции производства перестали «работать». Создание индустриальной структуры экономики подразумевало: 1) ориентацию на совершенно иные пропорции производства; 2) осуществление долголетних строительных и производственных программ; 3) взаимоувязку отраслевых инвестиционных и производственных планов. И все это в условиях ориентации на крайне динамичные темпы экономического роста при крайне ограниченных финансовых и материальных ресурсах. Предлагались различные формы реализации долгосрочной стратегии развития: двухлетки, четырехлетки, семилетки. В конечном итоге остановились на пятилетнем цикле. Это было вызвано тем, что, во-первых, пятилетний срок являлся достаточно охватывающим для строительства масштабных хозяйственных объектов (а именно об их создании шла речь): крупных металлургических и машиностроительных предприятий, магистральных железных дорог, ирригационных работ и т.д.; а во-вторых, объяснялось особенностью отечественного сельскохозяйственного цикла (периодичностью урожайных и неурожайных лет), позволяющей именно для срока в 5 лет положить в основу перспективного учета среднюю урожайность.

Как разрабатывались пятилетки? Первые пятилетние планы базировались на проектировке развития отдельных ключевых отраслей тяжелой промышленности — металлургии, энергетики, машиностроения и т.д. Госплан начинал с планов по производству и распределению отдельных видов продукции, а затем разрабатывались планы по развитию отдельных отраслей и регионов и, наконец, по комплексному развитию наиболее тесно взаимосвязанных отраслей и всего народного хозяйства в целом.

Этот метод тогда называли методом выбора главного звена, точнее, нескольких главных звеньев (позднее его назовут программно-целевым). Он в наибольшей степени отвечал стратегии форсированной индустриализации (так, в первой пятилетке ключевыми были отрасли топливно-энергетического комплекса, металлургия и машиностроение). За ключевыми отраслями промышленности следовали плановые разработки по сельскому хозяйству, а затем — по транспорту, строительству. Следующий этап — планирование сферы обращения и финансов: торговли, кредита и бюджета. И наконец, проблемы воспроизводства рабочей силы.

Метод обоснования и построения плана на основе отраслевых проектировок обязательно сочетался с методом постепенных приближений к сбалансированному плану развития всего народного хозяйства. Академик С.Г. Струмилин описывал данный метод следующим образом: «...целостную концепцию развития всего народного хозяйства нельзя получить в результате простого суммирования соответствующих наметок по отдельным отраслям. Но получить эту концепцию сверху, из одних лишь абстрактных целевых установок, без конкретной проработки и учета имеющихся возможностей не только по каждой отдельной отрасли хозяйства, но даже по отдельным крупнейшим объектам строительства и производственным единицам было бы совершенно бюрократической утопией. Поэтому Госплан должен был уже с самого начала опереться в своей работе на силы ведомственных аппаратов, хотя ведомственные проектировки на первых порах могли для него послужить лишь сырым материалом, требующим тщательного отбора и дальнейшей обработки. Лишь в результате такого отбора и обработки ведомственных материалов Госплан мог выработать уже и общую, хотя бы ориентировочную концепцию народнохозяйственного плана, на основании которой надлежало затем снова, и притом не один раз, пересмотреть и связать внутреннею цепною связью все отдельные — отраслевые и порайонные — элементы этого плана».

Пятилетние планы оказали сильное стимулирующее воздействие на индустриальное развитие, на оптимальное размещение и взаимоувязку вводимых в строй новых производительных сил. Типична история создания плотины и гидроэлектростанции на Днепре, получивших название Днепростроя. Летом 1926 г. американский инженер Купер, построивший плотину в долине Теннеси, принял приглашение побывать на строительстве Днепростроя. Перспективы этого строительства вызывали у него большой энтузиазм, и спустя некоторое время он согласился руководить им. Проект финансировался государством. Купер был приглашен в качестве консультанта, а не как подрядчик. Но выполнение задачи, за которую он взялся, требовало максимально использовать американскую технологию и американское оборудование и нанять целую армию американских инженеров. Проект предполагал создание совершенно новых отраслей промышленности, строительство новых заводов и фабрик, которые работали бы на электроэнергии, даваемой этой гидроэлектростанцией. Электроэнергией предполагалось снабжать шахты Донбасса, а также новые металлургические заводы, производящие алюминий, высококачественную сталь и железные сплавы, — таким образом создавался новый промышленный комплекс для производства средств производства. Появились два новых промышленных города — Запорожье и Днепропетровск. Днепрострой оказался образцом для множества смелых проектов, начатых в соответствии с первым пятилетним планом.

Важнейший из них — создание на Востоке второго основного угольно-металлургического центра СССР путем использования богатейших угольных и рудных месторождений Урала и Сибири. Вместо первоначально запроектированных 16 металлургических заводов средних размеров на XVI съезде ВКП(б) (1930) было решено построить несколько крупных комбинатов: мощность Магнитогорского комбината увеличить с 656 тыс. т годовой выплавки чугуна до 2,5 млн. т, а затем до 4 млн. т; мощность Кузнецкого комбината должна была превысить намеченную ранее почти в 4 раза и т.д. Созданная в 30-е гг. вторая угольно-металлургическая база сыграла выдающуюся роль в годы Великой Отечественной войны. Именно сюда перемещались из оккупированных Германией западных и южных областей заводы, квалифицированная рабочая сила. Опираясь на созданную в 30-е гг. индустриальную инфраструктуру, на Урале и в Сибири было налажено массовое производство военной техники, компенсировавшее утрату традиционных центров военного производства.

Однако жесткое директивное планирование имело и свои издержки. Несмотря на многократные взаимоувязки частей плана, при его составлении все же приходилось абстрагироваться от большого числа процессов и явлений субъективного и объективного характера. Между тем они постоянно воздействовали на реальный ход выполнения плана. Так, перебои в снабжении смежников наблюдались на протяжении всех предвоенных пятилеток. Поэтому пропорциональность, заложенная в планах, на практике никогда полностью не соблюдалась.

Даже в оборонной промышленности в конце 30-х гг. ощущались большие трудности в материальном обеспечении производства. B.C. Емельянов писал: «Самым уязвимым местом наших предприятий было неудовлетворительное снабжение материалами и изделиями, которые были необходимы для выполнения установленных планов. На основные материалы были утверждены нормы расхода. Но часто они не соблюдались: заводам выделялось меньше того, что было необходимо. На протесты работники отделов Госплана обычно отвечали: «Используйте внутренние резервы»... Я не помню такого месяца, когда бы с заводов не было тревожных звонков о том, что печи могут через несколько дней остановиться, так как запасы топлива кончаются, а цистерны с нефтью еще не подошли... В эти дни все работники главка превращались в диспетчеров и звонили по всем железнодорожным станциям, проверяя, где находится эшелон с нефтью, и умоляя работников железной дороги быстрее его продвинуть. В те годы мы хорошо знали, кажется, все узловые станции по пути следования цистерн с нефтью. Трудным делом были и поставки по кооперации. Все совершенно справедливо признавали, что необходимо вводить специализацию предприятий — это значительно удешевляло производство, но плохая организация в снабжении изделиями специализированных предприятий сводила на нет эти выгоды».

Ход индустриализации. Реальный ход индустриализации, изучение которого в отечественной историографии только начинается (а на Западе имеет определенную традицию), представлял собой сложный, сопряженный со значительными издержками и жертвами процесс постепенного изживания иллюзий о всемогуществе директивного планирования, поиска оптимального соотношения между императивами форсированного развития и потребностью хозяйственной системы в равновесии, административным вмешательством в экономику и рыночными ее регуляторами.

В последних работах британского ученого Р.У. Дэвиса и отечественного историка О.В. Хлевнюка на основании новых архивных материалов глубоко исследована довоенная экономическая история. По их наблюдениям, первая пятилетка началась успешно. В 1928/29 г. валовая продукция крупной промышленности возросла на 23,7% против 21,4% по плану, причем тяжелая индустрия дала прирост в 29,8% вместо 25,6%. На предприятиях развертывалось массовое социалистическое соревнование и ударничество. Под влиянием первых успехов с мая 1929 г. начинается пересмотр пятилетних заданий. В июле — августе 1929 г. ЦК принял несколько постановлений об увеличении программы по цветным металлам, стали, машиностроению, химической промышленности и хлопку. В ноябре 1929 г. очередной пленум ЦК ВКП(б) утвердил контрольные цифры второго года пятилетки, предусматривавшие дальнейшее ускорение темпов индустриализации страны. Состоявшийся в июне — июле 1930 г. XVI съезд ВКП(б) принял решение об осуществлении пятилетки в четыре года.

Принятие явно завышенных показателей продолжалось до середины 1932 г. «Плановый утопизм» отрицательно сказался на экономическом развитии. Правда, намного возросли капиталовложения в промышленность: в 1929/30 хозяйственном году они в реальном выражении вдвое превысили показатели 1926/27 г., когда был превзойден уровень 1913 г. Однако этот рост не был подкреплен материальными ресурсами. Старый инженер А.С. Точисский в беседе с наркомом тяжелой промышленности Г.К. Орджоникидзе летом 1931 г. отмечал маниловщину в «заданиях, в планах, которые даются заводам. Они не реальны, потому что не созданы материальные условия для их выполнения... Планы даются заводам не на основании учета конкретных условий, а исходя из того, какими эти условия должны быть. И такую линию проводят не первый год. К концу года выясняется, что план не выполнен. Кого-то отругают, кому-то дадут выговор, кого-то снимут... И на следующий год принимают такие же... нереальные планы».

В результате уже в июле — августе 1930 г. экономика вступила в «мини-кризис». Уменьшилось валовое производство тяжелой промышленности, упала производительность труда, сократилось число занятых в строительстве. В последующие три года (1931 —1933) экономический кризис продолжался, достигнув наивысшей точки весной — осенью 1933 г. Не выполнялись в срок крупные промышленные проекты, снижались темпы производства. В первые пять месяцев 1931 г., по официальным данным, промышленное производство было только на 7—8% выше показателей соответствующего периода 1930 г. По данным на 1 июня 1931 г., было прекращено ассигнование 613 из 1659 основных строившихся объектов тяжелой индустрии, с тем чтобы обеспечить всем необходимым оставшиеся. Тем самым было признано, что количество запланированных объектов не соответствовало реальным возможностям экономики. Все сильнее становилось давление инфляции, что нашло отражение в резком росте цен на свободном рынке. В первые месяцы 1931 г. эмиссия денег была незначительной, но уже в июне она резко возросла и держалась на высоком уровне до начала 1933 г. В 1931 —1932 гг., даже по официальным данным, резко возросла себестоимость промышленного производства и строительства. Летом 1931 г., столкнувшись с трудностями по обеспечению новостроек рабочей силой, ВСНХ впервые в широком масштабе применил принудительный труд. Так, в июне 1931 г. на строительство Кузнецка было направлено несколько тысяч высланных. Принудительный труд применялся также на строительстве Магнитки, Днепрогэса, Челябинского тракторного завода, химического комбината в Березниках, на Беломорканале, сооружение которого развернулось летом 1931 г. Начиная с этого года заключенные работали и в добывающей промышленности. По официальным данным, к сентябрю 1931 г. в промышленности было занято 245 тыс. семей раскулаченных.

В первые месяцы 1932 г. кризис в экономике еще более обострился. Для выполнения нереальных программ промышленного строительства была мобилизована огромная армия строительных рабочих, вследствие чего производительность труда упала, выросли издержки. Лишь немногие новые предприятия приступили к работе в первой половине 1932 г., снабжение же старых было дезорганизовано из-за распыления средств. Валовой продукт тяжелой промышленности в каждом из первых трех кварталов 1932 г. был ниже, чем в последнем квартале 1931 г. Усилилась инфляция: согласно официальному индексу, за первые пять месяцев 1932 г. цены на продовольствие на свободном рынке выросли на 55%.

Ситуацию в экономике обострили продовольственный кризис и кризис торговли с зарубежными странами. Стратегия индустриализации подразумевала увеличение импорта оборудования. Но в годы мирового экономического кризиса 1929—1933 гг. цены на сельскохозяйственную продукцию на мировом рынке падали быстрее, чем цены на промышленные изделия, поэтому, хотя экспорт зерна в 1930—1931 гг. вырос, он не мог покрыть стоимость импорта. За 1931 г. внешняя задолженность почти удвоилась. Внешний долг почти полностью составляли краткосрочные кредиты, к тому же 1931 г. был годом международного кредитного кризиса, по этому возобновить или расширить кредиты за границей было крайне трудно. В конце 1931 г. советское правительство приняло решение: начиная с 1932 г. резко сократить импор, что затрудняло выполнение программы капиталовложений. Импорт был уменьшен даже для таких первоочередных строек, как Челябинский тракторный завод.

В 1931 г. усиливается опасность войны на Дальнем Востоке. В марте советской разведкой была перехвачена телеграмма японского военного атташе в Москве, в которой тот рекомендовал своему правительству начать войну против Советского Союза. В сентябре 1931 г. Япония ввела войска в Маньчжурию и поддержала бывших царских офицеров, пытавшихся провозгласить в Сибири «независимое» буферное государство. В этих условиях советское правительство принимает меры по наращиванию военного производства, что также усилило напряженность в народном хозяйстве.

Стремительный рост бюджетного дефицита, падение темпов промышленного роста, длительные задержки в выплате заработной платы, жесточайший кризис в сельском хозяйстве в конечном итоге привели к отрезвлению высшего партийно-хозяйственного руководства. В последние десять дней июля 1932 г. начались существенные перемены в экономической политике.

Сталин и Орджоникидзе в это время находились в отпуске, а партийными и экономическими делами в Москве руководили Л.М. Каганович и В.В. Куйбышев (хотя Сталин поддерживал постоянные тесные контакты с ними). 23 июля Политбюро образовало под председательством Куйбышева комиссию для рассмотрения вопроса о снижении себестоимости строительства. Заручившись согласием Сталина, Куйбышев на заседании комиссии 26 июля выдвинул проект постановления о сокращении финансирования капитального строительства в III квартале 1932 г. на 700 млн. руб. Сокращение касалось всех отраслей, но более всего — тяжелой промышленности (на 405 млн. руб.) и Наркомата земледелия (на 150 млн.). Члены комиссии, представлявшие ведомства, пытались сопротивляться. Однако Куйбышев был непреклонен. В записке, посланной в Политбюро, он доложил о недовольстве ведомств, но потребовал утвердить постановление о сокращении капиталовложений в намеченном объеме. 1 августа Политбюро приняло соответствующее решение, 3 августа оно было оформлено как постановление СНК. Это было весьма существенное сокращение — на 10% уменьшалось все инвестирование капитального строительства на III квартал и более чем на 13% вложения по НКТП. Сокращения инвестиций продолжались и позже.

Итак, во второй половине 1932 г. под воздействием экономического кризиса произошли значительные перемены в планировании. Преодоление «узких мест» за счет наращивания капиталовложений сменилось политикой сокращения производственных планов. Госплан стал стремиться к составлению планов, сочетавших высокие темпы экономического роста с необходимым балансом ресурсов. Одновременно восстанавливалась традиционная роль Наркомфина в сбалансировании бюджета и стабилизации денежного обращения. Госплан, который с 1927 г. поддерживал политику дестабилизации финансов, теперь сотрудничал с Наркомфином в попытках поддержать устойчивость бюджета. Наркомтяжпром и другие производственные наркоматы, пытаясь получить дополнительные финансовые и иные ресурсы, одновременно урезали производственные планы. Политбюро и Совнарком при поддержке Госплана и Наркомфина пытались уменьшить выделяемые наркоматам ресурсы, одновременно требуя более высоких темпов прироста производства. План 1933 г. и наметки второй пятилетки были результатом своеобразного компромисса между всеми этими инстанциями, идеологически оформленного в известном сталинском лозунге о движении от «пафоса строительства» к «пафосу освоения».

С начала 1933 г. до середины 1935 г. текущее и долгосрочное планирование осуществлялось на более реалистических основаниях. В 1933 г. благодаря введению всеобщего финансового контроля, включающего жесткий контроль за заработной платой, был стабилизирован рубль. В результате хозрасчет стал одним из главных факторов государственного сектора экономики. В 1934—1936 гг. новые заводы и шахты, построенные в 1929—1933 гг., быстро наращивали производство. В 1935—1936 гг. спрос и предложение на розничном рынке были в наиболее сбалансированном за все предшествующие десять лет состоянии. В 1935 г. впервые за многие годы промышленное производство росло более быстрыми темпами, чем было запланировано, — по фактическим данным на 22,3% по сравнению с 16% по плану.

Этот успех вновь породил у советского политического руководства излишний оптимизм. В июле 1935 г. на заседании ЦК ВКП(б) Сталин поддержал предложение представителей ведомств об увеличении инвестиций в 1936 г. до 22 млрд. руб. (Госплан предлагал программу капиталовложений в размере вначале 17,7 млрд. руб., затем 19 млрд. руб.) В конце 1935 г. под влиянием стахановского движения был поставлен вопрос о новом увеличении контрольных цифр на 1936 г. На заседаниях 4 и 9 декабря Политбюро рассмотрело и одобрило директивы плана на 1936 г. Они предусматривали прирост промышленной продукции на 23% и завышенные задания по капиталовложениям — 31,6 млрд. руб. (в сравнении с 28,3 млрд. руб., предлагавшихся Госпланом). В дальнейшем контрольные цифры на 1936 г. еще несколько раз увеличивались. К октябрю 1936 г. планы капитальных работ были доведены до 36,1 млрд. руб., что превышало фактически выполненный в 1935 г. объем работ на 50%, а цифры, предложенные Госпланом в июле 1935 г., — на 83%. На практике эти высокие планы инвестиции не были обеспечены. Реальные капиталовложения в 1936 г. в текущих ценах насчитывали только 31,8 млрд. руб.

Плановый утопизм породил обычные в таком случае противоречия и проблемы: рост незавершенного производства, падение качества, диспропорции между различными отраслями, дестабилизацию бюджета и др. Все это заставило в очередной раз предпринять отступление, одним из инициаторов которого при формировании плана на 1937 г. вновь выступил Госплан. В июле 1936 г. его сотрудники подготовили проект директив к составлению народнохозяйственного плана на 1937 г. и направили их в ЦК и СНК на имя Сталина и Молотова. Прирост продукции тяжелой промышленности предлагалось сократить до 20,1% по сравнению с 34,4% в 1936 г.; капиталовложения уменьшить до 28,6 млрд руб. по сравнению с 35,5 млрд. в 1936 г. 19 июля 1936 г. Совнарком и ЦК ВКП(б) фактически приняли директивы плана на 1937 г., предложенные Госпланом.

Однако возвращение к плановой умеренности сопровождалось политикой массовых репрессий, принявшей особенно широкие масштабы после февральско-мартовского пленума

1937 г. Репрессии затронули прежде всего кадры промышленных и транспортных наркоматов, дезорганизовав их работу — с 1937 г. началось падение темпов прироста производства. Во второй пятилетке, по официальным данным, среднегодовой темп прироста промышленной продукции составил 17%, в 1938—1940 гг. — 13% (по плану — 14%). В 1939—1941 гг. вновь усилилась инфляция, причиной которой было перевооружение армии. Ежегодный прирост продукции всей промышленности за три года третьей пятилетки составлял 13%, а оборонной — 39%.

Конкретный анализ разработки и осуществления политики индустриализации в 30-е гг. позволил современным исследователям сделать важный вывод о механизме принятия экономических решений в этот период. Вопреки традиционному мнению советской историографии и западных исследователей тоталитарной школы о том, что единственным субъектом принятия решений были высшие партийные инстанции (советские историки рассматривали данное обстоятельство со знаком плюс, «тоталитаристы» же — со знаком минус), реальная картина представляется более сложной. Конечно, высшей инстанцией, в конечном счете определявшей принципы экономической политики, было Политбюро, которое, в свою очередь, руководствовалось мнением Сталина. Однако это не раз доказанное положение лишь отчасти характеризует механизм принятия экономических решений.

Отрезвление после кризиса на рубеже первой и второй пятилеток сопровождалось нарастанием относительного «разномыслия» в различных структурах партийно-государственного аппарата. Не имея больше возможности беспрекословно подчиняться принципам форсированного развития и вынужденные считаться с социально-экономическими реальностями, различные инстанции, не исключая и высшее политическое руководство, все чаще предлагали решения, противоречившие политике «большого скачка». Все откровеннее проявляли себя прагматичные ведомственные интересы, ранее абсолютно подавленные «единой волей». Корректировка же «генеральной линии», придание ей большей гибкости происходили в результате сложного взаимоучета интересов и позиций различных государственных инстанций: хозяйственных наркоматов, Госплана, Наркомфина, руководства правительства. Политбюро и Сталин чаще всего выступали в роли арбитра, который хоть и обладал решающим голосом, но должен был считаться с претензиями нередко конфликтующих сторон. В советской партийно-государственной системе весомость этих претензий напрямую зависела как от степени приоритетности задач, которые решало то или иное ведомство, так и от влияния его руководителя. Некоторую роль в разработке экономической политики мог играть, например, такой внеэкономический фактор, как членство Куйбышева или Орджоникидзе в Политбюро.

В СССР, как и в других государствах, основанных на жесткой централизации, сохранялась тем не менее некоторая независимость отдельных структур. Теперь можно утверждать, например, что руководство Госплана на протяжении второй пятилетки последовательно отстаивало сравнительно сбалансированную экономическую политику, выступало за ограничение капиталовложений. Причем происходило это даже в тех случаях, когда высшее политическое руководство страны, очевидно, придерживалось курса на ускорение экономического развития и наращивание инвестиций.

В аналогичном направлении — от убежденности во всесилии директивного планирования к осознанию необходимости учета (в рамках стратегии форсированного развития) объективных возможностей и реальных экономических интересов хозяйствующих субъектов — развивалась государственная экономическая политика в 30-е гг. и в аграрном секторе.

Коллективизация. Форсирование индустриализации привело к раздвижению «ножниц» между темпами урбанизации (следствия индустриализации) и развития аграрного сектора (см. табл. 2).

Таблица 2

Date: 2015-09-19; view: 320; Нарушение авторских прав