Эпоха Хэйан

Эпоха Хэйан (794—1185) стала золотым веком японской средневековой культуры с ее утонченностью и склонностью к самоанализу, способностью заимствовать формы с материка, но вкладывать в них самобытное содержание. Это проявило себя в развитии японской письменности, становлении национальных литературных жанров: повести, романа, лирического пятистишья. Поэтическое восприятие мира сказалось на всех видах творчества, видоизменило стиль японского зодчества и пластики.

Хэйанская культурная традиция складывалась из обрядов, граничивших с шаманством и магией, мистического даосизма, конфуцианства и таинственного буддизма. Ярким проявлением этих тенденций стало оформление практики культирова-ния сверхъестественных способностей благодаря аскетической жизни в горах. Особенное распространение это явление получило после утверждения в Японии заимствованных из Китая двух школ таинственного буддизма — Тэндай и Сингон.

Таймицу (япон. тайное учение) принес в Японию Сайтё (767—822), долгие годы проведший в Китае в духовном центре школы Тэндай. Он учил, что все живые существа обладают сущностью Будды. Это сближало учение с пантеизмом древних японских верований. Достижение состояния просветления возможно для человека лишь в процессе нескольких перерождений. Оплотом Тэндай стали монастыри горы Хиэй близ Киото.

Основатель школы Сингон Кукай (774—835) говорил, что сущностью Будды обладает и неживая природа, сама же Вселенная есть тело верховного Будды Махавайрочаны. Достигнуть тождества с Буддой возможно для человека в нынешней жизни через отправление мистических ритуалов. Центром Сингон стала гора Коя близ Киото.

Отношение Сайге и Кукая к природе как. божеству оказалось схожим с представлениями синто об одухотворенности всего сущего. Именно на этой почве стали складываться различные формы синто-буддийского синкретизма, питавшиеся представлением о том, что национальные божества являются воплощениями (аватарами) разнообразных будд и бодхисатгв. Так смешались разные элементы: распространенный на японских островах с незапамятных времен культ гор, привнесенная из Китая практика горного отшельничества даосов, догмы и обряды тайного буддизма. Людей, удалявшихся в горы, стали называть «спящие в горах». Будучи врачевателями, травниками, заклинателями, рассказчиками, проводниками в горах, они оказались близки простому народу, что и сделало их популяризаторами учения Будды в низовых слоях общества. С расширейием социальной базы буддизм стал проповедовать веру в милосердие Будды, возможность спасения каждого человека без отрешения его от мира и исполнения сложных ритуалов, идею грядущего конца света и нового прихода Будды будущего века — Майтрейи. Буддийские идеи о конечных судьбах мира и человека оказались особенно популярными в среде аристократии, столкнувшейся в эпоху Хэйань с кризисом власти в стране. И буддизм, находя все большую опору в самых различных слоях общества, превращается в духовный оплот аристократического сословия. Это и определило новую ведущую черту японской культуры — ослабление государственного и укрепление элитарного ее начала.

Выдающейся фигурой эпохи Хэйань был буддийский монах, писатель, каллиграф, просветитель Кукай, известный также под именем Кобо-дайси. Ему приписывают создание первой японской слоговой азбуки хираганы на основе китайского курсивного иероглифического письма. Позже звуки той же азбуки стали записываться знаками другой системы. Так родилась катакана1.

Появляется особый раздел графического искусства красивого письма — каллиграфия. Ее выдающимися представителями наряду с Кукаем были Косэй (971—1027), Дофу (925—996) и Сари (933—988). Образцом им обычно служили китайские иероглифы. Однако их кисть всегда рождала самобытную красоту.

В начале IX в. усилиями Кукая была открыта и первая школа для детей простых горожан и чиновников низкого ранга. Для высшей аристократии был создан столичный университет, имевший четыре факультета: ведущий историко-филологический, юридический, исторический и математический. Обучение велось по китайскому образцу и включало овладение шестью конфуцианскими искусствами: ритуалом, музыкой, литературой, математикой, стрельбой из лука и управлением колесницей. Собственные школы имели некоторые знатные аристократические семьи, однако эталоном для них оставалось университетское образование.

Образ жизни столичной знати состоял из любовных утех, занятий искусством и наукой, созерцания красот природы. Язык поэзии для хэйанской аристократии был так же необходим, как для русского дворянства французский. Под влиянием Китая при императорском дворе стали частыми турниры в области искусств: сочинение поэтических экспромтов, составление букетов, рисование картин, угадывание запахов благовоний. Распространяются такие обычаи, как выезд в горы для любования цветами, совместное созерцание полной луны осенней ночью, слушание пения сверчков на прогулке.

Ощущение присутствия великого Целого всегда ставило японского художника в зависимое положение от окружающего. Он не творец, а проводник мироздания. Поэтической традиции страны важнее как, а не кем она представлена.

Под дождем я промок,

Но сорвал цветущую ветку,

Памятуя о том,

Что весна окончится скоро,

Что цветенье недолговечно.

Эти строки принадлежат известному поэту этой эпохи Аривара-но Арихира (825—880), одному из авторов знаменитой антологии японской лирики «Кокин-сю» («Собрание старых и новых песен»), написанной национальной азбукой в 905 г. по указу императора Дайго. С ее выходом оформился ведущий поэтический жанр века («японской песни»), известный также под названием танка («короткая песня», содержавшая 31 слог). Канонический текст «Кокинсю» включал 1100 стихотворений в 20 свитках. Они были написаны 127 известными и 454 неизвестными авторами. Особого внимания заслуживает Ки-но Цураюки (?—945), главный редактор издания, начальник дворцовой Книжной палаты. Ему принадлежит пятая часть стихов антологии и первое литературное предисловие к ней. Он также автор прозаических записок «Путешествие в Тоса».

Наиболее архаичным и демократичным жанром хэйанской прозы были волшебные повести (денки-моногатари). К этой сказочной традиции относятся «Повесть о старике Такэтори» (DC в.), рассказывающая о вышедшей из бамбука божественной героине, «Повесть о прекрасной Отикубоо (DC в.), японской Золушке, излюбленная придворными дамами «Повесть о дупле» (X в.), большое место в которой занимает описание жизни при дворе. Из поэтических диалогов придворной куртуазной лирики возникают рассказы, разрастающиеся вокруг стихов как описание ситуаций их возникновения. Начало этой линии положили «Повести из Ямато» и «Повесть об Исэ» (конец IX — начало Х вв.), которую называют «повестью в стихах». Она рассказывает о любовных похождениях поэта и ловеласа эпохи Аривара-но Арихира.

С Х в. частыми становятся произведения, в которых показывается жизнь незнатных феодалов, крестьян, зависимых людей. В XII в. был составлен сборник, включавший около 1000 легенд, преданий и народных рассказов Индии, Китая и Японии «Повести о ныне уже минувшем».

В XI в. увидел свет жанр повествовального романа. Первым выдающимся образцом жанра стал роман придворной писательницы Мурасаки Счкибу (978— 1014) «Повесть о принце Гэндзи» (1010). В отличие от сказочных повестей Мурасаки направляет внимание не на внешние превратности судеб героев, а на их внутренние переживания, связанные прежде всего с любовью.

Но все-таки главным содержанием литературного процесса эпохи Хэйань стал расцвет придворной аристократической литературы, изображавшей узкий мир и вкусы императорского двора. Блистательную придворную прозу этой поры создали женщины, ибо мужчине пристало писать исключительно на китайском языке, а если и сочинять, то только стихи. Широко популярным становится жанр лирического дневника (никки), который имел тенденцию превратиться в лирическую повесть о своей жизни. Творчество поэтесс раскрывает в нем душевный мир «хэйанской затворницы».

В конце Х в. появляется один из первых знаменитых женских дневников «Дневник летучей паутинки». Его автор— прославленная красавица, известная под именем Митицуно-но хаха (мать Митицуно, 935—995). Лейтмотив записей — грустные раздумья над непрочностью жизни и трагичной личной судьбой поэтессы. Ее младшая современница, придворная дама Сэй Сёнагон (966—? после 1000) прославила свое имя, создав выдающееся произведение эпохи — знаменитые «Записки у изголовья» — дневниковые миниатюры (свыше 300), полные непосредственного чувства, живых описаний частной жизни, тонких наблюдений и метких характеристик. Глубоко японским делал это сочинение интерес к народным преданьям и поверьям. Лирическая проза поднята здесь на высоты поэзии.

В эпоху Хэйан под влиянием конфуцианства придворная музыкальная жизнь была организована по примеру Танского Китая: было учреждено музыкальное управление и песенное управление, формировались кланы профессиональных музыкантов. При дворе начали складываться образцы собственно японской музыки — вагаку, сопровождавшей танцы по сюжетам легенд. В японской культуре музыка и танцевальная драма были тесно переплетены.

Наиболее ранними и самыми экзотическими из всех традиционных театральных жанров были ритуальная танцевальная драма, проникшая в страну из Индии, и культовое музыкально-хореографическое представление, воспринятое из Китая. Для драмы характерны огромные, почти в полметра высотой деревянные полихромные маски. Они гротескно утрировали черты лица воспроизводимых персонажей индийских мифов и рассчитывались на восприятие издалека. Музыкальные представления характеризуются значительным элементом пантомимы. Танцы исполнялись парами. Непременным атрибутом жанра были небольшие по размеру лаковые полихромные маски, отличавшиеся большой условностью и обобщенностью форм. Давались представления под открытым небом и чаще всего выступали как составная часть придворных синтоистских церемоний.

Поэтическое восприятие мира эпохи Хэйан видоизменило стиль средневекового японского зодчества. В ансамбле дворцов и усадеб стало преобладать прямоугольное в плане однозальное главное здание, обращенное южным фасадом к площади, которую обрамляют с востока и запада симметричные галереи с флигелями. Главную площадь ансамбля с юга завершал пейзажный сад с озерами, островами, мостами и скалами. С этого времени сад при доме стал характерным признаком японской архитектуры.

В XI—XII вв. этот стиль обогатил новыми чертами сооружения буддийских храмов. Распространение почтительного отношения к природе как божеству привело к установлению более близких связей архитектуры с ландшафтом, к изменению облика храма. Их стали возводить в живописном окружении, обычно в горах, без четкого геометрического плана. С развитием учения о западном рае по всей стране началось сооружение нарядных небольших, воспроизводивших образ райского дворца храмов с озерно-островным садом перед фасадом. Одним из самых изысканных был храм Феникса в ансамбле монастыря Бёдоин.

Расцвет религиозного синкретизма под влиянием мистических ритуалов вызвал бурное развитие пластики. Популярными становятся образы многоруких и многоликих богов, символизировавших природные стихии. Излюбленными материалами скульпторов стали дерево и сухой лак. Статуи составляли из отдельных брусков, приращенных к основному объему. Лак в сыром виде наносили на ткань, натянутую на глиняную модель. После высыхания лака основа вынималась, а оставшаяся твердая лаковая оболочка раскрашивалась в яркие цвета. В храмовых мистериях использовались маски и иконы. Характерный тип буддийской иконы — мандола — круг, представлявший собой геометрическую схему Вселенной с иерархическим расположением в ней буддийских святых. По такой системе строились храмовые комплексы, алтари, планировались города.

В эпоху Хэйан рождается национальный живописный стиль Ямато-э, противопоставлявшийся китайской живописи. Живопись вошла в быт знати. Художники расписывали ширмы, веера, украшали почтовую бумагу, иллюстрировали художественные произведения. Особенной известностью пользовались иллюстрации к «Гэндзи-моногатари» в виде горизонтальных свитков — эмаки-моно. Эту живопись отличали четкие силуэты, яркие цветовые пятна, вкрапления золотых и серебряных блесток. Тип вертикального бумажного или шелкового живописного свитка предназначался для украшения дома, стены или ниши по случаю праздника, смены сезона. Живописцев этой поры волновало не столько развитие сюжета, сколько выявление душевного настроения своих персонажей, передача состояния печали, навеянная буддийской идеей о бренности мира. Характерно в этой связи использование композиции с высокой точки зрения, так называемой «снятой крыши».

Date: 2015-09-03; view: 621; Нарушение авторских прав