Подходы к изучению отношения, личность-культура

С. Неретина и А. Огурцов в интересной книге «Время культуры» показывают, что в работах Н. Бердяева, М. Бубера, М. Бахтина, B. Библера личность рассматривалась или как самостоятельная сущность, отделенная от культуры (культура есть всего лишь условие бытия личности), или в рамках диалогического отношения, где культура образует второй план бытия личности, или, наконец, как дополняющий аспект бытия: личность и культура — это одно целое, культура реализует себя в диалоге и бытии личности, личность реализует себя в жизни культуры. Для Бердяева личность человека противостоит его родовой сущности, Христос — вот тот образ, который более всего характеризует личность. Личность «всегда конкретна, неповторима, сосредоточивает в себе всю полноту бытия», в ней совершается мистическое рождение в человеке Бога [108. C. 103]. Подобно Христу, личность — это дух, свобода, творчество, самостоятельный, независимый мир. Культуру же Бердяев понимает амбивалентно: с одной стороны, это «культура духа», «живой процесс», вечное бытие («в более глубоком смысле — культура вечна. Античная культура пала и как бы умерла. Но она продолжает жить в качествах, а не количествах, она уходит в глубину»), с другой — культура «не есть осуществление новой жизни, нового бытия», поскольку овеществление духа в произведениях культуры ведет к его «отяжелению», «охлаждению», «падению» [28. С. 253, 256; 108. С. 106]. Хотя личность у Бердяева как-то связана с культурой, вероятно, посредством духа и творчества, личность и культура характеризуются сами по себе, кроме того, сегодня нас вряд ли может устроить подобный нестрогий анализ культуры.

В работах Бубера личность в качестве Я уже получает свое культурное определение: она существует не только в контексте непосредственных взаимоотношений Я и Ты, но и опосредствующих Оно, под которым понимается язык и другие реалии культуры. «Если отношение "Я—Ты", — поясняют Неретина и Огурцов взгляды Бубера, — непосредственно, то отношение "Я—Оно" опосредовано и отчуждено. Отношение Я и Ты снимается в отношении Я и Оно. Уже язык затрудняет непосредственность в отношениях Я и Ты. Между Я и Ты возникает некая опосредствующая сфера — сфера объективных смыслов культуры, область произведений культуры, языка, литературы, науки. Между Я и Ты, опосредованным миром Оно, уже нет никакой понятности, прозрачности, непосредственной связности. Мой образ, воплощаясь в произведениях языка и культуры, становится частью мира Оно, чтобы вновь и вновь становиться Ты, "одаряя счастьем и вдохновением"» [108. С. 235].

Но все же Я в работах Бубера — это не совсем личность, а культура, представленная весьма бедно. Кроме того, здесь так же, как и у Бердяева, речь идет о личности как таковой, неизменной во времени и в разных культурах.

И Бахтин рассматривает личность не саму по себе, в культуре. Для него ведущей точкой зрения является эстетическая, а культура трактуется как диалогическая эстетическая реальность (мир как литература, искусство). Новизна в трактовке личности в том, что последняя рассматривается как реализующая, проживающая себя в форме (через форму) произведения культуры; при этом именно произведение становится местом схода и одновременно границей диалогирующих личностей. При чтении или слушании поэтического произведения, пишет Бахтин, «я не оставляю его вне себя, как высказывание другого, которое... нужно просто услышать и значение которого нужно просто понять; но я в известной степени делаю его своим собственным высказыванием о другом, усвояю себе ритм, интонацию, артикулированное напряжение, внутреннюю жестикуляцию... как адекватное выражение моего собственного ценностного отношения к содержанию... Я становлюсь активным в форме и формой занимаю ценностную позицию вне содержания — как познавательно-поэтической направленности» [24. С. 59].

«Как и для Бердяева и Флоренского, — замечают Неретина и Огурцов, — культура для Бахтина онтологична, совершается в глубинах сознания субъекта культуры, являясь основанием для его постоянного внутреннего самоизменения и выражая себя в произведениях-объектах... самой идеей вхождения творцом в невидимое, преодолевая материальный внетворческий характер формы, идеей преодоления себя другим, с помощью, через другого, Бахтин обнаруживает способ "записи", а точнее "переписи себя"... через субъект-субъектные отношения автора и читателя (слушателя, зрителя), осуществляющиеся сквозь произведение, размытая форма которого и является границей культурных областей, однако, не так, как на географических картах, то есть свободно располагаясь внутри очерченных границ. Напротив, культура вся подтягивается к границам, сосредоточивается на них, поскольку "внутренней территории у культурной области нет; она вся располагается на границах, границы проходят повсюду, через каждый момент ее... Каждый культурный акт существенно живет на границах"» [24. С. 25; 108. С. 248- 253].

Проблематизируя эти замечательные идеи Бахтина, которые я, безусловно, разделяю, можно, тем не менее, обратить внимание на два момента. Эстетический план культуры — не единственный, и диалог — не единственный процесс, определяющий культуру. Достоинство подхода Бахтина в совместной трактовке личности и культуры, но в этом же и определенный недостаток. Соотносительный анализ предполагает не только истолкование изучаемых целостностей относительно друг друга, но и каждой по себе отдельно. В этом плане необходимо ответить на вопрос, что собой представляют личность и культура как самостоятельные целостности и параллельно, как они определяют друг друга.

Если для Бахтина предельная реальность задается идеей диалогизирующих сознаний, то для Библера — идеей диалогизирующих разумений (разумов), схватываемых в познании с помощью диалогики. «Диалогика, — пишет Библер, — логика диалога двух и более логик. Предполагается, что всеобщее множественно, и каждая из логик актуализирует одну из возможностей бесконечного бытия... Диалогика есть "общение логики и логики", не совпадающих одна с другой, выходящих на "грань с другой логикой, с другой всеобщей культурой"» [108. С. 255; 33. С. 14—15]. Всеобщий разум не только множественен, он подобно гегелевскому духу развертывается, проходя ступени развития, при этом он действует как бы не сам, а посредством человека, «ибо без сосредоточения в уме и руках индивида всеобщий разум бездейственен, безволен, не способен к следующему шагу своего восхождения» [108. С. 262].

Каждый шаг восхождения разума обусловлен особой экзистенциальной ситуацией, состоящей в том, что индивид исчерпывает все свои возможности мыслить и действовать привычными способами; в результате, поясняют Неретина и Огурцов, «он побуждается к выходу за собственные пределы, в "ничто", во внелогическое. Используя неопределенную способность суждения, индивид в этом самом "ничто" обнаруживает новые возможности бытия, нового мира ("мира впервые", в терминологии Библера) и соответственно нового субъекта, который и является носителем другого разума, другой логики» [108. С. 258].

Необходимым условием происходящего в этой точке «ничто» начинания нового разума является, по Библеру, с одной стороны, создание нормативных Образов личности как произведений культуры, с другой — самодетерминация индивида, т.е. «выход ее в горизонт личности», с третьей стороны, выслушивание (действие совести) личностью начинающегося в этой точке нового разума, а, по сути, получается выслушивание современности. «Смысл таких перипетий в том, — полагает Библер, — что именно они "формируют коренные Образы личности — образы культуры различных исторических эпох — Прометей и Эдип; Христос; Гамлет, Дон Кихот, Фауст... Эти образы личности вступают между собой в напряженное внеисторическое нравственно-поэтическое общение — общение в нашей душе". Средоточием, сердцевиной так понятой нравственности является совесть (совесть), смысл которой во "внутреннем напряженном общении моего эмпирического, индивидуального, вслушивающегося я и Я всеобщего, уже понимающего всю мою жизнь, и всю жизнь, предшествующую моему индивидуальному бытию, завязанную моим бытием в будущее". Именно совесть является основанием диалога, той "болевой точкой", которая сводит воедино разные голоса и "порождает нравственный катарсис современного духовного (нравственно-поэтического) бытия. Только в таком сведении воедино, сосредоточенности, единственности возможно свободное нравственное решение, совершается мгновенный свободный и ответственный поступок... Только в горящем очаге современных нравственных проблем оживают (в нашем сознании) и преображаются (в свободной воле) трагедии и исторические формы культуры, вступают в живое общение исторические Образы личности".

Но взаимососуществование двух (многих) диалогизирующих субъектов разума, логики, двух (многих) диалогизирующих образов культур, двух (многих) оспаривающих друг друга возможностей поступка в одном человеке предполагает, что этот самый индивид должен созреть в личность и, истощив себя, начать заново себя производить. Такой индивид существует не как личность, а в горизонте личности...» [34. С. 7-8, 10, 29; 108. С. 258-259].

Таким образом, личность в трактовке Библера — это не просто индивид и даже не только индивид, самодетерминирующий свою судьбу, но индивид, через которого начинается новый разум, строится как особое произведение новый образ культуры; именно в этом процессе индивиду приходится входить в горизонт личности и самодетерминировать свою судьбу. Из какой позиции Библер выходит на такое понятие личности? Во-первых, он идет от проблем современности, где действительно разные логики, разумения и образы культуры сошлись лоб в лоб и претендуют на единственность представления бытия. Во-вторых, Библер, следуя за Гегелем, исходит из интеллектуального представления реальности как разворачивающегося разума. В-третьих, это разворачивание Библер понимает как становление разных культур и личностей, как все расширяющийся синхронный диалог суверенных разумений и образов культуры.

В этой картине много верного, но и метафизического. Она верна, если считать, что культура и разум — это, по сути, одно и то же. В «точках личности», если последнюю понимать, как Библер (т.е. как зачинающую новый разум), с таким отождествлением можно согласиться, но в общем случае — нет. Правда, Библер разводит культуру и цивилизацию, связывая с последней не личность, а как раз «обычного человека своего времени» и моменты функционирования социальной жизни (цивилизация — это «жесткая умеренность», «снятие» культуры, а не зачинание нового разума) [35. С. 298]. Но хотелось бы понять особенности становления цивилизации, культуры и личности. Кроме того, лично мне более импонирует стиль мышления, свободный от гегельянских реминисценций.

Date: 2015-09-03; view: 332; Нарушение авторских прав