Хороший конец. Галина Николаевна Щербакова

Галина Николаевна Щербакова

Хороший конец

Чеховские герои в XXI веке – 19

Текст предоставлен издательством «Эксмо» http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=184207

«Яшкины дети»: Эксмо; Москва; 2008

ISBN 978‑5‑699‑29363‑6

Галина Щербакова

Хороший конец

Сергей Иванович ненавидел жильцов своего подъезда, как Каин Авеля. Но если у Каина были на это свои хоть какие‑то причины, глупые на наш взгляд, то у Сергея Ивановича ненависть была животной. Садясь в лифт с соседями, он щетинился, как лабрадор, увидевший кошку. И люди‑кошки как‑то это сразу чувствовали. И, бывало, не садились с ним, если он был в лифте один.

Мария Петровна, жена, знала об этом. Неужели наши люди смолчат и не скажут, по дружбе, конечно: ну, Маша, твой мужик такая, извини, сволочь, что как ты с ним – понятия не имею. Мария Петровна заходилась в крике, мол, всякая интеллигентность теперь не в почете, а муж ее кандидат наук, а не какой‑нибудь пальцем сделанный шофер. Результат можете себе представить, слово за слово, спасибо лифту, он делал остановку – и кому‑то выходить. Величайшее это достижение техники – распахнутая на выход дверь лифта. Покричишь потом на площадке, открытым ртом вверх или вниз, и остается радостное ощущение последнего слова за тобой.

Мария Петровна возвращалась домой белая, как стенка, и выдавала мужу по полной программе коммунистической морали. «И что ты себе думаешь, дурак?» «И слабо тебе сдерживать гордость кандидата наук?» И прочее, прочее.

После одного такого скандала Сергей Иванович резко переселился спать на тахту типа «Ладога», оставив Марию Петровну одну в полуторной кровати. К моменту нашей истории они жили так уже пять лет. Мария Петровна смущалась этим разноположением, потому что упрямый Сергей Иванович нет чтобы уложить постельное белье в кровать, оставлял его на тахте, мол, так я сплю и не иначе, и мне плевать, какие вопросы могут возникнуть у разного там приходящего в дом быдла. Ему было тесно на «Ладоге», но душа его пела от сознания совершенной им справедливости.

А в это время их дочь‑перестарок, старая дева в прямом смысле этого слова, разногольничала в отдельной, пусть и маленькой комнате. У нее было твердое убеждение правильности раздела ложа родителей, потому как совесть надо иметь спать пенсионерам вместе, это ж какой‑то разврат типа однополой любви или там еще чего. Старик и старуха – это хуже, чем «Дом‑2», где все сношаются друг с другом на глазах у камер. Дочери Валюше просто плохо делалось от всех этих безобразий. И хорошо, что родители опомнились. За это она будет пить с ними вечерний чай с любимым «Деревенским Наполеоном». Не каждый день, конечно, но при наличии торта – обязательно. А то ей мать приносила в «детскую» ломтики, а когда ей хотелось добавки, то коробка была уже пуста и мать заталкивала ее в мусорное ведро. Родители были такие сластены, что аж противно.

А потом случилось это.

Сергею Ивановичу снился сон. Он идет по улице, и тут откуда ни возьмись туча, и как брызни на него. Он аж заворочался во сне, такими наглыми были капли этого воистину слепого дождя, как говорилось в детстве. Он крутился под ним, как уж на сковородке, пока не сообразил, что каплет на него не во сне, а на самом что ни на есть яву. Он включил ночник и увидел над собой невероятной величины мокрое пятно (со сна все казалось страшнее) и мелкую сочащуюся прямо на него капель. Ох, как он вскочил! Ох, как он заорал!