Постструктурализм

Общеевропейский кризис рационализма в конце 60-х годов привел к очередной смене парадигмы научных представлений, в результате чего структурализм был вытеснен на периферию исследовательских интересов. Поэтому на рубеже 70-х – 80-х годов те исследователи, которые сохранили верность структуралистским установкам, перешли на позиции постструктурализма. К ним относятся Ж. Деррида, Ж. Делез, Ф. Гватари, Ю. Кристева, поздние М. Фуко, Ж. Лакан, Р. Барт. Как идейное течение философской и социогуманитарной мысли постструктурализм своим возникновением обязан таким изменением в духовной культуре Запада, как: падение престижа науки, углубление процесса дегуманизации отношений в обществе, потеря веры в социальный прогресс общества. Эти изменения имели под собой вполне реальную почву, сделавшую бытие человека в конце XX столетия зыбким, случайным и негарантированным.

Теоретическое сознание зафиксировало радикальную двусмысленность практической реализации заявок новоевропейской рациональности (веру в стабилизирующее действие открытых законов, в идею «роста» в области научных знаний, в прогресс в социально-историческом развитии, в универсальность развития человеческой цивилизации и культуры), на управление и обустройство человеческой жизни. Функциональность рациональной целесообразности, которая должна была обеспечить комфортность бытия, обернулась дегуманизацией социальных связей и выхолащиванием духовности; развитие науки привело к трагедии Чернобыля, к пугающей перспективе гомогенной гетерогенности клонирования.

Идейным следствием этих социальных реалий стала теоретическая реакция, сформулированная в форме исходных интенций и интуиции постструктурализма. Недоверие к целому, к единству, к универсальному знанию, иными словами, ко всему, что отягощено монизмом, абсолютизировало части, фрагментарность, различия, индивидуации, сингулярности. Такая инверсия радикально изменила мировосприятие. Вещь, предмет превращаются во множество не сводимых друг к другу линий и различий. Индивиды и социальные группы тоже состоят из разнородных по своей природе линий. При этом изменяется привычное понимание линии развития: не от точки к точке, а между точками, с непрерывным раздвоением и отклонениями. Любой предмет фиксируется лишь з виде узла становлений, бесконечного процессуирования. Ни одной из линий развития не отдается предпочтение.

В постструктурализме все равноправно, одинаково важно и равноценно. Здесь теряет смыл традиционный категориальный аппарат, выстроенный по принципу диалектической оппозиции: сущность – явление, форма – содержание, причина – следствие и т.п. Явление – это не обнаружение сущности, оно самоценно и представляет лишь самое себя, одну из граней разнообразия жизни. А разнообразие жизни постигается лишь множеством позиций субъектов познания, ни одна из которых не может оказаться в привилегированном положении.

То же самое в социальной жизни, которая в сознании постструктуралистов все больше индивидуализируется, партикули-руется, фрагментируется. Пространством познания становится микроуровень, история превращается в микрособытия, в которых участвуют микроагенты, решающие локальные проблемы. Субъект истории растворяется во множестве, как и сама история, исчезает в становлении настоящего.

Вообще в постструктурализме трудно выделить четко фиксированный понятийный аппарат, категориальный инструментарий, подвергнуть его какой-то систематизации. Постструктурализм в целом можно определить как общеметодологическую основу, на базе которой выстраивается множество концепций (постмодернизм, децентризм, деконструктивизм и т. д), отличающихся лишь исследовательскими приоритетами и имеющими выраженный практический характер анализа, нацеленный на изучение литературы, языка, культуры. Поэтому целесообразно изложить основные идеи постструктурализма, не пытаясь их классифицировать или типологизировать.

Постструктурализм, являясь естественным продолжением изначально присущих структурализму тенденций, как теоретическое движение развивается в форме критики структурализма, которая ведется по четырем основным направлениям: (а) проблема структурности; (б) проблема знаковости; (в) проблема коммуникативности; (г) проблема целостности субъекта.

Критический пафос постструктуралистов выразился прежде всего в радикальной оппозиции к «метафизике», в которую они включали какие бы то ни было попытки рационального объяснения и обоснования действительности, принципы причинности, истинности, идентичности и т.п. Рациональность для них не что иное, как «маска догматизма», «империализм рассудка», ограничивающие свободное движение мысли и воображения Отсюда крайний негативизм в отношении ко всему, что так или иначе связано с рациональностью, начиная от концепции «универсализма» и кончая любым объяснением, в основе которого лежит логическое обоснование закономерностей действительности. Всякое позитивное знание (истины, убеждения, ценности), принимаемое или принятое в обществе, по мнению постструктуралистов, служит инструментом самооправдания и самоузаконивания этого общества и должно быть подвергнуто разрушительной критической работе, исходящей из принципа «эпистемологического сомнения». Оборотной стороной такой позиции, естественно, оказывается тяготение к иррационализму, фрагментарности, случайности, нестабильным процессам, к любым противоречивостям, релятивизму.

Одним из фундаментальных предметов постстуктуралистских инвектив стала критика принципа «структуры структурности», наиболее последовательно осуществленная в исследованиях Ж. Деррида. Деррида Ж. (р. 1930 г.) – французский философ, преподавал в Сорбонне с 1960 по 1964, Высшей нормальной школе, сотрудничал в литературно-критическом журнале «Тель кель», организовал «Группу исследований в области философского образования», один из инициаторов создания Международного философского коллежа в 1983 г. В последние годы преподает в Высшей школе исследований в социальных науках в Париже, читает лекции в ряде европейских и американских университетов. Основные работы: *О граммотологии» (1961), «Поля философии» (1972), «Почтовая открытка. От Сократа к Фрейду и далее» (1980), «Психея: изобретения другого» (1987).

В основе этой критики находится понятие «центра» структуры как начала, организующего структуру, но самого не структурированного. Это понятие, по мнению Дерриды, является наследием западноевропейского образа мышления. Оно имеет множество инвариантов: в философии и психологии – рацио-центризм, утверждающий приоритет дискурсивно-логического мышления; в культурологии – европоцентризм; в истории – футуроцентризм.

Постструктуралисты считают, что «центр» это постулированная наблюдателем фикция, не являющаяся объективным свойством структуры. «Центр» это «cogito», «феноменологический голос» наблюдателя, его «сознание». То, что утверждается как «центр» структуры, обусловлено даже не позицией наблюдателя, а его желанием или волей. А поскольку вся действительность есть коммуникация по обмену сообщениями или текстами, с определенными смыслами, то следствием субъективного и произвольного определения «центра» структуры оказывается навязывание тексту (соответственно читателю или слушателю) смысла, желаемого наблюдателем, но объективно не содержащегося в тексте. В то же время смыслы, навязываемые наблюдателем, трактуются в свою очередь как тексты, собранные из культурных систем и норм своего времени, то есть заданные идеологией эпохи.

В противовес понятию структуры, представляющей собой жестко систематизированный, иерархически упорядоченный принцип организации природных, культурных, социальных и научных явлений, французские постструктуралисты Ж. Делез и Ф. Гватари вводят понятие ризомы, заимствованное ими из ботаники. Сам термин «ризома» обозначает способ жизнедеятельности многолетних травянистых растений типа ириса; в узком смысле ризома – это подземный горизонтально расположенный корешок таких растений, пускающий корни снизу и дающий покрытые листьями побеги сверху. Эти беспорядочно переплетенные отростки и побеги растут во всех направлениях. Ризома, следовательно, не имеет единого корня, связующего центра. Это непараллельная эволюция совершенно разнородных образований, происходящая не за счет дифференциации, членения, разветвления, а благодаря удивительной способности перепрыгивать с одной линии развития на другую, исходить и черпать силы из разности потенциалов.

Постструктуралисты постоянно противопоставляют ризому и дерево как два совершенно разньгх способа мышления. Дерево имеет единство в виде корня, ствола и ветвей, у него есть верх и низ, прошлое и будущее, единая, целостная история, эволюция и развитие. Дерево непрерывно дихотомически ветвится, это – бинарная система. У дерева есть центр (начало), из которого оно вырастает в соответствии со своей генетической информацией и логикой структурной реорганизации. Дерево – это местонахождение, система точек и позиций, жестко фиксирующих его содержание; это иерархическая система передачи свойств с центральной инстанцией и рекапитулирующей памятью. Дерево – символ власти, научные школы организованы древовидно. Мораль, религия, политика тоже деревообразны.

Ризома, в отличие от дерева, с точки зрения постструктуралистов, «парадигматически» более соответствует современному положению действительности. Для постструктурализма понятия центр, целостность, единство, тотальность по содержанию синонимичны. Тоталитаристские и авторитаристские тенденции в обществах XX века становятся оковами дальнейшего движения. Порождаемые ими аналитизм, логоцентризм ограничивают рост, ослабляют становление. Другое дело ризома. Она преодолевает любые ограничения именно в силу того, что ее теснят, обступают и препятствуют развитию. И чем сильнее давление на ризому, тем шире радиус ее действия, тем на большем пространстве периферийной земли она выбрасывает свои щупальца. Ведь не будь периферии, ее жизнеобновляющих и жизнепитающих соков, рост прекратился бы и в материнском лоне начала (центре, фокусе).

Поэтому ризома заполняет все трещины, разломы, пустоты и бреши человеческого бытия. Она не знает границ, какими 6ы; – естественными или искусственными – они ни были. Она помогает умножать стороны исследуемой реальности, видеть полифонию ее граней. Это радикальный разрыв с европейской традицией, фундаментальная переориентация мышления. Мыслить по-современному – значит мыслить ризомно, то есть мыслить в вещах, среди и между вещей. Мыслить ризомно – значит понимать, что история человеческой жизни, социальной реальности, познания, культуры дискурсивна; она прерывается, ломается, рвется, пускает новые корни в самых неподходящих местах, движется множеством разных, не связанных друг с другом линий, она полицентрична и плюралистична, вся в микроскопических прожилках становлениях, без определенного объекта, с массой индивидуальных агентов.

Порожденные ризомным характером развития неожиданные и несистемные различия, неспособные четко противопоставляться друг другу по наличию или отсутствию какого-либо признака, ведут к утрате онтологического значения принципа би – наризма, символизирующего собой структурализм. Отвергаются все бинарные оппозиции: половозрастные (мужчина – женщина, дети – взрослые), расовые (черные – белые), классовые (общественный – частный), познавательные (субъект – объект, образный – понятийный, истинный – ложный) и т.д. Никаких противоположностей – только равноправное разнообразие.

Ризомное мышление породило теорию шизофренического дискурса – языка, отвергающего общепринятую логику и причинно-следственные связи, языка абсурда и парадоксальности, свойственного подлинно творческим людям (писателям, поэтам, художникам) и социально отверженным (безумцам, больным, преступникам), которые в глазах «больной цивилизации» неизбежно выглядят «шизоидными личностями».

Другим предметом постструктуралистской критики стала традиционная концепция знака. Наиболее авторитетно ее провел Ж. Деррида, предпринявший попытку подрыва эпистемологических корней, на которых покоился «классический структурализм». Он считал невозможным разделение ряда означаемого и ряда означающего при функционировании знака, в версии Ф. де Соссюра. По его мнению, любой способ знакового обозначения ведет к оппозиции вещей и законов, ими управляющих. Законы – это порождение западного логоцентризма – стремятся навязать всему, на что направлена человеческая мысль, порядок и смысл, стремление найти первопричину, что соответствует желанию человека во всем отыскать «Истину».

Так, например, восходящая к гуманистам практика работы с текстом предполагает, что сам текст есть некоторая замкнутая в себе ценность, первоисточник, содержащий истинный смысл, который надо понять. «Понять» текст, с этих позиций, значит овладеть им, присвоить его, распредметить, сделать своим, т.е. подчинить его господствующим в обществе стереотипам. Особый негативизм у постструктуралистов вызывает, обоснованное Соссюром, господство устной речи над письменной. Устная речь создает «ложное представление о естественности связи означающего (акустического образа слова) с означаемым (понятием о предмете), так как она не учитывает интециональной направленности сознания, воспринимающего мир по своим имманентным законам и представлениям, и роли культурного контекста.

Следующим направлением критики постструктуралистов стала теория коммуникации. Критика теории коммуникативности сконцентрировалась на выявлении трудности или невозможности адекватно понять и интерпретировать текст. К такого рода трудностям они относили невозможность посредством языка адекватным образом отображать и воспроизводить (» репрезентировать «) действительность, в силу метафорических корней языка. Другую трудность они видели в принципиальной невозможности объективной интерпретации текста, заданной поиском в нем единого и объективного смысла; существование бесчисленных интерпретаций любого текста свидетельствует об иллюзорных попытках вкладывания смыслов в текст, который сам по себе не имеет никакого смысла. Эти и многие другие аргументы критиков теории коммуникации вобрало в себя ключевое для постструктурализма понятие смысловой «неразрешимости» как одного из принципов организации текста.

Критика концепции целостного субъекта в рамках постструктурализма отталкивалась от декартовского «Я мыслю, следовательно, существую», отождествившего субъекта с самосознанием человека и провозгласившего суверенной субъективность личности. С точки зрения постструктуралистов представления «говорящего субъекта» (= «думающий субъект», как бессловесно говорящий) о независимости и автономности своего сознания и самоценности своего «я» не более как иллюзия. Используя эту иллюзию как право управления текстом, навязывания тексту смыслов или формы, субъект предполагает, что сам он свободен, не подчиняется никаким законам. Но поскольку «ничего не существует вне текста» (Деррида), то и субъект с необходимостью находится внутри текста, в рамках господствующих норм, в границах определенного исторического сознания. Самосознание субъекта есть лишь совокупность различных текстов, воспроизводящих мир культуры. Итогом таких рассуждений стало представление о «смерти субъекта».

Мыслительная практика постструктурализма, несмотря на ее экзальтированность и эпатирующее воздействие, открыла важную область приложения интеллектуальных усилий. В постструктурализме философия, утратившая на исходе XX столетия гарантии и априорные критерии, заявила о себе как конструктивная сила, как непосредственная участница формирования новых культурных объектов, новых отношений между различными областями духовной и практической деятельности. Ее судьба в третьем тысячелетии будет определяться решением вопроса, вокруг которого фактически сконцентрирована вся проблематика постструктурализма: как проблематизировать разум вне форм самого разума, как соединить понятийно и категориально развитую мысль с мыслью без образов и понятий? Ответы на эти вопросы, а значит, и ответы на вопросы о судьбах философии не могут быть даны, пока не пережит до конца опыт содержательного вопрошания.