Общественное движение после декабристов

Николай I мечтал вытравить все ростки вольномыслия в русском обществе. Однако трудно было запретить людям думать, сближаться на почве схожих настроений и мнений. После разгрома декабристов центр общественного движения переместился из армии в студенческие кружки, редакции газет и журналов. На первых порах оно носило характер отвлеченных философских исканий. Новое поколение русской интеллигенции имело хорошую теоретическую подготовку, но ему не хватало учителей, которыми должны были стать, но не стали декабристы. Поэтому из философских посылок не всегда делались надлежащие выводы, а за ошибки приходилось дорого платить.

Во второй половине 20-х годов среди московской молодежи выделялся Дмитрий Веневитинов, талантливый поэт и философ. А.С. Пушкин, упоминая в «Евгении Онегине» «архивных юношей», конечно же, имел в виду прежде всего Веневитинова, своего дальнего родственника, служившего в одном из московских архивов. Кроме поэзии и философии, он увлекался живописью и музыкой. Влюбленный в античный мир, он читал в подлиннике греческих и римских авторов. В новейшей философии его привлекало учение немецкого мыслителя Фридриха Шеллинга, в произведениях которого большое место отводилось проблеме свободы.

Вокруг Веневитинова сплотился тесный кружок друзей (А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, А.И. Кошелев и др.). Они хотели выпустить свой альманах, но Пушкин, побывавший в 1826 г. в Москве, советовал издавать журнал. Веневитинов много сделал для его организации, но первый номер журнала, названного «Московским вестником», вышел тогда, когда Веневитинов уже уехал из Москвы.

Осенью 1826 г. его перевели на службу в Петербург. Он ехал вместе с французом Воше, который возвращался в северную столицу, проводив в Сибирь княгиню Е.И. Трубецкую, жену декабриста, добровольно уехавшую к своему мужу. Полиция, с крайним подозрением относившаяся ко всему, что касалось декабристов, при въезде в Петербург арестовала обоих. Трехдневное пребывание в холодном, сыром и грязном помещении нанесло Веневитинову глубокую душевную травму и подорвало здоровье, и без того слабое. Он скучал в Петербурге, рвался в Москву. С собой Веневитинов взял заветное кольцо, которое собирался надеть либо в день свадьбы, либо в день смерти. В начале марта 1827 г. он возвращался с бала легко одетым и простудился. Когда его состояние стало совсем безнадежным, кто-то из близких надел ему на палец это кольцо.

После Веневитинова «Московский вестник» попал в руки М.П. Погодина и стал глашатаем «официальной народности». Хомяков женился и уехал в деревню. Киреевский отправился в Оптину пустынь, где беседовал со старцами, постигая учение древних отцов церкви. Кружок надолго распался.

Тем временем в общественной жизни Москвы назревали важные события. В 1829 г. в Московский университет поступили два студента — В.Г. Белинский и А.И. Герцен.

Виссарион Григорьевич Белинский (1811—1848) родился в Свеаборге (Финляндия) в семье флотского врача, а детство провел в г. Чембаре Пензенской губернии. Дед его, деревенский священник, был праведник и аскет, неутомимый проповедник. Его дух как бы перевоплотился в Белинском, человеке искреннем и прямодушном, вечном искателе и правдолюбце.

С детских лет Белинский полюбил литературу, писал стихи, баллады, а в университете написал драму «Дмитрий Калинин». В центре ее трагическая судьба крепостного юноши. Друзья были в восторге от творения Белинского, и он, мечтая о публикации, представил пьесу в университетскую цензуру. В действительности это было незрелое произведение, наполненное длинными и трескучими монологами главного героя. Правда, Белинский разделял далеко не все его высказывания, особенно насчет религии. В пьесе был другой персонаж, более благоразумный, который и высказывал авторские мысли. Но его рассуждения звучали слабее пламенных монологов Калинина, и профессора-цензоры пришли в ужас, решив, что Белинский — сущий якобинец. Ему грозили каторгой и солдатчиной, так что впечатлительный юноша слег в больницу. В 1832 г. был найден, наконец, предлог для исключения его из университета.

После этого Белинский давал уроки в дворянских семьях (одним из его учеников был Костя Кавелин, прилежный и одаренный юноша), жил случайными литературными заработками. Постепенно он стал постоянным автором московского журнала «Телескоп», издававшегося Н.И. Надеждиным. Литературно-критические статьи Белинского приобретали все более широкую известность.

В 1833 г. Белинский вошел в кружок молодого философа и поэта Н.В. Станкевича, который посещали историк Т.Н. Грановский, литератор и публицист К.С. Аксаков (сын писателя С.Т. Аксакова) и другие молодые люди. Члены кружка увлекались Шеллингом, пытаясь применить его философию для познания русской жизни. Белинский в ту пору исходил из абстрактных идей борьбы добра и зла, света и мрака. Это не помешало ему осознать и поставить такие проблемы, как «народ и интеллигенция», «Россия и Запад». Он выступал за преодоление разрыва между народом и интеллигенцией, за освоение европейской культуры при сохранении Россией своей самобытности.

В 1835 г. в кружок Станкевича буквально ворвался Михаил Александрович Бакунин. Представитель старинного дворянского рода, он учился в артиллерийском училище, был произведен в офицеры и мог определиться на службу в столице, но за дерзость с начальством был отправлен в отдаленный гарнизон. Вскоре Бакунин вышел в отставку и поселился в Москве. Он всегда был переполнен новыми идеями. В кружке Станкевича Бакунин увлеченно проповедовал учение немецкого философа Фихте и «заразил» им весь кружок. Фихте, противник всех сословных привилегий, признавал право народа на революцию.

Бакунин и Белинский поняли фихтеанство в его радикальном политическом звучании. Они очень сблизились в те годы. Белинский ездил на отдых в имение Бакунина и был безнадежно влюблен в сестру своего друга. Под влиянием

Белинского и Бакунина в кружке Станкевича укреплялось критическое отношение к российской действительности.

Между тем эта действительность подготовила Белинскому новый удар. Осенью 1836 г. «Телескоп» был закрыт за публикацию «Философического письма» Чаадаева. Надеждин был сослан в Усть-Сысольск. Лишившись постоянного заработка, Белинский несколько лет бедствовал, начал болеть. Заболел и Станкевич. В 1837 г. он уехал лечиться за границу. Кружок распался.

Еще в кружке Станкевича Белинский начал чувствовать неудовлетворенность философией Фихте, умозрительной и отвлеченной от действительности. Бакунин, который, как правило, опережал Белинского в философских исканиях, заговорил о Гегеле. Вскоре и Белинский стал гегельянцем. Гегель вернул его к проблемам реального мира.

Философия Гегеля очень сложна. Правильное ее понимание возможно только в результате изучения его трудов в определенном порядке. Бакунин и Белинский нарушили этот порядок — и пришли к ошибочным выводам. Знаменитая гегелевская формула «Все действительное — разумно, все разумное — действительно» была понята ими в смысле оправдания существующей действительности. Бакунин, бунтарь по природе, недолго задержался на таком толковании. Белинский же, в силу своей основательности, довел его до предела, договорившись до оправдания не только самодержавия, но и крепостного права. В этот период его не понимали друзья и он не понимал их. У него начались споры с Бакуниным. Резкое расхождение произошло с Герценом.

Александр Иванович Герцен родился в 1812 г. в семье богатого помещика. С детства он зачитывался книгами из отцовской библиотеки, где хранились произведения французских писателей и философов-просветителей. Большое впечатление на мальчика произвели декабристы. «Не знаю, как это сделалось, — вспоминал он, — но, мало понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души».

Вскоре Герцен подружился со своим дальним родственником Колей (Николаем Платоновичем) Огаревым. Они как бы дополняли друг друга — добрый, мягкий, мечтательный Огарев и непоседливый, увлекающийся Герцен. Однажды, на пороге юности (Огареву было 15 лет, а Герцену 16), они взошли на Воробьевы горы и, обратив свои взоры в сторону Москвы, с ее монастырями, дворцами и золотыми маковками церквей, поклялись в вечной дружбе и неизменном решении отдать свою жизнь борьбе за свободу.

В университете вокруг Герцена сложился кружок единомышленников. Они обсуждали события во Франции, где в 1830 г. произошла революция, зачитывались произведениями французских социалистов, иногда устраивали веселые вечеринки. Взгляды Герцена в то время были еще неустоявшиеся, стихийно оппозиционные.

В 1833 г. Герцен окончил университет. Через год с ним и Огаревым случилось несчастье. На одной из вечеринок кто-то спел песенку «дерзостного» содержания, кто-то случайно разбил бюст царя. Герцена и Огарева там не было, но они были известны как заводилы московской молодежи. Оба были арестованы и прошли по делу о «несостоявшемся, вследствие ареста, заговоре молодых людей». Огарев был выслан в Пензенскую губернию, а Герцен — в Пермь, а затем в Вятку.

В трудный для себя период Герцен близко познакомился с Натальей Александровной Захарьиной, девушкой кроткой и религиозной, которая давно была в него влюблена и которую он прежде не замечал. В одном из писем она привела изречение апостола Павла: «Кто живет в Боге, того не сковать». Эти слова помогли Герцену обрести чувство внутренней свободы, которое помогло ему в ссылке. В эти годы он стал очень религиозным, но... «Что ни говори, милый друг, — писал он невесте, — а я никак не могу принудить себя к той небесной кротости, которая составляет одно из главных свойств твоего характера. Я слишком огнен». В последующие годы Герцен отошел от религии, но сохранил серьезное и уважительное к ней отношение.

Жизнь Герцена в Вятке сначала была сложной, но он отстоял свое право на независимость и показал свои деловые качества. Ему было поручено заведование неофициальным отделом «Вятских губернских ведомостей». Он много ездил по губернии, собирая материал для газеты. Затем Герцена перевели во Владимир, и здесь он женился на Н.А. Захарьиной.

В 1840 г. Герцен вернулся в Москву, обогащенный знанием провинции, народной жизни. В это же время он познакомился с философией Гегеля. Из формулы «Все действительное — разумно, все разумное — действительно» он сделал совсем иные выводы. Философию Гегеля он назвал «алгеброй революции».

В 1839 г. Белинский, получив приглашение из редакции журнала «Отечественные записки», переехал в Петербург. На следующий год туда же перебрался Герцен. Уехал за границу Бакунин. В Москве заявили о себе иные идейные течения.

§ 5. «Люди сороковых годов»

В 1839 г. в московских литературных салонах стала распространяться записка «О старом и новом». Ее автором был Алексей Степанович Хомяков (1804—1860), а вышла она из того кружка, в котором через много лет встретились повзрослевшие друзья юного Веневитинова. К ним присоединились Ю.Ф. Самарин, И.Д. Беляев, братья Константин и Иван Аксаковы, старший из которых прежде посещал кружок Станкевича. Их объединяла идея о глубоком отличии России от западных стран, об особом пути ее развития. Главные особенности России они усматривали в крестьянской общине и православной вере. Благодаря православию и общинности, доказывали члены кружка, в России все классы и сословия мирно уживаются друг с другом. Реформы Петра I оценивались критически. Считалось, что они отклонили Россию с естественного пути развития, хотя не изменили ее внутренний строй и не уничтожили возможность возврата на прежний путь, который отвечает духовному складу славянских народов. Членов кружка называли славянофилами (славянолюбами). Они выдвинули формулу «Царю — власть, народу — мнение». Исходя из нее, они выступали за созыв Земского собора, отмену крепостного права, но против конституции по западному образцу.

Появление славянофилов заставило сблизиться тех, кто считал Россию и Западную Европу нераздельными частями одного культурно-исторического целого. В этой разноликой группе вместе с Белинским и Герценом оказались историки Т.Н. Грановский и С.М. Соловьев, юрист К.Д. Кавелин и др. Среди западников преобладали профессора, ученые, много поездившие по Европе.

Западники и славянофилы вошли в историю как «люди сороковых годов», осмелившиеся на поиск истины в условиях казенно-лицемерной обстановки николаевского царствования.

Белинский приехал в Петербург убежденным гегельянцем и в первых своих статьях в «Отечественных записках» доказывал разумность устройства окружающего мира. Но постепенно росли сомнения, ибо не мог он не видеть, как страдают в этом мире люди всех сословий. Тяжелым потрясением для него стало известие о смерти Станкевича в 1840 г. Расставание с гегельянством происходило тяжело. Белинский писал в статьях одно, в письмах — другое и мучился от этой раздвоенности.

Расставшись с Гегелем, Белинский решил отказаться от всяких абсолютных философских систем. Прежние свои статьи, где доказывалась «разумность» самодержавия и крепостного права, он теперь вспоминал с негодованием. В 1842—1846 гг. он написал лучшие свои статьи, руководствуясь понятием «социальности». По существу же речь шла о гуманизме, ибо Белинский стал рассматривать мир с точки зрения того, как живется в нем человеку. Одним из первых в русской публицистике он поднял вопрос о правах человека Белинский верил, что существующее несовершенное общественное устройство можно исправить путем кропотливой работы. Познакомившись с сочинениями французских социалистов, он стал использовать любую возможность для проповеди их учения.

В тесный кружок единомышленников, сложившийся в Петербурге вокруг Белинского, первоначально входил и Герцен. Но у него опять возникли крупные неприятности с полицией, которые закончились новой, правда, недолгой, ссылкой — на этот раз в Новгород, после которой он вернулся в Москву. Горький опыт российской действительности, когда судьба любого человека в любой момент и без особых причин могла быть изломана властями, воочию показывал ему, какое огромное значение имеет поднятая его друзьями проблема прав человека. С точки зрения освобождения личности, считал Герцен, первейшей задачей является отмена крепостного права. Он касался этой проблемы в ряде своих произведений, но цензурные запреты мешали открыто ее обсуждать. К тому же Герцен знал, что он не застрахован от новой ссылки. Огарев в это время был уже за границей и звал к себе. Здоровье жены требовало заграничного лечения, но на просьбы Герцена о выезде власти отвечали отказом.

В кружок Белинского входил и его бывший ученик Константин Дмитриевич Кавелин (1818— 1885). К этому времени он закончил юридический факультет Московского университета и служил в Петербурге. В 1844 г. Кавелина пригласили в Московский университет. Его одушевленные и изящные лекции производили неотразимое впечатление на студентов. У своего учителя Кавелин заимствовал мысль о том, что человеческая личность — это основа «всякой свободы и всякого развития». Главное требование времени он видел в проведении принципа гуманности во все стороны жизни. Кавелин не противопоставлял Россию и Запад. Он считал, что их пути, во многом различные, постепенно сближаются. Славянский мир в будущем станет рядом с западноевропейским, чтобы «дружно идти по дороге, общей всем человеческим племенам», сохраняя свои особенности. Важной вехой на пути сближения с Западом Кавелин считал крестьянскую реформу.

Полемика между западниками и славянофилами шла с переменным успехом. Западникам, например, не удалось доказать, что современная крестьянская община не имеет ничего общего с древней, что она была создана государством специально для взимания податей. В этом вопросе многие западники стали на сторону славянофилов. Кавелин, например, считал, что община — «великое хранилище народных сил». Но в вопросе о путях дальнейшего развития России западникам удалось привлечь общественное мнение на свою сторону. Едва ли не решающую роль в этом сыграло знаменитое письмо Белинского Гоголю.

Белинский много сделал для пропаганды творчества Гоголя. Но последняя его книга, «Выбранные места из переписки с друзьями», вызвала у него резкий протест. Основная мысль книги была та, что бороться с недостатками общественного устройства следует только путем религиозного самосовершенствования. Этот способ улучшения жизни, который проповедовали Н.В. Гоголь и Л.Н. Толстой, нельзя отбрасывать. Становясь добрее к другим людям и требовательнее к себе, человек улучшает окружающий мир. Но борьбу за лучший мир нельзя сводить только к самосовершенствованию, ибо тогда зло может восторжествовать. Примерно это и доказывал Белинский Гоголю с излишней, быть может, запальчивостью.

Белинский писал, что Россия представляет собою «ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми», где «нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей». Белинский подчеркивал: «Самые живые, современные национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания, введение, по возможности, строгого выполнения хотя тех законов, которые уже есть». Самодержавие, с сарказмом отмечал он, вблизи не так красиво и не так безопасно, как оно кажется Гоголю из «прекрасного далека».

Письмо было написано летом 1847 г., когда Белинский лечился за границей от чахотки. Гоголь тоже был за границей, и Белинский писал свободно, не опасаясь, что письмо будет вскрыто русской полицией. Тем же летом Белинский встречался в Париже с Герценом, которому разрешили, наконец, выехать за границу.

Заграничное лечение не спасло Белинского, в мае 1848 г. он умер. К концу своей жизни он разочаровался в учении французских социалистов, но не успел развить эти свои мысли. А «Письмо к Гоголю» в тысячах списков разошлось по России. Управляющий Третьим отделением Л.В. Дубельт, как говорят, «яростно сожалел», что Белинский умер: «Мы бы его сгноили в крепости».

Но не спаслись от преследования многие из тех, кто распространял это письмо и пропагандировал его идеи. С особой силой это сказалось на судьбе членов кружка М.В. Буташевича-Петрашевского, чиновника Министерства иностранных дел. Этот кружок посещали чиновники, литераторы, офицеры. Они говорили о необходимости отмены крепостного права, введении свободы печати, знакомили друг друга с произведениями французских социалистов, читали и обсуждали «Письмо к Гоголю». До организации тайного общества с определенной программой и выборным руководством дело не дошло.

Приговор по делу петрашевцев был потрясающим. Суд приговорил к расстрелу 21 человека, в числе которых оказался Ф.М. Достоевский, в то время начинающий писатель, виновный только в том, что читал «Письмо к Гоголю» и передал его другому. 22 декабря 1849 г. приговоренные были привезены на площадь. На них надели предсмертные рубахи. Первых троих, в том числе Петрашевского, привязали к столбу. Забили барабаны, офицер скомандовал целиться. Один из осужденных в это время сошел с ума. Но вдруг ударили отбой, и осужденным объявили «царскую милость» — смертную казнь заменить каторгой. После суда над петрашевцами имя Белинского надолго было запрещено упоминать в печати.

Революционные события 1848 г. в Европе отозвались в России волной репрессий и усилением цензурного гнета. Кавелин вынужден был уйти из Московского университета. Попали в немилость и славянофилы. Юрий Самарин н Иван Аксаков побывали под арестом. Общественная мысль в России на несколько лет, казалось, замерла.

Герцен за границей переживал нелегкие времена. Западноевропейская жизнь при ближайшем рассмотрении Показалась ему уже не столь привлекательной, какой он видел ее издалека. Более всего отталкивала Герцена та откровенная погоня за чистоганом, которая была столь характерна для капитализма на ранних его стадиях. Тяжелое впечатление на него произвела кровавая расправа над парижскими повстанцами в июне 1848 г.

Определенное разочарование испытывал Герцен и в идеях французских социалистов. Он спрашивал: «Где лежит необходимость, чтобы будущее разыгрывало нами придуманную программу?»... «Отчего верить в Бога смешно, а верить в человечество не смешно, верить в царство небесное — глупо, а верить в земные утопии — умно?»

Когда Герцен потерял жену, ему казалось, что все рухнуло — общее и частное, европейская революция и домашний кров. Только вера в Россию спасла его в те времена. Он пришел к выводу, что Россия пойдет иным путем, чем Западная Европа.

В крестьянской общине Герцен увидел зародыш социалистического будущего России. Произошло своеобразное соединение славянофильства с социалистической доктриной. Герцен, конечно, знал, что порядки в России гораздо хуже, чем в Европе. Но европейские порядки ему тоже не нравились, ему не хотелось такого будущего для России, хотелось лучшего будущего. Возникла довольно опасная иллюзия, что можно «перепрыгнуть» через целый этап исторического развития. Герценовский социализм был столь же утопичен, как и теория французских социалистов, над которыми он иронизировал. Но в тот момент эта новая теория помогла Герцену выйти из кризиса. В дальнейшем она положила начало целой полосе общественного движения в России. Герцен, однако, никогда не ставил вопрос о непосредственной борьбе за введение в России социалистического строя.

В 1852 г. Герцен приехал в Лондон, а на следующий год основал здесь Вольную русскую типографию, чтобы распространять в России идеи освободительного движения.

Драматические события произошли в судьбе М.А. Бакунина, уехавшего в 1840 г. за границу изучать философию. Одна из его статей, опубликованная в Берлине, наделала много шума. Она заканчивалась словами: «Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть». Через несколько лет он доказал, что его слова не расходятся с делами. В 1848 г. он участвовал в восстании в Праге, а в 1849 г. — в Дрездене. В Саксонии его приговорили к смертной казни, замененной пожизненным заключением. Затем его выдали в Австрию, где он тоже был приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением. Но здесь с ним обращались более сурово. Когда тюремщики прослышали, что он готовит побег, его приковали к стене. Так он провел несколько месяцев, пока в 1851 г. по требованию Николая I не был выдан русским властям. Три года провел Бакунин в Петропавловской крепости и три — в Шлиссельбурге. Только новый император Александр II разрешил перевести его на поселение в Сибирь.

В конце 20-х годов, с небольших интеллигентских кружков философского направления, исподволь начался новый этап освободительного движения. В чем-то оно в 30—40-е годы еще уступало движению декабристов. При Николае I никто не разрабатывал конституционных проектов. Но вопрос о правах человека был поставлен более основательно. В 40-е годы движение стало более широким, чем при декабристах. Более заметную роль теперь играли в нем разночинцы. Начавшийся этап освободительного движения можно назвать дворянско-разночинским. «Удивительное время наружного рабства и внутреннего освобождения», — так характеризовал А.И. Герцен начало нового этапа освободительного движения.