Стереотип антигосударственности

Первым условием успешной революции (любого толка) является отщепление

активной части общества от государства. Каждого человека тайно грызет червь

антигосударственного чувства, ибо любая власть давит. Да и объективные

основания для недовольства всегда имеются. Но в норме разум и другие чувства

держат этого червя под контролем. Внушением, художественными образами,

песней можно антигосударственное чувство растравить.

Это удалось за полвека подготовки революции 1905-1917 гг. в России.

Тогда всей интеллигенцией овладела одна мысль - "последним пинком раздавить

гадину", Российское государство. В.Розанов пишет в дневнике в 1912 г.:

"Прочел в "Русск. Вед." просто захлебывающуюся от радости статью по поводу

натолкнувшейся на камни возле Гельсингфорса миноноски... Да что там

миноноска: разве не ликовало все общество и печать, когда нас били при

Цусиме, Шахэ, Мукдене?".

То же самое мы видели в перестройке, когда стояла задача разрушить

советское государство как основу советского строя. Поднимите сегодня

подписку "Огонька", "Столицы", "Московского комсомольца" тех лет - та же

захлебывающаяся радость по поводу любой аварии, любого инцидента. На этом

этапе был важен пример Запада, повлиявший прежде всего на "сословие

специалистов". В книге-отчете по опросам 1989-1990 гг. "Есть мнение" есть

общий вывод: "Носителями радикально-перестроечных идей, ведущих к

установлению рыночных отношений, являются по преимуществу представители

молодой технической и инженерно-экономической интеллигенции, студенчество,

молодые работники аппарата и работники науки и культуры".

Отщепенство от государства и лежащая в его основе ненависть к

авторитету и власти на Западе стали результатом того превращения народа в

скопище "свободных индивидов", которое составило сущность разрушения

традиционного общества и возникновения гражданского. Как пишет

Ортега-и-Гассет, "суверенитет любого индивида, человека как такового, вышел

из стадии отвлеченной правовой идеи или идеала и укоренился в сознании

заурядных людей". Напротив, государство было низведено с положения

исполненного благодати "отца" до уровня "ночного сторожа". Вместо

университетской культуры стала господствовать мозаичная - масс-культура.

Человек массы - потребитель стереотипов: "К массе духовно принадлежит

тот, кто в каждом вопросе довольствуется готовой мыслью, уже сидящей в его

голове", - писал Ортега-и-Гассет в книге "Восстание масс". Этот труд очень

важен для нашей темы, он посвящен человеку, сформированному массовой

культурой. Этот человек манипулируем, мыслит стереотипами и обладает таким

самомнением, что диалог с ним и обращение к разуму очень затруднены.

У Ортеги-и-Гассета речь идет не о "трудящихся массах", а о среднем

классе, типичным выразителем которого является как раз "специалист".

Ортега-и-Гассет пишет: "Специалист" служит нам как яркий, конкретный пример

"нового человека" и позволяет нам разглядеть весь радикализм его новизны...

Его нельзя назвать образованным, так как он полный невежда во всем, что не

входит в его специальность; он и не невежда, так как он все таки "человек

науки" и знает в совершенстве свой крохотный уголок вселенной. Мы должны

были бы назвать его "ученым невеждой", и это очень серьезно, это значит, что

во всех вопросах, ему неизвестных, он поведет себя не как человек,

незнакомый с делом, но с авторитетом и амбицией, присущими знатоку и

специалисту... Достаточно взглянуть, как неумно ведут себя сегодня во всех

жизненных вопросах - в политике, в искусстве, в религии - наши "люди науки",

а за ними врачи, инженеры, экономисты, учителя... Как убого и нелепо они

мыслят, судят, действуют! Непризнание авторитетов, отказ подчиняться кому бы

то ни было - типичные черты человека массы - достигают апогея именно у этих

довольно квалифицированных людей. Как раз эти люди символизируют и в

значительной степени осуществляют современное господство масс, а их

варварство - непосредственная причина деморализации Европы".

В годы перестройки, когда червь антигосударственного чувства был

раскормлен до невероятных размеров, под огнем оказались все части

государства - от хозяйственных органов, ВПК, армии и милиции до системы

школьного образования и детских домов. Л.Баткин, призывая в книге-манифесте

"Иного не дано" к "максимальному разгосударствлению советской жизни", задает

риторические вопросы: "Зачем министр крестьянину - колхознику, кооператору,

артельщику, единоличнику?.. Зачем министр заводу?.. Зачем ученым в Академии

наук - сама эта Академия, ставшая натуральным министерством?". В лозунге "Не

нужен министр заводу!" - формула колоссального по масштабам разжижения

общества, превращения России в безгосударственное, бесструктурное

образование, которое долго существовать не может.

Интеллигенцию соблазнили на отщепенство от государства лозунгами

демократии и свободы. Академия наук стала чуть не главным объектом атаки

ученых-демократов! Даже в 1992 г., когда Академия была уже почти удушена,

доктор наук Вяч.Иванов пишет в "Независимой газете": "У нас осталась тяжелая

и нерешаемая проблема - Академия наук. Вот что мне, депутату от академии,

абсолютно не удалось сделать - так это изменить ситуацию, которая здесь

сложилась. Академия по-прежнему остается одним из наиболее реакционных

заведений". Этот филолог и депутат считает себя вправе уничтожать ядро всей

русской науки, оправдываясь пустым идеологическим стереотипом

("реакционность").

Для разжигания антигосударственного чувства были призваны (скажем

прямо, наняты - в широком смысле слова) самые любимые таланты России, против

слова которых беззащитна душа простого человека. После 1991 г. в их

откровениях была сделана небольшая коррекция - упор делался уже на

"советском" государстве, но это ничего не меняет. Они, люди аполитичные и к

тому же баловни советского государства, ничего серьезного против советского

строя сказать не могли. Важен был сам факт: человек, которому мы

поклоняемся, ненавидел свое государство. И даже сегодня, когда можно было бы

уже забыть свои обиды, он ничего предосудительного в своей ненависти не

видит, он говорит о ней как о благородном движении своей души.

Вот Николай Петров, преуспевающий музыкант, делает такое признание:

"Когда-то, лет тридцать назад, в начале артистической карьеры, мне очень

нравилось ощущать себя эдаким гражданином мира, для которого качество рояля

и реакция зрителей на твою игру, в какой бы точке планеты это ни

происходило, были куда важней пресловутых березок и осточертевшей трескотни

о "советском" патриотизме. Во время чемпионатов мира по хоккею я с каким-то

мазохистским удовольствием болел за шведов и канадцев, лишь бы внутренне

остаться в стороне от всей этой квасной и лживой истерии, превращавшей все,

будь то спорт или искусство, в гигантское пропагандистское шоу". Болел за

шведов и канадцев! Не потому, что они ему нравились, а потому, что какая-то

мелочь в государственной пропаганде резала ему слух.

А вот, в июле 1999 г. в передаче "Тихий дом" (с С.Шолоховым)

откровенничает моя любимая певица, замечательный наш голос - Елена Образцова

(Лауреат Ленинской и Государственной премий, Герой Социалистического Труда).

Она ударилась в философию и стала рассуждать о роли счастья и страдания в

творчестве: "Один момент в жизни сделал меня счастливой - это ненависть".

Ведущий состроил удивленное лицо: мол, как так? И певица поведала ужасную

историю. Она договорилась с Абадо участвовать в записи "Реквиема" Моцарта.

Приехала в Милан и узнает, что эту партию дали другой певице. Почему? Абадо

ей объясняет, что какой-то чиновник забыл прислать какую-то телеграмму,

необходимую для заключения контракта. Образцова "была потрясена, возмущена,

почувствовала себя абсолютной рабыней" и хотела остаться за границей - она

"возненавидела СССР".

А как же счастье? Оно пришло попозже, вечером, когда она в концерте

пела с Абадо в сцене судилища, где посылала проклятья жрецам - "я проклинала

Советскую власть". Не забывчивого чиновника, не друга Абадо, который

поленился позвонить ей, чтобы ликвидировать недоразумение (если только дело

и вправду было в телеграмме, а не в обычных артистических интригах). Нет,

она проклинала ни много ни мало советскую власть и ненавидела страну.

Можно бы понять - натура художественная, впечатлительная, был момент

аффекта. Но говорить это через много лет как о важном и дорогом для нее

моменте жизни ("счастье"), по центральному телевидению всему народу - это

какая-то невероятная бесчувственность. Неспособность положить на одни весы

свою обиду и свое проклятье. Ведь проклятья сбываются! В 1999 г. даже певица

должна была бы уже что-то услышать о бедствии народа, потерявшего советское

жизнеустройство. Может быть, даже узнать, что большой русский поэт на закате

дней написал стихи-молитву: "Боже, спаси нас в тяжелые дни! Боже, Советскую

власть нам верни!".

Конечно, жаль, что нашли змеи-соблазнители подход и к Елене Образцовой,

а иезуитски смышленый С.Шолохов квалифицированно вывернул ее наизнанку перед

телекамерой. Думаю, придет к ней момент не счастья от ненависти, а просто

упорядоченности мысли и чувства - и уйдет она из этого хора. Но здесь для

нас важна ее инструментальная роль - активизировать и оправдывать у своих

почитателей антигосударственный (и антисоветский) стереотип.

3. Ролевые стереотипы: "государство-эксплуататор"

Антигосударственное чувство сцеплено с "ролевыми стереотипами", которые

были эффективно использованы в манипуляции сознанием. Некоторые из таких

стереотипов активизировались и достраивались уже в ходе перестройки

(например, стереотип "репрессированного народа"), другие всегда были в

дремлющем состоянии, но актуализировались постепенно, начиная с 60-х годов.

Одним из таких стереотипов был образ рабочего, который является объектом

эксплуатации.

О том, каким образом советское государство реально оттолкнуло и даже

озлобило значительную часть рабочих. Но этот "объективный фактор" не смог бы

стать решающим в перестройке, если бы не был раздут, преувеличен в мозгу

людей с помощью какой-то "бесспорной" идеи. Корни отщепенства рабочих от

советского строя - идеологические.

Главным троянским конем для ввода антисоветских идей в среду рабочих

был марксизм. Упрощенный, понятный, соблазнительный, с Марксом мало общего

имеющий. Этот "марксизм" создавался очень разношерстной публикой, которую

объединяла лишь ненависть к советской "империи" - меньшевиками, троцкистами,

югославскими "обновленцами", нашими демократами сахаровского призыва.

Ключевыми понятиями этого "учения" были эксплуатация и прибавочная

стоимость. Объектом эксплуатации были названы советские рабочие,

эксплуататором - советское государство. Если требовалась совсем уж

"марксистская", классовая трактовка, то пожалуйста, и класс был наготове -

номенклатура.

Подход к рабочим от "их интересов" и даже от марксизма сразу облегчал

захват аудитории и ее присоединение к манипулятору. Тем более что поначалу

рабочим даже не приходилось вступать в противоречие с их советскими

установками - начиная с Троцкого и кончая Горбачевым критика "искажений"

советского строя номенклатурой опиралась на цитаты Ленина.

Обращение к ролевому стереотипу рабочих в борьбе против советской

власти стало применяться сразу, как только новое государство начало

налаживать производство и нормальные условия жизни. А значит, налаживать

контроль, дисциплину, требовать от рабочих технологического подчинения

"буржуазным специалистам". В апреле 1918 г. о солидарности с левыми

коммунистами заявили в газете "Вперед" меньшевики: "Чуждая с самого начала

истинно пролетарского характера политика Советской власти в последнее время

все более открыто вступает на путь соглашения с буржуазией и принимает явно

антирабочий характер... Эта политика грозит лишить пролетариат его основных

завоеваний в экономической области и сделать его жертвой безграничной

эксплуатации со стороны буржуазии".

Начиная с 60-х годов в нашей "теневой" общественной мысли идея о том,

что государство эксплуатирует рабочих, изымая их прибавочный продукт,

укрепилась как нечто очевидное. Эту идею не осмеливается поставить под

сомнение даже нынешняя коммунистическая оппозиция. В статье "Контужены

парадигмой", с которой в "Советской России" выступил, в полемике со мной,

"Неизвестный читатель", походя сказано: "Ленинская парадигма была

перевернута. В плановом секторе вышли вперед капиталистические цели

управления и эксплуатации".

Отсюда вывод: сохранять советский строй - не в интересах рабочих. Этот

строй - хуже "цивилизованного" капитализма. Вот труды марксиста, философа и

профессора МГУ А.Бутенко. В 1996 г. он пишет об СССР: "Ни один уважающий

себя социолог или политолог никогда не назовет социализмом строй, в котором

и средства производства, и политическая власть отчуждены от трудящихся.

Никакого социализма: ни гуманного, ни демократического, ни с человеческим

лицом, ни без него, ни зрелого, ни недозрелого у нас никогда не было".

Почему? Потому что "по самой своей природе бюрократия не может предоставить

трудящимся свободу от угнетения и связанных с ним новых форм эксплуатации,

процветающих при казарменном псевдосоциализме с его огосударствлением

средств производства".

Здесь антисоветизм доведен до степени тоталитаризма: бюрократия, т.е.

государство, по самой своей природе - эксплуататор! Антисоветизм

подкрепляется стереотипом антигосударственности. Ведь никакое государство не

может выполнять своих задач, не изымая у граждан части продукта их труда.

Для манипуляции здесь используется подмена понятий - изъятие

подменяется понятием эксплуатации. Существует два способа изъятия

прибавочного продукта - через рынок и через повинность. Под повинностью

понимается любое отчуждение части продукта, которое не возмещается через

рыночный обмен (барщина, алименты, отобрание получки женой и т.д.).

В марксистском понимании эксплуатация как изъятие прибавочной стоимости

возникает, когда есть акт купли-продажи: я тебе рабочую силу, ты мне - ее

рыночную цену. И суть эксплуатации в том, что рабочая сила производит

прибавочную стоимость, которую присваивает покупатель рабочей силы -

владелец капитала ("капитал - это насос, который выкачивает из массы рабочих

прибавочную стоимость").

Советское общество относилось к тому типу обществ, где прибавочный

продукт перераспределяется через повинности. У советского государства с

рабочими были во многом внеэкономические отношения. "От каждого - по

способности!" - это принцип повинности, а не рынка. Все было "прозрачно":

государство изымало прибавочный продукт, а то и часть необходимого -

возвращая это на уравнительной основе через общественные фонды (образование,

врач, жилье, низкие цены и др.).

Была ли здесь эксплуатация? Только в вульгарном смысле слова, как

ругательство. Не более, чем в семье (потому и государство было

патерналистским, от слова патер - отец). Ведь сами же идеологи перестройки

ругали рабочих "иждивенцами" - но кто же эксплуатирует иждивенца! Его кормят

за свой счет.

Но рабочие легко приняли лже-марксистскую формулу их эксплуатации

государством потому, что все слова были знакомыми и точно укладывались в

стереотип: "рабочих эксплуатирует работодатель". Достаточно было только

путем длительного повторения перенести понятие "работодатель" с капиталиста

на советское государство и создать таким образом ложный стереотип и

произвести канализирование настроений.

Этот ложный стереотип опирался на важное чувство - "ревность

обделенного". Слова об эксплуатации грели душу - приятно, когда тебя жалеют.

А кроме того, сама советская пропаганда внушила, что мы вот-вот будем

потреблять сосисок и магнитофонов больше, чем в США. А раз не больше,

значит, нас эксплуатируют. Кто? Государство. Это - важный источник хрупкости

идеократического государства. Оно берет на себя слишком много - роль отца.

Если в семье плохо - отец виноват. Либеральное государство изначально

снимает с себя ответственность, оно лишь следит за порядком на рынке.

Источником личных невзгод здесь являются стихийные законы рынка - так это

воспринимается массовым сознанием. Государство в таком случае не только не

несет вины, но оно всегда выглядит благом, поскольку хоть чуть-чуть смягчает

жестокие законы рынка (дает субсидию безработному и т.д.).

Наверное, советское государство могло оставлять людям больше сосисок и

магнитофонов. Но оно находилось в состоянии войны, пусть холодной. Это

важное условие было вытеснено из общественного сознания, и все как будто его

забыли (скоро вспомнят, как вспомнили сербы, уже начинает припекать).

Поэтому главнейшей своей обязанностью государство считало защиту граждан.

Хоть вне, хоть внутри страны. И на это тратило значительную долю изъятого

"прибавочного продукта". В СССР было бы дикостью даже помыслить, чтобы

какой-то "серый волк" из Иордании свободно ходил по Кавказу и стрелял в

русских людей.

Поразительно, что еще и сегодня множество людей не усомнились в

стереотипах, с помощью которых рабочих лишили здравого смысла. Более того,

опять на заводах появились кружки политграмоты, и опять они читают

худосочное изложение Маркса. И в накаленной атмосфере лепят вульгарные

формулы совсем уж невпопад - кто-то, видно, подсказывает. Уже в мастере и

начальнике цеха, а то и более квалифицированном товарище видят "классового

врага"! Пишет один читатель, инженер с завода: "Мне, получающему 380 руб.,

люди, чей заработок выше даже при простоях производства, бросают в лицо:

"все инженеры живут за счет нашего прибавочного продукта, пусть нам отдадут

эти деньги!". И цитируют при этом... Маркса! Мне толкуют о классовой

борьбе... со мной!".

Сила стереотипа "эксплуатируемый рабочий" такова, что организованная

оппозиция не решается приступить к его разрушению и, вследствие этого, не

может предложить никакой положительной программы, ибо любая "антирыночная"

программа наталкивается на этот стереотип: "Мы это уже проходили".

Чтобы вырваться из этого порочного круга, следовало бы резко сменить

весь понятийный аппарат и выйти за рамки всего набора связанных стереотипов.

Прежде всего, отказаться от понятия эксплуатации как легко поддающегося

фальсификации. Эта его уязвимость связана с тем, что это - понятие "высокого

уровня", сильно идеологизированное и связанное с абсолютными, осязаемыми

величинами сложной последовательностью взаимозависимостей. Конечно, выход из

круга сложных стереотипов и использование абсолютных, "земных" понятий

переводит рассуждения на более примитивный уровень и снижает познавательную

силу умозаключений. На эту жертву надо идти для создания первого ряда защиты

от манипуляции.

Вне стереотипа "эксплуатации" можно было бы построить такую цепочку

утверждений:

- Советское государство было одновременно работодателем; при "рынке"

роли работодателя и государства разделяются.

- Советское государство отнимало у рабочего часть заработанного "за

двоих" - за государство и за работодателя; при рынке государство отнимает за

себя (налоги, пошлины, акцизы и т.д.), хозяин - за себя (прибыль).

- Для рабочего не важно, кто и сколько у него отнимает; важно - сколько

он получает от обоих в сумме - как деньгами, так и натурой (в виде

безопасности, жилья, врача и прочих благ). Разумно желать и поддерживать

только такие изменения, при которых получаемая рабочим сумма благ деньгами и

натурой увеличивается, а не уменьшается.

- Что получилось, когда рабочие позволили ликвидировать советский

строй, чтобы отдавать государству меньше, чем раньше? Блага, получаемые

натурой, резко сократились - это всем видно.

Например, жилья теперь рабочий не получает, точнее, предоставление

бесплатного жилья сократилось в 8 раз. Рынок жилья для него недоступен. В

1993 г. стандартная квартира из 2 комнат в среднем стоила на рынке в России

15,2 средних годовых зарплат. В 1994 г. 26,1 годовых зарплат. Быстро

сокращаются и жилищно-коммунальные услуги натурой - в 1989 г. на 1 рубль

взимаемой с жильцов платы было 6 рублей государственных дотаций. В планах

правительства - полная ликвидация дотаций ("жилищная реформа").

Какие блага рабочий может купить на те деньги, которые он получал от

советского работодателя и получает сегодня как зарплату от нового,

несоветского работодателя?

Сравним самый типичный советский год (1975) и нынешний, 1999 год. За 8

лет (начиная с 1992) любая реформа выходит на устойчивый уровень, так что

особых изменений при нынешнем строе ожидать не приходится. Самый грубый, но

вполне верный вывод дает сравнение по "корзине" из двух главных благ - пищи

и энергии. Хлеб и бензин. Можно чуть расширить: черный хлеб, молоко, бензин

(АИ-93) и транспорт (метро). Все остальное - детали, уточнения. Сравним в

таблице среднюю месячную зарплату рабочих и служащих и количество блага,

которое можно купить на эту зарплату: