Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава 2. – Ну, передавала тебе привет, ну, сказала, что маму с ее подружками‑старушками вывозит на дачу
– Ну, передавала тебе привет, ну, сказала, что маму с ее подружками‑старушками вывозит на дачу… Уткнувшись носом в спину мужа, Ирина рассказывала, о чем поведала подруга в сегодняшнем телефонном разговоре. Сева слышал, но не слушал, занятый мыслями о вечернем телесюжете в «Новостях», посвященном некоему историческому событию, непосредственным участником которого он был. О разговоре с подругой муж спросил из чувства долга, и Ирина знала, что ответ ему малоинтересен, посему не вдавалась в подробности. А подробности были на любой вкус – и умилительные, и тревожные, и вовсе вгоняющие в дрожь. К первым относились сборы на дачу трех приятельниц весьма преклонного возраста: Таниной мамы и ее подружек – бывшей примы‑балерины театра Станиславского и Немировича‑Данченко Августы Илларионовны Потемкиной и поварихи по образованию и призванию Анны Дмитриевны Осмеркиной. Последняя была твердо уверена, что какой‑то там театрик, где дрыгают ногами, не чета ее столовой на Старой площади. «На балет могут попасть все кому не лень, тогда как в наше заведение без пропуска и муха не пролетит», – не раз и не без гордости повторяла она, и ведь была права. Трех летних месяцев за городом старушки ждали всю зиму как манну небесную и вкладывали массу энергии и сил, упаковывая нужные вещи, строя планы на будущее, предвкушая удовольствие от общения. Обе были бездетны и одиноки. Балерина пожертвовала ребенком ради карьеры и мужа – художественного руководителя труппы. Который, впрочем, со временем увлекся молоденькой балеринкой из кордебалета и ушел от постаревшей и уже не танцующей жены, едва стало известно, что он станет папой. У ныне вдовой поварихи было аж трое мужей, но ребенка Бог почему‑то ей не дал. И летом всю свою заботу и внимание они обрушивали на бедную Татьяну. Та с ужасом представляла, как снова придется таскать на всех продукты и постоянно думать, как бы чего не случилось с хрупким здоровьем ее подопечных. А тут еще выяснилось, что провалилось крыльцо – значит, старушки, чего доброго, могут сломать ногу. На робкий вопрос «Не можешь ли починить?» сын Павлик, накачанный парень двадцати четырех лет, ответил, что где‑то в Гватемале ожидается извержение вулкана и мир без его снимков ну никак не обойдется. Вылетает на днях, просто забыл предупредить. Татьяна тут же поняла, что сгнившие доски не идут ни в какое сравнение с потоками лавы, облаками вулканического пепла и ожиданиями многих и многих любознательных жителей планеты. Даже устыдилась своей неуместной просьбы…
Накануне, размышляя, к кому бы обратиться за помощью, она сидела на ступеньках злополучного крыльца, кутаясь в старую кофту, когда в поле ее зрения попал мужик, прохаживающийся по соседнему участку. «Ага! – обрадовалась Татьяна. – Не иначе как у Семеновны объявился родственник. Он‑то мне и нужен. Такой точно знает, за какой конец держат молоток!» Татьяна поднялась, отряхнула джинсы и вальяжной походкой прогуливающейся барышни направилась к покосившемуся темно‑серому забору, разделяющему участки. – Добрый день, – начала она, лучезарно улыбаясь. – А вы погостить приехали или как? – Или как. – Он остановился на том месте, на котором застал его вопрос, и Татьяна смогла разглядеть мужика получше. Увиденное ее расстроило, как, впрочем, и реакция на безобидное приветствие. Приблизительно Татьяниного возраста, незнакомец был мускулист, широк в плечах и смугл, но не от природы, а оттого, что много времени успел провести на свежем воздухе. Не брился он дня три, не стригся – с пару месяцев. Одет был в тренировочные штаны, тенниску, только на значительном расстоянии казавшуюся белой, и кроссовки. Массивная золотая цепь на шее и перстень‑печатка на пальце дополняли туалет, на взгляд Татьяны несколько диссонируя с общим стилем одежды. Мужик же, видимо, считал иначе и, проведя ладонью по груди, как бы проверяя, на месте ли «голда», поинтересовался: – Чё надо? Так сразу переходить к делу молодая женщина не решилась, а от продолжения беседы отбил тон мужика – грубый и неприязненный. – Я… я… просто я поздороваться хотела… – Татьяна смущенно умолкла и, опустив глаза долу, еле слышно закончила: – Простите. – Да не за что, – милостиво ответствовал незнакомец и, повернувшись, вразвалочку направился к дому, такому же доходяге, как и Татьянин. Их участок был угловой, и забор часто валили машины, не смогшие или не пожелавшие вписаться в поворот. Территория заросла бузиной и елками. Хвоя в некоторых местах так густо усыпала землю, что не давала расти траве. Те несколько грядок, что удалось отвоевать у фактически дикой природы, давали весьма скудный урожай лука, редиски, салата и огурцов, но на лето хватало всем обитателям дома. Созревающие клубничины можно было пересчитать по пальцам, и каждой долго любовались, прежде чем сорвать. От теплицы остался лишь темно‑серый остов, с трепещущими на ветру обрывками пленки, который облюбовали местные кошки под отхожее место. У Семеновны, напротив, садово‑огородное дело было поставлено на широкую ногу, поскольку она с детства была приучена к сельхозработам и жила на даче постоянно. Вроде бы ее комнаткой в коммуналке уже давно завладела родня бывшего мужа, а больше никого из близких у нее не наблюдалось. «Где же она сейчас, когда уже начали копать грядки?», «Кем ей приходится небритый мужик?» – эти вопросы не могли не тревожить Татьяну. «А если он останется тут на все лето, то не помешает ли моим бабушкам? Вдруг к нему компании начнут приезжать с шашлыками, выпивкой и девицами?» Хотя здесь уместнее было бы сказать «бабами»… Татьяна отошла от забора, опустилась на садовую скамейку, которой было сто лет в обед, и задумалась над сложившейся ситуацией, в которой оказалось меньше известных, чем неизвестных. Взять, к примеру, хотя бы мужика. Тот неожиданно оказался легок на помине. – Эй, как вас там, поди сюда! – раздался оклик с той стороны забора, и Татьяна, вздрогнув, подняла голову. К ней еще никогда не обращались в такой форме, причем одновременно и на «ты», и на «вы». Однако она поднялась и, приблизившись к незнакомцу, вежливо сказала: – Да, я вас слушаю. Мужик почесал шею, нахмурил лоб, затем произнес: – У вас это… забор не на месте. Надо перенести. – Куда перенести? – оторопело вымолвила Татьяна. – На вашу территорию. Оттяпали мои полметра по всей длине. Я мерил, – безапелляционно сообщил малоприятный собеседник. Участки членам дачного кооператива «Энергетик» выдавались бог знает когда, громадные по современным меркам, и каких‑то полметра показались Татьяне сущей ерундой. Но перенос ограды никак не входил в ее планы, прежде всего потому, что был ей не под силу. Да и с какой это стати расставаться со своим кровным по одному только слову какого‑то небритого типа! – Ничего не знаю, – сдержанно заявила она. – С Натальей Семеновной у нас никогда никаких проблем с забором не возникало. – Так возникнут со мной, – заверил ее мужик и впервые посмотрел Татьяне в лицо. Она невольно поежилась и отступила на шаг. Взгляд был жесткий, холодный. Неуютный какой‑то взгляд, подчеркнуто неинтеллигентный. К такому Татьяна не привыкла ни в своей институтской, ни в домашней среде. – Да, участок теперь мой, и ваша Наталья Семеновна здесь уже ни при чем, – добавил он, ухмыляясь, и неожиданно представился: – Я Гоша, будем знакомы. У Татьяны похолодело в груди, когда она услышала про соседку. Мысли одна ужаснее другой пронеслись в голове. Известно, как сейчас обходятся с одинокими стариками типы вроде ее нового знакомого… Знакомого? Ну да, он же назвался. – Простите, как вы сказали вас зовут? – переспросила она, настолько потрясенная известием про Семеновну, что не расслышала имени мужика. – Гоша. Что, плохо слышишь? – Он осклабился. – А вас как звать? – Татьяна… Татьяна Валентиновна, – поборов дрожь в голосе, сказала она. – Георгий, а по батюшке? Не тут‑то было. – Просто Гоша. Давай без церемоний, как‑никак теперь соседи. Лады? Татьяна обреченно кивнула. Здесь ей больше нечего было делать. Все, что нужно, она узнала, ей бы только прийти в себя от свалившегося на нее известия. Три старушки, давно живущие под ее опекой и не очень‑то соприкасающиеся с печальными реалиями современной жизни, окажутся бок о бок с этим Гошей! – было от чего прийти в отчаяние. – Простите, у меня дела, – промямлила Татьяна, вся во власти тревожных дум. – Я, пожалуй, пойду… – Иди‑иди, – разрешил Гоша и проводил удаляющуюся женщину оценивающим взглядом. Она не была любительницей посещать всякие там салоны и студии красоты, но природа и гены сделали свое дело. Татьяна выглядела очень даже привлекательно со своей статной, чуть полноватой фигурой, пушистыми, коротко стриженными волосами и ясным открытым взглядом светло‑серых глаз. Постоянная забота о близких и желание достойно выглядеть в их глазах, особенно в глазах друзей и подружек сына, не давали ей расслабиться и заставляли держаться в форме. К тому же опрятно одетая и причесанная, она чувствовала себя много лучше, чем неприбранная или патлатая… Татьяна брела к дому вздыхая: все одно к одному, пришла беда – отворяй ворота, беда никогда не приходит одна и так далее в том же духе. Вечером, уже из Москвы, когда Полина Денисовна видела десятый сон, она поведала обо всем Ирине. Поначалу легче не стало, но подруга тут же задумалась, явно прикидывая, чем можно помочь. – Ну, крыльцо – это пустяки. Если найдутся подходящие доски, мы и сами его починим. А вот этот Гоша действительно внушает опасение. Но ничего, глядишь, сообща справимся, – бодро сказала она. Трубку Татьяна повесила более‑менее успокоенная. Подруга знала, что для Ирины состояние паники является побудительным мотивом к действию, а она ее весьма напрягла своими проблемами. «Мне лучше работается с приставленным к виску пистолетом», – не раз говаривала подруга, подразумевая поджимающие сроки и полное отсутствие идей в голове. Но в контексте сложившейся у Татьяны ситуации слово «пистолет» приобретало оттенок пугающей реальности. Впрочем, было неизвестно, имеется ли он у Гоши, но и без него тот способен был произвести весьма устрашающее впечатление. Особенно на них, бедных беззащитных овечек. Своего мужа Ирина наверняка тревожить не стала бы, опасаясь за его здоровье. А Татьянин исчез с российского горизонта, когда Павлику только‑только пошел второй год. Ранний, заключенный еще на третьем курсе химико‑технологического института брак принес свои плоды: сына и скоропалительный развод. Красивая и смелая, как поется в песне, увела талантливого мужа‑химика из семьи, поманив интересной и денежной работой в Германии. Теперь старший Павел видел младшего, только когда приезжал в отпуск на родину или приглашал сына погостить. Так что на него надежды не было никакой, а своего родненького мальчика тревожить по пустякам не хотелось. «Извержение вулкана в Гватемале – это вам не фунт изюма», – решила Татьяна.
На следующее утро, выписывая бороду свирепого Карабаса‑Барабаса – он ей особенно удался, возможно, после вчерашнего разговора о новом соседе подруги, – Ирина продолжала размышлять о бедственном положении последней. Если она закончит оставшиеся четыре иллюстрации дня за три и отнесет их в издательство, где их благосклонно примут, то на субботу или воскресенье можно будет отпроситься у мужа. Именно отпроситься. Сева всегда заявлял, что она вольна поступать как ей заблагорассудится и не обращать на него никакого внимания. Но стоило ей заикнуться о выставке или о дне рождения кого‑то из знакомых, тут же впадал в меланхолию или хватался за сердце. Составить же жене компанию он всегда отказывался: столько перевидав на своем веку, что иному и не снилось, он, казалось, решил теперь похоронить себя в четырех, образно говоря, стенах их большой квартиры. Перечитывал статьи, смотрел фотографии, видеоролики. Писал «в стол» мемуары, хотя, если удавалось его разговорить, рассказывал так, что заслушаешься… – Милая, но разве я тебе когда‑нибудь хоть в чем‑нибудь отказывал? Ты взрослый человек, тебе решать, – говорил он и вздыхал так, словно жить ему осталось всего ничего. Уж жена‑то точно видит его в последний раз. Как уже упоминалось, кроме работы Севу мало что интересовало. Это было и хорошо и плохо. Хорошо – когда он работал, и плохо – когда был вынужден выйти на пенсию. Теперь жена должна была ежечасно находиться при нем, так ему было спокойнее и комфортнее. К тому же он не мог ее не ревновать. Высокая, стройная, длинноногая, она выглядела уверенно, даже когда душа уходит в пятки, Ирина могла и умела произвести впечатление. Даже ее года были здесь не помехой, ведь любви все возрасты, как известно, покорны… А уж чувственному влечению и того больше. И все это было прекрасно известно Всеволоду Ивановичу Олейникову, некогда большому дамскому угоднику, коим он и остался до сих пор в душе. Ирину он увидел на одной из встреч творческой интеллигенции в Колонном зале и сразу же положил на нее глаз, хотя раньше строго следовал правилу не знакомиться ни на каких официальных мероприятиях. Но нет правил без исключения, сердцу не прикажешь… Словом, народная мудрость всегда поможет оправдать любой поступок. Знакомство, в котором Севе пришлось проявить поначалу настойчивость, привело к браку и рождению дочери Ниночки, названной так в честь ее бабушки Нины Петровны. Муж‑журналист и энергичная самодостаточная дочь – старший менеджер в преуспевающей фирме – составляли вместе с Ириной, тоже вроде бы небесталанной, почти образцовую ячейку общества. Почти – потому что поговорить по душам в этой ячейке Ирине было‑то и не с кем. Разве только с мамой или с голубым волнистым попугаем Ромулом, который очень любил наблюдать за созданием иллюстраций. А то и участвовать в нем, плюхнувшись с размаху на лист с еще невысохшим акварельным рисунком. Тут же возникало вполне оправданное желание свернуть ему шею. Но Ромочка, потоптавшись на рисунке и придав ему хвостом завершающие штрихи шедевра, произносил проникновенно «пу‑у» и начинал задушевно курлыкать о своем, наболевшем. О белоснежной Манечке, которая сгоняет его с кормушки, не дает качаться на качелях, но, когда приспичит, требует ласки и внимания. И ведь получает все в избытке, как и прочие красивые, стервозные, много мнящие о себе особы женского пола… Сейчас Ромул вместе со своей возлюбленной супругой – «белой мараказиной» и «мерзкой сколопёндрой», как в сердцах называла ее Ира, – дышал свежим воздухом в деревне в компании с Ниной Петровной. Так что на их совет рассчитывать было нечего. А муж все равно назвал бы их с подругой страхи очередным женским бредом, не стоящим выеденного яйца, даже если бы она и решилась ему обо всем рассказать. Поэтому на ум пришло только одно: посоветоваться с Людмилой. Она в их компании слыла самой трезвомыслящей и рассудительной. Удалившись в кухню, чтобы не быть уличенной в сознательном желании смотаться на выходные из дома, Ирина набрала знакомый номер. У подруги как раз выдалась «свободная минуточка», и спустя всего четверть часа она уже знала о свалившихся на Таньку несчастьях. Причем сгнившее крыльцо привело ее в не меньший ужас, чем заросший, нечесаный сосед, возможно прикончивший бедную Семеновну. Людмилин муж Володя был мастер на все руки, и она не знала, что значит исправить электропроводку, забить гвоздь или починить водопроводный кран. Он даже собственноручно сделал наличник для заднего окна их дома в деревне, похожий на те, что украшали фасад! Однако сейчас Людмиле очень не хотелось просить мужа о чем‑либо. Тем более он опять, как выяснилось, заявил, что в выходные ему придется поработать. Поразмышляв, подруги решили вместе поехать на дачу к Татьяне, на месте разобраться, что к чему, и тогда уже соображать, как действовать дальше. Сообщить об этом ей взялась Ирина.
– Ой, девочки, даже не знаю, как вас благодарить! – воскликнула она, узнав о неожиданных помощницах. – А то я уже ночами не сплю, вся извелась! Если бы не мама с ее приятельницами, ноги бы моей там больше не было! Вдруг этот Гоша – бандит? – Может, не так страшен черт, как его малюют, – предположила Ирина, знавшая, что подругу любой пьяный приводит в трепет, а матерящиеся школьники младших классов вызывают слезы ужаса и недоумения. – Как бы мне этого хотелось! – воскликнула Татьяна, наверняка прижав руку к груди, и тут же сменила тему: – Вы только ничего из еды с собой не берите, я все приготовлю! У нее были природные кулинарные способности, развитые под руководством Анны Дмитриевны, поэтому известию можно было только порадоваться. Но вот о напитках следовало позаботиться самим. Нельзя было доверять столь ответственное дело робкой, застенчивой Татьяне. Да она могла и не подумать о них. – Держись! – посоветовала ей Ирина и сказала, что о том, когда и где встречаются, договорятся ближе к выходным. – Милая, – раздалось из комнаты, едва она положила трубку, – ты мне минеральной водички не принесешь? А то что‑то в груди жжет, и вообще мне сегодня не по себе… – Наверное, это из‑за перемены погоды! – крикнула из кухни Ирина, подходя к холодильнику, и подивилась мужнину чутью. «Теперь придется быть тише воды ниже травы, – подумала она, – чтобы заработать себе „отгул“». Конечно, можно было бы пригласить мужа с собой на дачу, не посвящая в подоплеку этой вылазки на природу, но он все равно отказался бы. В кресле перед телевизором гораздо удобнее, чем в непротопленном после зимы доме или в окружении злых голодных комаров на участке. Вот если бы все было как тогда, на ежегодной выставке скота в Техасе, где его угощали огромным бифштексом, зажаренным прямо при нем. Яркое солнце, нарядно одетые женщины, мужчины в дорогих костюмах и «стетсонах», призовые быки и коровы, на стоянке – роскошные автомобили. Их по радио представили как советских журналистов, и собравшиеся наградили оглушительными аплодисментами и приветственным свистом. Тогда еще Россия, точнее, Советский Союз, не воспринималась как родина мелких рэкетиров, ставших впоследствии владельцами крупных банков, и безголосых полуголых певичек, зарабатывающих побольше иных оперных примадонн. – Уже несу, зайчик, – пропела Ирина, появляясь со стаканом в дверях комнаты. – Может, еще чего‑нибудь? – Спасибо. Больше ничего пока не надо, – сдержанно поблагодарил ее муж и добавил: – Если что, я позову. Благоверная состроила кислую мину за его спиной и нежным голоском ответила: – Конечно, милый…
Date: 2015-09-02; view: 254; Нарушение авторских прав |