Глава 3. Мы, национал‑социалисты приостановим миграцию немцев на юг и запад и обратим наши взоры на земли

Мы, национал‑социалисты… приостановим миграцию немцев на юг и запад и обратим наши взоры на земли, расположенные на востоке… Говоря сегодня о жизненном пространстве в Европе, мы в основном можем иметь в виду лишь Россию и ее вассальные пограничные государства. Сама судьба указывает нам этот путь.

Адольф Гитлер, 1923

Верхняя Австрия, замок Шаунберг.

26 июля 1945 года, 11:03–12:57

Ночь в подземелье была страшной.

Спать, лежа на холодном сыром полу, никто не рискнул. Пришлось отдыхать, сидя у стены, тесно прижавшись друг к другу. Так получалось немного теплее. Для естественных потребностей предназначалась дыра в полу, обнаруженная в одном из углов. Со связанными руками спускать штаны было неудобно, и приходилось пользоваться помощью товарищей. Пить пленникам не давали, и к утру их начала мучить жажда.

Петр уснуть не смог. После допроса болели все внутренности, хотя синяки, да и то не особенно большие, остались только на лице. Но стонала, жалуясь на судьбу, печень, ныли почки, в животе не проходила резь, в сердце время от времени точно вонзались раскаленные иголочки.

Новый день, судя по ощущениям, давно наступил, но в подземелье оставалось все так же темно.

Потом раздались приглушенные шаги и открылась дверь. Выяснилось, что пленникам принесли воду. Сержант‑тюремщик, сопровождаемый двумя автоматчиками, поставил грязный тазик на пол и отступил, надеясь полюбоваться, как русские скопом кинутся к воде, пихая и отталкивая боевых товарищей. Но немца ждало разочарование.

– Подходить по списку и не толкаться! – скомандовал Петр. – И по три глотка! Ахметгалиев – вперед!

Низенький татарин проворно поднялся и засеменил к тазику. За ним вставал идущий следующим по списку Борисов. Петр знал своих солдат и верил, что у них хватит терпения и стойкости.

– Черт подери! – выругался нацист, не получив желаемого удовольствия, и покинул подвал. Вновь стало темно. Слышались лишь шаги, нетерпеливое дыхание, а затем легкий всплеск, когда очередной солдат припадал к воде.

Петр помнил список разведчиков наизусть и выкрикивал фамилии вслух.

Сам подошел к воде последним.

Тазик пах отвратительно. Скорее всего, ранее из него поили свиней. Но на вкус вода была слаще тех изысканных напитков, что подают в лучших ресторанах. На долю капитана досталось всего два глотка.

К удивлению пленников, спустя примерно полчаса в коридоре вновь раздались шаги. Дверь заскрипела, и на пороге появился давешний тюремщик, угодливо вьющийся вокруг полного старика в погонах бригаденфюрера. В руках пожилой держал небольшой черный чемоданчик.

– Проходите, герр Виллигут, – бормотал тюремщик, извиваясь всем телом. – Тут не очень чисто…

– Ничего, это не важно, – сказал старик и перешагнул порог.

Вслед за бригаденфюрером в помещение проникли трое автоматчиков с фонарями. Последним вошел тот самый Август, что вчера прервал допрос Петра. На лице его читалась усталость, но на губах блуждала усмешка, что вполне подошла бы Мефистофелю.

– Так вы, доктор, думаете, что блуттер сломался? – поинтересовался бригаденфюрер, продолжая, судя по всему, начатый ранее разговор.

– Вне всяких сомнений, – усмехнулся Август. – Если при исследовании чернявого низкорослого солдата из вспомогательных частей дивизии «Гитлерюгенд», добровольцы в которую набирались неизвестно где[17], он говорит мне, что передо мной ариец, то я имею право усомниться в работоспособности прибора.

– Конечно, – кивнул Виллигут, усаживаясь на принесенный одним из охранников стул. Чемодан на его коленях щелкнул запорами и послушно открылся, словно рот перед дантистом. – Сейчас посмотрим.

Пару минут бригаденфюрер молча возился во внутренностях чемодана, чем‑то щелкал, удовлетворенно ворча. Август молча стоял рядом, иногда без любопытства поглядывая на пленников.

– Так, – сказал Виллигут после паузы. – Теперь нужен подопытный. Ну‑ка посветите!

Охранники послушно подняли фонари, освещая лица пленников. Те щурились от яркого сияния, пытались спрятать лица.

– Вон тот подойдет, – ткнул бригаденфюрер пальцем, острым и тонким, как карандаш, в раскосого крепыша Ахметгалиева.

Двое охранников шагнули вперед и вздернули пленника на ноги. Тот сопротивлялся, но удар в живот решил дело. Обмякшего, словно тряпичная кукла, Ахметгалиева подтащили к сидевшему эсэсовцу.

– Так, мне нужна его рука.

Пленнику быстро сняли с запястий веревку. Спустя миг его ладонь, направляемая руками автоматчика, скрылась за крышкой чемодана.

Все немцы смотрели в этот миг на бригаденфюрера, и не воспользоваться моментом было глупо.

Петр подтолкнул локтем Михайлина. Кивком головы показал ему на единственного незанятого охранника. Сержанта, состоявшего при тюрьме, капитан в расчет не брал. Всем известно, что подобные субъекты – сплошь трусы. Сам же он хотел броситься на Августа, надеясь, что товарищи не подведут и сладят с остальными.

Ахметгалиев слабо охнул, и Петр рванулся вперед. Еще не отошедшее от вчерашних пыток тело повиновалось плохо, но разведчик подавил сопротивление мышц и суставов. Он вложил в бросок остаток сил и всю злость на врага.

Блеснули удивлением глаза Августа, казавшиеся в полутьме фиолетовыми. Капитан всем телом обрушился на немца. Вместе с ним рухнул на пол. Больно ударился плечом о пол. Но не успел Петр даже зашипеть, как оказался вздернут вверх, словно нашкодивший котенок.

Он висел в воздухе, пытаясь понять, что произошло. И с изумлением осознавал, что его, весящего почти восемьдесят килограмм, держит в одной руке охранник…

И как немец среагировал столь быстро?

Михайлин, силач, легко одолевавший в схватке двоих, а то и троих, находился в еще более жалком положении. Колено охранника покоилось на его затылке, а сам великан лежал, вдавленный в пол.

Попытка бунта была пресечена в зародыше.

– Поднимайтесь, гауптштурмфюрер, – послышался спокойный голос Виллигута. – Это существо ничего вам не сломало?

– Нет, – брезгливо ответил Август. – Но я весь в грязи, и воняет от меня, скорее всего, дерьмом!

– Ничего, мыло, слава Вотану, в Шаунберге в достатке, – бригаденфюрер хохотнул. – Идите сюда, Август, посмотрите на результат. А вы, – тут Виллигут повернулся к охране, – положите этих тварей на прежнее место.

Петр ощутил, что летит, и в испуге сжался, ожидая удара.

Упал, однако, на мягкое. Кто‑то зашипел, кто‑то выругался, а капитан поспешно отполз на свободное место.

– Вот, видите, все как положено, – говорил тем временем Виллигут. – Давайте еще кого‑нибудь.

Последовала возня и слабые стоны. Ахметгалиева, судя по всему, вернули на место тем же способом.

– Кого, герр Виллигут? – подобострастно спросил тюремщик.

– А давай вот этого, строптивого, – со смешком сказал Август. – Посмотрим, что он из себя представляет.

Петра грубо ухватили за руки и потащили к бригаденфюреру.

Спустя миг Радлов был развязан, но какую‑то выгоду из этого вряд ли смог бы извлечь. Руки сдавили словно стальными тисками, и сопротивляться не было никакой возможности.

Зато теперь он мог видеть внутренности чемоданчика. Крышка выглядела обычной, только была исписана странными остроконечными символами. Но зато полость целиком закрывала черная пластина. В ее верхней части шел ряд попарно расположенных колесиков с цифрами, поставленных на ребро, словно в цифровом замке.

Всего их было восемь, отметки в каждой паре стояли на нуле. Рядом с каждой из них находилась буква. В середине пластины горделиво расположилась выемка с иглой в центре. В самом низу торчала большая черная кнопка.

– Что же, приступим, – деловито сказал Виллигут.

Руку Петра потащили вперед, и указательный палец буквально насадили на иголку. Боли почти не было. Затем палец сдавили, и тут‑то укол начал саднить. Ладонь пленника грубо отдернули в сторону, и на кончике иглы осталась висеть маленькая капелька крови, матово блестевшая в свете фонарей.

Некоторое время она оставалась на месте, словно раздумывая, что делать, а затем скользнула вниз, размазавшись по телу иглы.

Внутри чемоданчика что‑то щелкнуло, затем едва слышно загудело. Виллигут удовлетворенно кивнул, и тотчас начали вертеться некоторые из колесиков с цифрами. Правое колесико в каждой паре, как понял Петр, означало единицы, а левое – десятки.

Чем дальше крутились колесики, тем больше округлялись глаза бригаденфюрера. Когда же гудение стихло и колесики замерли, то на лице его отобразилось самое чистое, прямо‑таки детское, недоумение.

– Этого не может быть! – сказал он, потирая лоб.

Гауптштурмфюрер, нагнувшийся, чтобы лучше видеть результат, проговорил со смешком:

– Да, похоже, эта штука все же не работает!

– Не мо… – начал Виллигут каким‑то низким голосом, и голос прервался, перешел в хрип.

Взглянув на пожилого эсэсовца, Петр обомлел. Тело немца сотрясали корчи, глаза бешено сверкали, а лицо корежило судорогой. Когда бригаденфюрер вновь заговорил, то голос был совсем другой, не тот, что раньше.

– Я вижу, – прохрипел Виллигут, в то время как Август ухватил его за плечи, не давая упасть со стула. Один из охранников подхватил прибор, и вовремя. Еще миг – тот свалился бы на пол. – Это город, большой город… В пламени! Вот, вот…

Щелкнули застежки закрывшегося чемоданчика, и это помогло припадочному немного прийти в себя. Он перестал биться. Но взгляд, направленный в потолок, пугал неподвижностью, а губы двигались словно сами по себе, порождая глухой голос:

– Да, это Рим… Вот мраморные дворцы, вот Капитолий! Всюду кровь… Я слышу лязг оружия… Сражаются, они сражаются! Воины, чьи кудри блистают благородным золотом… Они врываются в дома, легко убивают изнеженных римлян… А ведет их…

Тут тело старика выгнуло дугой. Гауптштурмфюрер отлетел в сторону, а Виллигут оказался на ногах. Горящий взгляд уперся прямо в Петра, а поднятый палец казался острым, словно копье. Еще миг, и ударит, прямо в горло…

– Он! – крикнул бригаденфюрер, указывая на капитана. – Их ведет он!

Крик, казалось, исчерпал все силы бесноватого. Глаза его закрылись, ноги стали подкашиваться, и, не подскочи тюремный сержант, старик точно упал бы. А так Виллигута усадили на стул, и он довольно быстро пришел в себя.

– Ничего себе, – сказал Август, и в словах его чувствовалось потрясение. – Кто бы мог подумать?

Он посмотрел на Петра, и тот ощутил в этом взгляде какой‑то странный интерес, смешанный с уважением.

– Хотя череп, безусловно, арийский, – после недолгого осмотра продолжил гауптштурмфюрер. – Как я сразу не заметил?

– Такое трудно заметить, – прокашлявшись, слабым голосом проговорил бригаденфюрер. – Как в черве рассмотреть бога? Почти невозможно!

– Так ты думаешь, что это сам Аларих[18]? – В голосе Августа слышалось сомнение, жить которому, похоже, оставалось недолго.

– Несомненно, – кивнул пожилой эсэсовец, поднимаясь со стула. – Великий вождь, первым доказавший, что германцы сильнее Рима. Так что с прибором все в порядке.

– Похоже на то, – без особого желания согласился гауптштурмфюрер.

– Ладно, – Виллигут закряхтел, чуть не в первый раз показывая, что устал. – Надо будет поговорить с ним наверху, в более комфортных условиях.

Последовал кивок охранникам и приказ:

– Берите его. Но осторожно, без членовредительства.

Капитана подняли и понесли. Затих позади удивленный ропот товарищей. Лязгнула запертая дверь, и мимо поплыли стенки коридора. Петр успевал только шевелить ногами, время от времени касаясь ими пола, с такой скоростью его тащили. Загрохотали ступеньки винтовой лестницы, и подвал остался внизу. Пленника повели, точнее, поволокли через переплетение коридоров и лестниц. Скоро он совершенно потерял направление. Пришел в себя лишь в большой комнате, когда его усадили на стул. Руки так и не связали.

Сквозь открытое окно врывался восхитительно свежий воздух. В первые мгновения Петр просто дышал, освобождая легкие от смрада подземелья. Мелькнула мысль о побеге, но быстро пропала. За окном виднелся лишь самый верх замковой стены, да еще небо. Судя по высоте, прыжок закончится лишь тем, что он сломает себе ноги.

Отдышавшись, разведчик осмотрелся. Одну из стен занимал огромный книжный шкаф. Корешки некоторых книг были чудовищной толщины, другие фолианты выглядели очень древними. Пахло в помещении старой бумагой.

Сбоку от окна стоял массивный письменный стол, изготовленный, скорее всего, в прошлом веке, когда делали прочно, на столетия. За ним располагалось кресло с высокой спинкой.

Послышался шум шагов, и вошел Виллигут. Вслед за ним появились двое охранников, тех же самых, что были в подземелье. Один из них тащил сверток.

– Я знаю, что вы говорите по‑немецки, – сказал бригаденфюрер, усаживаясь в кресло.

– Да, – мрачно буркнул Петр.

– Хорошо, – Виллигут удовлетворенно кивнул. – Вам принесли одежду, так что переодевайтесь. А то сейчас от вас слишком пахнет.

И немец сморщил нос. Капитан развернул сверток, положенный ему на колени. Там оказалась ослепительно белая форма унтерштурмфюрера тридцать седьмой кавалерийской дивизии СС «Лютцов».

– Я не буду это носить, – проговорил Петр решительно, и одежда полетела на пол.

– Зря, – печально вздохнул Виллигут. – Гражданской одежды у нас все равно почти нет. Есть еще черная форма, имеется серая, и в большом количестве. Но ее я вам даже и не предлагаю. Одевайте это.

– А вот вы стали бы носить форму Советской Армии? – спросил Петр воинственно.

– Да, – кивнул старый эсэсовец. – Если бы не было иного выбора. Не в форме дело. Вот если бы на мне не было этого мундира, разве бы вы отнеслись ко мне по‑другому?

– Ну, скорее да, – поколебавшись, ответил Петр.

– Эх, сильно вас изуродовало большевистское воспитание! – Виллигут укоризненно покачал головой, словно дедушка, слегка осудивший любимого внука. – Надо смотреть на внутреннюю сущность, а не на внешнюю оболочку. Можете содрать нашивки и погоны, если они так мешают.

Петр угрюмо набычился:

– Не буду! И зачем вы, вообще, меня сюда притащили? Уж лучше в подвале, но с товарищами, чем здесь, с вами!

– Ладно, – довольно легко согласился Виллигут. – Не хотите одеваться – ваше дело. А цель вашего освобождения я объясню позже. Сейчас же позвольте представиться. Я – Карл Виллигут.

– Ну‑ну, – хмыкнул Петр.

Но бригаденфюрер не обратил на скепсис никакого внимания.

– Вы ведь родом из Прибалтики? – спросил он.

– Нет, – ответил Петр уверенно. – Я с Поволжья.

– Хм, странно, – бригаденфюрер нахмурился, но тут же на его лице возникла довольная улыбка. – Там ведь была республика немцев, если не ошибаюсь?

– Была, – кивнул капитан, не очень понимая, к чему клонит нацист.

Дальние предки Радлова вроде и в самом деле были из колонистов, во времена Екатерины Второй приехавших осваивать дикий край. Но какое это имеет значение?

– Так вот, вы по крови – немец, ариец, если хотите, – Виллигут говорил терпеливо и спокойно, как учитель в классе для умственно неполноценных детей. – И имя ваше должно звучать как Петер Радлофф.

– Ну уж нет, – замотал головой Петр. – Я – советский человек, а уж кто по крови – это неважно.

– Это как раз важно, – бригаденфюрер устало вздохнул, досадуя на непонятливость собеседника. – Все же еврейские комиссары забили вам мозги своими бреднями! Помните тот прибор, которым я вас обследовал в подземелье?

– Конечно.

– Так вот, это блуттер[19], изобретение профессора Хильшера. Он позволяет с высокой точностью определять, кто человек по крови, – Виллигут вновь улыбнулся.

– Это какой‑то бред, – уверенно сказал Петр, не ощущая все же особой убежденности. – Это невозможно!

– Все возможно, – лицо старика стало серьезным, – когда за дело берется наука, вооруженная истинно прогрессивным арийским подходом к проблеме и не замутненная еврейскими предрассудками. Сейчас я все объясню. В свое время доктор Бруно Шультц, гауптштурмфюрер нашего Ордена[20], создал шкалу для оценки кандидатов в СС с точки зрения их расовой чистоты. Он выделил пять групп: чисто нордическую, преобладающе нордическую, или же фалическую, группу, группу с гармонической смесью обоих рас с легкой примесью альпийской, динарской и средиземноморской крови. В четвертую группу он выделил гибридов с преобладанием восточной крови, а в пятую – метисов неевропейского происхождения. Понятно, что использовать эту классификацию из‑за ее расплывчатости при создании прибора было невозможно. Пластомер доктора Роберта Бюргера‑Вилингена[21]слишком неудобен в обращении. Профессор Хильшер предложил свою методику. Он выделил восемь типов крови, что может течь в жилах современного европейца: арийскую, балтскую, романскую, кельтскую, славянскую, угорскую, тюркскую и еврейскую.

– И что? – спросил Петр. Голова его от большого объема бессмысленных сведений, потребленных натощак, непомерно раздулась, и логику бригаденфюрера он улавливал с большим трудом.

– А то, что прибор показывает, сколько процентов какой крови находится в том или ином человеке. Таким образом, мы получаем научно обоснованную возможность узнать, кто является арийцем, а кто – нет.

– И зачем?

– Как? – Седые брови Виллигута взлетели почти к волосам. – Это коренной вопрос! В практике СС использовалась длиннющая процедура бумажной проверки всех предков человека с тысяча восьмисотого года для рядовых, и с тысяча шестьсот пятидесятого – для офицеров. Она занимала очень много времени, да и не могла дать полной гарантии. А с появлением блуттера все эти трудности преодолены!

– Почему же прибор так и не нашел применения? – Петру все труднее было следить за нитью разговора. Кружилась голова, болели мускулы. Сказывались пытки и усталость.

– Во‑первых, слишком поздно он оказался изобретен. Действующая модель появилась в январе сорок пятого, – бригаденфюрер вздохнул. – А во‑вторых, многие из руководителей Рейха оказались бы после проверки не столь чистокровными арийцами, как им хотелось бы. Поэтому нашему изобретению не дали хода.

– И что показал ваш прибор относительно меня? – собственные слова громом отдавались в ушах, хотя на самом деле капитан говорил очень тихо.

Но Виллигут его услышал.

– Девяносто пять процентов германской крови! – с трепетом произнес он. – И пять – славянской. Мы было решили, что блуттер барахлит, но…

Комната мягко закружилась перед глазами Петра, и спустя мгновение он ощутил правым боком легкий удар. Где‑то в глубине разума понял, что упал на пол, но ему было совершенно все равно.

Его приподняли, несколько раз стукнули по щекам. Сознание слегка прояснилось, но Петр по‑прежнему ничего не видел. Голос Виллигута доносился откуда‑то издалека, как из соседней комнаты, и в нем чувствовалось искреннее сожаление:

– Как нехорошо! Вам ведь надо отдохнуть и поесть! А я замучил вас разговорами!

Не успел разведчик удивиться заботливости фашистов, как его подняли и понесли. Сквозь туман проступили покачивавшиеся по сторонам стены. Затем навалилась новая волна слабости и погасила последние мысли.

Всю оставшуюся дорогу эсэсовцы тащили полностью бессознательное тело.

Нижняя Австрия, город Вена,

военный комиссариат

Советской Армии по Австрии.

26 июля 1945 года, 14:03–14:15

– Из сводного отряда, направленного в Линц, уцелели всего два танка, – в словах Благодатова звучала горечь поражения, неизвестная советским офицерам и солдатам очень давно.

Конев нахмурился.

– Как такое могло случиться? – спросил он.

– Похоже, что масштабы восстания гораздо больше, чем мы предполагали, – ответил комендант Вены.

– Значит, американцы, в нарушение договоренностей, сохраняли немецкие части в боевой готовности, за что и поплатились, – по лбу маршала причудливыми волнами покатились морщины. – А нам расхлебывать! Какими силами располагает комендатура?

– В гарнизоне – две стрелковые дивизии, – глаза Благодатова сурово блестели за стеклами очков, и вид его был далек от обычного благодушного, – и танковый батальон… был. На аэродроме – звено истребительной авиации, звено бомбардировочной авиации и разведывательные самолеты.

– Придется пока обходиться этим, – маршал огладил лысину. – Я сегодня созвонюсь с Жуковым[22]и, если что, позже вызову из Праги еще две дивизии. Надеюсь, что этого хватит. Ваша задача, товарищ генерал – подготовиться к отражению возможного наступления с запада. Все ясно?

– Так точно, – ответил генерал‑лейтенант.

– Тогда выполняйте.

Штирия, окрестности города Айзенэрц,

пост на границе английской зоны оккупации.

26 июля 1945 года, 14:39–14:51

Стоявший на посту «Томми»[23]лениво жевал жвачку и на шагавшего по дороге человека не глядел. Зачем? Опасности ждать не от кого, а рассмотреть очередного аборигена, идущего из американской зоны, чтобы навестить родню, всегда успеет…

Краем глаза отметил необычный покрой одежды подходящего, а когда повернул голову, тот был уже рядом. Спокойное лицо, отсутствие оружия и эсэсовский мундир, незаношенный, словно только со склада.

«Томми» успел лишь удивиться. Но на то, чтобы поднять оружие или закричать, времени ему не хватило. Человек в серой форме атаковал стремительно, словно кобра. Мгновение – и шея незадачливого солдата оказалась сломана.

Эсэсовец деловито поднял упавший автомат «СТЭН». Шагнул внутрь поста, спустя мгновение там дробно разнеслась очередь. Затем еще одна, потом все стихло.

Человек в сером мундире вышел из здания и помахал рукой в сторону небольшой рощицы на севере. Оттуда появились пять обвешанных оружием силуэтов. Быстро, бегом, они преодолели открытое пространство и оказались у стен поста.

– Ты выиграл, Фриц! – сказал один из вновь прибывших с досадой. Он тяжело дышал и распространял сильный запах пота. Не лучше выглядели остальные. Без ущерба переносил жару лишь тот, кто в одиночку расправился с англичанами.

– Да, – склонил он голову.

– Теперь поход по заведениям Граца за мой счет, как и договаривались, – уныло проговорил проигравший. – И как ты только сумел его заморочить?

– А никак, – лениво отозвался Фриц. – Точный расчет и знание психологии. Но не время болтать. Надо спрятать трупы. Быстро за дело!

Верхняя Австрия, замок Шаунберг.

25 июля 1945 года, 15:00–15:31

– Солдаты! – Визгливый голос фон Либенфельса отражался от стен замка и казался громче, чем был на самом деле. Эсэсовцы, одетые в гражданскую одежду и выстроенные в семь коротких колонн – всего сорок девять человек, слушали внимательно.

Оперативные группы уходили на задания, и арманы решили, что нельзя отпустить их без напутственной речи.

– Солдаты! – повторил фон Либенфельс. – Вы – авангард арийского возрождения. В ваших руках – будущее нашей нации! Пусть ваша кровь повелевает вами, а боги, хранители германского семени, покровительствуют вам! Если ваша задача будет выполнена успешно, то противник, поработивший немецкие земли, будет обезглавлен и лишен возможности сопротивляться. Наши братья по всему Рейху поднимут голову и придут к нам на помощь! Да, пока нас мало, но британцы сохранили в Северной Германии в целости и сохранности группу «Норд». А там – сто тысяч солдат! Представляете, что будет, если все они примут Посвящение?

Фон Либенфельс кривил душой. Пройти Посвящение все не смогут, в лучшем случае – треть. Кроме того, диверсионный удар по аэродромам – тактический ход, он позволит всего лишь свести на нет преимущество противника в воздухе. На несколько дней, и не более того. Но ради великой цели можно и соврать.

– Будьте достойны славы предков, Зигфрида, Фридриха Барбароссы и фюрера, – продолжил он. – Идите и не останавливайтесь ни перед чем! Хайль!

– Зиг хайль! – пять десятков рук одновременно взлетели в древнем приветствии, и глаза солдат заблестели.

Фон Либенфельс кивнул, почувствовал, как навалилась одышка, досаждавшая в последние годы все чаще.

Оперативные группы покидали двор замка.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг.

25 июля 1945 года, 16:22–17:29

Проснувшись, Петр понял, что находится в незнакомом помещении. Лежал на мягкой кровати, голова была пустой и гулкой, словно опорожненная кастрюля, а уши ловили плеск воды.

С некоторым усилием Радлов сел. Рядом с кроватью обнаружился столик, на нем – тарелка с едой: хлеб, сыр, зелень. Запахи коснулись ноздрей, и желудок принялся грызть ребра, словно обезумевший узник – стены камеры.

Но Петр сдержал желание, ел аккуратно, неторопливо. Затем отхлебнул из небольшого кувшинчика. В нем оказалось молоко, жирное, деревенское.

Сил прибавилось, кровь побежала по жилам немного веселее.

После этого разведчик осмотрел помещение более внимательно. Комната небольшая, два на три метра, зато дверь – очень массивная. На узком окне – частая решетка, а из‑за нее доносится тот самый плеск.

Петр встал и, держась за стену, подобрался к оконному проему. За решеткой блеснула голубизной довольно широкая, но все же гораздо ýже родной Волги, река. Вниз до нее было более пятнадцати метров. Скорее всего, капитан находился в одной из башен замка. Отсюда хорошо просматривался противоположный берег – желтая полоска пляжа, кудрявая зелень кустов…

Вздохнув, Радлов отошел. О свободе пока можно только мечтать.

Дверь слегка скрипнула и приоткрылась. В полутьме за ней блеснула каска солдата, последовал короткий внимательный взгляд, и эсэсовец, на миг заглянувший к пленнику, исчез. Вскоре в помещении появился Виллигут. Выглядел он гораздо лучше, чем несколько часов назад, а кожа его потеряла серый налет усталости.

Вслед за бригаденфюрером вошли двое охранников.

– Я вижу, вы отдохнули, – заметил офицер СС, потом глянул на опустевшую тарелку. – И поели. Это хорошо.

– Да, – ответил Петр твердо и сел на кровать.

– Тогда, – бригаденфюрер выдернул из‑под стола простой деревянный стул и сел на него, – продолжим нашу беседу.

– Не вижу в разговорах никакого смысла.

– А я вижу, – мягко усмехнулся эсэсовец. – Мы, насколько я помню, остановились на том, что я сообщил вам о вашей арийской крови?

– Было такое, – разведчик мрачно кивнул.

– Так вот, учитывая ваше происхождение из России, в которой, как известно, с двадцать четвертого года осуществляется программа расового смешения…

– Что? – Петр не пытался скрыть изумления. – Что за бред?

– Это правда, которую Сталин, естественно, скрывал, – с горестным видом покачал головой Виллигут. – Программа смешанных браков с целью преобладания монголоидного, тюркского элемента, проводится планомерно уже более двух десятков лет. Доказательства этого были у «Аненэрбе»[24], но где теперь ее архивы?

– Э… – только и смог сказать Петр.

– Ваши девяносто пять процентов германской крови и всего пять – славянской позволили бы вам получить аненшайн[25]Рейха без всяких проволочек, – тут бригаденфюрер улыбнулся. Скорее всего, он пошутил. Но для советского человека его юмор оказался непонятен, а солдаты у двери как застыли статуями с самого появления, так и не дрогнули теперь.

Поняв, что шутка не удалась, Виллигут нахмурился.

– Что же, – сказал он. – Я несколько отклонился. Продолжим. Но ваш результат – пустяк. На том бы я и согласился с доктором Августом Хиртом, что блуттер сломан, но у меня было Видение!

– Что, простите? – поинтересовался капитан, скептически приподняв брови.

– Видение, – ответил старый нацист спокойно. – И я понял, что в прошлой жизни вы были великим вождем германцев Аларихом. Тем самым, который взял и разрушил развращенный Рим. Отомстил ему за все унижения, что римляне причинили арийцам!

– То есть как? – Петр растерялся. Столь откровенного бреда он не слышал никогда. – В какой прошлой жизни?

– Душа бессмертна, – проникновенно сказал Виллигут, – и переносится из тела в тело. Та душа, что ныне ваша, некогда двигала готом Аларихом.

– Вы серьезно в это верите? – Петр ощущал рвавшийся наружу смех, пытался его сдержать, в результате издавал звуки, похожие на курлыканье. – Тогда вы точно все тут сумасшедшие!

– Это не вопрос веры, – отмахнулся бригаденфюрер, не обращая внимания на поведение собеседника. – Это вопрос восприятия. Я вижу мир именно таким, а вот ваше восприятие изуродовано чудовищной выдумкой мирового еврейства – марксистской идеологией.

– Все, что вы говорите про прошлые жизни, про бессмертие – это все чушь! – проговорил капитан, справившись с хохотом. – Как и ваше восстание. На что вы надеетесь? Возродить нацистскую Германию? Да вас же просто раздавят. Одной армии на это хватит, а их у союзников сейчас в Австрии и окрестностях не меньше десятка.

– Ну и что? – эсэсовец потер подбородок, и глаза его недобро блеснули. – У нас есть оружие, которое опрокинет миллионные армии недочеловеков. У нас есть сверхчеловек!

– Да ну? – Петр скептически скривил губы. – Очередной бред, как и видения с прошлыми жизнями?

– Совсем нет, и сейчас я вам это докажу, – Виллигут повернулся к стоявшим у двери солдатам, приказал: – Ганс, отдайте автомат товарищу и подойдите.

Солдат послушно передал штурмовую винтовку соседу и сделал два шага вперед. Петр недоуменно посмотрел на собеседника.

– Давайте проведем небольшой эксперимент, – сказал тем временем бригаденфюрер. – Вот, видите, десантный нож. Ганс, дай его сюда.

Лезвие длиной более тридцати пяти сантиметров блестело и выглядело достаточно грозным. Виллигут держал его неумело. Видно было, что сам он плохо представляет, как обходиться с подобным оружием.

– Ну да, нож, – кивнул разведчик. – И что?

– А сейчас я отдам этот нож вам, – с улыбкой сказал офицер СС. – И вы попробуете атаковать меня или Ганса, как вам будет угодно.

– Вы издеваетесь? – нахмурился Петр. – Тут тесно, и я не в самой лучшей форме. Кроме того, если я преуспею, вы запросто сможете расстрелять меня.

– Это вряд ли, поскольку шансов на успех у вас нет, – заметил Виллигут. – Ганс, ты готов?

– Так точно, герр бригаденфюрер! – Лицо солдата было спокойным, в светлых, как зимнее небо, глазах читалась безграничная уверенность в себе.

– Тогда за дело.

Виллигут наклонился вперед и положил нож на самый край стола, на расстоянии около метра от Петра. Капитан медленно протянул руку, ребристая рукоятка ткнулась в ладонь.

Ганс не шелохнулся.

Нож оказался идеально сбалансирован. Разведчик некоторое время повертел его, оценивая остроту заточки и качество стали. Даже повернулся к окну, чтобы разглядеть фабричную марку. В момент, когда его руки скрылись с глаз немцев, резко развернулся и швырнул оружие.

Увидел расширившиеся от страха глаза Виллигута. Те глаза, меж которыми должно вонзиться острейшее лезвие, пробить череп и поразить мозг, сосредоточие извращенных фашистских идей…

Ганс дернулся, фигура его словно смазалась. А затем он оказался стоящим почти вплотную к командиру. В руке солдата очутился нож, пойманный на лету. Острие едва не касалось переносицы бригаденфюрера.

Тот вздохнул с облегчением, уверенно сказал:

– Вот видите!

– Ну и что, – пожал плечами Петр, хотя скорость движения светлоглазого Ганса вызвала непонятное беспокойство. – В цирке я и не такое видывал!

– Вряд ли, – покачал головой Виллигут. – Поймать брошенный со столь малого расстояния нож не под силу человеку, а вот сверхчеловеку – вполне.

– Вы так думаете? – изумился разведчик, хотя в этот момент совсем не к месту явились воспоминания: легкость, с которой солдат в подвале держал Радлова, рассказ Михайлина о сверхъестественной скорости нападавших. – Это он‑то?

– Да, он, – кивнул нацист, в голосе его прорезались истерично‑торжественные нотки. – И сотни подобных ему. С такими солдатами нам не страшны несметные орды, пришедшие с востока, и те, что приплыли из‑за моря. Германские солдаты сбросят иго чужеземцев над Фатерландом. А потом арийская раса получит полагающееся ей по праву превосходство над прочими!

– Ну да, ну да, – скептически сказал Петр, хотя внутри все сжималось. Что, если придется столкнуться в бою с целой армией столь быстрых воинов, как Ганс? Шансы победить представлялись весьма малыми…

– И у вас, Петер Радлофф, – Виллигут сделал ударение на имени, – есть шанс избежать участи недочеловеков, что будут либо уничтожены, либо порабощены! Вы имеете чудную возможность оказаться среди победителей, среди тех, кто будет править народами! Вы сами сможете стать сверхчеловеком, получить необычные способности, силу, ловкость, скорость, ум!

– И что я для этого должен сделать? – с кислой миной спросил разведчик. – Всего лишь предать тех, с кем воевал все эти годы? Плюнуть в лицо Родине, которая меня вырастила и воспитала? Встать под одно знамя с теми, кто убил множество советских людей, кто построил концентрационные лагеря? Никогда!

– Как жаль, что вы не понимаете, – на лице бригаденфюрера отразилась искренняя досада. – Что же, мы что‑нибудь придумаем, чтобы пробудить вашу родовую память.

– И не старайтесь, – сказал Петр презрительно. – Я не верю в эту самую память.

– Ничего страшного, – офицер СС встал. – Вы просто не знаете наших методов и всей мощи тех сил, которыми повелевают в этом замке. Что же, отдыхайте. Если что понадобится – обращайтесь к часовому у дверей, вашу просьбу передадут мне.

Капитан ничего не ответил. Молча смотрел на то, как Виллигут покинул помещение. Вслед за ним вышли и солдаты. В наступившей тишине вновь стал слышен негромкий плеск дунайских волн.