Г., ноябрь

Она не знала, как назвать то свое состояние, в котором находилась последнее время, быть может, это и было счастье? Ей было хорошо, тепло, сытно, удобно, комфортно, радостно, хотя немного тревожно и даже страшновато. Но все негативные эмоции она связывала с новизной ощущений и того образа жизни, на который она сама добровольно согласилась.

Мало кто знал, где она жила и с кем, да она и не особенно‑то хотела это афишировать. Словно заранее знала, что ей могут сказать друзья или родственники, к мнению которых она все равно бы, конечно, не прислушалась, но выслушать которых ей пришлось бы. Они все в один голос сказали бы: Дина, ты такая молодая баба, красивая, зачем ты заперла себя в этой дыре, на этой ферме, с этим странным, нелюдимым мужиком, которого толком и не знаешь? И тогда она ответила бы: а где же были вы, такие умные чистоплюи, когда я осталась с Олей на улице, когда мою квартиру пропил сожитель, сумевший убедить меня в том, что деньги пойдут на бизнес? Когда мы с Олей в буквальном смысле оказались зимой на вокзале, промерзшие, голодные, без денег?

И это просто чудо какое‑то, что их приютила совершенно незнакомая женщина, которая привела к себе домой, накормила, дала денег, которых хватило на то, чтобы снять квартиру в Иловатске и продержаться целый месяц, пока Дина искала работу. Женщина была богата, но одинока и страшно несчастна – недавно потеряла мужа, – и потому, быть может, принимала чужое горе и боль близко к сердцу. К тому же, как показалось Дине, те деньги, которые женщина дала ей, и не были для нее деньгами, так, мелочь… Четырнадцатилетняя Оля, дочка Дины, осматривая комнату, в которой их накормили вкусным ужином, просто онемела от красоты. Девочка никогда не видела ничего подобного и не ела таких вкусных котлет, сырников и пирожков. Дина же, насытившись и согревшись, решила, что хозяйка просто замаливает свои грехи, а потому не чувствовала себя особенно‑то ей обязанной.

– Ма, а мы когда‑нибудь будем так жить? – спросила Оля уже ночью, когда они вдвоем лежали на широкой постели, в кружевах, в теплых пижамах. – Ну, хоть когда‑нибудь?

Дина обняла дочку, прижала к себе и зашептала на ухо:

– Конечно, будем. Каждому человеку отпущена порция счастья, и нам с тобой тоже. И разве не счастье то, что мы оказались с тобой здесь, в этом раю, и такая вот волшебница приютила нас? И не побоялась впустить в дом. Поняла, видать, что мы не жулики‑мошенники какие‑то, что у нас на самом деле большая проблема…

Про волшебницу Дина забыла быстро, стоило им с Олей начать новую жизнь в съемной квартире с удобными диванами, креслами и даже стиральной машинкой. Надо было искать работу, но не в киоске, как прежде, где она торговала пивом и лимонадом и где к ней клеилась всякая мужская шваль, а в каком‑нибудь более чистом и прибыльном месте.

Но и этой мечте не суждено было сбыться. Как‑то вечером, возвращаясь домой несолоно хлебавши (получить работу без какого‑либо образования, да еще во время мирового экономического кризиса оказалось делом трудным, практически бесперспективным), Дина забрела без особой нужды на рынок – поглазеть, помечтать, поскольку купить что‑либо уже не могла – деньги, подаренные волшебницей, почти кончились. И в мясном ряду встретилась взглядом с одним человеком. Он говорил с уставшим мясником в замызганном, побуревшем от крови животных фартуке, а сам разглядывал Дину, жадно смотрящую на разложенные на прилавке крупно порубленные куски свиной мякоти. Потом подошел третий мужчина, с большой сумкой, и мясник принялся укладывать мясо в его сумку. Дина подумала еще тогда, что в конце рабочего дня на прилавках остаются обычно одни обрезки да куски сала, которые продаются намного дешевле утреннего мяса. Видать, это отборное мясо было припасено какой‑то важной шишке вроде хозяина рынка.

Дине совершенно нечего было делать на рынке, но она почему‑то продолжала стоять возле прилавка и, завороженная, смотрела на мясо. Когда на прилавке не осталось ни кусочка и она ну просто должна была хотя бы отойти в сторону, к ней подошел тот самый мужчина, который разговаривал прежде с мясником, и сказал, обращаясь к ней:

– Мясо любишь?

Она, опустив глаза, кивнула. Да, мясо она любила. Очень. Но кто этот человек, чтобы задавать ей такие вопросы?

– У меня знаешь сколько свиней? Ты бы могла поработать у меня в Чернозубовке, это в семи километрах от Иловатска.

Дина потом не раз вспоминала эту встречу и этот странный разговор. Неужели у нее на лбу было написано, что она нуждается, что ищет работу? Или, быть может, она просто приглянулась Ефиму и он не знал, что сказать, чтобы заполучить ее себе и в то же самое время не обидеть. Разве можно обидеть предложением работы?

– Только сразу предупреждаю, – вдруг услышала она, – если замужем и дети – то ты мне не подходишь.

Сказал прямо в лоб. Вероятно, он всегда и все говорил в лоб. Хочет, чтобы его сразу поняли и чтобы не было потом никаких лишних вопросов.

Муж… Дети… Конечно, кому нужны чужие дети?

– Если же одна – милости просим, – он даже голову склонил набок, словно приглашая ее на танец, разве что руку не предложил. Ей показалось или у него действительно глаза заблестели? – Прямо сейчас и поедем.

Дина представила себе, как она возвращается к Оле пустая, без работы и денег, как ужинает вместе с ней макаронами с сыром (если, конечно, дочка не съела последний кусок сыра, когда пришла из школы), как устраивается перед телевизором и до глубокой ночи наблюдает красивую экранную жизнь… А завтра – снова поиски работы, унизительные разговоры с потенциальными работодателями: какое у вас, милочка, образование? А где вы учились? Есть ли у вас профессия? Ну, нет у нее ни образования, ни профессии… Так уж жизнь сложилась. Думала, что будет жить за мужем, как за каменой стеной, а он возьми да и уйди к другой… Потом какие‑то сожители‑уроды, которые прибивались к ней из‑за квартиры, и, наконец, последний идиот, который заставил ее продать единственное, чем она владела, – квартиру, обманул, предал…

А тут – свиньи. Значит, ферма. Значит, достаток. Да и мужик, судя по всему, холостой, раз пристает вот так, прямо на базаре… Если бы был женат, вряд ли посмел привезти из города в свою Чернозубовку молодую женщину – пришлось бы объясняться с женой. К тому же жить‑то она где будет, когда они приедут на ферму? Явно у него, у этого мужика. Значит, точно жены нет.

– А вы что, каждый день вот так на работу забираете женщин из города? И что думает по этому поводу ваша жена? – Она подняла глаза и посмотрела на него в упор. Тоже решила разговаривать прямо, узнать о нем как можно больше. Отметила, что одет чисто, что некрасив, но во взгляде чувствуется характер. Словом, сильный человек. Такой, какой ей и нужен. И не пьяница.

– У меня нет жены. – Он и здесь оказался прямым, не стал юлить. Дина поверила ему сразу.

Ей бы сказать прямо здесь, на базаре, что есть дочка, но она хорошая, послушная, спокойная, что будет помощницей, что никому‑то она там, на его ферме, не помешает. Но он же ясно сказал, что с детьми ему женщина не нужна. Тогда зачем же рисковать?

Дина уже представила себе, как она приезжает к дочке в Иловатск с тяжелыми сумками, полными домашней колбасы и ветчины, как раскладывает все это вкусное и питательное по полочками в холодильнике, как обнимает и целует свою девочку, которую не видела целую неделю, как сует ей в горячую ладошку смятые, украденные у фермера‑скупердяя денежки, как плачет, прося у дочери прощения за то, что она ее бросила. Но даже эта картина показалась ей куда лучше, чем картинка голодной и холодной жизни без денег, без работы… Еще немного, и их выселят из квартиры. И что тогда будет? Скоро зима. Они погибнут. Не сдавать же Олю в детский дом? Или… сдать? Пока она будет жить с фермером, Оля – в тепле и сытости в детском доме. А потом, когда она влюбит в себя фермера, расскажет о существовании Олечки и он примет ее, полюбит, как свою дочку…

Нет, только не в детский дом, не в интернат. Оля ей этого никогда не простит.

– Хорошо, я поеду с вами. Я ищу работу. Но мне надо заехать домой, поговорить с квартирной хозяйкой, объяснить ей ситуацию. Я не могу вот так, прямо с рынка, рвануть в вашу Чернозубовку. А может, вы убийца какой?

Она тоже сказала, что думала. Пусть не думает, что она законченная дура, которая на ночь глядя сядет в машину к незнакомому мужчине и отправится неизвестно куда и зачем.

– Я ваш номер машины запишу, передам записку хозяйке, соберу кое‑какие вещи, и тогда поедем.

Она подумала, что, если этот фермер не согласится, значит, ни на какую не на ферму он ее хочет повезти.

И тут же услышала:

– Умно. Дело говоришь. Конечно, пойдем, я тебя подвезу…

Все случилось быстро. Он привез ее, она поднялась к Оле, в двух словах все объяснила, спросила ее, взрослую, четырнадцатилетнюю, сможет ли девочка одна немного пожить, пока она, мать ее, не устроится. Не боится ли она ночевать одна? Оля обняла мать и сказала, что ничего не боится. Призналась, что съела последний кусочек сыра. Дина открыла кошелек, отдала Оле последние пятьсот рублей.

– Вот, купишь себе завтра молока, хлеба, колбасы, сахару.

Она так нервничала, что у нее зубы стучали. Она физически чувствовала, что отрывается от дочери, что делает что‑то опасное, непоправимое, но и остановиться уже не могла – внизу ее ждал человек, который мог помочь ей решить важные жизненные проблемы. К тому же этот фермер поджидал ее не в замызганной «Ладе», а в теплом новеньком джипе, пахнущем кожей и каким‑то приятным ароматом (должно быть, деньгами). У него водились денежки, и немало, и ее задача обрисовалась быстро и просто, как детский рисунок, – она должна стать его женой. Непременно. И она сделает все, чтобы этого добиться. Ведь она понравилась ему. Иначе он не стал бы так пристально ее разглядывать. Да, это так. Он клюнул на нее, оценил ее привлекательность, как оценивали прежде и другие мужчины. Она будет ласковой, покорной, работящей, она все сделает, чтобы стать ему необходимой, чтобы жизнь без нее представлялась ему невозможной.

– Поезжай, ма, – Оля поцеловала ее и легонько подтолкнула в спину. – Я справлюсь сама. Наверное, он сказал, что возьмет тебя, если у тебя нет детей… Это было условие?

– Да, – призналась она. – Но сейчас еще не поздно отказаться…

– Нет‑нет, вдруг у вас все получится? Ты же не забудешь меня? Будешь ко мне приезжать? Звонить?

– Понимаешь… Звонить… А если этот Ефим окажется ревнивым и станет проверять мои звонки? Уж если затеваться с этим враньем, то надо идти до конца, соблюдая все правила. Мне придется стереть твой номер из своего телефона. Как и остальные… А потом, когда у меня появятся деньги, я куплю еще один телефон и буду звонить тебе каждый день, по нескольку раз в день…

– Но ты же можешь сказать, что я твоя подруга…

– И то правда… Господи, что я такое говорю? Совсем разум потеряла. Это от волнения. Мне что‑то так страшно, Оля…

– Тогда оставайся дома.

– Вот, – Дина протянула дочери листок с записанным на нем номером машины Ефима. – Если я исчезну – будешь искать меня с помощью этого номера.

– Но ты когда приедешь в эту Чернозубовку, ты же позвонишь мне? Расскажешь, что и как?

– Да, обязательно.

Она еще раз обняла Олю, собрала кое‑какие вещи в большую сумку и с тяжелым сердцем вышла из дома.