Основные идеи и исторические этапы развития западной философии 4 page

Рассмотрим национальные особенности философии на примере нашей отечественной философии XIX-XX вв. Русская философия – сравнительно позднее образование нашей национальной культуры, хотя предпосылки ее далеко уходят в глубь российской (шире – славянской) истории. Но предпосылки (сюда мы отнесем прежде всего историческое сознание и самосознание народа) еще не есть само явление – они лишь подготавливают рождение и развитие его. Само же явление начинается с обретения формы, адекватной ее содержанию.

Философия в России, если руководствоваться таким критерием, начинается не в XI – и даже не в XVIII вв. (как можно прочитать во многих статьях и монографиях), а в XIX столетии (в полную меру – во второй половине его).

Но это было поистине великое начало: Достоевский, Толстой, Вл. Соловьев. В их лице и в их творчестве философское самосознание народа заявило о себе «на весь мир» – уже не как подражание Западу (византийцам, французам, немцам), а как совершенно самостоятельный голос, вносящий свою собственную тему и свою собственную тональность в многоликий диалог культур, в сложную духовную полифонию человеческой цивилизации.

Для России (как и для Запада) веком классики стал XIX в. Классическим – не только по совершенству, т.е. развитости сотворенных им форм и новообразований духа. Русская философская классика XIX в., как и наша классическая литература, несли миру глубоко выстраданную опытом поколений истину: нет и не может быть такой цели, ради которой была бы допустима жертва хотя бы в одну человеческую жизнь.

Русская философия выступила как философия Предупреждения. Ее лейтмотив – нравственное вето на любой социальный проект, на любой «прогресс», если только они рассчитаны на принуждение, насилие над личностью. Провидческое Слово великих гуманистов XIX столетия было обращено к нашему времени. Но чтобы быть понятой и услышанной потомками, истина этого ясного и мудрого Слова должна была быть доказана 200-миллионному народу «от противного»: должны были пролиться не капли, а реки невинной крови, долго не просыхать моря сиротских и вдовьих слез, должны были рухнуть воздвигнутые на зыбком песке отвлеченного умозрения искусственные, античеловеческие конструкции-монстры, рассеяться и быть отринуты человеческими душами ложные, губительные фетиши и соблазны.

С Достоевского («Великий Инквизитор») и Вл. Соловьева («Три разговора») в русской философии и литературе берет начало жанр антиутопии, блестяще продолженный и развитый мыслителями и художниками XX в. Этот жанр нередко требовал языка притчи, исповеди, проповеди, отказа от академических форм теоретизирования, от чисто рационалистического способа доказательства и обоснования прочувствованных сердцем, пережитых, выстраданных истин. Глубокие исследователи, подлинные знато –

ки истории нашей отечественной философии (Н. А. Бердяев, Г. Г. Шпет, Н. О. Лосский, А. Ф. Лосев) всегда подчеркивали, что способ и характер русского философствования не является чисто рациональным и связывали его обычно с православием, с восточно – христианским мировосприятием и мироощущением славянской души. «Русские не допускают, – писал Н. А. Бердяев, – что истина может быть открыта чисто интеллектуальным, рассудочным путем, что истина есть лишь суждение. И никакая гносеология, никакая методология не в силах, по-видимому, поколебать того дорационального убеждения русских, что постижение сущего дается лишь цельной жизни духа, лишь полноте жизни» [1].

1 Бердяев Н. А. – А. С. Хомякову // Цит. по: Лосев А. Ф. Страсть к диалектике. М., 1990. С. 71.

Нетрудно догадаться, какой философии (и кому из философов) противопоставляется – при такой точке зрения – русская мысль и русская духовность. Их антипод более чем узнаваем: это европейский рационализм и его вершина – Гегель. С критикой гегелевского ультрарационализма и панлогизма выступили – и это было хорошо известно в России – прежде всего сами же европейские (немецкие) философы: Шеллинг, Шопенгауэр, Ницше. Но европейский иррационализм XIX в. (европейский интуитивизм, европейская философия жизни) чем-то существенно отличался от русского философско-религиозного искания. Чем же именно? Поиск ответа на этот вопрос позволит дополнить немаловажными штрихами духовные портреты России и Запада.

Философия, как уже отмечалось, есть душа нации, зрелая философия – ее зрелая душа. Европейская философия Нового времени (как апологетизирующая, так и критикующая разум) – душа такого общества, такой цивилизации, которые уже в XV-XVI вв. (на юге Европы – и того ранее) осуществили – в исторических масштабах времени – в кратчайший срок глубочайший, беспрецедентный переворот в экономических и социальных основах, условиях своей жизни: натуральные, «естественные» связи и отношения между людьми сменились отношениями и связя –

ми «искусственными», т.е. основанными не на первобытном и грубом насилии, а на насилии «хитром», предполагающим, как свое обязательное условие, формальную или действительную свободу личности. В реальном своем выражении это была свобода личной инициативы и личной ответственности. То и другое требовало от человека рационально-прагматического и утилитаристского склада ума, «делового» взгляда на мир и свое место в нем. Мощный, стремительный рывок Европы, властно заявившей всем частям света свои особые права на роль метрополии, повелителя и распорядителя судеб человечества, давал, казалось бы, все основания для такого высокомерия и претензий. В таких условиях, когда разум и его зрелое порождение – наука – одерживали одну великую победу за другой, когда знание означало силу, т.е. высшую ценность в глазах своего века, у разума мог быть только один конкурент и соперник – воля.

Европейский иррационализм – это волюнтаризм. Он вел – почти на равных – дерзкий и напряженный спор со своим испытанным, самоуверенным оппонентом. Оба они апеллировали к реалиям жизни, к опыту истории. Но этот опыт истолковывали по – разному. То, что рационализм (гегельянство) представлял шествием Познающего духа, иррационализм (Шопенгауэр, Ницше) рассматривали как творение духа Волящего. На стороне волюнтаристического иррационализма западноевропейских философов было даже то преимущество, что они оказались несомненно ближе к жизни: люди не рождаются мыслителями, да и своим появлением на свет они обязаны не рефлексии, а тому, что прямо противоположно ей, – слепой страсти, инстинкту.

Итак, мы видим, что критика односторонностей просветительства и просветительского рационализма не является исключительной особенностью русской философии, так как такая критика – от Шопенгауэра и Кьеркегора до Бергсона и Хайдеггера – велась и на Западе.

Своеобразие русской духовности и ее оппозиции Западу-в другом. Ее наиболее полно и глубоко выразил наш великий соотечественник, философ и поэт Вл. Соловьев (1853-1900). Учение Соловьева о цельном знании (а это центральный пункт его философствования) заключается

в том, что такую цельность («всеединство») может придать человеку лишь особое состояние его души, ее особый вектор движения. Это состояние, этот вектор – Любовь.

Смерть и время царят на земле. Ты владыками их не зови. Все, кружась, исчезает во мгле. Неподвижно лишь солнце Любви.

Солнце Любви – это свет, без которого невозможна жизнь. О «Сердце и его значении в духовной жизни человека» писал учитель Вл. Соловьева – П. Д. Юркевич (1827-1874), а в XVIII в. – прадед Вл. Соловьева – Г. С. Сковорода (1722-1794). И, конечно, не только они. Святая (по определению Томаса Манна) русская литература – и прежде всего классическая наша литература «золотого» XIX в. – тему человека, тему любви и страдания сделала главной, ведущей темой своего подвижнического творчества. В русской литературе, в сознании Любовь – это не эрос древних И даже не альтруистический символ Фейербаха. С последним ее рознит то, что она носит явно не чувственный, а преимущественно духовный характер. Смысл любви, по Вл. Соловьеву, – спасение в человеке человеческого «через жертву эгоизма».

И о пожертвовать эгоизмом и значило пожертвовать основным механизмом того «прогресса», который избрал себе Запад. Русская философия – в лице самых великих представителей своих – выдвинула и защитила иную систему ценностей, иные цели и идеалы, чем просвещенная, цивилизованная Европа. Рациональному знанию и иррациональной воле (высшим, самым зрелым проявлениям западного духа) русская философия предпочла «несвоевременные мысли» и «архаичные» понятия любви, стыда, совести. В этом была безусловная «слабость», но и величайшая сила мыслителей и художников, не устрашившихся, может быть, и разлада со своим временем. Разлада потому, что социально-экономическое развитие страны все больше и все определеннее вовлекало ее в мировую систему западного, т.е. капиталистического хозяйства. Но «утопизм» тех, кто искал альтернативу капитализму, был в то же время дальновидным провидением, так как выра –

жал более глубокую историческую сущность: антигуманный, безнравственный, антиэстетический, а потому по необходимости и «неистинный», преходящий характер западноевропейского, т.е. буржуазного типа развития.

Буржуа, торговец, предприниматель – отрицательный тип в классической русской культуре XIX в. В 40-е гг. – это проходимец Чичиков, в 50-е – купец-самодур из «темного царства», к концу века – циничный, малокультурный губитель «вишневого сада» и «дворянских гнезд». Даже Штольц из «Обломова» не внушает симпатий читателю, как не внушают нам симпатий ни Васса Железнова, ни Егор Булычев, ни Прохор Громов. Не случайно, что в русской лирической поэзии «деловым людям» и самому их «делу» просто не нашлось места – настолько непривлекательным, невдохновляющим оно было в глазах образованной, высококультурной части общества. Попытки разночинца Писарева защитить, поднять в глазах общественного мнения «культурный капитализм» имели лишь тот рациональный смысл, что талантливое слово публициста пробудило у одаренной молодежи 60-х гг. любовь, интерес к науке (естествознанию). Но что такое культурный капитализм – не знал никто, да и слишком далеко эти два слова стояли друг от друга. (Даже в советское время, после введения НЭПа, неологизм «нэпман» наполнялся – и в художественной литературе, и в широком сознании – отнюдь не положительным смыслом).

Антибуржуазный – в целом – дух русской классической философии («золотого» и «серебряного» веков) не означал и не означает ее безусловно социалистического характера. «Русский социализм» Герцена (50-60-е гг.) и анархизм Бакунина (60-70-е гг. XIX в.) не столько социалистичны, сколько антибуржуазны. Стократ это справедливо по отношению к автору «Бесов», которому одинаково претил как торгашеский мир буржуа, так и «муравейник» тоталитарной диктатуры, насаждаемый «лекарями-социалистами».

Но социалистическая идея, как идея социального равенства и справедливости, в народе не умирала. Она дополнялась и одухотворялась верой масс в исключительную миссию, роль России как спасительницы европейской, а

затем и мировой цивилизации от гнета и бесправия. Именно на этой духовной основе в российское сознание на рубеже XIX-XX вв. стал входить марксизм. Но в разных слоях передовой российской интеллигенции он воспринимался по-разному, разными его сторонами. «Легальных марксистов» (Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, С. Л. Франка, П. Б. Струве к др.) в учении Маркса привлекала идея о цивилизующей силе капитала, об истории общества как естественноисторическом процессе смены формаций, но отнюдь не идея кровавой диктатуры и тотального насилия. Русских революционных марксистов (большевиков), в созвучии с психологическим настроем масс, увлекало, напротив, освящение и оправдание классового насилия. Русская революция для них была лишь началом, сигналом революции мировой, вселенской. Народное, а с ним и леворадикальное, сознание России упивалось «музыкой революции».

Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем, Мировой пожар в крови – Господи, благослови! А. Блок. Двенадцать

То, что русский революционный марксизм (большевизм) оказался совсем не похож на марксизм самого Маркса, нельзя назвать ни искажением, ни фальсификацией, это по – своему нормальный и даже неизбежный, не зависящий от чьей бы то ни было воли процесс самостоятельной жизни идеи – самостоятельной по отношению к ее автору. (Нечто подобное происходит и с судьбой научного открытия, технического изобретения – они вызывают последствия, которые сами исследователи и изобретатели могли и не предвидеть).

И на Западе и в России марксизм складывался как идеология демократического, освободительного движения. (В годы молодости Маркс и Энгельс были революционерами-демократами, Ленин – социал-демократом). Всем лучшим, что в нем было и есть, марксизм обязан своему теоретическому фундаменту – высшим достижениям социальной, экономической и философской мысли.

Но идея и практика диктатуры, удушающего единомыслия, взгляд на насилие как на единственное средство осчастливить человечество не только не приблизили коммунистический идеал – бесклассовое общество, но фактически отбросили «реальный социализм» за пределы цивилизованного общества. В 1922 г. лучшие умы России были насильственно выдворены за пределы родины, другие замучены и казнены в лагерях в последующие годы.

Вступая в новое тысячелетие «, российской культуре (и прежде всего культуре философской) предстоит пережить Великое восстановление (Возрождение) духовного наследия давнего и недавнего прошлого.

Русская философия – целостное духовное образование. Но внутреннее единство ее идей достигалось в сложной, напряженной борьбе различных школ и направлений мысли. В философских спорах нередко каждая сторона была по-своему права, а истина рождалась в сопряжении, синтезе противоположных мнений.

Рассмотрим в этом ключе основные исторические этапы развития русской философии двух последних столетий.

1. Начало самостоятельной философской мысли в России связано со славянофильством (40-50-е гг. XIX в.). Основатели этого течения, А. С. Хомяков (1804-1860) и И. В. Киреевский (1806-1856), открыто противопоставляли свой способ философствования, предполагающий единство ума, воли и чувства, западному, односторонне – рационалистическому. Духовной основой славянофильства было православное христианство, с позиций которого они критиковали материализм и классический (диалектический) идеализм Канта и Гегеля. Выступая с обоснованием самобытного, т.е. небуржуазного, пути исторического развития России, славянофилы выдвинули оригинальное учение о соборности, объединении людей на основе высших духовных, религиозных ценностей – любви и свободы.

Неизлечимый порок Запада славянофилы видели в классовой борьбе, эгоизме, погоне людей за материальными ценностями. Самобытность России они связывали с отсутствием в ее истории классовых антагонизмов, в организации народной жизни славян на основе крестьянской

поземельной общины. Эти идеи нашли поддержку и сочувствие у последующих поколений русских религиозных философов (Н. Ф. Федоров, Вл. Соловьев, бр. Трубецкие, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков и др.).

2. Другую точку зрения, противоположную славянофильской, отстаивали в спорах с ними западники (40-60-е гг.

XIX в.), считавшие, что Россия может и должна пройти тот же самый этап развития, что и Запад. Среди западников были как либералы-реформаторы (П. В. Анненков, Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин), так и радикалы-революционеры (В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский). Основоположником западничества следует признать замечательного русского мыслителя П. Я. Чаадаева, автора знаменитых «Философических писем», в которых он высказал много горьких истин о культурной и социально – исторической отсталости России.

Широк был спектр философских воззрений виднейших представителей западничества. Чаадаев находился под большим влиянием позднего Шеллинга, его «философии откровения». Взгляды Белинского и Герцена совершили сложную эволюцию – от идеализма (гегельянства) к антропологическому материализму, когда они признали себя учениками и последователями Фейербаха.

3. Народничество (60-80-е гг. XIX в.). Это направление в России выросло из учения А. И. Герцена о «русском», т.е. крестьянском социализме. Капитализм народниками осуждался и оценивался как реакционное, попятное движение в социально-экономическом и культурном отношениях. Один из виднейших русских народников – М. А. Бакунин – в 70-е гг. перешел на позиции анархизма, полного отрицания государства и других политических организаций. Бакунин – один из первых критиков Маркса, его идеи диктатуры пролетариата.

Date: 2015-09-18; view: 454; Нарушение авторских прав