Раздел I . Познание отечественной истории в средние века 2 page

В XII-XIII веках получают распространение новые формы летописания. К прежним его разновидностям добавляются личные и родовые летописцы князей, летописные повести и т.д. В них уже наблюдается отход от простой регистрации событий, повествование начинает окрашиваться местным колоритом и индивидуальным авторским видением событий. Так, Кирилл Туровский (XII в.) различал историков двух типов: летописцев-бытописателей, воплощавших исторические события в форме хронологически последовательного изложения, и песнотворцев, или витий, преподносящих те же события в устной, поэтически образной форме, прославляющих героев прошлого. "Якоже истории (историци) и ветиа, рекше летописци и песнотворци, приклоняют своа слухы в бывшая между царей рати и ополчениа (прислушиваются к происходившим между царями ратям и ополчениям), да украсят словесы слышащая и возвеличять крепко (храбровавшая и) мужествовавшая по своем цари, и не давших в брани плещи врагомь, и тех славяще похвалами венчаеть…" (с тем, чтобы разукрасить средствами художественного слова услышанное и возвеличить и увенчать похвалами тех, кто храбро сражался за своего царя и не дался в сражении врагу)[8].

Если изначально составителями летописей были в основном монахи, то теперь их составлением стали заниматься также люди, близкие к княжескому двору и принимавшие достаточно активное участие в описываемых событиях. Это, с одной стороны, положительно сказывалось на информированности летописцев, а с другой, усиливало их ангажированность, так как факты и события подавались ими с тенденцией представить в максимально благоприятном свете "своего" повелителя. Это было в определенной степени "оборотной стороной" усиления личностного фактора в летописях.

Помимо летописей стали появляться и сочинения, посвященные одному или нескольким связанным между собой событиям (сказания, повести, слова). Они уже не содержали последовательного описания ряда событий, а были посвящены какой-то теме или одному историческому персонажу. К этим сочинениям по характеру примыкали и жития, составление которых активно продолжалось.

"Житие Александра Невского" было составлено во второй половине XIII в., вскоре после смерти князя (ум. 1263 г.). Предполагают, что написано оно было кем-то из дружинников князя, а затем, как думают исследователи, было переработано кем-то из церковных писателей. Отсюда и сложный состав документа: в нем заметно явное сочетание элементов чисто светской, воинской повести с чертами церковного жития. И называли его по-разному: кроме жития иногда также "повестью" или "словом". Основная идея произведения - необходимость сильной власти для страны. Автор стремится дать целостное жизнеописание Александра Невского, отразив основные моменты его биографии. Александр Невский прославляется как князь и воин. Кроме того, в "Житии" много внимания уделено описанию русской земли, ее просторов и богатств. Автор стремится показать даже и международное значение Руси. В качестве введения использовано "Слово о погибели русской земли".

"Слово о погибели русской земли" (первая половина XIII в.) продолжало традиции "Слова о полку Игореве" и в качестве основной идеи несет призыв к князьям к объединению перед лицом общих внешних врагов (накануне и в период нашествия монголов). Так же в нем заметен интерес к истории и географии Руси, в частности имеются интересные сведения о соседях Северо-Восточной Руси, где оно и возникло.

Именно в период Киевской Руси оформляется комплекс восточнославянского фольклора. Устное народное творчество, существовавшее с незапамятных времен, в IX-XIII вв. получает свое высшее художественное выражение. Самое ценное, что было создано народным творчеством раннего периода отечественной истории, – это былевой эпос. (Былины о Добрыне Никитиче, Илье Муромце, Микуле Селяниновиче и др.) Кроме того, народное творчество создавало также сказки, загадки и пословицы, поговорки и присловья, игры, гадания и т.д. Все это и в последующее время передавалось изустно, прочно сохраняясь в народной памяти, и благодаря этому обстоятельству многое было записано исследователями уже в XVIII-XX веках.

Можно сделать общий вывод, что в Древней Руси была создана интересная и весьма значительная литература; это можно констатировать даже по тем произведениям, которые дошли до нашего времени. Эта литература рассказывает нам об истории Руси - о возникновении государства, о ее властителях, князьях, о борьбе с иноземными захватчиками, о победах и поражениях русского оружия, о становлении на Руси христианства, о монастырях, праведниках, удостоившихся почитания. Она рассказывает нам о духовной жизни общества, вере и религиозных спорах, нравственных нормах, к соблюдению которых она призывала, и пороках, которые она обличала. Литература раскрывает перед нами круг знаний древнерусских людей о своей земле, о ее природе, об окружающем мире.

В середине и второй половине XIII в. летописание, впрочем, как и другие виды литературы и искусства, испытывает временный упадок. Правда, в это время появляются сказания, а затем повести о начале татаро-монгольского ига. Некоторые из них сохранились в составе летописей, например, в Рязанском летописании. Но уже к началу XIV вв. новая ситуация начинает интеллектуально и художественно осмысливаться.

К этому времени в исторические представления русского человека вносятся коррективы, принципиально не изменяющие общие историософские представления, но уточняющие его в некоторых существенных моментах. Неизменным остается провиденциалистское понимание действительности. Вместе с тем народом был накоплен исторический опыт. Проявления русского самосознания выходили из-под влияния византийской традиции, которая оставалась интеллектуальным стержнем представлений о реальности, но все в большей степени отражали конкретную ситуацию на Руси.

Новое в русской историософии было связано прежде всего с именем Сергия Радонежского, который трудился над решением задачи преодоления «розни мира сего». Сергий создал общерусский культ Троицы, придав особый смысл празднику Пятидесятницы. Это был величайший сдвиг в сознании русского человека, который далеко выходил за рамки чисто богословских задач. Многие отечественные мыслители отмечали, резюмировал уже в близкое к нашему времени П.А. Флоренский, что Византия не знала этого праздника, как не знала она, в сущности, ни Троичных храмов, ни Троичных икон. «Я говорю о Троичном дне как литургическом творчестве именно русской культуры, - подчеркивал он, - и даже, определеннее, - творчестве преподобного Сергия». «Установление культа Троицы в его новом, онтологическом значении, - продолжает мысль о. Павла В.А. Плугин, - явилось тем первоначальным толчком, который дал жизнь мощному духовному движению, вынесшему на своем гребне и «Троицу» Рублева»[9].

Значение деятельности Сергия усматривается также и в том, что он создал, а затем утвердил и распространил новый культ «в основном не каноническими (в узком смысле слова, то есть небогослужебными) средствами, а это имело важные последствия для его будущих судеб. Вообще в изучении сознания, исторических представлений русского средневекового человека важная роль принадлежит гомилетике, то есть проповедям, беседам, поучениям, раскрывавшим сущность догмата и отражающего его культа. Значение подобных проповедей и поучений, не дошедших до нас, должно быть чрезвычайно велико.

Но как бы то ни было, мы имеем дело с фактом, что личное понимание и переживание Троицы Сергием заставило его уйти из мира, сменить боярское платье на рясу инока в одном из медвежьих углов московской земли, чтобы начать строить новый мир, новую жизнь-подвиг и призвать к подвигу Русь. Праздник Троицы создавался и утверждался в сознании людей прежде всего словом Сергия, подхваченным Епифанием и услышанным Андреем Рублевым. И тогда оно, это слово, обязательно звучит где-то в таинственной душе его иконы. «Культ Троицы зримо, материально врастал в русскую жизнь»[10].

Здесь следует обратить внимание на некоторые важные обстоятельства. Прежде всего, на цельность мировоззрения средневекового человека. Для него различные проявления земной жизни общества и каждого конкретного человека есть результат деятельности единой высшей силы, познать которую во всех ее проявлениях «ограниченному человеческому разуму» не под силу.

В связи с этим, религиозность для человека средневековья не была лишь внешней формой мышления. Религиозные воззрения были сущностью его сознания, они пронизывали всю жизнь и мировоззрение и обусловливали все представления, включая и представления исторические.

Но это же заставляло человека пытаться рассматривать все явления в комплексе, ибо они, по его представлениям, имеют общую, единую природу и движущую силу. И эти исторические представления человек получал из различных источников. Это были летописи, хронографы, исторические сочинения; однако в не меньшей мере, особенно для обычного, рядового человека, это были явления и предметы внешнего мира, с которыми он сталкивался в повседневной жизни: иконы (клейма, в частности, представляли собой своеобразные, говоря современным языком, «комиксы», знакомившие молящихся, в том числе, с фактами и событиями всемирной и отечественной истории), росписи храмов, утварь, церковная и предназначенная для домашнего обихода, предания, проповеди священников и т.д. Все это питало исторические представления наших далеких предков.

Конечно, историография в современном ее понимании не может заниматься изучением всех этих источников и трактовок в них исторических событий, однако историограф всегда должен помнить и иметь в виду факт их существования и роль в жизни общества. Иначе возможны модернизация в понимании прошлого, погрешности в оценке сущности сознания человека средневековья и характера понимания им прошлого.

В то же время следует избегать и противоположной опасности, а именно: нельзя упрощать внутренний, духовный мир человека средневековья и, как это было до недавнего времени, ставить знак равенства между его религиозностью и якобы «элементарностью» сознания, плоскостностью восприятия действительности. Думается, что абсолютно прав был В.А. Плугин, когда говорил о том, что троичное учение Сергия представляло собой программу национального и социального возрождения Руси. Сергий смог сыграть столь исключительную роль в жизни и судьбах своей страны благодаря специфическим особенностям «культурного лица» эпохи, направленности ее духовного развития, общей для Руси с другими странами византийско-славянского мира и сопряженной с резко возросшим идеологическим влиянием церкви на общество, иначе говоря, сумме духовно-культурных факторов, квалифицируемых рядом ученых как «восточноевропейское предвозрождение», и которое может быть правильнее объединять термином «православное возрождение» (или «церковное возрождение»), имея в виду движущую силу процесса, или «средневековое возрождение», исходя из сущности явления[11].

В силу ряда исторических обстоятельств русское православие играли в истории страны гораздо более серьезную и положительную роль, далеко выходящую за рамки богословских проблем, нежели христианство в большинстве западных государств, где в ходе крестовых походов, многочисленных и ожесточенных религиозных войн государственному строительству и общественному развитию в это же и более позднее время был нанесен колоссальный материальный и моральный урон.

Тема единства русских людей в условиях борьбы с внешним врагом рождает значительную историографическую традицию. Возникают интересные литературные произведения, "Повесть о разорении Рязани Батыем", в которой прославляется мужество русских воинов. В период объединения русских земель вокруг Москвы в XIV-XV вв. типичными историческими произведениями становятся так называемые воинские повести, основной тематикой которых является борьба русского народа с монголо-татарами. Наиболее значительной вехой на этом пути была Куликовская битва 1380 г., и ему посвящен целый ряд таких повестей. Среди них особо выделяется "Задонщина".

Используя в качестве образца "Слово о полку Игореве", автор рассматривает Куликовскую битву на широком фоне вековой борьбы Руси за освобождение от ига. Одна из основных мыслей, проводимых в "Задонщине", мысль о том, что как раньше Киев был центром древней Руси, так теперь таким центром становится Москва. Сама битва воспринимается автором как общерусское дело.

Рубеж XIV-XV в. - характерен заметным общим повышением интереса к русской истории. В это время получают широкое распространение предания о подвигах местных героях, об истории местных святынь. К этому же времени относится сложение местного былинного эпоса в единый киевский цикл. Наблюдается тенденция к возрождению традиций русского летописания, прежде всего в виде московского великокняжеского и митрополичьего летописания.

Основным центром летописания в это время становится Москва; московское летописание соединяет в себе новгородские, тверские, ростовские, владимирские летописи, здесь возрождаются традиции киевского летописания.

Первый большой московский летописный свод - "Летописец великий русский", был составлен в конце XIV в.; в его состав была включена "Повесть временных лет". В 1408 г. (по М.Д. Приселкову) был составлен уже общерусский летописный свод, поднявшийся над интересами отдельных земель, так называемая "Троицкая летопись". При ее составлении были использованы Новгородская, Рязанская, Тверская и другие летописи, а центральной мыслью была мысль о единстве Руси и о первенстве Москвы. В середине XV в. составляется новый обширный общерусский летописный свод, в котором также используются московские и местные летописи, а кроме того, в его текст были включены народные эпические предания о подвигах богатырей.

В этих сводах обосновывается преемственности верховной власти в стране по линии Киев-Владимир-Москва, и таким образом московские великие князья как бы получают своеобразную общероссийскую легитимизацию своей власти. Позднее, в XVI в., эта историческая схема станет основой официальной идеологии московского "самодержавства".

Вместе с тем, летописные своды в это время продолжают составляться и в других центрах. Так, к 1455 г. относится формирование Тверского летописного свода, отличающегося ярко выраженной антимосковской направленностью. Интересно, что в написанном в это же время к "Слове похвальном" о Борисе Александровиче инока Фомы главной мыслью была та, что тверской князь - это второй Константин Великий, а Тверское княжество - преемник Византийской империи. Также в середине XV в. создается общерусский летописный свод (с привлечением московского материала) в Новгороде; в нем, как можно догадаться, подчеркивалась историческая роль в русской истории Новгорода.. Как видим, претензии на верховную власть в стране в это время сохранялись не только в Москве, но и в некоторых других княжествах. Продолжается составление общерусских сводов и в других городах (Вологда, Пермь, Ростов, Псков, Великий Устюг, летописи, составлявшиеся на территории Литовского великого княжества и т.д.).

Летописи этого времени все менее напоминают литературно-художественные памятники, какими они были в предыдущие века; их составители начинают включать в ткань текста документы из архивов, подбирая их в соответствии с поставленными перед ними задачами. Также становятся все более ярко выраженными политические функции летописей (аргументы в спорах князей, борьба за великокняжеский престол и т.д.). Наблюдается тенденция к активному включению в ткань летописи текстов, часто возникших ранее (сказаний об убийстве в 1325 г. в Золотой Орде Михаила Тверского, о разорении Москвы Тохтамышем, о борьбе Василия Темного с Дмитрием Шемякой и т.д.).

Со второй половины XV в. летописи все более приобретают публицистическую окраску. Наблюдаются попытки рассматривать исторические события в их причинно-следственной связи; когда они начинают объясняться не только божественное провидение, но и деятельностью самих людей. Наиболее значительными памятниками исторической мысли этого времени были общерусские летописные своды, составленные в Москве в 1472 и 1479-1480 гг. Составленные при великокняжеском дворе они носили официальный характер. Их составители пользовались правительственной архивной документацией. Причем и сама система правительственных учреждений развивается, все более централизуясь. В Москве сосредотачиваются материалы уже не только московского происхождения, но и поступавшие из других регионов[12].

М.О. Коялович в связи с этим замечает, что авторская летописная деятельность в московские времена ослабевает и превращается более и более в переписывание существующих списков. Это, по его мнению, был естественный ход дела, так как в те времена выступали на первый план другие способы увековечения в письменности совершаемых дел. Он считает, что времена Иоанна IV и Бориса Годунова давали широкий простор подозрительности и шпионству, и это обстоятельство имело влияние на ослабление летописной деятельности. Но самый большой удар летописной деятельности без сомнения нанес Петр I, когда запретил в Духовном регламенте простым монахам держать в келиях бумагу и чернила[13]. Это означало действительное прекращение летописания как широко распространенного жанра исторического повествования.

Коялович обратил внимание на то, что уже в ранних русских летописях заметна потребность цельного изложения событий; отсюда мы видим постепенное развитие у нас энциклопедичности знания. Эта потребность выражалась различными способами и отражалась затем на летописной деятельности. У нас стали составлять, по примеру Греции, прологи, патерики, палеи (то есть священные истории), сборники исторического и нравственного содержания, в которых нередко можно проследить известный подбор статей, т.е. выполнение известного плана, известной задачи составителей. Особенно заметно эта энциклопедичность стала у нас сказываться с XV столетия. От этого времени мы имеем и первый кодекс Библии, и первые опыты так называемых Четьих-Миней. В XVI в. составлена была даже такая обширная энциклопедия, как известные Четьи-Минеи Макария, в которых с большим успехом выполнена задача составителя их, Макария, собрать в одно все книги, «чтимые» в России.

Эта тенденция была также тенденцией общемировой. Она проявлялась в чисто внешней интеграции, а точнее - в своде знаний, и наиболее наглядно в так называемых «суммах» - сочинениях, в которых объединялись воедино либо все «знания» в данной области, либо совокупность «всех знаний» и «понимание» всех сфер жизни («энциклопедии»), традиция, которая шла от «Суммы теологии» Фомы Аквинского и представляла собой модель внутренней структуры средневековой культуры в целом.

Естественно было и нашим летописям развивать свою энциклопедичность. Это направление выразилось в так называемых хронографах. У греков к палеям, то есть священным историям, присоединялись летописные известия, и такие сборники стали называться хронографами, что в переводе означает «временник». Чаще всего это были обзоры всеобщей истории от сотворения мира. Хронографы в славянских переводах и со славянскими прибавками стали переходить к нам, переписывались, дополнялись сведениями о наших государственных делах и делах западноевропейских государств.

По мере укрепления международного положения Московского государства, его сближения с другими государствами русские летописи также начинают терять исключительно русский характер и принимают характер общеисторический, превращаются в хронографы, заключающие в себе сведения не только о России, но и о других странах, греческих, славянских, западноевропейских.

Предположительно древнейший из них на Руси (в Византии - с Х в.) "Русский хронограф" составлен, вероятно, в середине XV в. выходцем из Сербии Пахомием Логофетом, хотя многие исследователи его авторство отрицают. В этой редакции налицо попытки создать всеобщую историю с включением в нее истории России, в эту редакцию включены византийские и русские события, и это связывает хронограф со временем Ивана III и Софьи Палеолог. Хронографы этой редакции доводят события до 1453 г., т.е. до взятия Константинополя турками. Здесь излагаются события православного греко-славянского мира, кроме священной истории излагаются события греческие, южнославянские и русские. Эта редакция составлена около 1512 г., как это видно из исчисления лет со времен Федора Студита до времени, когда писал составитель этого Хронографа.

Как ранний исторический источник (не позднее 1512 г.) он имеет крупное значение. М.Н.Тихомиров считал, что Хронограф очень ценен и как историографическое произведение, распространенное на Руси[14].

Вторая редакция Хронографа сделана в 1617 г. В Хронографе этой редакции русские известия дополнены событиями XV – начала XVII в.. В этой редакции помимо своеобразной переработки первой редакции фигурирует новый источник – «Всемирная история» польского писателя Мартина Бельского.

Хронограф третьей редакции отличается новыми дополнениями и различного рода вставками. Редакция составлена в середине XVII в. В ней первая и вторая редакции дополнены новыми источниками, в том числе иностранного происхождения, а кроме того редакция эта содержит важные известия, касающиеся Смутного времени[15].

Со временем тематика хронографов расширялась, в них вносились все новые факты и события; они стали получать все большее распространение, а к началу XVII в. хронографы окончательно вытесняют по популярности летописание и наряду со «Степенной книгой» становятся основным видом исторической литературы[16].

Вообще за то время, когда наши летописи свободно составлялись и служили главнейшим выражением книжного русского самосознания, они имели теснейшую связь с нашей государственностью, отмечал М.О.Коялович. Летописи появляются и развиваются сообразно с развитием государственности в данное время и в данной местности. При единой Руси летописи являются общерусскими. При распадении Руси на части летописи становятся областными, принимают местный характер. С развитием Московского единодержавия объединяются и летописи, – является по преимуществу сборный, сводный характер летописей. При этом помимо Москвы летописание продолжается и в других центрах, в общем и целом с похожими тенденциями. Различие было лишь в том, что во многих центрах оно по традиции отличалось антимосковскими тенденциями, сквозь которые иногда просматривались не только обиды на прошлые действия Москвы в отношении них, но и надежды на возможное политическое возрождение этих центров.

Вместе с тем, летописание на Руси, при всех его изменениях, сохраняло многие общие характерные черты. Средневековое мышление не избирательно, оно не знает исключений, все в одинаковой степени заслуживает углубления. Именно поэтому оно было не в состоянии отличить рациональное от мифа, историю от сказки. Различение важного и неважного не относится к добродетелям средневеково науки. Ядро средневекового исторического знания, отмечал исследователь, составляла священная история, то есть история, рассказанная в Библии. О том, насколько библейская историческая традиция довлела над умами того времени, легко заключить, наблюдая неповторимое уже в более поздние эпохи пристрастие хронистов к «всемирно-историческим» построениям, то есть, проще говоря, к воспроизведению библейской традиции, причем даже в тех случаях, когда после пересказа «истории человечества от Адама до Христа» следовала всего-навсего лишь история одного монастыря, города и т.п.

Итак, в XV-XVI вв. на место летописи как в основном сочинения компилятивного характера приходят уже сочинения, которые можно назвать историческими. Во всяком случае, в них уже просматривается концепция истории.

Время образования централизованного государства - усиление значения политической публицистики. Тенденция начала просматриваться уже с конца XV в., а в XVI она уже проявилась вполне отчетливо.

В среде духовенства возникают теории, объясняющие могущество Руси ее религиозным превосходством ("Повесть о белом клобуке" из окружения новгородского архиепископа Геннадия).

"Повесть о Вавилонском царстве" и "Сказание о князьях владимирских" сложились, вероятно, уже в конце XV в. и носят явно легендарный характер. Это - политическая тенденция в чистом виде. Вместе с тем, в этих сочинениях, особенно в "сказании", (которое восходит к бывшему киевскому митрополиту Спиридону, находившемуся в заточении в Ферапонтовом монастыре), налицо попытка рационального объяснения некоторых моментов генезиса отечественной государственности от римского императора Августа. Среди звеньев этой цепи - связка Август-Прус-Рюрик, а среди оснований в ее поддержку было созвучие имен "прусов" и "русов". При очевидной сегодня искусственности подобной связки следует отметить, что эта теория часто привлекалась и более поздними исследователями, профессионалами-историками, которые владели уже различными методами исторического исследования, и в частности сравнительным. Так что последнее обстоятельство может быть поставлено скорее в заслугу авторам "сказания", чем в вину им.

Огромное значение для последующего развития исторических знаний имело появление концепции о русском государстве как преемнике Византии. В них, как правило, просматриваются попытки исторического и философского осознания (в соответствии с уровнем и образом мышления тогдашнего времени) места и роли Русского государства в мире, а исторические реминисценции должны были служить обоснование исторических концепций.

Следует иметь в виду, впоследствии старообрядцы сохранили и развили учение об особом историческом пути русского народа «Святой Руси», православного «Третьего Рима». Благодаря старообрядцам эти идеи вернулись в исторические концепции Х1Х века.

В политике русского государства XVI в., считал известный специалист по этой эпохе Я.С.Лурье, идеология, обосновывающая значение и величие этого государства, играла более важную роль, чем обычно в средневековых государствах. Он отмечал, что уже в древнерусских княжествах политические споры велись под религиозно-идеологическими знаменами, и в спорах между собой князья, обосновывая свою точку зрения, обычно ссылались на религиозные авторитеты. Но центром православия был Константинополь, а авторитет константинопольского патриарха в течение многих веков оставался непререкаемым. Так, когда в XIV в. шведы предложили новгородцам устроить религиозный диспут между католиками и православными, новгородцы отказались от этого и посоветовали оппонентам обратиться непосредственно к патриарху, в Царьград.

С середины XV в. положение изменилось. Флорентийская уния православной и католической церкви в Москве принята не была, а после того, как патриархи признали главой русской церкви не московского, а западнорусского митрополита, великие князья объявили православие греков "изрушившимся". Завоевание турками Константинополя в 1453 г. сделало возможной фактическую автокефалию русской церкви.

Именно поэтому с конца XV в. в России активизируются богословские споры. В связи с этим возрастает и значение политической публицистики как важного направления общественной мысли. Это явно проявилось в развернувшейся с конца активной полемике между иосифлянами и нестяжателями. Вращаясь вокруг вопросов веры, положения и роли церкви в обществе эти споры имели отношение также к вопросам функционирования общества.

Первые попытки осмысления новой обстановки, возникшей после разрыва с патриархом, были предприняты людьми, занимавшими весьма самостоятельные идеологические позиции. Идея "Москвы - нового града Константина" была выдвинута митрополитом Зосимой, связанным с еретическими движениями конца XV в. Зосима смело относил новозаветное пророчество "первые будут последними, а последние первыми" к грекам и русским. Вплоть до начала XVI в. Иван III оказывал поддержку еретикам, ставившим под сомнение такие институты церкви, как монашество и монастыри, поскольку сам стремился к секуляризации земельных богатств монастырей. Обличители же ереси и защитники монашества во главе с Иосифом Волоцким выступали с критикой великокняжеской власти.

Иосиф Волоцкий (1440-1515 гг.) написал ряд трактатов на церковные темы, которые в то же время были трактатами политическими. Прежде всего, это сочинение "Просветитель", а также ряд посланий. В них он проводит мысль о необходимости сохранения церковного землевладения, накопления имущества. В защиту своих позиций он, по обычаю того времени, опирается на цитаты из церковных сочинений, а его выводы сводятся к тому, что полнокровное существование церкви без имущества невозможно, как без церкви, в свою очередь, невозможно и общества. Если богатый и знатный человек хочет постричься в монастырь, или вносит вклад в церковь для замаливания грехов, то церковь должна принять этот вклад.

Дело Иосифа продолжили его многочисленные последователи, среди которых самыми заметными были митрополит Даниил и инок Отенского монастыря под Новгородом Зиновий. Помимо развития взглядов на церковные имущества последний ставит вопрос о причинах бедствий на Руси и проводит параллель между русскими порядками и турецкими, отмечая превосходство последних, поскольку централизация государственного управления там обеспечивала лучшую управляемость государства. Аналогичные мысли позже повторяли и другие мыслители XVI в., и в частности Иван Пересветов.

Взгляды иосифлян оспоривали нестяжатели. Их глава, Нил Сорский (1433-1507 гг.), принадлежал к знатному боярскому роду; получил он свое прозвище после того, как построил на реке Соре монастырь. Он, как и глава его оппонентов, также оставил целый ряд сочинений. В них он, однако, развивал противоположную идею, а именно о том, что церковь не должна заниматься накоплением имущества; по его мнению, имущество препятствует несению церковью ее духовной миссии. Его взгляды были развиты Вассианом Косым и с наибольшим блеском - в сочинениях Максима Грека и Ермолая Еразма.