Детские годы. Прошлое моего рода. Я родился в 1961 году в городе Кисловодске Ставропольского края, в семье из «бывших», что, конечно, выяснилось гораздо позже

Я родился в 1961 году в городе Кисловодске Ставропольского края, в семье из «бывших», что, конечно, выяснилось гораздо позже. Мои родители жили вместе с нами — тремя детьми — в полуподвальной комнате, которую отец переделал под жильё из подвала, ничего другого просто не было. До своей свадьбы он жил со своими родителями в маленькой полуподвальной комнатке на самой окраине Кисловодска (подвал, ставший нашим домом, находился при этой комнатке).

Мир моего детства — горы, ущелья и балки, которые начинались прямо за двором дома, в котором мы жили. И наиболее сильные и яркие детские впечатления — это горы, красота и величие которых просто завораживали моё детское воображение. Но прежде чем продолжить мои детские воспоминания, хотелось бы отдать должное своим предкам. В последнее время стало очень популярным находить свои аристократические корни. Хотя, совсем ещё недавно это ничего хорошего тем, кто эти корни имел на самом деле, не давало, а приносило только одни проблемы. Большинство «бывших» были под корень уничтожены советской властью, а оставшиеся в живых, по тем или иным причинам, были обречены этой властью на забвение. И мои предки испытали это в полной мере. Но об этом — позже, а сейчас хотелось бы сказать несколько слов о своих предках, которые в течение многих веков с честью служили своему отечеству — России…

Интересно происхождение фамилии Левашов. Фамилия Левашов произошла из прозвища Леваш. В боярской думе, при Рюриковичах, по левую руку от царя сидели бояре, в то время, как по правую — думные дьяки. Один из моих предков из старого княжеского рода, был думским боярином, за что и получил прозвище Леваш, по старинным традициям только один представитель из рода имел право входить в царскую думу, и боярином обычно, становился самый достойный из рода. В те времена было принято давать всем прозвища, которые отражали деятельность человека или его личные качества. Родовые кланы были многочисленны, и подобные прозвища позволяли не путать людей из одного и того же рода. Со временем это прозвище закрепилось за его потомками и стало отличительным для всего рода, и преобразовалось в фамилию Левашов.

Род Левашовых был самым богатым княжеским родом на Руси до захвата власти прозападно настроенными Романовыми. Даже при первых Романовых это сохранилось, что не могло понравиться новым царям. Мои предки впали в немилость, так как не выступили на стороне новой династии и не были «новой» знатью. Чтобы закрепить свою власть, царь Фёдор Алексеевич Романов в 1682 году приказал уничтожить Разрядные и Родословные Книги, и взамен им была написана новая родословная книга — Бархатная Книга. Но в Европе эти книги сохранились до сих пор. Удаление от царского двора и от государственных дел княжеского рода Левашовых продолжалось более ста лет. Только в тяжёлое для отечества время одна из ветвей рода была приближена к императорскому двору. Василий Васильевич Левашов (1783-1848 гг.) — боевой генерал-лейтенант был подольским, черниговским, полтавским и харьковским губернатором. Входил с 1838 года в Госсовет и был председателем Госсовета и Комитета министров Российской Империи в 1847-1848 годах. Он был кавалером всех российских орденов. В 1833 году императором Николаем 1 был возведён в графское достоинство (княжеский титул передавался только главной линии рода).

К моменту начала революции, род не был самым богатым в России, но, тем не менее, был очень богатым. Семья владела золотыми приисками, конными заводами и т.д. Так что, моим предкам было, что терять когда свершилась Великая «Русская» революция. В один день лишиться всего, кроме своей жизни и оказаться в вагоне, в котором обычно перевозят скот, с другими жертвами роковых событий, и ехать в неизвестность. Это испытание далеко не из лёгких для любого, даже для очень сильных людей. И что интересно, многие из них не держали зла на людей, хотя имели на то полное право.

Обидно, что произошедшее с ним и со многими другими людьми из «бывших», так и останется навсегда тайной за семью печатями. Уже практически не осталось тех, кто мог бы поведать потомкам о тех временах. Миллионы загубленных душ и исковерканных судеб, единственной виной которых было то, что они родились в неугодных кому-то классах. И большинство из этих людей по праву могли называться цветом нации, что выкристаллизовывался из народа не одну тысячу лет…

Революция застала моего деда, Владимира Георгиевича Левашова, в расцвете молодости (1890 г.р.) и… лишив его всего и вся, «перенесла» его в Сибирь, как и практически всех представителей аристократии, дворянства и других «паразитических» классов, которых по тем или иным причинам не расстреляли на месте. Но в отличие от большинства оказавшихся в Сибири репрессированных первой волны, моему деду с его женой и родившейся в сибирской ссылке в 1930 году дочерью удалось в середине тридцатых перебраться сначала в Казахстан, а потом на Северный Кавказ, в город Кисловодск, где и родился у них в 1938 году мой отец, Левашов Виктор Владимирович, на самой окраине этого замечательного города в маленькой однокомнатной полуподвальной квартирке со всеми «удобствами» на улице.

Ни он, ни моя бабушка с отцовской стороны — Бабанина Марфа Иосифовна, которая умерла в 1988 году в возрасте 86 лет, даже умирая не сказали практически ничего о своём прошлом, кем они были, что с ними случилось. Даже в 1988 году бабушка боялась, что подобная информация может повредить её детям и внукам. Остаётся только предполагать, через что им прошлось пройти и испытать в своей жизни. Вполне возможно, только из-за того, что они умели молчать, стало возможным рождение моего отца и, как следствие, меня, моего старшего брата и младшей сестры. Единственное, что сказал мой дед моей матери, так это то, что они были дворянами и из богатой семьи, зная, что эта информация не попадёт в чужие уши. И только находясь уже в США, с помощью друзей мне удалось кое-что узнать о своих предках.

* * *

Моя мать, Левашова Валентина Петровна (в девичестве Андрюшечко) родилась в 1938 году в небольшом хуторе Весёлый Ростовской области, который затерялся в Сальских степях. Её отец, сибиряк, был кадровым военным из «бывших». В 1941 году он был востребован Родиной, точнее, его опыт и знание нескольких языков, и выполнял специальные задания, о содержании которых не смог ничего выяснить даже муж сестры моей матери, полковник ракетных войск, служивший в своё время в Министерстве Обороны СССР.

Моя бабушка по материнской линии — Анна Сергеевна Андрюшечко (в девичестве Ищенко) получала за него персональную пенсию в 200 рублей (2000 старыми рублями). Для сравнения, вдова бабушкиного брата получала пенсию в три рубля (30 рублей старыми деньгами). Второй её брат попал на фронт в 17 лет, подделав своё свидетельство о рождении. С войны не вернулось трое мужчин из моей семьи. И это — только ближайших родственников.

Ещё в детстве, у моей матери проявились необычные способности, такие, как левитация, возможность видеть будущее и безошибочно определять проблемы человеческого организма, что очень пригодилось ей позже, когда она работала в детской поликлинике. Судьба привела её в Кисловодск, где она поступила в 1956 году в медицинское училище, которое она успешно окончила и получила профессию фельдшера. В этом курортном городе она и встретила моего отца и … следствием этой встречи стала свадьба и рождение брата, меня и сестры.

Мы все ютились в маленькой подвальной комнатке, которую переделал для жилья мой отец из подвала при комнатушке, в которой жили его родители. Но подвал оставался подвалом, стены были круглый год сырыми так же, как и одежда, постельное бельё и т.д. Окна на две трети «уходили» под землю, и единственное, что мы могли видеть, «любуясь» пейзажем, так это ноги прохожих, проходящих мимо по тротуару. С тех самых пор я не терплю сырости. Это — из неприятных воспоминаний детства. Но, тем не менее, большинство детских воспоминаний — тёплые и радостные. Особенно ярки воспоминания о природе.

Двор дома, в подвале которого мы жили, обрывался в ущелье горной речки, которую мы называли балкой. Это ущелье стало нашей детской площадкой. По тропинкам мы спускались до самого дна ущелья и уходили вверх по течению речки в горы потрясающей красоты. Пятнадцать-двадцать минут хода, и мы оказывались среди почти дикой природы. «Дикость» слегка портили огороды, на которых окрестные жители выращивали себе картофель. Но стоило удалиться на какой-то километр в горы, и следы цивилизации практически полностью исчезали.

Горное ущелье, которое мы называли балкой, на самом деле было впечатляющих размеров. По дну ущелья текла небольшая речка, которая во время летних ливней или продолжительных дождей становилась мощным и бурным потоком, сносившим всё на своём пути. С высоты птичьего полёта, на уровне которого находились края ущелья, мы не раз наблюдали, как бурный горный поток нёс сорванные со своего места постройки, коров и овец, которые жалобно мычали и блеяли, чуя свою неизбежную смерть. Стоя на «нашем» краю обрыва, я на своей «шкуре» чувствовал страх и ужас, который испытывали эти несчастные животные. Иногда в этих потоках гибли и люди.

Ущелье постепенно расширялось, и вдоль берегов реки на дне ущелья стояли дома, в которых жили люди, и часто я, стоя на своём краю ущелья, ощущал себя властелином Мира. В любом случае, возникало непонятное возвышенное чувство какой-то окрылённости, когда видишь далеко внизу дома, улицы, маленькие фигурки спешащих по своим делам людей и машин. Чтобы с такой высоты разглядеть людей, приходилось напрягать зрение, а о том, чтобы узнать кого-нибудь с такой высоты, не могло быть и речи.

«Чужой» край обрыва был в семистах-восьмистах метрах от «нашего» края, и там тоже стояли дома, в которых жили люди. Но жизнь на «чужом» краю ущелья казалось мне, как жизнь в другом мире, с которым наша жизнь никогда не пересекалась, хотя и протекала она, казалось бы, и недалеко от нас. Насколько я помню, я наверное только раза два побывал на «чужом» краю ущелья. Для такого «подвига» нам, мальчишкам, требовалось несколько часов. Для этого нам сначала нужно было спуститься на дно ущелья с «нашего» края, прыгая по камням, переправиться на другой берег горной речки и пыхтя, как паровозы, выбраться на «чужой» край ущелья. И хотя мы были привычны носиться по нашему ущелью, выбравшись на «чужой» край ущелья, мы с ужасом думали о том, что нам придётся идти обратно. Так или иначе, мы никогда не были на «чужом» краю ущелья, используя нормальные дороги, так как для этого пришлось бы пересаживаться на несколько автобусов, и без подробной карты это сделать было почти невозможно, а такой карты у нас и не было. Так что, «чужой» край ущелья был для нас, в самом прямом смысле слова, «далёкой» страной, за жизнью которой мы, тем не менее, могли наблюдать со «своего» края. Кто жил в горах или хотя бы бывал, хорошо меня поймёт.

Вообще-то это ущелье было нашей детской площадкой. Все наши игры проходили именно там или на склонах гор, которые окружали террасу, на которой находилась наша улица. Наш дом находился на окраине Кисловодска, за пару десятков домов от автобусного круга по улице им. Гагарина. На противоположной стороне улицы находился пионерский лагерь, забор которого доходил почти до нашего двора. За автобусным кругом начинались горы, склоны которых были засажены ёлками и другими деревьями. На западных склонах, на которые большую часть дня попадали солнечные лучи, мы часто собирали отличную землянику, из которой бабушка варила варенье, правда из того, что оставалось от земляники, пока мы её доносили от кустика земляники до своей кошёлки. «Волшебным» образом спелая и сочная земляника, ягоды которой, по нашим понятиям, были довольно-таки большими, исчезали «неизвестно» куда! Мы с большой досадой на лицах приносили домой полупустые кошёлки, не думая о следах «преступления», написанных на наших лицах.

В наши обязанности, пока мы были совсем маленькими, входил дозор за водой. Дело в том, что воду в колонки на улице подавали время от времени и тот, кто обнаруживал наличие воды в кранах, имел хороший шанс успеть набрать воду в вёдра. Очень часто обнаружив наличие воды в кране, мы неслись через дорогу за пустыми вёдрами и, успев раньше всех, наполняли водой свои вёдра и, наполнив их водой, пыхтя от усилий, оттаскивали вёдра от крана, освобождая место для следующего ведра. А потом кто-нибудь из нас нёсся через дорогу за мамой или бабушкой, которые и относили полные вёдра с водой домой.

Очень часто напор был очень слабым, и приходилось ждать по пятнадцать-двадцать минут пока заполнится ведро. Если мы не успевали первыми к ближайшей от дома колонке, и напор был маленьким, мы с большой неохотой бежали к другой колонке, которая находилась метрах в двухстах-трёхстах от нашей, но которая находилась значительно ниже по уровню, и в ней всегда напор воды был более мощным. И хотя мы жили в комнате, которая была почти полностью под землёй и со всеми удобствами «за чумом», наше детство в памяти осталось, как светлое время жизни и это в основном благодаря величественным горам, которые нас окружали с первых дней наших жизней.

Всё детство до самой школы я провёл во дворе нашего дома, так как я не ходил в детский сад. Из-за указанных мною условий проживания, мы все в раннем детстве много болели простудными и другими детскими болезнями, большинство из которых мы получали после визитов двоюродной сестры и брата, детей старшей сестры отца тёти Нины. А они свои болезни получали в детских садах, в которые мы как раз-то и не ходили! И только благодаря их визитам, мы получили полный комплекс детских болезней детского сада. За всё детство я, может быть, провёл в детском саду не более пары недель и то, когда там работала фельдшером мама. Когда она уволилась, я не захотел идти в детский сад, хотя меня особенно никто и не принуждал. Я даже ребёнком как-то не вписывался в стадные правила поведения, которые навязывали всем без исключения детям. Мне было гораздо интересней осваивать величественные горы, чем повторять за всеми остальными одно и тоже.

У бабушки с дедушкой был на крохотном участке огорода курятник и довольно-таки большой подвал. В этом подвале стояли дубовые бочки с разными солениями. Осенью вся семья занималась заготовками на зиму. В дубовых бочках солили капусту, огурцы и помидоры. Для этой цели мы обрывали листья с вишен и кустов смородины, которые тоже росли на нашем огороде. В такие дни обычно собирались все взрослые нашей семьи и дружно шинковали специально отобранные сорта капусты, моркови, всё это активно перемешивалось, посыпалось солью, добавлялись перечисленные выше листья и специи. Когда очередной бочонок набивали до самого верха, сверху клали крышку бочки, которая сверху придавливалась тяжёлым камнем для создания нужного давления.

Очень часто между шинкованной капустой помещали или целые кочаны капусты или половинки, которые после завершения квашения были очень вкусными. Квашеная капуста, солёные огурцы получались очень крепкими, капуста хрустела на зубах и брызгала вкуснейшим соком, солёные огурцы были очень крепкими и вкусными и когда их ели, хруст стоял по всей комнате. Такой квашеной капусты и таких солёных огурцов и помидоров я больше никогда не ел.

В детских воспоминаниях остались и вкуснейшие пышки, которые часто пекла к чаю бабушка. Обычно она подготавливала дрожжевое тесто с вечера, которое поспевало к утру. Из этого теста бабушка делала лепёшки толщиной в сантиметр, которые она разрезала на прямоугольники, края которых надрезала. И потом бросала их в кипящее растительное масло, в котором тесто за несколько минут раздувалось, разрезы на краях прямоугольников теста становились похожими на пальцы и в таком виде, с пылу — с жару их подавали к чаю. А чай в детстве мы пили по старинке, горячий чай из чашек мы наливали в свои блюдца и уже из них его пили, запивая вкуснейшие пышки. Так чай пили до революции, но об этом я узнал гораздо позже.

И ещё одно блюдо мне запомнилось с детских лет, я его делаю часто и до сих пор, особенно зимой. Узкими полосками шинковался репчатый лук, который посыпался солью и заливался душистым растительным маслом. Если дать этому простому блюду постоять в холодном месте хотя бы час, горечь лука переходила в растительное масло и при этом изменялся вкус. И потом, взяв в одну руку кусок свежего белого батона, желательно пока хлеб ещё горячий, и подцепив вилкой маринованный таким образом лук, отправляли всё это в свой рот. Вкус всегда был изумительный, а польза была ещё большей, так как с этим простым блюдом мы получали очень много витаминов, особенно зимой, когда не было свежих овощей и фруктов.

Я и сейчас, если почувствую некоторую слабость в своих дёснах или зубах, делаю себе это простое блюдо и на следующий день зубы крепки и здоровы дёсна. Вообще-то нам всем очень повезло, так как и бабушка, и мама готовили изумительно! Когда решались на пельмени — это был праздник для всех. Пельмени лепили все, бабушка и мама готовили тесто и фарш, а все остальные выступали в роли подмастерьев, в задачу одних входило положить на готовый кружочек по чайной ложке фарша, в то время как другие заворачивали этот фарш в кружок теста, сильно сжимая вместе края. Каждый ещё стремился лепить пельмени своим особым способом, чтобы потом узнать «свои» пельмени. Потом готовые пельмени бросались в кипящую воду и скоро все дружно уничтожали эти самые пельмени. Которые были очень вкусными и сочными, и при этом невероятно быстро исчезали с тарелок.

Так сложилось в нашей семье, что в таких кулинарных «проектах» участвовали все: и мужчины, и женщины, и мы — дети. Конечно, в основном готовили женщины — бабушка и мама, но так или иначе, умели готовить все. И при этом никто никого не заставлял, наоборот, всегда в нашей семье считалось, что это женщина может чего-нибудь не уметь, а мужчина должен уметь делать всё! И самое интересное, на нас детей, никто не давил, не стоял над душой с нотациями. Так получалось, что мы сами без всякого давления со стороны взрослых хотели быть чем-то полезными, и если кому-нибудь из нас доверяли что-нибудь сделать, каждый из нас старался выполнить доверенное дело как можно лучше, чтобы самому не было стыдно.

И пускай у нас детей не всё получалось гладко да красиво. Взрослые нашей семьи всегда объясняли и терпеливо показывали нам, как надо делать правильно. Всё это происходило весело и дружно, без каких-либо подтруниваний и оскорблений. Особенно весело было во время подготовки к тем или иным праздникам. К праздникам обычно готовились холодцы, много разных салатов, доставались из холодильников припасённые именно для праздников деликатесы, а из погреба — свои соленья! И все приготовления к самому настоящему праздничному столу происходили на кухне, которую только условно можно было назвать кухней. Газовая плита стояла в коридоре при комнате, в углублении, в котором раньше была печь. Тем не менее, все умудрялись разместиться на этой условной кухне, и все кулинарные чудеса творились на узком столике, стоящем в том же коридоре…

Конечно, готовились вкусные блюда и в будние дни, но мы малыши, с нетерпением каждый раз ждали именно праздников, когда было много разных вкуснятин, и мы наедались ими от пуза. Особенно все любили новый год, когда каждый из нас получал ещё и подарки от Деда Мороза, и когда также дружно все наряжали новогоднюю ёлку! Вообще-то, ощущение праздника с возрастом как-то притупляется, не возникает таких ярких и острых ощущений, как в детстве. И именно поэтому в память надолго врезались именно детские ожидания праздника, какого-то волшебства и сказочного состояния, которые присущи только детскому восприятию…

В 1967 году отец, как строитель, получил аж трёхкомнатную квартиру, аж 35,6 кв.м. площадью в г. Минеральные Воды, и мы переехали туда из Кисловодска. Для нас всех эта хрущёвка после нашего сырого подвала показалась настоящим дворцом. Комнаты были сухими, солнечными и окна были аж на четвёртом этаже.

Я помню до сих пор ту радость, которую мы все испытывали, переезжая на новую квартиру. Отец договорился с кем-то, и к нашему дому подъехал грузовик, в который взрослые погрузили наши не ахти какие уж пожитки. Самым большим был светлого цвета шифоньер, который попал потом в нашу детскую. Когда всё было погружено, мама с сестрёнкой села в кабину, а мы — мой брат Вовка и я — вместе с отцом, забрались в кузов и устроились поудобнее на узлах с одеждой, подушками и одеялами.

Для нас это было первым путешествием в кузове грузовика, и мы в первый раз проехали по очень живописной дороге, ведущей от Кисловодска к Минеральным Водам. Мы с братом были очень гордые, что нам позволили проехаться в кузове, для нас это было большим событием, и мы думали, что это означает, что нас уже перестали считать маленькими. Переезжали мы в мае, погода стояла солнечная, от скорости ветер развевал наши волосы, я с любопытством крутил головой по сторонам. Нам всем не хотелось уезжать из Кисловодска, от своих гор, но у нас не было выбора.

Ещё перед переездом, отец полностью привёл новую квартиру в порядок. Всё было чисто и аккуратно, стены были приятных цветов, покрытые элегантным орнаментом. Конечно, обычно все получали квартиры с белыми стенами и потолками. Просто отец был очень высокого класса профессионалом, ему приходилось расписывать потолки и стены многих зданий, и многие орнаменты для этого он рисовал сам. Конечно, он не расписывал потолки в своей хрущёвке, но тем не менее, сделал ремонт так, что квартира выглядела радостной и солнечной. Тогда ещё не было обоев и чтобы стены сделать веселей, на них специальными валиками наносили тот или иной орнамент или рисунок. Если всё сделать со вкусом, получалось очень красиво и уютно.

Въехав в новую квартиру, мы начали осваиваться на новом месте. А так как это был новый дом в ещё строящемся новом микрорайоне, то новичками были и все остальные новосёлы. И мы приступили к обживанию нового места, где нам было всё в диковинку. Вода текла из крана, в туалет не надо было бежать на улицу, а самое главное — у нас на всех детей была аж целая комната! Из окон нашей квартиры великолепно была видна гора Змейка, которую так прозвали из-за огромного числа змей, которые когда-то очень любили там поселяться. Но после того как её стали взрывать ради добычи очень крепкого камня, многие животные, в том числе и змеи, покинули буковые и дубовые леса на её склонах.

Вообще-то район Пятигорья представляет собой уникальное природное явление. В этом месте находится разлом коры планеты, по которому магма поднялась наверх, но прорвать поверхность так и не сумела и в таком состоянии и застыла, образовав уникальное явление природы, которого нигде больше не наблюдается на нашей планете. Так возникло знаменитое Пятигорье, со своими знаменитыми нарзанами, в том числе и горячими, которые бывают только возле вулканов. Пятигорье ещё и мощный сакральный центр, в котором бушует энергия планеты в этом уникальном узле, центре силы. Именно здесь располагалась столица Русколани, город Кия-2 или Киев-2, так как современный город на Украине имеет номер три! А город Кия-1 когда-то был на территории Западной Сибири. Вот такие мои родные края, имеющие самое, что ни на есть прямое отношение к великой культуре наших предков русов!

Так вот, ещё в течение нескольких лет после нашего переезда в Мин-Воды, почти каждый день производились взрывы на горе Змейке. Перед взрывом сначала выла предупреждающая сирена, после которой гремел взрыв, от которого дрожали стёкла в домах, да и сами дома тоже дрожали. Сначала эти взрывы были в диковинку, а потом мы все к ним привыкли и не обращали внимания. Даже спокойно дремали днём под завывание сирены и колебания почвы после взрыва. При хорошей погоде из окон нашей квартиры можно было видеть снежные вершины Эльбруса. Вообще-то, мои родные места богаты как и своей уникальностью природы, так и уникальностью прошлого наших предков, но это особый разговор.

А пока мы после приезда на новое место осматривались вокруг, знакомились со своими соседями, которые попали в наш дом из разных мест. Мы все ещё долго тосковали по Кисловодску, по родным для нас горам и свежести, особенно летом. Так как на новом месте летом в квартире особенно стояла несусветная жара. Так получилось, что наша квартира была угловая и, хотя дом и был кирпичным, летом внешние стены раскалялись, и квартира превращалась в сауну, особенно по ночам. И причиной этому было то, что, вплоть до вечера Солнце светило в наши окна, сначала с одной стороны, затем с другой, да ещё и ветры летом дули из каспийских пустынь раскаляя ещё больше и без того разогретые кирпичи стен. Зато поздней осенью и зимой по тем же причинам стены были, как лёд.

Так получилось, что моя кровать стояла в самом углу комнаты, которая была в углу дома и меня с двух сторон летом окружали раскалённые стены, а зимой — они же, только холодные, как лёд. Но у нас была своя детская комната на троих — на меня, старшего брата и младшую сестру. И для нас новая квартира была, как дворец, по сравнению с тем подвалом, в котором мы жили раньше. Кроме кроватей, в комнате стоял ещё и письменный стол, на котором мы делали свои уроки, когда все пошли в школу, точнее — у каждого из нас была своя часть письменного стола, свой ящик, и мы старались не нарушать установленных нами «государственных» границ.

Пока я не пошёл в школу, я на своей территории занимался рисованием, лепкой из пластилина или глины, которую я сам «добывал» в ближайших окрестностях. Я очень любил лепить разных животных, людей, лица и многие находили мои поделки очень похожими на тех животных, которых я лепил. Они у меня получались в движении, почти, как живые. Особенно я любил лепить лошадей. Вообще лошади всегда для меня были сказочными существами, я любил этих благородных животных всей своей душой, мечтая о том, что у меня когда-нибудь будет свой конь. Я их любил не только теоретически, когда мы летом ехали в гости к бабушке Ане в деревню на хутор Кундрюченский, затерявшийся в сальских степях, там я пользовался любой возможностью, чтобы покрутиться возле лошадей.

Конечно, колхозные лошади, которых моей бабушке выделяли на колхозной конюшне, не были породистыми скакунами, но для меня всегда было великой радостью проехаться хоть чуть-чуть с бабушкой на бричке, самому подержать вожжи и поуправлять лошадью. Когда я был ещё совсем маленьким, бабушка как-то спросила меня, что бы я хотел, чтобы она мне купила, и я ей отвечал: купи мне, бабушка, пожалуйста, жеребёнка.

Жеребёнка мне никто так и не купил, так как колхозные лошади не продавались, да и куда мне потом было бы деваться со своим жеребёнком, но тогда я не думал об этом и собственный жеребёнок был моей голубой мечтой детства. А пока у меня не было своего жеребёнка, я лепил лошадей и хоть таким образом, у меня была своя «конюшня». Холодной зимой, когда за окном завывал сырой и холодный ветер, когда не было никакого желания высовывать свой нос на улицу, я садился в своём углу и начинал лепить из разноцветного пластилина лихие сказочные тройки, запряжённые в чудесные сани, которыми управлял Дед Мороз, и на которых он вёз свои подарки.

Date: 2015-09-03; view: 375; Нарушение авторских прав