Глава 12. – Уолтер! Уолтер, ну что же это такое, вы опять оставили входную дверь открытой

– Уолтер! Уолтер, ну что же это такое, вы опять оставили входную дверь открытой! – Джесс стучала в дверь квартиры на втором этаже трехэтажного кирпичного дома, соображая, будет ли слышан ее голос среди звуков трубы Майлса Дэвиса.

– Попридержите своих коней, иду, – донесся мужской голос из глубины помещения. Тут же дверь распахнулась, и на пороге появился круглолицый специалист по системному анализу, живший в квартире под ней, одетый в зеленый шелковый банный халат. В руке он держал стакан красного вина. Уолтер окинул ее с головы до ног быстрым взглядом.

– Джесс, вы прелестны и истеричны. Не зайдете ли ко мне на рюмочку вина?

– Прошу вас не забывать закрывать за собой дверь, – сказала ему Джесс, совершенно не расположенная любезничать и распивать красное вино.

– Ах, неужели я опять забыл закрыть ее на запор? – беззаботно спросил Уолтер Фрейзер. – Я заносил продукты в пакетах, несколько раз бегал в машину. Проще было не запирать.

– Проще, но гораздо опаснее для всех остальных.

– Скверный выдался день, да? – спросил Уолтер.

– Не забывайте запирать дверь, – опять повторила Джесс, поднимаясь, по последнему лестничному пролету к своей квартире.

Не успела она войти, как зазвонил телефон. Что еще? Она заторопилась на кухню, чтобы снять трубку и наткнулась на клетку с птицей, услышала испуганный писк канарейки.

– Прости, Фред, – сказала она, возбужденно хватаясь за трубку. – Алло! – Ее голос готов был перейти в крик.

– Вот те на! Кому‑то невесело?

– Дон, это ты?

– У меня в конторе сказали, что ты пыталась дозвониться до меня. Что‑нибудь не так?

– Ничего такого, что нельзя было бы вылечить. Надо лишь посадить твоего клиента на электрический стул.

– Из твоих слов я заключаю, что ты имеешь в виду Рика Фергюсона, – произнес Дон более натянутым голосом.

– Правильное заключение. А как тебе понравится следующее обстоятельство? Твой клиент появляется сегодня в зале суда, когда рассматривалось дело, в котором я принимаю участие, а через несколько часов моя машина, за ремонт которой я только что отвалила четыреста одиннадцать долларов, покрывается дерьмом. Какое заключение ты сделаешь из этого?

– Подожди‑ка минутку. Ты говоришь, что твоя машина была покрыта в буквальном смысле?..

– Испражнениями, вероятно, людскими. Во всяком случае так считают в полиции. Они взяли образцы для анализов и пытаются снять на машине отпечатки пальцев. И дело не в том, что это даст важные результаты. Уверена, что негодяй умеет пользоваться резиновыми перчатками.

– Господи Иисусе, – пробормотал Дон.

– Просто предупреди своего клиента: если он еще хоть раз сунется в зал суда, когда в процессе участвую и я, то я прикажу арестовать его. По любому поводу.

– Я уже предупредил его, чтобы он держался подальше от тебя.

– Просто не подпускай его к моему залу суда.

– Ты его там больше не увидишь.

По тону голоса бывшего мужа, хотя он говорил спокойно, Джесс чувствовала его смущение. Она знала, что он старается сохранять дистанцию между профессиональными обязанностями и личной жизнью, и что она делала выполнение такой задачи почти невозможным.

– Послушай, – сказал он после длинной паузы, – уже почти девять вечера. Зная тебя, уверен, что ты еще не ела.

– Я не голодна.

– Тебе надо покушать. Могу добраться до тебя за двадцать минут. Пойдем куда‑нибудь, съедим по куску жареного мяса…

– Дон, я только что два часа провозилась с машиной, которая похожа на бутерброд с дерьмом. Это мне отбило всякий аппетит. – Она поняла, что он улыбнулся. – Прости, в другой раз.

– Когда захочешь. Постарайся выспаться.

– Спасибо. Постараюсь.

– Да, Джесс…

– Слушаю.

– В штате Иллинойс больше не казнят преступников на электрическом стуле. Кажется, делают смертельный укол.

Она рассмеялась.

– Спасибо, что напомнил.

Оба положили трубки, не попрощавшись.

Почти тут же Джесс почувствовала урчание в желудке.

– Великолепное, великолепное совпадение. – Джесс посмотрела на телефонный аппарат, но решила не перезванивать Дону. Она слишком устала, слишком огорчилась, слишком ей все надоело, чтобы куда‑то идти. Она только испортит настроение Дону. Кроме того, зачем ей жареное мясо, если в холодильнике лежат прекрасные куски пиццы.

Она взяла аккуратно завернутые в целлофановую бумагу куски и сунула их в микроволновую духовку, потом вынула банку коки из холодильника, оторвала металлический язычок и сделал большой глоток прямо из банки. Так лучше сохраняется газирование, подумала она, отпивая еще один глоток, думая о свояке и его новом правиле не покупать прохладительных напитков. «Думаю, что ты завидуешь, – заявил Барри. – Потому что у твоей сестры есть и муж, и семья, и она счастлива. А что имеется у тебя? Холодильник, набитый замороженной пиццей и этот проклятый кенар».

Был ли он прав? Действительно ли она завидовала счастью сестры? Неужели она может быть мелкотравчатой?

Впервые за многие годы Морин не пригласила ее на обед по случаю Дня Благодарения. Она сказала что‑то о том, что для разнообразия они устраивают обед вместе с родителями Барри, но, возможно, она была сыта по горло поведением Джесс. Они все были сыты по горло ее поведением. Даже отец перестал предлагать подходящее время для встречи со своей возлюбленной. Он понимал, насколько занята была она в эти дни, говорил он ей, ссылаясь на огласку, которую получило ее последнее дело. Он‑де подождет, пока закончится этот ее судебный процесс.

Как она поступала со своим отцом? Неужели она ревниво относилась и к его счастью? Неужели ей хочется, чтобы все, кто ей дорог, жили бы так же изолировано и одиноко, как она? Неужели она может считать, что увлечение отца другой женщиной является предательством по отношению к матери даже теперь, после стольких лет?

Джесс закрыла лицо руками. Нет, это не так, наконец решила она. Скорее дело было в том, что, позволив себе полюбить другую женщину, отец, возможно, и символически, но вместе с тем вполне реально подписал акт о смерти ее матери.

Джесс подняла голову, посмотрела на потолок, по ее щекам текли слезы. Неужели она все еще ждала, что мать вернется и опять займет свое место в их жизни? Неужели она ждала этого, надеялась на это, страстно этого желала? Даже теперь, по прошествии восьми лет? Неужели она думала, что мать появится на пороге, заключит любимую дочку в объятия, покроет ее лицо поцелуями, скажет ей, что она все прощает, что дочь не несет ответственности за ее исчезновение, что ее признали невиновной?

Неужели она все еще ждала прощения? Разве она не могла в своей жизни обойтись без этого?

Микроволновая духовка задзинькала, сообщая о том, что обед готов. Джесс тут же возвратилась к действительности, вынула из духовки два пышущих жаром куска пиццы и положила их на тарелку с голубыми цветочками. Тарелку с пиццей и банку с кокой она отнесла в гостиную, села на тахту и тут заметила, что из радиоприемника льется музыка шестидесятых годов. «Понедельник, понедельник», – в унисон пели мамы и папы, а Джесс пожимала плечами. Понедельник, понедельник, вполне нормальный день! А каким оказался он у нее?

– А как этот день прошел для тебя, Фредди? – спросила она своего кенара, дуя на кусок пиццы, чтобы остудить его. – Надеюсь, лучше, чем у меня. – Она откусила большой кусок, сняв почти целиком верхнюю начинку из сыра.

Зазвонил телефон.

Джесс языком отодвинула непрожеванный кусок в левую сторону рта.

– Алло.

– Это – Джесс Костэр?

Мужской голос показался отдаленно знакомым.

– Кто говорит? – спросила Джесс, вся насторожившись.

– Адам Стон.

– Адам Стон?

– Из магазина «Шу‑Инн». Вы заказывали сапожки – их доставили сегодня к вечеру. Я звонил к вам на работу, но мне сказали, что вы находитесь в суде. Вы не сказали мне, что вы адвокат.

Джесс почувствовала, как забилось ее сердце, пицца приклеилась к одной стороне рта.

– Мне ничего не передавали.

– Я и не просил передать что‑либо.

Молчание.

– Итак, мои сапожки прибыли, – выговорила Джесс после паузы, показавшейся ей вечностью.

– Вы можете забрать их в любое время.

– Замечательно. Спасибо, что вы мне сообщили об этом.

– О, я мог бы их завезти.

– Что?

– Вам не надо будет лишний раз ездить в центр города. Вы можете выписать чек, конечно, на наш магазин «Шу‑Инн».

– А когда?

– Я мог бы заехать прямо сейчас, если это вам удобно.

– Сейчас? Что? Когда? Сейчас? – Джесс услышала свой голос, повторивший эти вопросы. С каких это пор она стала такой увлекательной собеседницей?

– На завтра предсказывают снег.

– Правда?

– Знаете, я еще не обедал. А вы? Я бы не прочь поделить с вами одну пиццу.

Джесс тут же выплюнула на тарелку непрожеванный кусок.

– Звучит заманчиво.

– Очень хорошо. Может быть, вы мне скажите, где живете?

– Может быть, нам встретиться где‑нибудь? – предложила, со своей стороны, Джесс.

– Называйте место.

Джесс назвала небольшой итальянский ресторан на проспекте Эрмитаж в нескольких шагах от своего дома.

– Через пятнадцать минут?

– Буду вас там ждать.

* * *

– Вы пришли раньше, – сказал он, усаживаясь в красное виниловое кресло кабинки в глубине небольшого семейного ресторанчика. На нем были синие джинсы, серая водолазка и черная летная куртка.

– Я всегда прихожу раньше других. Дурная привычка, – отозвалась она, изучающе глядя на него и думая, что он выглядит даже приятнее, чем в первый раз. Думал ли он то же самое и о ней? Теперь ей хотелось, чтобы она переоделась во что‑нибудь попривлекательнее, чем простые черные брюки и свитер. Все, что она сделала, это сполоснула лицо холодной водой, почистила зубы, немножко подкрасила губы помадой и помчалась на встречу.

– Здравствуйте, синьорина, – приветствовала Джесс хозяйка ресторана, черноволосая женщина среднего возраста, и положила перед ними два запятнанных бумажных меню. – Приятно вас вновь увидеть.

– Взаимно, – ответила Джесс, улыбаясь. – Карла готовит самые лучшие пиццы в мире.

– Во всяком случае в районе Де Пол, – уточнила Карла. – Хотите по стаканчику кьянти, пока вы знакомитесь с меню?

– С удовольствием, – ответил Адам, окидывая беглым взглядом список блюд.

– Я уже знаю, что возьму, – нетерпеливо произнесла Джесс. – Принесите мне специальную пиццу. Это мое любимое кушанье изо всех, что существуют на свете.

– В таком случае, делайте общий большой пирог, – быстро подхватил Адам. – Мы разрежем его пополам. – Карла взяла со стола меню и отправилась на кухню. – Кстати, ваши сапожки у меня в машине. Напомните мне, чтобы бы я их вам передал.

– А вы не забудьте напомнить мне, чтобы я вам выписала чек.

– Бог мой, вот это настойчивость, – рассмеялся он. – Похоже, вы здесь частый гость.

– Я живу совсем рядом, на этой же улице. И сама не большая мастерица готовить, – добавила Джесс.

– Догадываюсь, что у вас не так много времени на приготовление пищи.

– Это верно, но если бы и было, я бы все равно не стала готовить.

Его взгляд выразил удивление.

– Вопрос принципа?

– У адвокатов бывают принципы, – ответила она и улыбнулась.

– Нисколько в этом не сомневался.

– Моя мама постоянно что‑то стряпала, – пояснила Джесс. – Но ненавидела это занятие и не научила этому нас. Может быть, она считала, что если мы с сестрой не научимся стряпать, то нам и не придется этим заниматься.

– Любопытная теория.

– Но на практике она не подтвердилась.

Он выглядел озадаченным.

– В последнее время моя сестра превратилась в заботливую хозяйку‑хлопотунью.

– А вы не одобряете это?

– Мне бы не хотелось говорить о своей сестре.

Карла вернулась с графинчиком кьянти и двумя стаканчиками для вина.

– В сегодняшних газетах я читала об убийце из лука, – сказала Карла, наливая в стаканчики темно‑красное вино. – Там упоминается ваше имя и многое другое. Очень впечатляет.

Джесс улыбнулась.

– Впечатляюще будет, если мы выиграем этот процесс.

Карла отмахнулась, как будто не сомневалась в исходе.

– Никаких сомнений. Выиграете вы. Наверное. – Она вытерла руки о зеленый фартук, который обтягивал ее круглый живот, и скрылась в передней части ресторана. Всего в небольшом зале было пять кабин, где довольно тесно были расставлены с десяток столиков, половина из которых в данный момент оказалась занята. Стены были расписаны яркими видами Италии. В разных местах с потолка спускались гроздья винограда из пластика.

– Значит, я обедаю сегодня со знаменитостью, – заявил Адам, поднимая свой стаканчик вина и чокаясь с Джесс.

– Боюсь, что просто с обвинителем, который чересчур много работает и которому недоплачивают. – Они чокнулись стаканчиками. – Здоровья и богатства, как говорит мой свояк.

– За вашу неминуемую победу!

– За это я выпью. – Они выпили. – А как у вас дела? Давно ли вы занимаетесь продажей обуви?

– В магазине «Шу‑Инн» с лета. Еще год в других местах.

– А еще раньше?

– Временные работы. То тут, то там. Странствующий продавец. Вы можете представить себе?

– У меня отец работал раньше торговцем.

– Да?

– Одно время ему принадлежал собственный магазин, даже два. Теперь он отошел от дел.

– И сводит вашу мать с ума?

Джесс сделала большой глоток из стаканчика с вином.

– Моя мама умерла.

Джесс видела, как Адам раскрыл рот.

– О, простите. Получилось довольно бестактно. Когда она умерла?

– Восемь лет назад, Простите… вы не против, если мы поговорим о чем‑нибудь другом?

– О чем вы хотите?

– Расскажите о себе. Вы из Чикаго?

– Из Спрингфилда.

– Никогда не была в Спрингфилде.

– Славный город.

– Почему вы оттуда уехали?

– Пришло время сменить место. – Он пожал плечами. – А вы? Родились и росли здесь?

Она кивнула.

– Нет желания поехать куда‑нибудь еще?

– Я большая домоседка.

– Юридическое образование получили здесь?

– В Нортвестерне.

– И закончили третьим лучшим студентом курса? – попытался он угадать.

– Я была четвертой.

Он улыбнулся, глядя на свой стаканчик с вином.

– И поэтому вы отказались от всех предложений доходной частной практики в пользу государственного обвинителя с чрезмерной нагрузкой и недостаточной оплатой в Управлении прокурора штата.

– Мне не хотелось идти в судебный отдел какой‑нибудь большой фирмы, где единственные судебные дела, с которыми бы я столкнулась, заключались бы в том, чтобы перекладывать юридические бумажки на столе. Помимо этого, прокурор штата был одним из преподававших мне профессоров права. Он мне задал только один вопрос: смогу ли я требовать смертных приговоров.

– Вы, несомненно, дали ему правильный ответ.

Джесс засмеялась.

– В Управление прокурора штата не хотят брать либералов.

– Ну и как идут там дела?

– Честно?

– Если вы сами настаиваете на честном ответе.

– Мне там ужасно нравится, – смеясь, ответила Джесс. – Во всяком случае теперь. В начале было довольно скучно. Потом меня подключили к судебным делам по нарушениям дорожных правил. Это не очень захватывает. Но думаю, что каждый должен пройти несколько стадий. Там я проработала около года, потом перешла в первый муниципальный отдел, который занимается мелкими преступлениями, начиная от ущерба собственности до оскорблений и угроз физического нападения при отягчающих обстоятельствах. Все эти дела разбираются самим судьей, без присяжных заседателей. Дела, которые кажутся важными только для самих пострадавших и больше ни для кого. Это, наверное, звучит довольно бессердечно?

– Полагаю, что надо основательно ожесточится, чтобы работать в Управлении прокурора штата.

Картина обезглавленной черепашки возникла перед мысленным взором Джесс.

– В первом муниципальном отделе я проработала еще год, – сообщила Джесс скороговоркой. – Потом перешла к рассмотрению уголовных дел. Там работа значительно интереснее.

– Чем это объясняется?

– Она связана с подлинными расследованиями, с выездами на место, беседами с жертвами и свидетелями. Вся работа проводится в тесном контакте с полицией. Видите ли, большинство людей даже не представляют себе, что полицейские почти никого не могут обвинить. Обвинения могут предъявить только работники прокуратуры штата. Полицейские лишь проводят расследование, но только помощники прокурора штата решают, поддержать ли обвинение и направить дело в судебную систему.

– Ваше первое ощущение подлинной власти…

Джесс сделала еще один большой глоток вина.

– Мой свояк утверждает, что когда женщина получает немного власти, то она теряет чувство юмора.

– Но вы же рассмеялись над моим анекдотом. При следующей встрече со свояком скажите ему, – спокойно посоветовал Адам, – что он – мешок с дерьмом.

Джесс вспомнила сначала своего свояка, потом перепачканный автомобиль.

– Думаю, что мы можем поговорить о чем‑нибудь другом.

– Значит, еще год вы занимались разбором уголовных дел… – Адам тут же уловил ее настроение.

– Семь месяцев.

– Затем перешли в отдел судебных процессов?

Она с удивлением взглянула на него.

– Как вы узнали?

– А что еще может быть? – спросил он просто.

– За каждым залом суда закреплены три помощника прокурора штата, которые работают примерно в течение года с каким‑то одним конкретным судьей. Старший из этих помощников называется государственным обвинителем первого класса. Сейчас я работаю как раз в этой должности. – Джесс замолчала, допила вино. – Почему мы заговорили обо всем этом?

– Думаю, потому что я спросил, как идут дела в Управлении прокурора штата.

– Прекрасно, вы не можете сказать, что я вам не ответила. – Джесс посмотрела на свои колени. – Простите, что я пустилась в эти подробности. Для вас это, наверное, звучит скучно.

– Напротив. – Он снова налил вина в ее стаканчик. – Расскажите еще что‑нибудь.

Джесс поднесла стаканчик ко рту, довольная, что может занять свои руки, вдыхала терпкий аромат вина, пытаясь поглубже заглянуть в теплые карие глаза Адама. Она задавала себе вопрос, действительно ли его интересовали подробности ее работы, или он только делал вид. Ее интересовало, зачем он, собственно, пришел сюда. И не меньше ее интересовало, зачем она пришла сюда.

– Так вот, – неуверенно протянула она, перед тем как продолжить. – Я несу ответственность за все, что происходит в зале суда. Выступаю обвинителем в наиболее важных делах. Решаю, какие дела можно поручить моим подчиненным, обвинителям второго и третьего класса. Я своего рода учитель, или, если хотите, наставник. И я утрясаю дела, если они что‑нибудь напутают. Если в моем зале суда что‑то пойдет не так, то ответственность за это несу я.

– А сколько в среднем за год у вас проходит дел?

– Примерно двенадцать‑двадцать дел. Это с участием присяжных заседателей. Большинство дел решается самими судьями или путем переговоров между сторонами. – Она опять засмеялась. – В это время года у нас обычно возникает лихорадочная активность. Между судьями начинаются гонки, кто из них рассмотрит больше дел до Рождества.

Подали пиццу, горячую, прямо из печки, четыре сорта сыров расплавились и кое‑где стекли на алюминиевую жаровню, наверху аппетитно запеклись самые разнообразные овощи и кусочки сосисок.

– Выглядит сказочно, – заметил Адам, отрезая по куску и улыбаясь, видя, как Джесс взяла свой кусок и тут же откусила от него.

– Вы похожи на ребенка, – засмеялся Адам.

– Простите, мне надо было бы вас предупредить. Когда я ем, я настоящий троглодит: не чувствую никакого стыда.

– На вас приятно смотреть.

– Не могу понять, как люди могут есть пиццу с помощью вилки и ножа, – продолжала она, потом смолкла, убирая длинную нитку расплавленного сыра, которая свисала от ее рта до тарелки. – А теперь вы скажете мне, что обычно пользуетесь ножом и вилкой, верно?

– Не посмею сделать этого. – Адам взял своими большими руками кусок пиццы и поднес его ко рту.

– Вкусно, правда?

– Отлично, – согласился он, не отрывая от нее глаз. – Итак, расскажите мне побольше о Джесс Костэр, помощнике прокурора штата.

– Думаю, что я уже рассказала больше, чем следовало бы. Разве в книгах не советуют женщинам, чтобы они позволяли говорить главным образом мужчинам? Знаете ли, чтобы определить, чем они интересуются. Или хотя бы проявить видимость интереса. – Она сделала паузу, кусок пиццы застыл в ее руке на полпути ко рту. – Может быть, это как раз то, что вы сами проделываете в отношении меня?

– Вы не считаете, что можете вызывать интерес у других?

– То, что право целиком захватывает меня, еще не значит, что и другие относятся к нему так же.

– Что же в праве так вас пленяет?

Джесс положила кусок пиццы на тарелку, серьезно подумала над этим вопросом, тщательно подбирая слова.

– Думаю, что это очень сложный вопрос. Я хочу сказать, что большинство людей предпочитают рассматривать систему уголовного правосудия как борьбу между правдой и кривдой, между добром и злом, как истину в последней инстанции. Но все это совершенно не так. Здесь не только белое и черное. Здесь масса серых оттенков. Обе стороны искажают правду, пытаются использовать ее для своей выгоды. Хороший адвокат всегда «заштопорит» дурной акт, с тем чтобы результат не оказывался таким скверным.

– Адвокаты как специалисты по штопору?

Джесс кивнула.

– Горькая правда заключается в том, что истина почти не имеет отношения к правовому судопроизводству. – Она пожала плечами. – Иногда адвокаты легко теряют из виду основные моральные и этические соображения.

– В чем состоит разница между ними?

– Мораль – это внутреннее состояние, – просто объяснила Джесс. – Этику определяет профессиональный кодекс ответственности. Не слишком ли это звучит безнадежно напыщенно, как мне сдается?

– Это звучит очаровательно.

– Очаровательно? То, что я говорю, звучит очаровательно? – Джесс засмеялась.

– Это вас удивляет?

– «Очаровательно» – это такое слово, которое редко используется применительно ко мне, – ответила она чистосердечно.

– Какие же слова вы слышите?

– Ну… въедливая, серьезная, въедливая, преданная своему делу, въедливая. Часто слышу слово «въедливая».

– Что, вероятно, и доказывает, что вы хороший обвинитель.

– Кто вам сказал это?

– Спросите ту, которая заняла четвертое место при окончании колледжа.

Джесс застенчиво улыбнулась.

– Не думаю, что одно как‑то связано с другим. Я хочу сказать, что можно зазубрить прецеденты и процедуру, можно вдоль и поперек проштудировать книги по юриспруденции, но все равно не обойтись без ощущения того, что такое закон. Думаю, что это чем‑то смахивает на любовь. – Она посмотрела в сторону. – Это – область призраков и теней.

– Интересная аналогия, – откомментировал Адам. – Насколько я понимаю, вы разведены.

Джесс потянулась к стаканчику с вином, поднесла его ко рту, потом опять поставила на стол, не отпив ни глотка.

– Интересное предположение.

– И два любознательных человека, – заметил Адам, опять чокнувшись своим стаканчиком о ее стаканчик. – Долго ли вы были замужем?

– Четыре года.

– Давно ли развелись?

– Четыре года.

– Забавная симметрия.

– А вы?

– Женился шесть лет назад, вот уже три года как развелся.

– Есть ли дети?

Он допил вино в своем стаканчике, вылил в него остатки вина из графина и покачал головой.

– Вы уверены в этом? – спросила Джесс и засмеялась. – Пауза была слишком многозначительной.

– Детей нет, – сказал он, – а у вас?

– Тоже нет.

– Были слишком заняты делами?

– Думаю, что тогда сама еще не совсем повзрослела.

– Сомневаюсь, – заметил он. – Вы похожи на человека с умудренной душой.

Джесс нервно рассмеялась, чтобы скрыть неожиданно охватившее ее чувство неловкости.

– Думаю, что мне надо почаще высыпаться.

– Вам ничего не нужно. Вы великолепны, – произнес он, сосредоточив вдруг все свое внимание на пицце.

То же самое сделала и Джесс. Оба молчали в течение нескольких минут.

– Я не хотел смущать вас, – сказал он, все еще не отрывая взгляд от тарелки.

– Вы меня не смутили, – возразила Джесс, пытаясь понять, что же она испытывает.

– Так, скажите, связан ли как‑то ваш развод с тем, что вы работаете обвинителем? – спросил Адам, меняя тему разговора.

– Простите?

– Ну, обвинитель в суде, как я подозреваю, походит на скакуна во время рысистых испытаний. Вы получили безупречную выучку. Вы слышите колокольчик и пускаетесь в карьер. У вас большое честолюбие, которое вам необходимо, потому что вы всегда на виду. И для вас нет хуже, чем проиграть. Когда вы втянулись в судебный процесс, то вы уже не можете отключиться. Думаю, вам это сделать очень трудно. Ведь на все время разбирательства вы всю себя отдаете судебному процессу. Я ошибаюсь?

Джесс покачала головой.

– Вы не ошибаетесь.

– А чем занимался ваш муж? – Адам отрезал для обоих еще по куску пиццы.

Джесс улыбнулась.

– Он адвокат.

– Все понятно.

Джесс засмеялась.

– А ваша бывшая жена?

– Она декоратор интерьеров. Последнее, что я о ней слышал, – она снова вышла замуж. – Адам глубоко вздохнул, поднял руки вверх, как бы показывая, что исчерпал эту тему. – Да и вообще, достаточно о прошлом. Пора двинуться вперед.

– Мы с этим разделались очень быстро.

– Больше не о чем рассказывать.

– Похоже вы не любите много говорить о себе, правда?

– Так же, как и вы.

Джесс не верила своим ушам.

– Как так? Я, не умолкая, рассказываю о себе с тех пор, как мы пришли сюда.

– Вы говорили о судебных и юридических делах. Когда же речь заходила о личных аспектах, то вы замыкались так же крепко, как если бы были свидетелем противной стороны в суде.

– Давайте договоримся, – предложила Джесс, удивленная, что так откровенничает. – Я не буду делиться с вами своими секретами, если вы не расскажете мне о своих.

Адам улыбнулся, но его карие глаза были непроницаемы.

– Не делитесь со мной секретами – я не стану вам лгать.

Наступила продолжительная пауза.

– Звучит неплохо, – прервала молчание Джесс.

– Я тоже так думаю.

Они снова принялись за пиццу.

– Почему вы мне сегодня позвонили? – спросила Джесс, отодвигая в сторону пустую тарелку.

– Мне захотелось вас увидеть, – ответил он. – Почему вы согласились?

– Думаю, мне тоже захотелось вас увидеть.

Они улыбнулись, глядя друг на друга через стол.

– Итак, что же честолюбивый юрист вроде вас делает с рядовым продавцом обуви вроде меня? – Он сделал знак принести счет.

– У меня такое чувство, что вы не так‑то просты.

– Это потому, что вы обвинитель. Вы всегда ищете что‑то такое, чего нет в природе.

Джесс засмеялась.

– Я тоже слышала, что завтра пойдет снег. И мне пригодятся новые зимние сапожки.

– То, что вам надо, лежит на заднем сиденье моей машины. Разрешите подвезти вас до дома?

Джесс заколебалась, соображая, чего ей следует опасаться?

Карла принесла счет.

– Как вам у нас? Понравилась ли вам пицца? – обратилась она к Адаму.

– Несомненно, лучшая пицца во всем округе Де Пол.

Джесс смотрела, как Адам вынул из кошелька двадцатидолларовую банкноту, и подумала о том, чтобы заплатить за себя сама, но быстро изменила решение. В другой раз, пожалуй, если такой случай, конечно, представится, решила Джесс.

* * *

Джесс спала крепко, без всяких сновидений, глубоким сном, который не приходил к ней уже несколько недель. И вдруг она проснулась, вскинула руки вверх, как будто проваливалась в какую‑то пропасть. Вокруг звенели колокольчики, завыла сирена тревоги.

Она сообразила, что звонит телефон, потянулась к аппарату и осторожно поднесла к уху телефонную трубку. Светящиеся цифры часов на столике показывали три часа ночи. Она знала, что хорошие новости не приходят в такое время. Только смерть и отчаяние могут будить людей в середине ночи.

– Алло, – произнесла она настороженным и ровным голосом, как будто ждала этого телефонного звонка.

Она думала, что ей звонят из полиции или, возможно, от судебно‑медицинского эксперта. Но в трубке было молчание.

– Алло? – повторила она. – Алло? Алло?

Никакого ответа. Не слышно даже обычного в таких случаях тяжелого дыхания. Она положила трубку, упав головой на подушку. «Просто идиотский, досадный звонок», – подумала она, отказываясь предполагать другие варианты.

– Скорее засыпай опять, – пробормотала она. Но сон покинул ее, она лежала с открытыми глазами, наблюдая, как за окном спальни плавно сыплет снег, лежала до тех пор, пока не пришло время вставать.