ГЛАВА 15. Разумеется, нам с Элизой не дали вернуться к утешительному идиотизму

Разумеется, нам с Элизой не дали вернуться к утешительному идиотизму. При малейшей попытке нам влетало по первое число. Кстати, наши слуги и родители обнаружили один побочный продукт нашего превращения, который их прямо осчастливил. Они вдруг получили полное моральное право нас ругательски ругать.

Да, худо нам приходилось по временам!

* * *

Между прочим, доктора Мотта выгнали, а на смену ему явились целые полчища экспертов.

Поначалу нам это даже понравилось. Первые приезжие медики были специалисты — по сердечным болезням, по легочным, по почечным и так далее. Пока они нас изучали — орган за органом, брали на анализ все жидкости в наших организмах, мы были образчиками здоровья.

Они очень старались. Они в известном смысле были наемными служащими нашей семьи. Это были ученые-исследователи, чью работу финансировал нью-йоркский Фонд Свейна. Потому-то их было так легко собрать и загнать в Гален. Наша семья им помогла. Теперь настала их очередь помочь нашей семье.

Они то и дело над нами подтрунивали. Один из них, помнится, сказал мне, что, наверно, очень здорово быть таким долговязым.

— Как там погодка у вас наверху? — говорил он, и так далее.

В этих насмешках было что-то утешительное. У нас создавалось — без всяких на то оснований — представление, что наше уродство — пустяки, дело житейское. Я до сих пор помню, как специалист по ухо-горло-носу, заглянув при ярком свете в носовую полость Элизы, сказал:

— Бог ты мой! Сестра! — позвал он. — Звоните в Национальное Географическое общество! Мы тут открыли вход в Мамонтову пещеру!

Элиза расхохоталась. Сестра расхохоталась. Я расхохотался. Все мы хохотали до упаду.

Наши родители были в другом крыле дворца. Они старались держаться подальше от нашего веселья.

* * *

Но уже в самом начале мы успели узнать горечь разлуки. Для некоторых испытаний требовалось развести нас по разным комнатам, даже не смежным. И по мере того, как расстояние между мной и Элизой увеличивалось, я чувствовал, что голова у меня превращается в деревянную болванку.

Я становился тупым, неуверенным в себе.

Когда мы с Элизой снова увиделись, она сказала, что с ней творилось примерно то же самое.

— Мне казалось, что в мой череп налили патоки, доверху, — сказала она.

Мы мужественно старались смеяться, скрывая страх, над теми тупоумными детьми, в которых мы превращались, как только нас разлучали. Мы делали вид, что у нас с ними нет ничего общего, мы им даже имена придумали. Мы звали их «Бетти и Бобби Браун».

* * *

Вполне могу и сейчас, не откладывая, сказать, что когда мы прочли завещание Элизы — после ее смерти под оползнем, — то узнали, что она хотела быть похороненной там, где смерть ее застанет. На могилу она просила поставить простой камень, с единственной, исчерпывающей надписью:

ЗДЕСЬ

ЛЕЖИТ БЕТТИ БРАУН

* * *

Так вот, последний специалист, который нас осматривал, — доктор психологии Корделия Свейн Кординер — объявила, что меня и Элизу необходимо разлучить навсегда, а это значило, что мы были обречены навеки превратиться в Бетти и Бобби Браун.