Держава в державе

Даже не специалист догадается, что название села Орда отсылает к татарам. Но местные краеведы стеснительно говорят: возможно, село наше получило своё имя от страны Артании. Орда расположена в Сылвенско-Иренском поречье. Артания славян Х века лежала на Волге где-то в районе нынешнего Ростова Великого. Ни к Сылве, ни к Ирени её и за уши не подтащить.

Более известна ситуация с другой мифической страной — Биармией. В Биармию на разбой ходили варяги — норманны, мурманы. Отождествить Биармию с Пермской землёй догадался шведский вояка Страленберг. После поражения под Полтавой он попал в русский плен, очутился на Урале и выдал идею, которая мгновенно превратилась в уральский миф. Хотя если Биармия и могла найтись, то, скорее всего, в низовьях Северной Двины, где стоит Архангельск.

Впрочем, всем народам свойственно придумывать себе великих предков и легендарные страны, что существовали на их землях в незапамятной древности. Однако на Урале это свойство мышления внезапно обрело особенную живучесть. История Урала — словно река, струи которой то и дело завиваются в воронки. И рождаются «страны» — вроде страны Вису или страны Югра. Будто бы в перенасыщенном растворе народов стихийно начинается процесс кристаллизации государств. Будто бы какие-то отдельные течения вдруг заворачиваются в кольцо, замыкаются на себя, изолируются от общего потока.

Удивительное свойство порождать внутри себя новые «страны» присуще Уралу и ментально, и исторически. То есть, эта свойство «вмонтировано» в «уральскую матрицу». Едва отыскивается какое-то отличие — этническое, культурное, социальное, — как носители этого отличия тотчас выгораживаются из окружающего мира. Так «выгородились» арии, что построили Страну Городов. Так «выгородились» булгары, которые не «подселялись» в местные городища, а возвели собственную «державу в державе»: города-фактории Ибыр, Сибыр, Афкуль и Чулман. Но всё-таки арии и булгары были пришельцами.

А на Урале отгораживались не только от чужаков, но и от своих одноплеменников. Даже от тех, кто был «гарантом независимости». И этническая принадлежность «отщепенцев» не играла никакой роли. То есть, это свойство порождал Урал, а не ментальность этноса. Первыми это испытали русские.

В 1451 году на Колве было провозглашено княжество Пермь Великая — последнее удельное древнерусское княжество. Первым русским городом Урала стала его столица — Чердынь. Княжил здесь князь Михаил — сын князя Перми Вычегодской Ермолая. А Ермолай обрёл свой северный престол под московским мечом. Но Пермь Великая не считала себя колонией Москвы — или Новгорода, или Устюга, или Вятки. Под крыло московского орла Пермь Великую в 1472 году вернул воинский поход князя Фёдора Пёстрого, да и то лишь тогда, когда Москва на реке Шелони разгромила Новгород. От греха подальше, в 1505 году Москва вообще упразднила княжество Пермь Великая.

Татары вели себя точно так же. От Золотой Орды «отложилось» Сибирское ханство. Хан Ахмет из династии тайбугинов в 1495 году убил хана Ибака и тем самым откололся от Восточного улуса Золотой Орды со столицей в Бухаре. Хан Он-Сон перенёс столицу Сибирского ханства на Иртыш в Искер. Только в 1563 году Бухара вернула Сибирь, когда хан Кучум убил сибирского хана Едигера — железной палкой переломил ему позвоночник и бросил живьём на съедение зверью. Кучумово ханство простояло 19 лет — до похода Ермака.

Но свято место пусто не бывает, и на руинах рухнувших держав поднялась новая — вотчина Строгановых. Она появилась на Каме в 1558 году, когда Иван Грозный дал сыновьям своего любимца Аники Строганова Жалованную грамоту на земли в Приуралье.

У Строгановых было не просто землевладение, а именно «внутренняя империя». Со своими законами, со своим войском, с правом крещения инородцев и с правом ведения внешней политики на востоке. Выделяя Строгановых из общего «контекста», в 1610 году русская власть дала им небывалое звание — «именитые люди». Свод русских законов — Соборное Уложение 1649 года — перечислил наказания: за измену, за убийство, за воровство… и за то, что Строгановых назовут без отчества.

Такой же самодостаточной, изолированной структурой стала и «империя» Демидовых. Правда, её никто не утверждал де-юре, официально. Но де-факто, на деле, на демидовских заводах царил свой закон и порядок — не похожий на общероссийский, отдельный. Убеждённость в том, что демидовские владения — это «держава в державе», до сих пор подпитывает легенду о мастерах, что в подвалах Невьянской башни чеканили деньги Демидовых. Акинфий Демидов испугался императорских ревизоров и открыл шлюзы тайного канала: затопил подвалы вместе с мастерами. Может, этого преступления и не было, но легенда — уральское «чудо преображения» на «месте встречи» рода Демидовых и понятия «самостоятельное государство, у которого всегда есть своя валюта».

И, конечно, лучшим примером уральской «державы в державе» является держава горнозаводская. В её организации и в её судьбе проявились все «матричные» свойства Урала, в том числе и склонность порождать «внутренние империи».

Советская эпоха стала временем возрождения «уральской матрицы». От начала эпохи и до её финала, а то и позже, по Уралу шагал специфический «парад суверенитетов».

Самостоятельным государством всегда стремилась стать Башкирия. Бесконечные бунты XVII–XVIII веков — лучшее свидетельство неискоренимой жажды «официальной самобытности». Впервые она была удовлетворена (конечно, не полностью) лишь в 1917 году, когда на курултае в Оренбурге шуро (совет) объявил о создании республики Башкурдистан. В 1919 году Башкирское правительство заключило с Советской властью соглашение об учреждении Башкирской автономной республики (БАССР). Её территория была расширена в 1922 году. А в 1992 году БАССР превратилась в республику Башкортостан.

В 1991 году, в разгар эпохи сепаратизма, в селе Малояз был открыт огромный пятиярусный музей Салавата Юлаева. Он облицован белым камнем и увенчан куполом. Этот башкирский Тадж-Махал — памятник не пугачёвскому атаману вроде Чики-Зарубина или Хлопуши, а борцу за национальную независимость.

Немногим уступали башкирам и другие крупные этносы Урала. В 1921 году был создан первый в РСФСР автономный округ — Коми-Пермяцкий. В 1936 году появилась Коми АССР, ставшая ныне республикой Коми. В 1930 году на карте СССР появился Ханты-Мансийский национальный округ (с 1930 по 1940 года он назывался Остяко-Вогульским). В 1977 году он стал автономным, а в 1993 году вернул себе своё главное имя — Югра. Но ревнивое самоопределение не означает сепаратизма или полной изоляции. (Так, например, Коми-Пермяцкий АО легко слился с Пермской областью в единый Пермский край.) Скорее, это какое-то ментальное напоминание всем вокруг: у нас есть нечто своё, и если вы об этом забываете — вот вам в нос наша ксива.

С этносами всё более-менее ясно. Этническая принадлежность и есть тот принцип, вокруг которого «окукливается» жизнь. Но в России, тем более — на Урале, даже в национальных объединениях подавляющее большинство жителей — русские. Поэтому «принцип» не есть «причина». Принцип может быть и вовсе не этническим. Может быть и экономическим. И политическим.

По политическому принципу в океане ГУЛАГа на Урале в 1972 году вдруг самоизолировались три зоны: «Пермь-35», «Пермь-36» и «Пермь-37». Один из островов «архипелага» вдруг превратился в «крепость». Причина — в контингенте. В этих зонах держали «политических»: диссидентов, антисоветчиков, националистов, церковников. Конечно, этот жуткий «треугольник» мог появиться и в Сибири, и на Колыме. Но появился он на Урале. Пока политические зэки сидели в лагерях Мордовии, их лагеря существовали в советской пенитенциарной системе равноправно с прочими. Едва они переехали на Урал, как сразу «схлопнулись», будто космическая чёрная дыра, «зоной в зоне».

На советском индустриальном Урале, и без того закрытом для иностранцев, такой же «зоной в зоне» выросла «держава» из пяти «атомных городов» (ЗАТО): в 1948 году Челябинск-40 (ныне Озёрск), в 1949 году Свердловск-45 (ныне Лесной), в 1950 году Свердловск-44 (ныне Новоуральск), в 1952 году Златоуст-36 (ныне Трёхгорный), в 1955 году Челябинск-70 (ныне Снежинск). В 1964 году «страну городов-ЗАТО» пополнил город Белоярский, где пустили в ход Белоярскую АЭС.

В каждом конкретном случае для обособления были свои поводы. Роль «уральской матрицы» заключается в том, что эти поводы находились всегда, и всегда они выглядели очень убедительными. Само наличие «матрицы» весь Урал подталкивает к обособлению от России. В 1993 году свердловский облсовет во главе с Эдуардом Росселем провозгласил Уральскую республику. «Матрица» и в целом, и в частностях работает по-прежнему. Там, где её власть заканчивается, она упрямо проводит границы, обособляя себя и свою территорию среди прочего пространства иных смыслов.

Чужеземные историки и географы древности всегда подчёркивали странную самобытность жителей Урала. Греки писали о каких-то «козлоногах» и «псоглавцах», арабы — о «яджуджах и маджуджах». Даже библейских «Гога и Магог» примеряли на Урал. Всё это, конечно, здорово: самопознание, самоидентичность… Поэзия. Но по мышлению Урал прагматичен, как мясорубка, — иначе он дал бы миру не меньше культурных феноменов, чем, к примеру, Италия.

Евреи искали «землю обетованную», а македонцы — край мира; бушевало Великое Переселение Народов; Чингисхан рвался к «Последнему морю»; рыцари шли отбивать Гроб Господень, а конкистадоры мечтали об Эльдорадо. Русские не уступали миру в пассионарности: землепроходцы, раскольники, даже большевики с их бредом о мировой революции… А Урал стоял, как вкопанный. Пожалуй, только один раз уральцев занесло куда-то к чёрту на рога — угров в Венгрию; но и угров сорвали с места прошедшие мимо них гунны.

Уральцам незачем было мотаться по свету. Они обрели свой ресурс очень рано. И ландшафт позволял уральским социумам поделить ресурс и разграничить территории по естественным рубежам: по рекам и по горным хребтам. А, разграничившись, мгновенно «окуклиться» какой-нибудь «страной». Или археологической культурой. Конечно, случались междусобойные «разборки», вроде войны угров и финнов в начале II тысячелетия нашей эры. Тогда была уничтожена неволинская археологическая культура, а предки вогулов-манси выбили предков коми-пермяков с Чусовой и Сылвы. Но такой передел не был пассионарным «выплеском». Археологические памятники хранят следы пожаров, а последние могилы уходящих выкопаны прямо на брошенных городищах. Это следы трагедии, а не романтического порыва за горизонт.

Какой ресурс обрели уральцы? В поиске ответа не придётся шарить по всем углам. Этот ресурс — металлургия. Для нас она уже привычное дело, а в древности металлургия наверняка была уральским «чудом преображения». Не случайно первыми металлургами стали шаманы. «Чудо преображения» и есть тот эксклюзивный ресурс, то ноу-хау, на основе которого какое-то сообщество — племя или народ — могло вдруг «окуклиться» собственной отдельной «страной».

Пример — иткульская археологическая культура. Иткульцы были народом-металлургом. Это их копи изрыли знаменитую Медную гору, указав русским месторождение медной руды и малахита. Иткульцы «сели» на медные поля и никуда с них не сдвигались. Они стали «буфером» между северными добытчиками пушнины и южными скотоводами. Но не смешались ни с теми, ни с другими, потому что «замкнулись» на территории, в недрах которой и лежал их ресурс.

Не подпускать чужаков к ресурсу — свойство архаического мышления. Идол тоже был ресурсом, ведь у него можно выпросить и дождь, и удачу. Поэтому идолы стояли на тайных святилищах, дорогу к которым знали только избранные. Только свои. Чужакам грозили смертью. Христианам в христианской стране прятать храм немыслимо. В язычестве также немыслимо выставлять святилище на всеобщий доступ — страждущие выпотрошат бога своими просьбами. А чужаки и вовсе могут его спереть, как русские хотели спереть Золотую Бабу.

Народы-пришельцы, очутившиеся на Урале, быстро усваивали эту нехитрую мысль. И арии тоже замкнулись в Стране Городов, ведь у них было своё ноу-хау, свой эксклюзивный ресурс: колесницы и печи-колодцы. Примерно в то же время, что и арии, севернее Страны Городов появились племена турбинской археологической культуры. Турбинцы шли ариям навстречу: с Байкала и Алтая. Их «эксклюзивом» были кони и бронза. Турбинцы замкнулись не хуже ариев: не смешавшись с местными, они пожили-пожили и ушли дальше — до Балтики.

Ресурс уральцев таился в недрах земли, а ландшафт помогал его сберечь. Потому уральцы и сидели на своих горах, как приколоченные. Разнообразие этносов помогло быстрее уяснить выгоды «сепаратизма», и тяга к нему вошла в «уральскую матрицу». А уж потом началась эволюция понимания «ресурса» и понимания «сепаратизма».

Урал — земля неплодородная. На Урале пашни не прокормят большой народ. Потому актуальность ресурса была выше, чем где-либо. Если утратишь свой ресурс — медь это, пушнина или соль, не важно, — то грозит уже не прозябание, а вообще голодная смерть. А защитить свой ресурс можно только воинской силой. И оформление собственных государств на Урале шло быстрее, чем в Сибири. Когда «на Камень» пришли русские, здесь уже были местные княжества. Правда, куда более архаичные и малолюдные. Тем не менее, они простояли под ударами русских дружин два века.

Разнообразие ресурсов и малолюдство «оформили» Урал как мозаику раннегосударственных образований, мозаику малых этносов. Выстоять против супер-этноса уральцы не могли. С одним супер-этносом им повезло: конным монголо-татарам «не глянулись» непроезжие уральские леса, а потому Золотая Орда предпочла союзнические отношения, обязав уральцев платить дань — харадж. Но вот русский супер-этнос был пешим и речным. И он накрыл собою Урал со всей чересполосицей его народцев.

Под супер-этносом поменялось и понимание «сепаратизма». «Сепаратизм» — это в первую очередь приватизация ресурса, а вовсе не государственный суверенитет. Приватизация ресурса и есть «держава в державе». Для неё и нужно выстроить особые отношения с верховной властью супер-этноса — с Москвой и царём, с Петербургом и императором. Однако яснее уральцев это понимали сами пришельцы — русские. Они и оттеснили коренных уральцев.

Оттеснили, но не истребили. Оставили им наиболее трудоёмкие сферы деятельности — охоту, добычу пушнины, оленеводство. Поневоле коренные уральцы на своей земле вдруг стали «инородцами» и очутились в глухих северных лесах. С ресурсом ошиблись и башкиры. На практичном Урале они почему-то решили, что их главный ресурс — ислам. Видимо, сработала горячка неофитства. И на башкирские земли поползли горные заводы, а башкиры всё дрались под зелёным знаменем газавата, не понимая, что для супер-этноса недра важнее веры. Храм (а в данном случае — мечеть) можно поставить и потом: сначала же надо заполучить землю. Об этом догадался первым только Муртаза Рахимов, «за науку» поклонившись Салавату «мавзолеем» в Малоязе.

Пермь Великая и Сибирское ханство оказались «государствами-ошибками». Они заполучили свой ресурс — пушнину. В средневековье пушнина была одной из мировых валют наравне с золотом, драгоценными камнями и специями. Но, овладев этим ресурсом под полой супер-этноса, нельзя было строить отношения с супер-этносом как равный с равным. Карман не может быть равнозначен всему тулупу, даже если денег в нём хватит на десять других тулупов. Для своего хозяина карман не имеет права быть зашитым. И хозяин не потерпел строптивости.

Совсем иначе повели себя Строгановы. Их кошель был открыт для любого русского царя. И Строгановы получили свободу рук, чтобы наполнять этот кошель. Со Строгановых начинается политика «невидимых ниток», крепко связывающих уральские «внутренние империи» напрямую с главой государства — поверх всей прочей России. Потому что земные богатства — это только пол-ресурса. Целый ресурс — это земные богатства плюс милость государя. А милость государь оказывает тогда, когда это дешевле капиталовложений.

Эпоха рубежа XVI–XVII веков выявила эту тенденцию во всём объёме. Жалованными грамотами Ивана Грозного Строгановы обрели земли, сравнимые по площади с европейским государством. Зато Грозный избавился от расходов на войну с сибирскими татарами. И Ермак «поклонился Сибирью» именно царю — чтобы его поход стал «легитимен», а с его воинов сняли опалу. Грозный легко оказал Ермаку эту милость — потому что она была «с предоплатой». Борис Годунов объявил Бабиновскую дорогу «государевой» и сделал Артемия Бабинова её главным «менеджером» — и больше у него не болела голова за Сибирский тракт.

Даже Трифон Вятский кружил вокруг трона, пряча в каком-то из своих монастырей одного из Лжедмитриев, — но его труды были напрасными. Он верно понял ресурс, догадался о необходимости царской милости, — но вот ошибся с персоной государя. Потому и прогнали его с Вятки из собственной обители.

Та эпоха на Урале памятна и «ныробским узником». Борис Годунов сослал в деревушку Ныроб одного из своих конкурентов — боярина Михаила Романова. Стрельцы не желали караулить узника и сидеть в такой дыре, как Ныроб. Они перестали кормить пленника. Жители Ныроба тайком помогали боярину — пока их не поймали и не отправили на пытки. Михаил Романов умер от голода.

Когда же Романовы стали Царствующим Домом, они осыпали Ныроб милостями. С жителей сняли бремя налогов и даже доплачивали им, чтобы сберегали яму, где умер дядя царя и брат митрополита. Чтобы хранили его кандалы, которые прослыли чудотворными. На романовские деньги был построен храмовый ансамбль. Его дивная Никольская церковь — возможно, самая красивая церковь на Урале: уральский храм Покрова-на-Нерли.

В помощи крестьян не было корысти, но вот в сохранении ямы был расчёт. Расчёт не подлый, потому что подвиг имел место, — но всё равно прагматичный. Подвиг милосердия стал «ресурсом», на котором выросло благополучие Ныроба. И чудотворность кандалов здесь не при чём.

К примеру, захоронения расстрелянного Николая II и его семьи никто не искал — даже когда Екатеринбург почти год был под властью Колчака. Могил не искали, потому что они не стали бы «ресурсом». Вместо могил по Уралу пошёл призрак «неумирающей Анастасии» — одной из царевен. Призрак ходил просто так, по исторической инерции, «на всякий случай». Вдруг Романовы опять окажутся «ресурсом»? Они и оказались — в 90-е годы ХХ века. И тотчас призрак вернулся в могилу, а могила отыскалась на Старой Коптяковской дороге. «Матрица» сработала.

Отношение к царю на Урале всегда какое-то интимное и трепетное. Не даром же возникла традиция ставить памятные столбы «Европа — Азия» там, где какая-либо царская особа пересекла эту границу. Не даром после отмены крепостного права рабочие на свои деньги поставили государю два десятка монументов.

Эта особенность поразила Дмитрия Менделеева, который в 1899 году ехал в спецвагоне по уральским железным дорогам, чтобы понять, почему горные заводы не могут развернуться во всю мощь. Менделеев поражался — и не замечал, что и сам он движется по колеям «матрицы», ибо его экспедицию направило и финансировало правительство и государь.

Личному знакомству с Петром своим взлётом обязаны Демидовы. Стали бы они уральскими магнатами, если бы Пётр не подарил Никите Невьянский завод, а попросил Никиту просто «поруководить» им, так сказать, в качестве «кризисного управляющего»? Не стали бы. Потому что милость государя вне уральской экономики. Она в «уральской матрице».

Недаром совсем иначе сложились отношения Петра со Строгановыми. Пётр ввёл госмонополию на торговлю солью. Чёрт дёрнул Петра взять в любовницы жену последнего «именитого человека» — всеми уважаемого «собирателя рода» Григория Строганова. Как-то неудобно получилось… И Пётр посоветовал Григорию Дмитриевичу строить заводы, подобно Демидовым. Григорий Дмитриевич послушался: первый завод — Таманский — был поставлен на Каме в 1722 году. Но совет остался советом, извинением перед рогоносцем, и не превратился в милость. Без милости государя Строгановы так и не сравнялись с Демидовыми по размаху предприятий, хотя земли были собственными, а богатства хватало.

«Горнозаводская держава» тоже стояла на покровительстве царя, потому что горные генералы подчинялись не губернаторам и даже не своему министерству, а сразу Сенату и самодержцу. Именно на Урале объявил себя Петром Фёдоровичем Пугачёв, потому что нигде больше не поверили бы, что он — царь. А на Урале поверили, потому что императорский трон одной ножкой стоял в «матрице».

И Верхотурскому монастырю, чтобы стать жемчужиной, мало было одного ресурса в виде святого Симеона. Требовалась «интимная», личная, без регламента связь с монархом. Такую связь обеспечил бывший послушник Григорий Распутин.

«Ресурс» Урал отыскивал себе сам — как месторождения меди или гроб Симеона, всплывший из земли на берегу Туры. Но вот построить на ресурсе «державу в державе» и зажить лучше соседей можно было только по милости Главного Начальника. Индустриальная мощь и удалённость от границ — вот причины строительства на Урале «атомных городов». Но жажда генсека обладать атомной бомбой стала вариантом царской милости, по которой города-ЗАТО превратились в процветающую «державу в державе».

И пермские политзоны тоже должны были превратиться в отдельную «страну», чтобы ресурс диссидентов и милость государя к их охранникам смогли реализоваться в блага повышенной зарплаты и карьерного роста.

Чтобы «матрица» порождала свои «державы в державе», всегда должна быть связь ресурса с государём. И её всегда надо чувствовать не умом, а нюхом. Урал породил Бориса Ельцина — какая же ещё связь может быть роднее и крепче этой? Казалось, на таком ресурсе не будет проблем, чтобы выстроить Уральскую республику. Выстроить по образу и подобию «матрицы».

Но ресурс и милость не могут совмещаться — получится политический гермафродит. Это невозможно, как невозможно подогреть обед, разводя огонь в котелке с кашей. И Ельцин не утвердил Уральскую республику. Его нюх и его понимание «матрицы» оказались тоньше.