Глава 20. Эли не часто снились кошмары, но на сей раз, впервые после замужества, именно она разбудила мужа среди ночи

Эли не часто снились кошмары, но на сей раз, впервые после замужества, именно она разбудила мужа среди ночи. На рассвете, стуча зубами от холода возле плиты, она стряхнула остатки сна и взяла себя в руки. Работа была важнее страхов. Выпив чашку горячего кофе, она выбежала из дому в снежный вихрь, чтобы успеть на первый утренний автобус.

Войдя в спящий отель, Эли невольно подумала, что примерно так же, как она сейчас, чувствовал себя и убийца. Войдя в раздевалку для служащих, где никого не было, она бесшумно переоделась. Взглянув на орудия уборки, она предпочла тряпку венику, потому что, если начать со стирания пыли, а не с подметания, не нужно будет держать голову постоянно опущенной. Начала она с огромных, во всю стену, окон холла. Потом медленными, размеренными шагами, словно цапля на болоте, проследовала вдоль стойки администратора. В этом новеньком, с иголочки, отеле все было чистым и блестящим. Пыль нужно было смахивать разве что для проформы. Постепенно продолжая уборку, Эли все сильнее ощущала какую‑то непонятную перемену. Что‑то изменилось буквально в самом воздухе отеля, в общей атмосфере… Она с трудом прогнала это ощущение.

Войдя в огромный ресторанный зал, Эли почувствовала себя совсем маленькой. Несколько секунд она стояла неподвижно, с тряпкой в руке. Кажется, кто‑то шмыгнул носом, где‑то совсем рядом… Нет! Она снова отогнала путающую мысль и начала протирать столы и пепельницы. Теперь остался лишь маленький салон, смежный с залом ресторана, а потом можно будет браться за веник…

Еще до того как зажечь в салоне свет, она выругала себя за то, что сама накликала несчастье своими дурацкими мыслями, так как под ногами у нее что‑то захрустело. Это были осколки разбитого стекла. Она резко нажала на выключатель и затаила дыхание, уже готовая завопить от ужаса.

Но вместо этого из ее груди вырвался облегченный вздох. Всего лишь разбитая витрина… Возвышение, на котором стоял трофейный кубок, было усыпано осколками, а сам кубок исчез. И это, сказала себе Эли, самая меньшая из моих забот.

Однако, все же опасаясь, как бы ее саму не обвинили в воровстве, горничная побежала к апартаментам директора. Секунду Эли колебалась, стоит ли его будить. После долгого безрезультатного стука в дверь она вернулась в ресторан, спрашивая себя, что же делать. На этот раз она уже ясно услышала, как кто‑то шмыгнул носом – этот звук шел со стороны кухни. Схватив с ближайшего стола пепельницу, чтобы использовать ее в качестве оружия, если придется защищаться, Эли осторожно подошла к открывавшейся в обе стороны двери. Через прозрачный плексиглас она заметила фигуру человека, сидевшего за огромным разделочным столом.

– Господин директор?.. – нерешительно окликнула она.

Да, это был он – в одиночестве сидел на кухне своего отеля, облаченный в бордовый с золотом халат, пил кофе с молоком и что‑то бормотал. Увидев Эли, он вздрогнул и привычным жестом поднес к глазам левое запястье – но часов на руке не оказалось.

– Который час?

– Шесть с небольшим утра. Я недавно приступила к работе, и…

– Да‑да, я знаю…

– Но кто бы мог это сделать?..

– Кто‑кто… конь в пальто!

Пораженная этими словами, столь неуместными в устах чопорного джентльмена, Эли попятилась к двери, но директор вдруг подскочил с места, как ужаленный, и в мгновение ока очутился перед ней.

– С меня хватит происшествий! Хватит с меня, Эли, ты слышишь? Пусть они убираются отсюда! Пусть разъезжаются по домам!

Эли посмотрела на захлопнувшуюся за ним дверь и машинально протерла пепельницу, прежде чем резко поставить ее на стол.

– Но с меня тоже этого хватит! Что они там все себе думают!..

Ряды кастрюль слегка задребезжали от этой вспышки бунта, но она была единственной. Затем Эли снова принялась за работу.

День тянулся долго, словно праздник Всех Святых, который пришелся на воскресенье. Прохожие на улицах сгибались ниже и ниже под снегом с дождем, который все усиливался. Постояльцы отеля избегали смотреть в окна, за которыми стояла ночь: под ее покровом таилось зло… Этот скучный, словно вязкий день утомил всех, кроме Крагсета, неугомонного, как терьер, спущенный с поводка на лугу. Запершись у себя в номерах, мажоретки в страхе ожидали своей очереди. В сопровождении подчиненных Крагсет подолгу допрашивал каждую из них, задавая повторяющиеся вопросы и получая одинаковые ответы. В испуганных глазах девушек явственно читалось «Ни слова!» и «Рот на замок!». Крагсет в ярости топал ногами, но мажоретки продолжали лгать. Так продолжалось весь день. Никто даже и не думал выяснять, сколько времени. Часы и минуты, как будто в результате какой‑то зловредной поломки всех часовых механизмов, еле ползли, и это лишь усугубляло тоску. Даже песчинки в песочных часах склеились, как крупинки сахара. Каждое мгновение испытывало на себе груз следующего, в результате чего все они слипались в какой‑то вялый ком. Те, кто находил себе дело, потихоньку занимались им, не привлекая к себе внимания. Остальные бездельничали. Но даже если никто не ждал ничего конкретного, у всех было ощущение, что вскоре произойдет что‑то ужасное.

Убедившись в том, что прошлую ночь Имир действительно провел за рулем своего автобуса по дороге во Фредрикстад и обратно, Крагсет вызвал его в отель. Идея встречи гнома и гиганта принадлежала Йохансену, который хотел заново проверить все уже известные факты.

Имир, судя по виду, ничуть не возмутился, когда Крагсет прямо с порога поздравил его со столь удачно сложившимся романом с француженкой. Терьер загнал добычу и оскалил клыки:

– Я смотрю, по ночам вам особо не до сна.

– Это преимущество человека, владеющего многими языками, комиссар. Кстати, надолго ли вам понадобятся мои услуги переводчика? Я так долго не спал, что…

– Отоспитесь позже, – отрезал Крагсет.

Сидя в одиночестве в небольшом помещении для персонала, Эли чувствовала, что не в силах пошевелиться. Она пила melkkaffee, уже третий за этот день.

Ее коллеги парами разошлись на уборку номеров. Директор заявил, что никакие трагические события не должны мешать слаженной работе персонала. Он выразил надежду, что его гостьи не будут перевезены в Сторуман до начала соревнований и останутся в отеле в течение еще нескольких дней. Такая резкая перемена мнений объяснялась тем, что пресса, вопреки обыкновению, не нагнетала обстановку сверх меры, и каким‑то чудом репутация отеля не пострадала. Втайне директор надеялся, что со временем, когда преступление будет раскрыто и страсти улягутся, в отель потянутся любопытные. Он уже подсчитывал, сколько людей захотят посетить сауну и какой доход ему это принесет.

– Дорогая Эли, – разглагольствовал директор, стоя среди щеток и ведер, – раз уж мы здесь, надо работать, ведь так?.. Сделаем над собой усилие – и вперед! Мы должны держаться как ни в чем не бывало, чтобы не волновать постояльцев.

И, взяв Эли за руку, он подвел ее к тележке для белья, а затем положил обе ее руки на ручки тележки. Горничная не сопротивлялась, ее движения были абсолютно механическими.

– Все будет хорошо, малышка, – подбодрил ее директор. – Все будет хорошо.

В это же время в большой тайне проходил военный совет мажореток. Четыре капитана команд с крайними предосторожностями, особенно беспокоясь о том, как бы их не увидела Жозетта, пробрались сквозь смежные двери между номерами в комнату одной из них.

С первых же слов, с полунамеков выяснилось, что все они согласны в одном: преступления – дело рук их бессердечной французской конкурентки. Кто еще, если не француженка, могла настолько бесцеремонно игнорировать какие‑либо моральные принципы! С первого же вечера Жозетта держала себя заносчиво и враждебно, презирая традиционную спортивную солидарность. Придя к такому выводу, четыре мажоретки поздравили друг друга с тем, что сами ведут честную игру, и уже готовы были к принятию общего решения, хотя еще не знали какого именно. Они представляли себе Жозетту, среди ночи разбившую витрину и похитившую кубок; Жозетту, скрывающую лицо под маской Золотой бабочки. Мечта о победе парила над головами, заставляя их кружиться.

А кто‑нибудь получил новое приглашение?

Одна из девочек подняла руку. Случайно или нет, но на всех приглашениях Золотой бабочки стоял номер комнаты Жозетты. Какая грубая ловушка!

В конце концов военный совет единодушно решил, во‑первых, уничтожить приглашения и, во‑вторых, отправиться на встречу всем вместе, вчетвером. Если они будут действовать сообща, у них хватит сил оборвать крылья этой гнусной бабочке.

Жозетта развернула счет из мини‑бара, просунутый под дверь номера, и прочитала написанные золотыми чернилами слова:

Она хотела сложить листок и заметила, что он дрожит у нее в руке.

– Интересно, я прямо сейчас умру от страха? – пробормотала она, глядя на свое бледное лицо в зеркале.

И уже собиралась сказать «нет», как вдруг зазвонил телефон. Жозетта бросилась к нему, вскричав:

– Мама!

В одно мгновение она смяла в кулаке мерзкий листок, швырнула его в мусорную корзину и забралась с телефоном на кровать.

Голос матери успокоил ее даже быстрее, чем могли бы это сделать материнские объятия. Как обычно, эмоциональный контакт матери с дочерью спонтанно возник после первых же слов. Несмотря на некоторую сдержанность первоначальных расспросов, в них ощущалась глубокая нежная привязанность, которая соединяла Жозетту с матерью через все континенты и инциденты. Мать утешительным тоном произносила: «Доченька», Жозетта умиротворенно говорила: «Мама». Во Францию почти не просочилась официальная информация о случившемся в Осло, но пресловутое агентство ОТС («одна тетка сказала»), как всегда, работало с опережением. Мать была уверена, что дочь должна срочно возвращаться домой, и Жозетта, успокаивая ее, бахвалилась, как никогда, чтобы рассеять ее тревогу. Она заявила, что ни в коем случае не уедет одна, не бросит свою команду. Она призвала на помощь всю свою интуицию и способность убеждать и, очевидно, нашла именно те слова, которые мать надеялась услышать. Успокоившись, мать Жозетты выразила надежду, что дочь непременно выиграет кубок, и поинтересовалась самочувствием Анжелы. Жозетта заверила ее, что все в порядке, и постепенно разговор пошел о каких‑то незначащих мелочах. Затем они распрощались, позабыв сказать о том, как они друг друга любят, и пожалев об этом сразу после того, как положили трубки.

– Я боюсь? – повторила Жозетта, вновь подойдя к зеркалу.

Словно в ответ чей‑то голос приглушенно позвал ее из‑за двери:

– Жозетта… Жозетта…

После секундного удивления она узнала слащавый голос тренера.

Жозетта босиком подошла по ковровой дорожке к двери и осторожно спросила:

– Месье Альбер?..

– Да, вот пришел узнать, как у тебя дела.

Жозетта, не отвечая, смотрела на дверную ручку.

Та слегка повернулась. Девушка схватила ручку и резко повернула вниз.

– Жозетта, с тобой все в порядке?

Убедив себя, что ей нечего бояться, мажоретка приоткрыла дверь. Лицемерно‑заботливая физиономия Альбера просунулась в щель.

– Да, все хорошо, только что я говорила с мамой по телефону…

– Отлично. Ты ее не слишком напугала, я надеюсь?

С этими словами Альбер прижал ладонь к двери и слегка на нее надавил. Жозетта вежливо посторонилась. Когда тренер вошел, она снова закрыла дверь. Интересно, кто‑нибудь его видел?

– Твоя соседка ушла?

– Да, они играют в карты… у кого‑то в номере.

– Хорошо, хорошо…

Заложив руки за спину, Альбер обошел номер с командирским видом – казалось, что ему не хватало только офицерской тросточки.

– Нужно поддерживать боевой дух, малышка Жозетта. Понимаешь? Боевой настрой – это самое главное. Ты – капитан. Остальные девочки равняются на тебя. Я не играю никакой особой роли. Когда начинаются соревнования, тренер сидит в сторонке.

Альбер повернулся к ней спиной – Жозетта заметила отражение его лица, промелькнувшее в зеркале, – снова развернулся и резко сел:

– Что, если мы повторим несколько упражнений?..

– Здесь?

– Почему бы нет? Для поддержания формы!

– Но здесь тесно. Я могу удариться или сломать себе что‑нибудь…

– Не воображай всякие ужасы!

Тренер по‑прежнему сидел, пристально глядя на Жозетту.

– Ну, если только немного отодвинуть кровати…

Усы Альбера приподнялись над растянувшимися в улыбке губами.

– Ну конечно!

Словно подбадривая подопечную, он слегка нагнулся вперед и, не вставая, подвинул небольшую кровать:

– Ну что ж, ваш выход, мадемуазель!

– Но мне нужно переодеться в форму…

– Ничего, и так сойдет. Сначала несколько упражнений для растяжки мышц…

Жозетте казалось, что ее пижама придает ей вид маленькой девочки. Но, еще раз взглянув на свое отражение, она убедилась, что это не совсем так: хлопковая пижама плотно облегала уже не вполне детские формы. Она снова подумала, что это не тот вид, в котором ей хотелось бы предстать перед месье Альбером.

– Тра‑та‑там! Тра‑ааа‑та‑таа‑ам!..

Альбер похлопал ее обеими руками по бедрам.

– Прогибаемся…

Он наклонился вперед. Жозетта, чтобы прогнуться назад, шире расставила ноги, отчего ее босые ступни заскользили по ковру.

– Теперь обратно… руки над головой!

Жозетта ощутила приятное покалывание в области плеч и между лопатками. Это больше всего ей нравилось в упражнениях на гибкость.

– И раз… и два… и раз…

Она ритмично прогибалась и выпрямлялась.

После множества повторов она сделала пируэт на месте.

Голова Альбера вынырнула откуда‑то снизу, между ее ног.

– И раз… и два… дышим глубже…

Жозетта резко сдвинула ноги, словно ножницы:

– Может быть, сделать комплекс номер четыре?..

– Хорошо, давай!

Альбер поднялся. Глаза его горели от возбуждения, руки плавно двигались вокруг тела ученицы.

– Прогнись вперед!

Пальцем он прочертил невидимую линию на уровне бедер Жозетты.

– Это совсем не так, как в спортзале, месье Альбер…

– Мм…

– Это как‑то более… интимно. Странно, вы не находите?..

– Прогни‑ись впере‑ед…

Жозетта повиновалась, и рука стоявшего сзади Альбера крепче надавила на нижнюю часть ее спины. Другую руку он опускал параллельно ее телу, затем, обхватив за талию, заставил повернуться вбок. Утратив равновесие, Жозетта прильнула вплотную к тренеру, но не смогла выпрямиться. Альбер вернул ее в вертикальное положение. И тут она почувствовала что‑то твердое, прижимающееся к ней сзади. Как будто между ней и тренером вдруг оказалась деревянная палка. Вместо того чтобы возмутиться, Жозетта завела руку за спину и похлопала по этой штуковине.

Впервые она столкнулась с такой ситуацией.

Несколько секунд неловкого молчания – и мажоретку и ее тренера охватила паника. Альбер попятился. Жозетта обогнула кровать и сделала вид, что ищет какую‑то вещь, которая вдруг срочно ей понадобилась. Тренер, красный как рак, пытаясь скрыть свою неожиданную эрекцию, отступал к двери, бормоча:

– Прошу прощения, Жозетта… Прошу прощения… Я… Это больше не повторится… Это настоящий скандал… я не понимаю, что на меня нашло… прошу прощения… прошу прощения…

Его голос продолжал доноситься уже из коридора, в то время как Жозетта, упав на кровать, корчилась от смеха.

Анжела проснулась, трясясь в ознобе. Она протянула руку к климатизатору и включила отопление на полную мощность. Потом укрылась горой одеял и пледов, чувствуя себя еще более несчастной, чем ребенок, страдающий от лихорадки.

Ночь сейчас или день? Эта неуверенность не давала ей покоя. Она осторожно переместилась к краю кровати, встала и, по‑прежнему вся закутанная, подошла к зеркалу у входа.

Только ее лицо виднелось из вороха покрывал. Сейчас оно, как никогда, напоминало лицо сестры.

– Кристаль?.. Это ты?..

Она притворилась, что не замечает, как шевелятся губы у ее отражения, и спросила:

– Ты помнишь, как мы играли?..

Отражение кивнуло. В глазах Кристаль было столько нежности…

– Мы играли в игру «Кто выше?».

– И «Кто красивее?».

– Как будто не знали… Но ведь мы знали?..

– Мы притворялись друг другом, чтобы позлить отца…

– Если бы мы и в тот день так сделали, ты оказалась бы на моем месте, во льду…

– Поиграем в «Зеркало»?..

Анжела приложила руку к зеркалу. Ее сестра‑близнец сделала то же самое. Соединенные руки образовали полукружье в холодном зеркальном пространстве. Полное согласие…

– Мне тебя не хватает.

Анжела отпустила свои покрывала, и они соскользнули на пол. Ей захотелось обнять женщину в зеркале. Ощущение было такое же, как в детстве, когда она обняла снеговика. В тот раз она оцарапала себе подбородок.

Чувствуя, как ее снова начинает сотрясать озноб, Анжела отправилась под горячий душ. Постепенно она согрелась. Пар, оседая на поверхности зеркала, скрыл от нее знакомый до мельчайшей черточки образ Кристаль.

Допросы становились все более лаконичными. Йохансен все сильнее восхищался энергичной манерой своего непосредственного начальника вести дела и обещал себе перенять его метод кратких и точных вопросов, так же как прежде намеревался взять на вооружение рассудительность и здравомыслие, коими отличался Бьорн.

К вечеру Крагсет, ничуть не утомившийся, знал все и еще немного сверх того. Коллективный допрос персонала он решил провести позднее, а сейчас направился в сопровождении Имира прямо к номеру француженки‑фотографа.

Громко постучав в дверь Анжелы, Крагсет вполголоса что‑то приказал Йохансену. Тот, удивленный, направился к служебной лестнице в сопровождении группы полицейских. Имир и Крагсет остались одни перед дверью.

– Lukke орр! – крикнул гном и подергал за ручку двери.

Прошла минута. Гном и гигант с тревогой переглянулись.

Затем Крагсет отступил в сторону, и Имир без слов понял, что от него требуется. Он двумя руками обхватил дверную ручку, слегка пригнул голову, чтобы не удариться о притолоку, и навалился на дверь всем своим весом. Послышался треск, и дверь распахнулась.

Крагсет мелкими шажками устремился внутрь.

Комната оказалась пустой. Возле спинки незаправленной кровати лежал ворох одеял, и это говорило о том, что нынешняя жилица номера недавно здесь была. Крагсет машинально провел рукой по простыне, словно шофер, проверяющий температуру мотора под капотом.

Услышав донесшийся из глубин коридора шум лифта, оба незваных гостя обернулись к двери. Затем послышались шаги, и вскоре на пороге появилась Анжела. В руке у нее был бутерброд с креветками. Заметив выломанный замок, она от изумления перестала жевать.

– Запрещено выходить из номеров! – выкрикнул маленький комиссар по‑французски с чудовищным акцентом. – Это опасно, – добавил он, немного смягчив интонацию.

В его голосе звучало искреннее беспокойство за нее. Значит, подумала Анжела, он, по крайней мере, не подозревает ее в убийствах. Двое мужчин столь разного телосложения выломали дверь в номере, который она занимала, чтобы ее спасти. Облегченно вздохнув, Анжела наконец переступила порог:

– Я спускалась, чтобы узнать насчет моего багажа. Он все еще не прибыл… застрял на таможне. Обещают доставить его через день…

Она демонстративно понюхала свитер под мышкой и добавила:

– Пора бы уже!

Имир, стоявший позади Крагсета, перевел. Комиссар оглянулся на него через плечо. Лицо Здоровяка показалось ему чересчур бледным. На висках Имира выступил пот.

– Что вы думаете о Золотой бабочке, мадемуазель? – с места в карьер начал Крагсет.

– Что я могу о ней думать?.. Об этом нужно спрашивать у Бьорна. Ах да, я и забыла, что вы его отстранили. Нечего сказать, удачная мысль… Это все, о чем вы хотели меня спросить?

– Нет, мадемуазель.

– Ну, хорошо, пользуйтесь случаем, пока я еще жива!

Интересно, с чего это вдруг она развеселилась? Такой стиль разговора вряд ли понравится Крагсету, подозревающему всех и вся… Он размеренными шагами приблизился к ней и с видом ковбоя, предлагающего противнику, с которым повздорил в салуне, «выйти поговорить», отчеканил по‑французски:

– Я хочу знать все, что комиссар Бьорн вам сказал.

Откуда‑то в воздухе появилась не вовремя проснувшаяся норвежская муха. Ф‑ссс‑шшш! – и ее проглотил климатизатор. Двое мужчин переглянулись. Анжела кивнула на фотоаппараты, лежавшие на столе, и ответила:

– Ничего особенного. Я же просто фотограф.

Крагсет не шелохнулся и не произнес ни слова, явно ожидая продолжения.

– Ничего он мне не сказал, говорю же. Он только… мурлыкал какую‑то песенку…

– Что он делал? – спросил Крагсет, перебив Анжелу.

– Пел… Я вот, например, пою фальшиво. Может быть, убийца тоже пел, убивая своих жертв… Во все горло, чтобы заглушить их крики…

Имир в какой‑то момент перестал переводить, видимо сбитый с толку всеми этими лирическими отступлениями.

– Во все горло? Это как? – спросил Крагсет, поднимая голову.

Гигант взглянул в расширенные от удивления глаза за стеклами громадных очков и что‑то сказал по‑норвежски. Анжела тихо добавила:

– Альбер, наш тренер, тоже обожает петь. Он даже сочинил гимн мажореток.

Имир быстро перевел эти фразы. Крагсет кивнул, в шутку изобразив губами несколько звуков, имитирующих простенький мотивчик, словно не придавал услышанному серьезного значения.

Затем он направился к двери, но у порога неожиданно обернулся и выстрелил неожиданным вопросом:

– Вы собираетесь снова встретиться?

– С кем?

Крагсет повел головой в сторону Имира, даже не взглянув на него. Анжела почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо.

– Я…

Взгляд Имира был непроницаем. Крагсет вернулся, подошел вплотную к Анжеле и тихо произнес:

– Не могу припомнить, какая нога этого бедного молодого человека обожжена…

Мысленно благодаря Бьорна за полученные от него сведения, она с вызовом взглянула на его коллегу:

– Обе, комиссар.

– Ну что ж, пока все, – кивнул Крагсет и направился к выходу.

Анжела хотела выйти вслед за ним, но он тут же заявил, догадавшись об ее намерении:

– Не выходить из номера!

– Я бы хотела спуститься вместе с вами и попросить администратора переселить меня в другой номер. С невыломанным дверным замком.

Крагсет пару секунд размышлял, затем кивнул и быстро зашагал по коридору, слегка покачиваясь при ходьбе. Он напоминал какого‑то заводного зверька – подслеповатого и с чересчур короткими лапками.

Когда старший комиссар удалился, Имир, склонившись к Анжеле, проговорил:

– Откуда ты знаешь про ожоги?..

– Ну, я все‑таки репортер…

Он улыбнулся.

– Сегодня вечером, как договорились? – на всякий случай спросила Анжела. – Рыба или мясо?

Имир не задумываясь ответил:

– Мясо. Красное мясо.